Текст книги "Галлоуэй, мой брат"

Глава 8

Город лежал в стороне от дороги, на фоне самых красивых гор, которые кто-либо когда видел, а Ла-Плата пряталась под береговой террасой среди деревьев, не видная из города, но близкая к нему.

Ну, когда я говорю «город», так понимаю это слово на западный лад. Мы, здешний народ, называем городом любое место, где люди останавливаются. Сперва тут может быть почтовая станция, лавка или просто салун. На дороге в Калифорнию имеется город, который начался с того, что у одного парня сломался фургон, и он тут же затеял продавать виски через дверцы в заднем борту.

Обычно города в этой стране, как и в старых странах, возникают у переправ через реки или там, где пересекаются дороги. Люди любят останавливаться у реки, хотя те, кто поумнее, всегда сперва переправляются через реку, а потом уж разбивают лагерь. Потому что вода в реке может за ночь подняться и задержать путников на много дней.

Мне люди говорили, что Лондон возник у единственной удобной переправы через речку. Что ж, разумно. В том месте дно было гравийное. Мне люди говорили, что примерно так же начинались города по всему свету; но откуда тут взялся этот Шалако – ума не приложу.

До вечера еще было далеко, когда мой мустанг иноходью вступил на единственную улицу города. На фоне гор, вздымающихся к небу, стояли три строения – два по одну сторону улицы, одно – по другую. Я спрыгнул с коня перед салуном и, привязывая его, осторожно огляделся.

На другой стороне улицы была лавка, и я решил, как только подсоберу деньжат, зайти туда и купить все что надо, включая сапоги. Ну, а пока что я двинул в салун.

Надо знать, что у нас на Западе салун – это не просто такое место, где можно заложить за воротничок. Это мужской клуб, место, где узнают новости, зачастую в баре решается больше дел, чем в любом другом месте. Человек может зайти в салун и узнать, в каком состоянии дороги, не вышли ли индейцы на тропу войны, да вообще все, что ему надо знать. А мне надо было много чего узнать. И прежде всего – где найти Галлоуэя.

Короче, я толкнул качающиеся дверцы и вошел внутрь. Там было тихо и прохладно. Стойка бара тянулась примерно на две трети длины помещения, а там, где она кончалась, была дверь. Стойка была полированная и выглядела просто шикарно. Еще в салуне была дюжина столиков, изрядно разбитый музыкальный ящик, а на стойку опирался человек.

– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Флэган Сакетт. Я ищу своего брата и кого-нибудь, кто согласится покормить меня в долг.

– Ваш брат – это Галлоуэй Сакетт?

– Он самый.

– Они со своим напарником выехали из города, в горы. Они велели дать вам все, что понадобится, так что кормежка сейчас будет. Выпить хотите?

– Спасибо. Я пока не совсем в форме для хорошей выпивки, но со временем наверстаю.

Честно говоря, я был не в форме вообще ни для чего. Как я уже говорил, одежка на мне… как бы это выразиться… заканчивалась слишком высоко. Штаны не доходили до лодыжек, а рукава рубашки едва-едва прикрывали локти. Рубашка туго, обтягивала грудь и спину, и теперь, когда я вот так. отощал с голодухи, больше всего я был похож на тот самый скелет из шкафа[17]17
  Имеется в виду английская пословица: у каждой семьи свой скелет в шкафу, то есть какая-то семейная тайна (выражение введено в литературу У.Теккереем).


[Закрыть].

В этот момент двери распахнулись, и в салун вошли два человека – ковбои с какого-то ранчо. Как были, прямо в чепсах, они ринулись к стойке, но тут один из них заметил меня.

– Ты глянь-ка, что за драный кот сюда притащился, – сказал он. – Эй, мистер, когда в следующий раз будете стаскивать с кого-нибудь штаны, так поглядите сперва, чтоб они оказались вам впору!

– Нелегкое это будет дело, – сказал я, – судя по тому, что я тут вижу. Не думаю, чтоб в этой компании нашлась пара штанов нормального мужского размера, разве что у хозяина заведения.

Один из этих господ был крепко сбитый рыжий джентльмен с квадратными плечами и веснушчатыми руками… в данную минуту – веснушчатыми кулаками.

Он шагнул ко мне и произнес:

– А ну-ка, давай поглядим, на кого тут придутся впору самые большие штаны!

– Мистер Рыжий, – отозвался я, – сейчас я для драки не гожусь. Я только-только спустился с гор после чертовски трудной переделки с индейцами и всякого, прочего. Поддерживайте пары у себя в голове с недельку или около того, а потом я приглашу вас на улицу и приведу вашу голову в порядок.

– Да ты, никак, боишься, – сказал он.

– Нет, – сказал я, – хоть я могу понять вашу точку зрения. Но я не люблю признавать себя побежденным даже в самых худших условиях, а драться сейчас я не в состоянии. Сию минуту я бы не побил и полудохлого котенка.

Из кухонной двери появился хозяин с целым подносом всякого харча.

– Вперед, мистер Сакетт, – сказал он. – Это чуток прибавит вам мяса на ребрах. Рыжий уставился на меня.

– Так ваша фамилия Сакетт? Тайлеру Сакетту вы не родня?

– Мы с ним двоюродные братья, – сказал я, – хотя встречались один-единственный раз, в Конто-Бэсин, довольно давно. А вы знаете Тайлера?

– Знаю. Он чистый дьявол, когда дело до стрельбы доходит.

– Это у нас семейное, – сказал я. – Для нас стрелять – все равно что с девчонкой крутить или обедать. Само собой получается. Когда у меня зубки резались, я грыз рукоятку шестизарядника.

– У нас с ним вышла неприятность, у меня с Тайлером.

– Должно быть, не слишком серьезная, – заметил я, – ну, эта неприятность, про которую вы говорите.

– Это почему ж вы так решили?

– Так вы ж еще живы как будто? Насколько я знаю, Тайлер патроны зря не тратит. Если у него есть дело, так он уж его делает. На вашем месте я бы начисто позабыл про эту неприятность. И про то, что у вас сейчас на уме, тоже. Мне неохота отвлекаться от такой кормежки.

С этими словами я придвинул стул поближе к столу и вгрызся в мясо. Я был такой голодный, что слопал бы сейчас старое седло вместе со стременами и прочими причиндалами.

Рыжий взял свое пиво и устроился напротив меня.

– Правду говоря, – сказал он, – Тайлер мог из меня сито сделать, но не стал. Я тогда связался с плохой компанией, и мне не терпелось показать себя. Нет, теперь я уже никогда не стану трогать Сакеттов.

– Ну, тогда вам самое время или убраться подальше от драки, или выбрать правильную сторону.

– А какая сторона ваша?

– А такая, где не напрашиваются на неприятности. Мы приехали в эти края в поисках земли. Рассчитываем осесть здесь, обзавестись семьями, выращивать коров и детишек. Вы имеете что-нибудь против?

– Я-то нет… а вот Данны – те могут.

Ладно, я не хотел толковать об этом. На мой взгляд, разговоров и так было больше чем надо. Чего я хотел теперь, когда умял эту гору жратвы, так это малость соснуть. Отдохнуть, а потом заняться снаряжением. Мне нужны были одеяла, пончо, переметные сумы, винтовка и запас провизии. Конечно, мне много хотелось, но все же не больше, чем я смогу оплатить – со временем.

Хозяин салуна выбрался из-за стойки и подошел к моему столу с кружкой пива.

– Не возражаете, если я вам составлю компанию? Моя фамилия – Берглунд.

Это был крупный, крепкого вида человек с соломенными волосами, широким лицом, украшенным боевыми шрамами, массивными плечами и кулаками.

– Рад буду вашему обществу, – сказал я. – Давно вы здесь?

– А тут все недавно. Я бродил по стране, понемногу продвигаясь на запад. Думал найти золото, понапрасну рылся то тут, то там, а потом наткнулся на этот берег и решил, что это то самое место, где я хотел бы остаться. Рыбалка тут была отличная, охота – еще лучше, так что купил я топор и скобель и выстроил салун. Я решил, что ото самый простой способ найти себе общество. В теплое время я ловлю рыбу и охочусь, а зимой сижу у огня, читаю или разговаривав с людьми. Я – человек охочий до разговоров, Сакетт. Я люблю людей и получаю удовольствие в компании. Когда погода портится, людей так и тянет собраться в тепле у огонька и поболтать.

– С новыми людьми всегда немного рискуешь, – заметил я. – Заранее не знаешь ведь, который из них для тебя опасен. Это как на распутье – затянешь поводья, остановишь коня, смотришь в одну сторону, в другую – и вся твоя жизнь может перемениться, если свернешь не туда. И тогда уже знаешь наверняка только одно – что прежней жизни больше не будет.

– Ну, не знаю… – возразил Берглунд, – я так думаю, человек возит свои неприятности в седельной сумке.

– Ну, – сказал я, – а я точно знаю, что не хотел никаких неприятностей, когда Кудряш Данн в первый раз на меня натолкнулся. Это он принес мне неприятности. И после – мне и в голову не приходило, что я встречу его еще раз, но когда Мег Росситер привезла меня к себе домой, я оказался прямо посреди мишени, в самом яблочке.

Покончил я с едой и еще какое-то время сидел там просто так, сытый, довольный, и никуда мне двигаться не хотелось. Мне позарез нужно было снаряжение, но в эту минуту я не испытывал ни малейшего желания подниматься на ноги и куда-то идти. Да и мысль о том, чтобы натянуть новые сапоги на мои больные ноги, тоже не вызывала удовольствия.

– Сюда приходят люди, – говорил Берглунд, – большей частью золотоискатели, но, бывает, и фермеры заглядывают, и скотоводы. Страна растет…

– Данны часто появляются?

– Почти каждый день. Они тут оставляют много денег, но меня их посещения вовсе не радуют. И Кудряш еще не самый худший из них. Он по калибру ни в какое сравнение не идет с Олли Хаммером или Жестяной Кружкой Хоуном. Жестяная Кружка, или просто Жестянка, получил свое прозвище в лагере золотоискателей, который назывался Жестяная Кружка. Они не то выгнали маршала с помощниками из городка, не то перебили их, а Жестяная Кружка был один из самых прожженных негодяев в тамошней шайке. Потом он встретился с Олли, стакнулся с ним, они приехали сюда и нанялись пасти коров к старику Данну и его сынишкам. Гнусная компания…

Я поднялся на ноги, поблагодарил его и вышел наружу. Солнце еще ярко освещало горы, хотя скоро должно было спрятаться за ними. Я перешел через улицу, слегка прихрамывая, и вошел в лавку.

Галлоуэй уже успел побывать и тут, предупредил, что я могу появиться, так что я обзавелся новыми штанами, рубашками, бельем и носками. Посмотрел и револьверы, но решил оставить старый шестизарядный «данс-и-парк». Кажется, этот револьвер приносит мне удачу.

Возвращаясь в салун, я тащил на себе полный комплект снаряжения, вплоть до новехонького винчестера. И хотите кое-что знать? Это первый раз в жизни я заимел новое оружие. До того ко мне в руки попадали только подержанные ружья, сменившие до меня с полдюжины владельцев.

У Берглунда за баром была задняя комната, и я там переоделся во все новое

– кроме сапог. Я их оставил на потом, на то время, когда ноги заживут как следует. Потом взял этот винчестер и зарядил, забил патронами до отказа. Это была модель семьдесят третьего года, она вмещает семнадцать патронов – шестнадцать в магазине и один в патроннике.

Когда я снова появился в салуне, Берглунд на меня поглядел и говорит:

– Ну, вы просто, неотразимы, хоть сейчас свататься идти. И кто же она? Мег Росситер?

– Да она на меня и смотреть не хочет, – сказал я. – Так что свататься я не пойду. Но я вам скажу, что собираюсь сделать. Я собираюсь написать письмо. У вас найдутся письменные принадлежности?

Ну, Берглунд снабдил меня бумагой и пером, а потом пошел подшуровать огонь. В этом Шалако такая теплынь днем, что можно спать под одним одеялом. Мне тут нравилось все больше.

Письмо, которое я писал, предназначалось Пармали. Он был из равнинных Сакеттов – разговоры про этих людей мы слышали, но никогда с ними не встречались до той заварухи в Конто-Бэсин, когда Тайлер и Пармали Сакетт себя показали…

Он был человек образованный. У этих равнинных Сакеттов водились денежки. Они были люди состоятельные, Пармали ходил в школу и всякое такое. Хотя, надо сказать, стрелять он от этого хуже не стал, так что, полагаю, школа – это дело желательное. Впрочем, мне лично желания никогда не приносили ничего хорошего.

У Пармали имелся скот, а здесь были отличные пастбища; а еще у Пармали имелось кое-что, что тут ему пригодится. У него имелось мужество.

Когда я закончил письмо к Пармали, в котором описал здешние пастбища, мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Мы ведь собирались схлестнуться с Даннами, а это вполне достаточная причина, чтобы написать Логану.

Логан принадлежал к Сакеттам из Клинч-Маунтин, а парни из Клинч-Маунтин – крепкие орешки. Находились, правда, такие люди, что утверждали, будто Логан не в ладах с законом, но, тем не менее, он был из нашей семьи и большой умелец по части всякого огнестрельного железа.

Так что я написал и ему.

Вся закавыка была в том, что стрельба может начаться и кончиться раньше, чем кто-нибудь из этих ребят успеет добраться сюда, кроме разве Пармали, который находился в Нью-Мексико, чуть южнее границы.

Он мог бы поспеть вовремя. И внезапно у меня появилось предчувствие, что он нам тут крепко понадобится.

Потому что в этих местах назревала война.

Глава 9

Оставил я свое барахло в заведении у Берглунда, сел на этого самого грулью и съехал вниз с береговой террасы в пойму реки Ла-Плата. Очень тихо тут было. Долина поросла травой, куда ни глянь, повсюду высились высокие белоствольные осины. Я остановился у самой речки и дал мустангу напиться холодной воды – реку питали тающие снега в горах.

Потом перебрался на другой берег и поехал вверх между деревьями. Чуть выше находилось плато, поросшее густыми травами, то здесь, то там попадались заросли карликового дуба – свежая, зеленая земля раскинулась у подножия гор.

По горным склонам росли сосны, среди которых выделялись более светлой зеленью густые осиновые рощицы. Осина первая из всех деревьев прорастает по гарям после лесных пожаров, и осиновые рощи дают обильный прокорм дикому зверю и птахе.

Я ехал не спеша вдоль края гор, постепенно поднимаясь все выше по склону под покровом леса; я знал уже, что это – мои места, вот тут мне хочется жить. Это та самая земля, которую я искал, и никакие Данны, сколько бы их ни набралось, меня отсюда не выгонят.

Я повернул обратно в Шалако. Первым, кого я увидел, войдя в салун, был старина Галлоуэй, – ну, в жизни другого такого пригожего парня не встречал.

– Да ты, брат, здорово осунулся, – сказал он мне и улыбнулся. – Куда ж это годится – стоило мне первый раз оставить тебя без присмотра, как ты тут же сделал все, чтобы тебя убили… ну, почти убили. Познакомься, Флэган, это Ник Шэдоу, мой друг.

– Здравствуйте.

– Очень приятно.

Мы вместе сели за стол, поговорили обо всем; что произошло, и пришли к соглашению насчет Кудряша Данна. Галлоуэй с чрезвычайным любопытством поглядывал на меня, когда я рассказывал о Мег Росситер, и я почувствовал, что краснею. Больше от того, что он на меня глядел, чем еще от чего. Вовсе не с чего ему было думать, что между нами что-то там такое заварилось… а мне – тем более.

Единственное, что она от меня хотела, – это чтоб я держался подальше, да и я вовсе не рвался затевать стрельбу с Кудряшом Данном из-за девчонки, которая меня в упор не видит. Все это чистая ерунда. А вот что мне действительно нужно было им рассказать – это про землю, которую я видел, и они настроились слушать.

Говорил я для Шэдоу. Галлоуэю и так все было ясно, мы с ним смотрим на вещи одинаково, и если мне что нравится, так и ему – и наоборот. И этот Ник Шэдоу, хороший друг Галлоуэя, мне тоже приглянулся. Он высокий, красивый, ученый, и в жизни понимает, а это – вовсе не одно и то же. Приходилось мне встречать людей, которые были жуть как сильны в своей книжной науке; но не умели отличить черное от белого, когда надо было оценить человека или положение дел.

Что до черного и белого, то я в этом деле, конечно, следую Священному писанию, хотя почему-то мне ближе Ветхий завет, чем Новый. Я верю, что врагов своих надо прощать, но когда делаешь это, держи руку на револьвере, хотя бы мысленно. Потому что пока ты его прощаешь, он, может, придумывает способ, как добраться до твоей шкуры.

Я люблю человека, своего ближнего, но не забываю, что он носит в себе изрядную толику сатаны и всегда сумеет найти добрые причины для любых своих недобрых дел. Я, скажем, не хотел никаких неприятностей с Даннами и постарался бы не давать им никаких поводов, но в то же время имел достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что они могут смотреть на это дело по-другому. Если человек воображает, что другие стремятся к добру, потому что он сам к нему стремится, так этот человек просто-напросто не в своем уме. Приходилось мне хоронить людей, которые так думали… добрых, мирных людей, которые не хотели неприятностей и сами никогда их не затевали.

Когда приходит время пожрать, то ястреб никого так не любит, как доброго, мирного, толстого голубя.

– Мы можем оформить заявку на землю, – сказал я, – но нам нужно держать на ней скот. Я написал письмо Пармали.

– У меня есть несколько голов, – сказал Шэдоу. – Можно пригнать их вместе с остальными.

Мы просидели весь вечер, толкуя о ранчо, которое нам хотелось устроить, о том, как пригоним гурт скота, о будущем этого края. В верховьях реки Анимас есть – или был когда-то – форт, и Берглунд нам сообщил, что там остался дом, «если вам угодно так его называть». Так что мы в этих местах не одни. Был тут такой ирландец по имени Тим Макклур, который далеко забрался в глубь этой страны, так вот он ладил с племенем юта – выходит, это дело возможное.

Этот Макклур рассказывал Берглунду, что юты и хикариллы обычно не ссорятся, так что тот отряд, что за мной охотился, состоял, по-видимому, из отступников, нарушивших законы собственного племени и готовых ограбить любого встречного. Среди индейцев такие люди встречаются, как и среди белых.

Мы поставили лошадей в платную конюшню и устроились ночевать на сеновале. Засыпая в эту ночь, я думал о своем собственном хозяйстве, а во сне чувствовал запах свежего сена.

Утром мы выехали из города на запад, перебрались на западный берег Ла-Платы и разбили лагерь в осиновой роще, а перед нами раскинулась прекрасная страна. Мы решили, что несколько дней поработаем все вместе и начнем обустраивать свой участок, а после этого Ник Шэдоу выедет на юг – встретит Пармали и сгонит свой скот, чтобы присоединить его к гурту.

– Нет нужды напоминать вам, ребята, – сказал он, – но не спускайте глаз с Даннов. Это компания крутая, на законы они плевать хотели, и так легко не стерпят, что мы тут устроились. Особенно после того, как вы оба успели перекинуться словечком-другим с Кудряшом.

Прежде всего мы огородили корраль, а после построили сараюшку для жилья. Строились мы не на самой опушке, а чуть глубже в лесок, чтобы между нами и открытым местом оставался заслон из деревьев. Потом забрались поглубже в рощу, срубили немного сучьев то здесь, то там, разбросали их среди стволов, а кое-где свалили и целые деревья, так что получилось что-то вроде примитивного заграждения от всякого, кто попытается обойти нас с тыла.

Конечно, засека эта никого бы не остановила, но зато никто не сумел бы через нее перебраться так, чтоб мы не услышали.

Мы с Галлоуэем не похожи на обычных ковбоев – те скорее дадут себя выпороть, чем возьмутся за какую-то работу, которую нельзя сделать, сидя на лошади. Мы оба – фермерские парни с холмов, и если надо, можем проложить плугом прямую борозду не хуже любого другого. Вскопали мы кусок земли, перелопатили дерн хорошенько и съездили в лавку за семенами. Для начала посадили картофель, морковь, тыкву и кукурузу. Мы представления не имели, как оно все будет расти, но если что-то вырастет, то будет нам подспорье. Устраиваться на пустом месте – это вам не фунт изюма, но мы и не надеялись, что дело будет легкое.

Работа мне доставляет не больше удовольствия, чем любому другому, но куда денешься – если тебе нужно что-то, то другого пути нет; впрочем, мы находили достаточно предлогов, чтобы вскочить в седло и покататься по окрестностям. Конечно, тоже не без дела.

Мы выбрали себе место вблизи прогалины, где протекал ручеек под названием Сухостойная речка, к западу от нас поднимался высокий хребет, а к востоку – Лысая гора, по-простому – Лысуха.

Пищу нам себе приходилось добывать охотой или собирательством – так мы, Сакетты, для этого рождены. А этот Ник Шэдоу – он, может быть, и родился в замке, но знал, как держать в руках топор, и очень быстро схватывал все, что мы ему показывали, – как добывать пищу в лесу да и все остальное.

Вот так мы работали, добывали себе пропитание – и старались никому на глаза не попадаться. Сами мы никого не видели, даже следов не встречали. Каждый из нас в течение дня много колесил по округе, а вечером у огня мы рассказывали, кто что видел, так что уже через несколько, дней хорошо представляли себе окружающую местность.

Вечерами, бывало, сидели мы вокруг костра и разговаривали. Ник Шэдоу был человек образованный, но наши горские словечки и выражения мог слушать без конца. Мы их чуток порастеряли, пока добирались на Запад, но, к примеру, человека задиристого, любителя споров и ссор, по-прежнему звали «заядлый» – а Нику это казалось страшно смешным.

– У нас не так много слов, как у вас, – говорил я ему, – так что приходится нам те, что есть, гонять в хвост и гриву, заставлять становиться на дыбы и выделывать всякие трюки. Я никогда не считал, что язык – штука застывшая и окаменелая. Он нужен для того, чтобы передавать значение, чтобы ты мог сообщить другим людям, про что думаешь, и не вижу я ничего страшного, если человек, когда ему слова не хватает, сам изобретет новое. Когда мы говорим о бобах, которые уже вытащены из стручков, мы их зовем «шелушеные бобы», потому что они были в шелухе. Если присмотреться, это просто…

– Учиться, – добавил Галлоуэй, – это не только ходить в школу. Это значит смотреть, слушать, и делать что-то. Если человек небогатый или живет в диких местах, так он поневоле начинает соображать и изобретать. Наш па всегда нас учил, что надо сесть и пораскинуть мозгами, взять свое затруднение, пожевать его, повертеть так и этак, пока не появится решение. Вот мы и научились изобретать выход. У себя там в горах мы не могли много чего купить, и всяких хитрых приспособлений у нас там не было, так что приходилось придумывать. Тут найдешь одно, там – другое, сложишь одно с одним, а потом прицепишь еще к чему-то…

Ник – он знал чертову уйму стихов, а нам стихи нравились, как большинству одиноких, бродячих людей. Иногда по вечерам он устраивался у огня и начинал читать наизусть. Он знал пропасть стихов этого парня По[18]18
  Эдгар Аллан По (1809-1849) – великий американский поэт и прозаик, основатель детективного жанра в литературе.


[Закрыть], который умер примерно тогда, когда я родился. Он же за горами, в Вирджинии… за горами, если от нас считать, мы-то жили на западном склоне хребта.

Мы никогда не придавали большого значения разговорам Ника Шэдоу о золоте. С давних времен в Колорадо были испанцы, а после туда понаехали французы из Нового Орлеана, когда Колорадо было частью Луизианы[19]19
  Соединенные Штаты купили Луизиану у Франции в 1803 г., в период президентства Томаса Джефферсона.


[Закрыть]. Те истории, что нам Ник рассказывал о золоте, были известны и другим людям. Однако в краях, где добывают золото, рассказы о сокровищах возникают десятками, и каждый встречный-поперечный имел в прошлом золотые копи ценой в миллион долларов, а то и в два, три миллиона – в зависимости от того, сколько стаканчиков успел опрокинуть владелец этих самых копей.

Как-то-вечером Ник нам рассказал такую историю.

– Найти крупный клад, где зарыты миллионы, – начал он, – это дело случая, потому что никто не знает точно, где припрятан такой клад; но есть одно сокровище, которое можно разыскать, так что я вам о нем хочу рассказать…

Был у моего деда брат, по имени Арно, который охотился на пушного зверя в здешних местах около пятидесяти лет назад, и когда он сюда приехал, то многие знаки, оставленные прежними французскими и испанскими золотоискателями и рудокопами, были еще хорошо видны.

Его спутники никогда не слушали ни рассказов о золоте, которое находили на Ла-Плате, ни менее известных историй о найденных там алмазах, а Арно был не такой человек, чтобы им рассказывать, но он умел держать глаза открытыми и имел представление, где нужно начинать присматриваться.

– В общем, нет нужды вдаваться в подробности, но я полагаю, что сейчас мы находимся не далее чем в десяти милях от этого золота.

– Десять миль – это здоровенный кусок земли, – заметил Галлоуэй.

– Они поднимались вверх по Ла-Плате, собираясь свернуть на старую индейскую тропу, идущую вдоль гребня гор, и Арно считал впадающие в реку ручьи. И как только они миновали приток, который был по его счету шестым, он увидел то, что искал, – едва заметную тропку, ведущую в горы.

Они двигались еще с милю или около того, а потом он предложил остановиться половить бобров в пруду, что им подвернулся по дороге. Арно вызвался отправиться на охоту, добыть мяса, и двинулся дальше по реке, но, как только скрылся из виду, тут же повернул обратно, нашел примеченную тропку и двинулся по ней вверх…

Это была крутая тропа, которой давным-давно никто не пользовался. По его прикидкам, пройдя по ней около двух миль, он поднялся больше чем на три тысячи футов… отчасти он судил по изменениям растительности.

Он достиг высокой седловины, перевалил через нее и двинулся вниз. Арно искал ручей, стекающий с горы, он видел ущелье, по которому должен протекать этот ручей, но тропы больше не было. Она исчезла, когда он достиг гребня хребта.

Было очень холодно и трудно идти. Он был вынужден двигаться медленно из-за большой высоты. Как я уже сказал, он перевалил через седловину, но едва успел двинуться вниз, как услышал выстрел в той стороне, где оставил своих друзей. Одиночный выстрел – а потом сразу несколько.

Можете себе представить, какие его раздирали противоречивые чувства! Если двинуться обратно, на помощь друзьям, то ему потребовался бы почти час, идти быстрее он не имел возможности, – а за это время любая, стычка закончится.

А может быть, они просто убили оленя. В конце концов он продолжил свой путь, отыскал исток ручья и нашел метку – обломок шомпола, забитый в трещину в скале. Золото было закопано прямо под ним, чуть правее, и когда он убрал камни, то нашел дюжину золотых слитков, несколько мешочков с золотым песком и маленький мешочек с алмазами.

Груз был слишком тяжел, чтобы унести все сразу, тем более что теперь, зная место, он мог вернуться сюда в любой момент. Он взял один мешочек золотого песка, кинул в него пару алмазов и уложил в свой заплечный мешок. Потом спрятал золото на место и пошел обратно.

Выстрелов больше не было, но когда он приблизился к подножию горы, то начал принимать все меры предосторожности и внимательно осматривал тропу, прежде чем продвигаться дальше. Он еще не добрался до бобрового пруда, как увидел одного из своих, по фамилии Молер. Тот лежал лицом вниз в траве, среди золотого ковра одуванчиков, с пятью стрелами в спине.

Арно подождал несколько минут, но Молер не шевелился и не подавал никаких признаков жизни. С того места, где лежал Арно, было видно, что возле мертвеца валяются его винтовка и томагавк, значит, убитого еще не ограбили.

Пробравшись обратно в кусты, Арно кружным путем вернулся к пруду и там, возле поваленного дерева, увидел второго мертвеца. Он не мог определить, кто это, но труп был раздет, оскальпирован и изуродован.

То, что один труп был раздет, а второй – нет, означало, что индейцы все еще где-то здесь, поэтому он заполз обратно в кусты и тихо лежал, прислушиваясь.

Весь день он пролежал там неподвижно, здраво рассудив, что если не будет двигаться, то не вызовет шума и не оставит следов. Несколько раз он видел индейцев, но они проходили чуть в стороне; наконец они сели на лошадей и уехали.

Когда стемнело, он спустился к Молеру, но тело уже окоченело; за это время его тоже раздели и унесли все вещи. Другие, если кто-то и остался жив, несомненно, постарались убраться как можно дальше, и он решил поступить так же. Юты уехали вниз по течению, поэтому он направился вверх, рассчитывая найти там какую-нибудь высокогорную тропу. Так оно и вышло, он разыскал еще одного человека из их отряда, которому удалось уцелеть, и они вместе выбрались из этих краев.

– А золото все еще там?

– И золото, и алмазы. Из двух камней, что он унес с собой, один оказался простым булыжником. Однако второй камешек был превосходен, он продал его и на вырученные деньги купил небольшую ферму во Французской Канаде.

– Он так и не вернулся сюда?

– Он решил забыть про это дело. Он женился, завел детей, но ни один из них не проявил склонности к приключениям. Сами они вели весьма прозаичную жизнь, и истории, которые он. рассказывал, представлялись им невероятными…. но только не мне.

– Ну что ж, – сказал я, – поглядеть было бы невредно. Вы говорите, это место недалеко отсюда?

– Прямо вон за той вершиной. А начало этой тропы должно быть не дальше трех миль отсюда. – Он глянул на Галлоуэя. – Теперь вам понятно, почему я так охотно присоединился к вам. Я тут уже побывал и раньше, но здешние реки получили названия уже после того, как Арно путешествовал по этим местам, и я напрасно потерял время на Флориде и Анимасе, прежде чем сообразил, что это не те реки.

Мы отвязали лошадей – они у нас паслись на привязи, отвели на водопой, а потом загнали в корраль. Приготовили постели и легли спать.

Несколько минут я еще не спал, все раздумывал про это золото. Если б оно у нас было, можно бы купить больше скота, получше обустроить хозяйство; но я не хотел рассчитывать на золото, которого пока что у нас нет. Наверное, многие люди держали это золото в руках, только никому из них оно добра не принесло.

Костер догорал, лишь угли светились в темноте; в ночной тишине шелестели осиновые листья да негромко фыркали и переступали ногами лошади в коррале.

И вдруг мне подумалось: что-то стало с тем волком?