Книга: От Волги до Веймара - Луитпольд Штейдле

«Я бросаю в огонь письма, а вот на дне чемодана я нащупываю две книги, среди них «Майн кампф» Гитлера и маленькую икону, которую я купил за два рубля в Богучаре.Я уже хотел бросить «Майн кампф» в огонь, но что это мне даст? Пусть русские посмотрят, чего только нет в чемодане немецкого полковника.»

Луитпольд Штейдле, министр здравоохранения ГДР Луитпольд Штейдле был членом нацистской партии и офицером вермахта. В январе 1943 года он вместе с остатками своего полка попал в плен в Сталинградском котле. В дальнейшем, согласно легенде, Штейдле якобы разочаровался в нацистском режиме и вступил в Национальный комитет «Свободная Германия». После окончания войны он вошел в правительство ГДР от Христианско-демократического союза, где занимал пост министра здравоохранения, а затем стал бургомистром Веймара. Главный посыл книги заключается в том, чтобы вызвать жалость к несчастным и обманутым Гитлеров немецким солдатам, которых бросили на произвол судьбы под Сталинградом. Штейдле в придачу к Гитлеру поминает тихим и злым словом католическую церковь, которая четко не высказала своего отношения к фашизму с самого начала. Поэтому пастве ничего не оставалось, кроме как следовать приказам фюрера. Позиция Штейдле ничем не отличается от позиции католической церкви: пока все шло хорошо, пока сопротивления немецкие солдаты не встречали, они с радостью слали награбленное в других странах на свой домашний адрес. Схожей была и позиция кардинала Бертрама, который был председателем совещания епископов в Фульде, созванного в связи с аннексией Судетской области в 1938 году; полный текст выступления кардинала Бертрама опубликован в «Баварской католической церковной газете» от 6 ноября 1938 года. «Могла ли католическая церковь – народная церковь в самом высоком смысле – обойти молчанием этот исторический перелом, имеющий такое огромное значение для всех слоев народа?.. Благодарность богу за сохранение мира между народами неотъемлема в ваших общинах от радостного сознания, что вы вновь воссоединены с Германией! Нет надобности напоминать, что новым властям в Германии надлежит оказывать уважение и послушание. Всем вам известны слова апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям». Характерно, что Штейдле лишь мельком упоминает о конкордате, заключенном Гитлером с Ватиканом через несколько месяцев после захвата власти. А ведь в 1938 году совершенно неожиданно для католической общественности была создана новая должность священнослужителя в гитлеровском вермахте. Франца Йозефа Рарковски назначили католическим войсковым епископом. Штейдле не был простым, заблуждавшимся солдатом. Это именно он был автором работы о подготовке и проведении наступления на один из участков линии Мажино. И тем не менее, он поет песню «я не знал, не подозревал, Гитлер обманул меня». Как говорится, не подозревал, но получал карты Советского Союза до Урала. «В полку эти материалы вызвали своего рода сенсацию. Появился Вечурек и начал хвастать своей осведомленностью о намерении Гитлера экономически раздробить «русский колосс» и лишить его духовной самостоятельности. Эта сторона плана «Барбаросса», казалось, была известна ему во всех подробностях.» Не подозревал, но был заседателем на одном из процессов в военном трибунале дивизии. Грустно читать его упоминание о многочисленных эшелонах с зерном, направлявшихся в Германию из СССР, после заключения пакта о ненападении. От этих эшелонов зависело продовольственное положение Германии и СССР, словно наперед зная о предстоящем «вероломном» нападении немцев, стремился выдать им на гора как можно больше хлеба. Примечательно, что накануне наступления на СССР, немцы отобрали в окрестных районах почти всех лошадей с подводами у мирного населения. «Годных лошадей забирали, оставлялись только старые клячи. То же происходило с телегами. Теперь каждая рота получила дополнительно гужевой транспорт.» На этих повозках и направились немецкие солдаты к позициям восточнее Буга. Задача у них была простоя: помешать русским начать наступление на Германию! «Вскоре наша головная походная застава наткнулась на недостроенные легкие полевые укрепления. Солдат в них уже не было. По всему было видно, что стройка началась недавно. Вокруг валялись мотки колючей проволоки, деревянные колья, скобы, доски и мешки с цементом. Мы были поражены увиденным. Ничем не подтверждалось, что готовилось нападение, которое мы предупредили. Где же противник, о котором геббельсовская пропаганда твердила, будто он приготовился смять нас невиданной массой людей и вооружения?» В общем, так и продвигался потом Штейдле по территории СССР, наблюдал разрушение и уничтожение советских городов и деревень, и все удивлялся тому, как же неправа была геббельсовская пропаганда. «Мы прекрасно знали, как определялись потери противника: цифры подправлялись и приукрашивались. И в нашей дивизии стали вносить в графу «захваченные и уничтоженные танки» любой простой бронетранспортер на гусеничном ходу, предназначенный лишь для перевозки орудийной прислуги. В этом характерном для нацистской пропаганды раздувании сообщений о победах отдельные полки и даже батальоны старались превзойти друг друга.» В марте 1942 года он был произведен в полковники и назначен командиром 767-го гренадерского полка 376-й пехотной дивизии. Наверное, он очень хорошо «не поддавался» пропаганде. В чем главное отличие немецких военных мемуаров от советских? В них на несколько порядков больше разных, жалостливых описаний тягот простого солдата. Если советские солдаты лишь мельком упоминали про такие привычные им вещи, как вода по колено в окопах и отсутствии горячего питания, то немецкие мемуаристы большую часть своих книг посвящали именно этому. «Рубашку как будто кто-то полоскал в грязной луже. На брюках огромное пятно от колесной мази. Один погон на шинели оторвался. К тому же отросшая борода и усталые глаза совершенно изменили мое лицо.» Вот уже Штейдле добрел до Сталинграда. Он уже что-то начинает подозревать, но продолжает прикидываться «дурачком». «Что это значит – снабжение целой армии по воздуху? Ведь это же… Но, с другой стороны, мысль о прорыве кольца одновременно снаружи и изнутри привлекательна.» Потом он начинает ругать Манштейна, вероятно позволили. «Немецкие солдаты, участники Сталинградской битвы, оставшиеся в живых, всегда будут помнить радиограммы Манштейна: «Держитесь, я пробьюсь к вам! Держитесь, мы наступаем!» Неспособный сделать правильные выводы из всего хода восточной кампании, прежде всего из поражения под Москвой, и правильно оценить силы противника, его стратегические и тактические возможности, Манштейн ради своего преступного тщеславия пожертвовал не только 6-й армией, но и жизнью десятков тысяч немецких, итальянских и румынских солдат, которые в эти декабрьские дни 1942 года погибли в донских и волжских степях, под Кантемировкой, в районе Алексеево-Лозовское, под Верхне-Чирской, Тормосином, Котельниковом.» Но сам при этом принимает участие в выполнении приказа об уничтожении немецких кладбищ. Дабы информация о потерях не была предана огласке. Характерно, что даже тогда, когда все было ясно и все понимали, что выхода из котла нет и не будет, Штейдле признается в том, что он сжигал свои письма, но не смог сжечь «Майн Кампф» и икону. Верующий фашист сможет понадобится русским коммунистам, сможет им пригодиться, - так, вероятно, думал полковник и оказался прав. Его и другую сволочь коммунисты выкормили и вынянчили. Возились с ними несмотря на то, что те, даже находясь в советском плену, продолжали считать, «что Гитлер – это последняя гарантия того, что никакой коммунист никогда не водрузит красный флаг» на немецких поместьях. Книгу можно было бы озаглавить «как много людей я поубивал и ограбил, но мне ничего за это не было». 8 декабря 1945 года полковника отправляют на родину. Он начинает трудиться на радио и созидать новую страну, новый рейх. Том самом радио, которое позднее будет трудиться над разрушением СССР. Вот такой вот круговорот сволочи в природе. Аминь!

Вообще, несколько странно, что в Советском Союзе выпустили искренние мемуары набожного католика, издательство "Прогресс" оправдало свое название. Но вот именно в От Волги до Веймара есть масштабная картина, иногда читаемая между слов, анализа автора нацизма как явления именно с точки зрения его религиозного восприятия. Чуть менее читаемо, но также понятно его отношение к милитаризму-пруссачеству вообще, как нечто чужеродную достопочтимым бюргерам Баварии. Можно даже провести параллель между мемуарами полувековой давности и распространенными современными представлениями в Германии (см. Немецкая система) , как о пришедших плохих нацистах задуривших мозги хорошим немцам, так тут только акцент меняется на злобных пруссаков-лютеран и добрых католиков. Хотя это не помешало автору уйти добровольцем на Первую Мировую войну и с ноября 1915 года воевать на разных фронтах, от Фландрии до итальянского Изонцо. Тут вообще простор был для отдельных мемуаров (например он пересекался с Паулюсом), но автор ограничился только несколькими страницами с безобразиями немцев на оккупированных территориях, и, как сын военного юриста, провел очень осязаемую логическую цепочку между кайзеровской эпохой и нацистской в убойной цитате:

Сегодня я знаю, что повинна в детализации актов произвола правовая система кайзеровского государства, и прежде всего потому, что она подменила понятие «военное право» понятием «военная целесообразность». Если уже тогда, согласно так называемой военной целесообразности, совершенно произвольные расстрелы военнопленных и заложников, грабежи и мародерство в любой форме мотивировались «правом», если целое поколение училось мыслить и чувствовать исходя из такого ложного понятия «права», то удивительно ли, что следующее поколение разработало технику уничтожения всего живого, массовых убийств и выжженной земли.

После войны он оказался предоставлен сам себе, насмотрелся на революционные события в Германии в 1918-1919 годов, подался в крестьяне, был страховым агентом и представительством издательства, в общем, перебивался во времена Великой Депрессии как мог. В русской Вики написано, что он вступил в НСДАП после прихода Гитлера к власти, конкретно этот вопрос не выяснял, а сам автор, подавшийся обратно на военную службу в 1934 в этом, конечно же не сознается. Хотя отдельно в этой части он рассматривает, почему католическое руководство Германии и их многомиллионная армия прихожан пошла вслед за нацизмом. Все воспоминания с этого момента и до Волги опять бегут экспрессом, автор отмечает только поездку сквозь Варшавское гетто и тот момент, что перед "Барбароссой" его полк в разгар сельскохозяйственного сезона тотально ограбил польских крестьян, поотбирав лошадей и телеги. Луитпольд плавно подводит к мысли, что он наблюдал, но терпел. Какая-то подробность появляется уже в Сталинграде.

Как и многие другие мемуары до этого, автор рассказывает о жизни с момента замыкания котла, его полк на западном фасе котла откатывается к Дону теряя солдат и технику под налетами, потом держит в голой степи отчаянную оборону и драматически тает, зато дают РК в рамках водопада наград и продвижений, упавшей на обреченную 6-ю армию. В Сталинграде от полка в строю остается 34 солдата, 11 офицеров и три врача, сам автор командует импровизированными боевыми группами, а потом решает, что хватит и решает сдаться, попутно уговаривая командира дивизии. В плену он сразу решает сотрудничать с советским командованием и немецкими антифашистами. И если Отто Рюле всю войну просидел в лагерях изучая классиков коммунизма, то Штейдле с конца 1943-го и по февраль 1945-го провел на фронте как один из руководителей Союза немецких офицеров, был свидетелем Корсунь-Шевченковского разгрома, агитировал военнослужащих Вермахта через громкоговоритель и листовки, проанализировал в мемуарах тогдашние настроения немецких солдат в зависимости от его военного стажа, года рождения и пути попадания на фронт. Или еще интересный момент - наблюдение за советским офицерским составом, в чем именно он превзошел немецкий. Когда немцы выгребли свой призывной контингент 1924-25 годов для пополнения армии, с осени 1944-го автору начали попадаться пленные 16-ти и 17-ти летние подростки, причем и из Франции, и из Италии, для которых у полковника даже поначалу не находилось слов, а ведь надо было работать и с таким контингентом. У них брали максимально подробные данные о жительстве, а потом радировали в направленных на Рейх передачах и сбрасывали листовки с их перечнем на немцев. Побывал он и в Майданеке, проехав сквозь руины в Люблине, это явно потрясло его до седых волос и глубины души. Заключительные главы - о работе в послевоенной Германии, он сначала налаживал сельское хозяйство, потом был министром здравоохранения и бургомистром в Веймаре.

В общем, интереснейшие воспоминания именно как эволюции человека с изначально четким нравственным религиозным стержнем, которому решение перевернуть свою жизнь далось куда как легче чем другим изначально аполитичным авторам мемуаров на ту же тематику.