Текст книги "Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака"

XIII

Цыгане остановились на пороге.

– Подойдите ближе и расскажите всю правду, – проговорил судья важным голосом.

Окинув быстрым проницательным взглядом все общество, Бен-Жоэль тихо подошел к столу, у которого восседал Жан де Лямот, и сказал смиренно:

– Я уже признался вашей милости в своей вине, и теперь покорно жду вашего благосклонного суда.

– Хорошо, об этом мы поговорим потом, теперь же скажите, узнаете ли вы этого господина?

Цыган взглянул на Людовика де Лембра, на которого ему показал судья, и просто ответил:

– Да, это Мануэль, мой товарищ!

– Прекрасно, ваша правдивость зачтется вам в ряд смягчающих вину обстоятельств. Теперь расскажите этому уважаемому обществу, так же как вчера рассказали мне, что побудило вас выдать вашего товарища Мануэля за графа де Лембра.

– Да, изволь сейчас же все это рассказать, бездельник, так как твоя жульническая проделка больше всего обрушилась на меня, – добавил Роланд.

– О, господин судья, вина моя весьма простительна, – отвечал цыган шутливо. – Случай столкнул меня с господином Бержераком, и господин Бержерак по каким-то признакам предположил, что Мануэль – это граф Людовик де Лембра. Я, конечно, воспользовался благоприятным случаем, чтобы составить счастье одному из моих братьев, в надежде, что и на мою долю перепадет малая толика деньжат, благо Мануэля нельзя назвать ни неблагодарным, ни скупым.

Мануэль совершенно растерялся и стал уже сомневаться даже в себе самом.

– Однако это дьявольская интрига, – заметил прево.

Сирано, молча слушавший признание цыгана, при последних словах быстро вскочил со своего места и, подойдя вплотную к Бен-Жоелю, грозно проговорил:

– Послушай, проклятая египетская змея, кого ты думаешь обмануть? Ведь все твои козни будут выведены на чистую воду!

Согнувшись с насмешливым смирением перед Сирано, цыган смело сказал:

– Мои слова – чистейшая правда, сударь.

– Лжешь! – с негодованием воскликнул Мануэль, выходя из оцепенения. – У тебя даже есть письменные доказательства моего происхождения.

– Да, да, они находятся в фамильной книге старика Жоеля. Советую вам, господин судья, обратить внимание на это обстоятельство, – проговорил Сирано.

– Книга, о которой вы говорите, знакома вам? Вы ее видели? – злобно улыбаясь, спросил судья.

– Нет, не видел.

– Так, может быть, хоть вы видели? – обратился судья к Мануэлю, пожимая плечами.

– И я тоже не видел ее, но, хотя я и не интересовался ею в то время, при мне так часто упоминали о ней, что я никогда не сомневался в ее существовании, – ответил Мануэль, опуская голову.

– Вы не видели этой книги по весьма простой причине: ее никогда не было! – проговорил прево резко.

На этот раз в голове Сирано мелькнуло сомнение, одно мгновение он недоверчиво смотрел на Мануэля, но это колебание длилось лишь минуту, и он даже устыдился этого минутного сомнения, извинительного ввиду загадочности всей этой истории. Сирано лишь в эту минуту понял всю гнусность Бен-Жоеля и, взяв его грубо за плечо, спросил, задыхаясь от негодования, клокотавшего у него в груди:

– Так это правда?

– Да, это правда.

Роланд торжествовал. В этот решающий момент все, на кого он рассчитывал, не обманули его ожиданий.

– Господа, вы видите теперь сами, на каком подлом, жалком основании было построено это здание лжи и коварства, – обратился он к гостям – Право, я сыграл в этой комедии роль какого-то безумца, так наивно поверив на слово этому проходимцу К счастью, все это легко исправить, и моя легковерность не принесет мне много потерь.

– О, будь проклят тот день, когда ты вытащил меня из моей нищеты! – воскликнул Мануэль, хватая руку своего друга.

– Еще один вопрос, – сказал судья, заинтересованный своим исследованием – Известна ли вам, Бен-Жоэль, история похищения Людовика де Лембра и Симона Видаля?

Вместо ответа цыган утвердительно кивнул головой.

– Стало быть, этот человек, которого вы называете Мануэлем, это?..

– Это Симон Видаль.

– Ну а где же то похищенное дитя, Людовик де Лембра? Что с ним?

– Он умер восемь лет тому назад, в таборе моего отца. Вот все, что известно мне об этом ребенке, – ответил Бен-Жоэль дрожащим голосом.

– Вы еще должны знать кое-что.

– Что же именно?

– Вам должно быть известно, участвовал ли Мануэль в ваших честолюбивых планах.

Бродяга медлил с ответом: где-то в глубине души голос чести подсказывал ему правдивый ответ.

– Не губи его! – шепнула Зилла.

– Помни! – проговорил Роланд, проходя мимо.

Очутившись между двух огней, цыган стоял в нерешительности. Он прекрасно понимал, что прямой расчет был охранять интересы графа, но в то же время боялся раздражить Зиллу, зная, что одно ее слово могло погубить их.

– Ну, отвечайте, был ли Мануэль вашим соучастником и сообщником в этом деле? – спросил судья.

Этот суровый окрик прервал колебания Бен-Жоеля, и он решительно проговорил:

– Да, Мануэль был моим соумышленником.

– Негодяй! И ты еще так подло, нагло лжешь! Зилла, дорогая моя, ты ведь все знаешь! Ты видишь, судья ошибается, объясни же, скажи ему всю правду. Спаси меня, моя дорогая! – страстно проговорил Мануэль.

Но Зилла, нахмурившаяся было при заявлении брата, теперь снова приняла бесстрастно-холодный вид и, не поднимая глаз, сухо ответила:

– Ни вы, ни мой брат не посвящали меня в свои дела, я не могу ни защищать, ни обвинять.

Мануэль хотел было еще что-то сказать, но судья сухо прервал его:

– Мануэль, вы обвиняетесь в покушении присвоить себе титул и имя графа Людовика де Лембра. Это, как мне кажется, вполне доказано. В ожидании решения суда вы будете заключены в тюрьму, – сказал судья, делая какой-то знак.

В ту же минуту дверь отворилась, и в зал вошел полицейский в сопровождении двух солдат.

– В тюрьму?! – воскликнул Сирано. – Ну нет, это уж слишком, черт возьми!

– Прошу замолчать! Исполняйте ваши обязанности, – обратился прево к полицейскому.

Исполнитель судебной власти поспешно подошел к Мануэлю, требуя его шпагу. Молодой человек бросился в объятия Сирано и, подавляя слезы обиды и стыда, подступавшие к горлу, медленно отстегнул шпагу от пояса и подал ее Бержераку.

Сирано спокойно принял от него оружие и, учтиво протягивая его полицейскому, проговорил сдержанным тоном:

– Это, что бы там ни говорили, шпага дворянина, примите ее с должным уважением! Ну а что касается вас, господин судья, то если вы сказали свое последнее слово, то это еще не значит, чтобы и мне нечего было больше сказать. Товарищ, не робей, смело иди в свое чистилище; не бойся, я свободен и у меня ключ твой в рай! – сказал Сирано, сильно пожимая руку Мануэлю.

Произнеся эти загадочные слова, Сирано весело повернулся на каблуке и снова уселся на свое место, к величайшему изумлению Роланда и судьи, недоумевавших перед таким хладнокровным отношением к окончанию всей этой истории.

– Прощайте, забудьте меня; жизнь моя погублена теперь навеки! – проговорил Мануэль, подходя к Жильберте; он хотел еще что-то добавить, но слезы подступили ему к горлу, и он, чтобы не разрыдаться, быстро выбежал из зала, сопровождаемый полицейским и солдатами.

– О отец, я люблю его! – воскликнула Жильберта, бросаясь в объятия отца.

– Тише, молчи, твои слезы оскорбляют графа! – ответил старик.

– Графа? Так что ж? Все равно я никогда не буду его женой!

– Нет, ты выйдешь за него. Помни, я дал слово, наконец, я так решил! – властно сказал маркиз.

В то время как из зала уносили потерявшую сознание Жильберту, а Бен-Жоэль и Зилла тихо уходили, провожаемые Ринальдо, тот, кого называли Капитаном Сатаной и который в продолжение этой сцены словно охранял свою репутацию, учтиво сидя в уголке, одним словом, наш друг Сирано приблизился к графу.

XIV

– Ну, друг Роланд, вы нанесли великолепный удар, а теперь ждите скорого отбоя!

– Дорогой Сирано, – отвечал граф, вставая, – я понимаю вашу досаду, но, к сожалению, я здесь бессилен; так уж увольте меня от извинений, которые мне вовсе не нужны, и оправданий, которые меня не переубедят.

– Граф, вы уж слишком предугадываете мои мысли, но на этот раз вы немного ошиблись. Немного терпения, я не хочу начинать этого разговора при ваших друзьях. Я уверен, что вы будете мне очень благодарны за эту осторожность.

– Я? Буду вам благодарен? – улыбаясь, переспросил граф.

– Да, вы. Но, повторяю, не будем возбуждать этого вопроса теперь. Скоро вы будете свободны и мы поговорим об этом откровенно… конечно, с вашего согласия.

– Если хотите, я могу сейчас же проститься с гостями.

– О нет, зачем, мне не к спеху, я обожду.

Час спустя новый замок графа де Лембра опустел: арест Мануэля прекратил веселье гостей и все поспешили разъехаться по домам.

– Пойдемте в мой кабинет, там нам удобнее будет говорить, – сказал граф, проводив последнего гостя.

Вернувшийся Ринальдо с канделябром в руке проводил молодых людей в кабинет графа. Войдя в комнату, Роланд отослал слугу и расположился слушать Сирано.

– Мы совершенно одни? – спросил Сирано.

– Да, но к чему эта таинственность?

– То, что я буду говорить, должно быть известно лишь вам: этого требует ваше достоинство.

– Мое достоинство?

– Да, ваше достоинство и самолюбие. Уверяю вас, лишь в ваших интересах я советую вам удалить любопытных. Мне же лично, да еще после того, что я только что слышал, положительно все равно, подслушивает ли нас кто-нибудь или нет.

– Но кто мог бы подслушивать нас, кого вы подозреваете?

– Ринальдо, который, как я заметил, посвящен во все ваши дела.

– Будьте покойны, никто не следит за нами. Итак, что вы хотели мне сообщить? Я вас слушаю.

Лицо Сирано, до сих пор выражавшее кроткое спокойствие, сразу вдруг преобразилось: глаза заблестели, губы искривились в надменной улыбке и он резко проговорил:

– Вы меня слушаете? Прекрасно, черт возьми! Так услышьте же прежде всего, что вы – подлец!

Роланд с бешенством бросился к Бержераку.

– Милостивый государь! – крикнул он.

– Потише, не так стремительно, дражайший граф! Не сердитесь, это может, во-первых, скверно повлиять на ваше здоровье, а во-вторых, вы потеряли право сердиться за подобные слова! – остановил Сирано, хватая его за руку.

– Бержерак, вы пьяны! Как вы смеете наносить мне подобные оскорбления!

– О нет, я не пьян. Вы прекрасно знаете, что я не пью; но вы-то сами испугались и теперь просто хотите себя успокоить.

– Я испугался? Интересно знать, чего мне бояться?

– Своих собственных проступков. Вы прекрасно видите, что я решил спасти Людовика, а спасти его – значит погубить вас.

– Опять этот Мануэль! Неужели мой слух вечно будут терзать этим именем? – спросил граф с досадой.

– О, черт возьми, ваши уши, как вижу, слишком требовательны и деликатны. Но дело не в этом. Итак, вы – подлец, – не подпрыгивайте, это мешает вам слушать, да, вы – подлец, и это убеждение явилось у меня благодаря тому, что я, слава тебе, Господи, вовремя понял всю вашу игру. Вам было неприятно появление брата, и вы решили избавиться от него, а также и от всех неприятностей, сопряженных с его прибытием в вашу семью; для этого вы выдумали эту глупейшую комедию, но вы забыли, что я еще существую и могу переменить роли. Поверьте, что если б только я захотел, вы бы на глазах у всех ваших гостей на коленях вымаливали у меня прощение за ваше предательство.

– Я – на коленях перед вами?! – злобно смеясь, переспросил Роланд.

– Да, у меня. Вы прекрасно знаете, что Мануэль – ваш брат. К чему вы теперь притворяетесь? Ведь нас же никто не слышит!

– Бержерак, прошу вас, оставьте этот разговор, он надоел мне до тошноты.

– От вас зависит сократить его.

– Но каким способом?

– Сознайтесь во всем и верните Людовику то, что принадлежит ему по праву.

– Людовик умер восемь лет тому назад.

– Слушайте, к чему эта комедия? Ведь вы отлично знаете, что он жив. Вы подкупили Бен-Жоеля, и за горсть золота он разыграл назначенную вами роль.

– Бержерак, вы ответите за эти оскорбления.

– Сколько угодно, но только немного погодя, теперь же поболтаем еще немного. Ну-ка, признайтесь, Роланд, у вас находится книга Бен-Жоеля?

– Ведь вы же слышали, как он признался, что книги этой не существовало?

– Она существует, но у вас ее нет, это я замечаю с величайшим удовольствием. К счастью, цыган – тертый калач! О, это тонкая штучка, и он не дастся черту в лапы. Но в таком случае книга эта будет у меня. Это уж как пить дать! Волей или неволей, а он отдаст ее мне наверняка. Уж будьте покойны!

Роланд сначала улыбался, но постепенно улыбка исчезала с его лица.

– Этот вопрос исчерпан, теперь поговорим о вас; кстати, я за этим именно и пришел сюда.

– Обо мне?

– Да, мой друг. Я, видите ли, хочу рассказать вам одну забавную историю, которая так интересна для рода Лембра, что ваш отец собственноручно описал ее всю.

– Мне ничего не известно об этой рукописи.

– И я бы предпочел, чтобы вам никогда не пришлось о ней слышать, но что же делать? Чем сильнее яд, тем крепче должно быть противоядие.

– Какое пространное вступление! Подумаешь, речь идет по крайней мере о чьем-нибудь смертном приговоре.

– Как знать? Присядьте, пожалуйста, вы дрожите, кажется? Вероятно, вам нездоровится, лихорадка? – шутил Сирано, пододвигая ему стул.

– Благодарю вас! – сухо проговорил граф, отталкивая стул.

– Как угодно. Теперь, будьте добры, выслушайте мой рассказец: он, как мне кажется, совершенно изменит ход ваших мыслей.

Роланд с нетерпением пожал плечами.

– Итак, я начинаю, граф. Раймонд де Лембра, ваш отец, – на этом слове Бержерак сделал особое ударение, – чрезвычайно заботился о блеске своего рода и страшно беспокоился о продлении имени своих славных предков, – весьма понятное честолюбие! Между тем за все время десятилетнего супружества желанный наследник не являлся. Знаменитые доктора, приглашенные в Фужероль, заявили, что графиня де Лембра никогда не будет матерью. Надо было решиться; род Лембра мог прекратиться совсем. Кажется, мой рассказ начинает вас интересовать, не правда ли?

– Продолжайте! – коротко ответил Роланд.

– Да, род Лембра мог прекратиться; все соседи соболезновали по поводу такого несчастья, как вдруг, ко всеобщему удивлению, граф заявил, что его жена находится в приятном ожидании потомка. Несколько месяцев спустя в замке торжественно было отпраздновано крещение здорового пухлого мальчика. Быть может, вас интересует, откуда взялся этот мальчуган, которому судьба предназначила все почести и богатства этого знатного рода? Он явился во дворец из жалкой хижины графского подданного Жака Корнье, занимавшегося стрижкой овец.

– Бессмысленная сказка! – фыркнул Роланд.

– Нет, это далеко не сказка, а самая сущая правда, описанная рукой вашего отца и скрепленная его подписью. Да, граф де Лембра поступился своей гордостью и решил пересилить судьбу. Он сказал себе: «Имя моего рода еще долго будет блистать своим величием, и у меня будет сын вопреки желанию Бога и наперекор судьбе». Для этой цели он купил ребенка, а родителей отправил в Италию, где они и умерли. Граф всеми силами своей гордой души старался забыть о том, что в жилах его названого сына текла кровь не графов де Лембра, а кровь обыкновенного поселянина, стригуна овец. И этот ребенок был граф Роланд де Лембра, то есть вы.

– Это клевета, вымысел, вы оскорбляете память моего отца! – гневно крикнул Роланд.

– Я вполне понимаю ваше волнение: подобную новость трудно выслушать спокойно, – хладнокровно проговорил Сирано. – Звания графа и стригуна овец чрезвычайно не походят друг на друга, по я продолжаю. Пять лет спустя после появления ложного первенца графиня де Лембра, вопреки предсказаниям докторов, действительно забеременела и произвела на свет настоящего первенца, Людовика де Лембра, иначе говоря, Мануэля. Представьте себе теперь затруднение графа, его угрызения совести, упреки, досаду. Но глупость была сделана, надо было терпеть. Дети росли, а граф со временем думал исправить свою ошибку. Продолжение вам известно: Людовик был украден Бен-Жоелем-отцом, а граф сначала пришел в отчаяние, потом немного успокоился, довольный, что вы продлите славный род графов де Лембра. Но так как Людовик все-таки мог отыскаться, то граф на всякий случай написал свою исповедь, которую я только что рассказал вам, и дал мне ее на хранение. Там же, между прочим, указана и его последняя воля.

Роланд с нескрываемым недоумением и любопытством смотрел на рассказчика.

– Не беспокойтесь, в этом документе после подробных указаний о вашем происхождении говорится о том, что вы, в случае появления Людовика, лишаетесь лишь половины своего состояния: граф был очень справедлив и не захотел лишать вас того положения, в которое сам же поставил; он не хотел, чтобы вы отвечали за подлог, в котором были совершенно неповинны.

– О, вы дьявольски играете моей доверчивостью! Нет, это невероятно, отец не мог этого сделать, притом безумно было бы предполагать, что он оставил письменное доказательство своего обмана.

– Даю вам честное слово, что эта рукопись существует.

– Покажите.

– К сожалению, в настоящую минуту ее нет у меня. Сомневаясь в своей безопасности, я ее отдал в верные руки. В случае моей смерти этот человек будет знать, как распорядиться драгоценным документом.

Эти слова, хоть на минуту отдалившие опасность, которой так боялся Роланд, наполнили его душу приятной надеждой.

– Что же вы думаете теперь делать? – спросил он уже с прежним хладнокровием.

– Ничего, если вы признаете права Мануэля; если же вы будете настаивать на своем решении лишить его этих прав, тогда я отправляюсь за завещанием графа де Лембра и предъявлю его куда следует.

– Послушайте, Сирано, ваше остроумие равняется вашей храбрости, и вы, приписывая мне это воображаемое предательство, сострили очень мило. И, если хотите, я дам вам удовлетворение за мое дерзкое недоверие.

Только уж при всем желании я не мог бы поверить вашей сказке про исповедь моего отца.

– Вы не верите?

– Да, не верю этому, так как если бы это была правда, а не вымысел, родившийся в вашей поэтической голове, то вы не пощадили бы меня, а там же, при моих гостях, объявили бы о моем позорном происхождении и таким образом спасли Мануэля от тюрьмы.

– Я в силу необходимости допустил арест Мануэля.

– По какой необходимости? Не понимаю!

– Это было неизбежно для его безопасности.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что я раскусил вас, граф Роланд. Оставить Мануэля на свободе, в то время как я сам должен был бы уехать за завещанием графа, – это означало бы обречь его на смерть. Его заключение в тюрьму лишает вас соблазна, а также и лишних укоров совести, но главное – обеспечивает безопасность Мануэля.

– Неужели вы считаете меня способным на убийство?

– После того, что я уже видел, я считаю вас на все способным, – просто ответил Сирано.

– Вы кровью смоете это оскорбление! – крикнул Роланд, краснея.

– Ну, я не имею ни малейшего желания драться с вами, притом у меня есть теперь дело поважнее. Мои слова не должны вас оскорблять: они сама правда. Да, наконец, что там говорить: ведь я убил бы вас, а это слишком рано!

Роланд с досадой стукнул кулаком, хладнокровие Бержерака приводило его в бешенство.

– Хорошо, поезжайте куда хотите, я не боюсь вас и сумею отпарировать все ваши удары.

– Это ваше последнее слово?

– Да, последнее!

– Тем хуже для вас. Книга Бен-Жоеля и завещание графа помогут мне одержать над вами блестящую победу.

– Что касается книги, будьте покойны, вы не получите ее!

– Та-та-та, прекрасно, великолепно, наконец-то вы сознались, что эта книга существует! – торжествуя, проговорил Сирано.

Роланд до крови закусил губы, но было уже поздно; он хотел что-то возразить, но Сирано, не слушая его, добавил веселым тоном:

– С меня довольно. Я знаю столько, сколько мне надо; а теперь к делу. Первым долгом Бен-Жоеля за бока, а потом уж и до вас доберемся! – проговорил Сирано, выходя из комнаты.

XV

После ухода Сирано Роланд долго еще стоял посреди комнаты, погрузившись в невеселые размышления о своем безвыходном положении. Он уже прекрасно изучил Сирано и теперь не сомневался в его словах. Это оскорбительное известие, сообщенное Бержераком, возмутило его гордость, и он с ужасом думал о той минуте, когда Сирано одним своим словом ввергнет его в бездну унижения, оскорбления и бесчестия. Теперь гордый граф уже не думал о Мануэле, его поглощала лишь одна мысль о своей собственной безопасности.

Необходимо какой бы то ни было ценой избежать огласки, затем приостановить действия Сирано и, наконец, сделать его безвредным. Приняв это решение, Роланд, не особенно щепетильный в выборе средств к достижению своих целей, быстро позвонил.

– Вам нездоровится, граф? – спросил Ринальдо, входя на зов своего господина и замечая перемену в его лице.

– Не в этом дело! Скажи, можешь ли ты располагать Бен-Жоелем и еще двумя-тремя подобными же франтами?

– Конечно! Мы так хорошо заплатили цыгану, что он весь к нашим услугам. Ну а остальных – сколько угодно!

– В таком случае, нечего терять дорогие минуты.

– Что надо сделать?

– Мне необходимо ради соображений, которых тебе нельзя знать, отыскать один важный документ, рукопись моего отца.

– Где же этот документ?

– Я не знаю, где он находится. Вначале он был поручен Сирано, а тот от себя передал его другому лицу.

– О, черт возьми, это довольно запутанная история!

– Нет таких запутанных историй, которых нельзя было бы распутать, конечно, при желании.

– И при деньгах! – добавил догадливый слуга.

– Деньги у тебя будут. Так слушай же. Дело, поручаемое тебе, имеет четыре главных пункта для исполнения: во-первых, тщательно следить за Сирано; в случае если он поедет куда-нибудь – узнать, куда именно; помешать ему прибыть к цели своего путешествия; приобрести рукопись отца, конечно, заранее узнать имя и адрес того лица, у которого хранится документ, и наконец, если Бержерак, несмотря на все твои хитрости и уловки, достанет эту рукопись, – вырвать у него ее коварством, силой, как знаешь! Надеюсь, ты понял меня?

– Отлично, но только на этот раз вы поручаете мне очень трудное дело: Капитана Сатану голыми руками, сами знаете, не возьмешь, притом он знается со всякой чертовщиной, так что связываться с ним – дело опасное.

– Жалкий трусишка! Неужели ты боишься его?

– Не сердитесь, граф! Конечно, мне немного жутко связываться с этим дьяволом, но я уже человек привычный и легче устрою это дело посредством хитрости, чем какой-нибудь забияка со всеми своими шпагами, рапирами и саблями.

– Ну, у тебя будут помощники, – добавил граф, успокаиваясь.

– Да, знаю. А когда приниматься за дело?

– Сейчас!

– Вы хотите сказать, завтра утром: ведь Бержерак, какой бы он ни был бешеный, ночью будет спать как сурок!

– Хорошо, завтра рано утром вы принимаетесь за работу, а я тем временем похлопочу, чтобы ускорить суд над Мануэлем. В случае же если они будут мешкать, тогда… – мрачная улыбка скривила губы графа и он замолчал.

– Так, стало быть, история этого красавца Мануэля еще не совсем кончена? – спросил Ринальдо фамильярным тоном.

– Кажется, ты изволишь допрашивать меня? Ринальдо скромно опустил глаза.

– Ступай… и советую тебе поменьше интересоваться тем, что тебя не касается. А вот это тебе для поощрения твоих помощников, – добавил граф, вынимая из ящика роскошного комода флорентийской работы, покрытого затейливой инкрустацией из разноцветных камней, слоновой кости, перламутра и золота, горсть золота и бросая ее на стол.

– Завтра вечером я сообщу вашей милости о результате нашей первой попытки. Теперь же с вашего разрешения иду обдумать план действий, – проговорил итальянец, быстро собрав деньги и низко кланяясь графу.

Уже заря загоралась на небе, а граф все еще не мог успокоиться. Наконец он пересилил себя и лег в постель, но ни на минуту не сомкнул глаз. То ему чудилась высокая худая фигура Сирано и слышался его резкий насмешливый голос, то снова имя его родного отца, словно огнем, вырисовывалось в каждом углу темной комнаты, и он бессильно метался на кровати, тщетно призывая успокоительный сон.

Между тем Сирано действительно, по выражению Ринальдо, спал как сурок Утром, с окрепшими силами, бодрый, неунывающий, он весело позвал Кастильяна, спавшего в его кабинете. Протерев глаза, молодой человек замурлыкал какую-то песню очевидно, его раздражало это несвоевременное пробуждение.

– Ну, дитя мое, я не для того призвал теперь тебя, чтобы ты своим пером увековечивал мои различные оды, баллады, романсы и трагедии В настоящее время необходимо забросить все эти штуки, а взять в руки более подходящее оружие, то есть шпагу.

– Вы будете драться?

– Нет, но мы с тобой отправимся в маленькое путешествие, а так как ты одинаково-хорошо владеешь пером и шпагой, то я не буду сердиться, если ты в беде выручишь меня удачным и своевременным ударом твоей шпаги.

Глаза Кастильяна радостно блеснули: страстно любя всевозможные приключения, он сильно обрадовался приказанию своего господина. Затем, нахмурившись и приняв озабоченный вид, он выбрал из арсенала Бержерака тонкую, гибкую шпагу и, попробовав ее на полу, с важным видом заткнул за свой пояс из буйволовой кожи.

– О, черт возьми, да ты выглядишь теперь таким молодцом, просто загляденье! Это очень кстати, так как мы идем теперь штурмовать гнездышко черноокой красавицы.

– В таком случае, к чему это вооружение?

– А к тому, мой друг, что эта красотка может очутиться под защитой молодцов, прекрасно владеющих оружием.

– А, теперь понимаю! Что ж, мы идем сейчас?

– Нет, сегодня вечером. Мрак лучше света хранит поручаемые ему тайны. Притом, если встретится необходимость в маленьких тумаках, их гораздо удобнее давать в темноте, чтобы не беспокоить напрасно городскую стражу и не нарушать спокойствия мирных граждан. Теперь же ты смело можешь потолкаться на Новом Мосту, пока я пойду поздравить с добрым утром нашего почтеннейшего и уважаемого Жана де Лямота, которому, к слову сказать, пора бы отправиться ко всем чертям! – сказал в заключение Сирано.

Минуту спустя господин и слуга, веселые и довольные, вышли на улицу. Кастильян направился к Новому Мосту, а Сирано пошел к судье.

Жан де Лямот любезно принял Сирано и сообщил ему, что дело Мануэля требует тщательных и долгих исследований и что решение может состояться не раньше чем через месяц. Получив в виде особой милости разрешение написать заключенному письмо, Сирано постарался утешить Мануэля, после чего вернулся к себе.

Кастильян еще не возвращался. Позавтракав, Сирано принялся за письмо к Жаку Лонгепе. Закончив свое длинное послание и спрятав его в ящик комода, Бержерак вынул оттуда туго набитый кошелек и положил его в карман. В ту же минуту вернулся и Сюльпис, воинственно позвякивая своей саблей.

– У нас еще много времени впереди, пойдем теперь в «Отважное сердце», там пообедаем и скоротаем время.

– Великолепная идея! Я, признаться, позабыл позавтракать и теперь так голоден, что готов хоть камни есть наподобие Сатурна, отца богов.

Таверна «Отважное сердце» помещалась на улице Генего, невдалеке от театра Бриоше, памятного читателям печальной историей Фаготена. Из окон комнаты, где поместился Сирано со своим секретарем, виднелась часть Нового Моста, и, вероятно, Бержерак с умыслом выбрал эту таверну для ожидания часа своего предприятия.

Беспечно болтая с Сюльписом и продолжая свой обед, Сирано не спускал глаз с пункта своих наблюдений. Приближалась ночь; на улице становилось темнее, фигуры прохожих неясно расплывались во мраке и, словно фантастические тени, мелькали за тусклыми окнами таверны. Дальнейшие наблюдения становились невозможны. Вероятно, Сирано не добился желаемого результата, так как, выругавшись сквозь зубы, встал из-за стола, расплатился с хозяином и вышел на улицу вместе со слугой.

Пройдя вдоль Сены, они быстро направились к Несльскому мосту; по дороге Сирано вполголоса объяснил слуге то, о чем тот не смел спросить. Вскоре вдали вырисовалась темная масса «Дома Циклопа» с единственным освещенным окном.

– Она дома! Надо понаблюдать немного! – прошептал Сирано, и, завернувшись в плащи, оба прижались к стволу исполинского дерева, широко раскинувшего свои ветви. Смело можно было пройти мимо них и не заметить эти неподвижные фигуры, словно сросшиеся с толстым стволом дерева.

Это место, отличавшееся своей малолюдностью даже днем, теперь было совершенно пусто, так как в этот поздний час мирные обыватели спешили к себе в свои уютные квартиры, а на их место выступали, различные бродяги, жулики и искатели приключений.

Наблюдения наших знакомцев длились уже добрых полчаса, наконец дверь «Дома Циклопа» тихо открылась и из нее вышла какая-то темная фигура, вскоре за ней появилась другая, третья… Все они молча прошли мимо дерева, не замечая притаившихся Сирано и Сюльписа.

– Видел? – шепнул Сирано, толкая локтем слугу.

– Кто это?

– Это он, Бен-Жоэль!

– Ну, у меня не кошачьи и не рысьи глаза и я не могу знать, ошиблись вы или нет.

– Я прекрасно видел его и очень рад, что мы обождали. Без него будет гораздо легче. Ты понимаешь, что нам удобнее избежать скандала. Мы тихонько приступим к нашим поискам, и прелестная черноокая Зилла будет единственной свидетельницей нашего визита. Идем, дитя мое!