Текст книги "Джек и Джилл"

– Я-то, честно сказать, собирался даже обратиться к тебе с просьбой о новой ноге, если бы эта не починилась, – постучал по колену своей выздоравливающей нижней конечности Джек. – Уверен, ты бы и для меня что-нибудь придумал.

– Для тебя бы уж расстарался, – заверил Ральф. – Хотя мне ни одной ноги еще делать не приходилось. Вот руку – да. Сделал одному малому. Благодаря этому я и получил работу, – произнес Ральф таким тоном, словно речь и впрямь шла о каких-то сущих безделицах, ведь хотел он стать вовсе не изобретателем, а живописцем или скульптором, к чему у него были явные способности.

Не успел он это проговорить, как в Птичью комнату вошли Гас, Эд и три юных джентльмена, чьи вполне респектабельные имена среди близких друзей успешно заменялись кличками Гриф, Чик и Брикбет. Часы громко пробили семь. Фрэнк, правивший клубом железной рукой в те дни, когда, как сегодня, ему поручалось вести собрание, немедленно занял место за письменным столом. Гас, секретарь, уселся с ним рядом, положив перед собой потертую амбарную книгу. Остальные члены Дискуссионного клуба принялись торопливо рассаживаться вокруг стола. Едва опустившись на место, они тут же прятали руки в карманы от искушения щипать и тыкать в бока соседей, так как подобного поведения солидный Фрэнк во время собраний решительно не одобрял. Впрочем, эмоции все равно били у участников через край, и они их частично выплескивали, балансируя на задних ножках стульев.

Фрэнк трижды ударил по столу старым крикетным молотком с укороченной ручкой и важно произнес:

– Джентльмены! Сегодня нам предстоит заняться делами клуба, а затем обсудить вопрос, пойдут ли девочки в наши колледжи. Прошу секретаря, – повернулся он к Гасу, – огласить протокол последнего нашего собрания.

Гас откашлялся и раскрыл видавшую виды конторскую книгу, страницы которой были испещрены кляксами, что явно свидетельствовало об одном: при ведении протокола секретарь не жалеет чернил.

– Последнее собрание Дискуссионного клуба состоялось восьмого декабря в доме Г. Бартона, эсквайра. Тема: «Что лучше, лето или зима?» Состоялось оживленное обсуждение. Мнения по вопросу разделились практически поровну. В ходе дискуссии Д. Флинт проявил неуважение к председателю, за что был оштрафован на пять центов. Возникла также необходимость коллективно собрать сорок центов для оплаты нового стекла взамен пострадавшего при драке членов клуба, которая произошла в конце заседания. Секретарем на будущий год был избран Э. Девлин. Председатель пожертвовал ему для работы новую конторскую книгу. Вот и все, – завершил короткий и элегантный доклад Гас.

– Имеются ли в связи с услышанным какие-нибудь вопросы? – осведомился у почтенного собрания Фрэнк, пока секретарь захлопывал старую конторскую книгу и открывал новую.

– У меня. Только не в связи с услышанным. У меня есть предложение, – поднялся со стула Эд, окидывая товарищей неуверенным взглядом, словно сомневался, встретит ли его идея сочувствие с их стороны. – Хочу выдвинуть в члены нашего клуба нового кандидата. Боба Уокера. Он просто мечтает об этом, и я убежден, что он станет достойно себя вести, если мы не откажемся пойти ему навстречу. Считаю, что поддержать человека, который старается стать хорошим, – наш долг. Мы же сможем ему во многом помочь, ведь правда?

Какое-то время среди собравшихся повисла угрюмая тишина.

– Нет уж, увольте меня от такого паршивого кандидата! – не выдержал Джо, он же Брикбет, первым. – Ты бы, Эд, еще и всех его друзей-приятелей с улицы привел. Пусть твой Боб продолжает общаться с такими же, как он сам.

– Так от этого-то мне и хочется удержать его, – не сдавался Эд. – В душе он хороший, а вот приглядеть за ним и одернуть, если его заносит, некому. Потому он и попадает в разные передряги. И мы бы с вами обязательно попадали, если бы жили среди таких людей, среди которых ему приходится. Но ведь ему так жить не нравится. Он изо всех сил рвется к нам. И будет ужасно горд, если мы его примем. Давайте дадим ему шанс! – И Эд повернулся к Фрэнку и Гасу – в надежде, что уж они-то поддержат его.

Но и Гас покачал с сомнением головой. А Фрэнк сурово изрек:

– Ты разве забыл, Эд, какое мы постановили правило? Число членов Дискуссионного клуба не должно превышать восьми человек. Ты сам за это голосовал, и что же, теперь предлагаешь его нарушить?

– Ну, если вопрос только в этом, то сам я теперь редко могу участвовать в заседаниях. Давайте меня исключим, а Боба примем на мое место, – не сдавался Эд.

– Нет! Нет! – послышалось тут же со всех сторон. – Мы тебя не отпустим! Какой же это будет Дискуссионный клуб, если в нем не будет тебя?

– Я тут из вас самый младший, – внезапно вмешался в разговор Джек, готовый всегда и всеми способами поддерживать Эда. – Без меня клуб уж точно обойдется. Вот давайте на мое место Боба и примем.

– Ну, вообще-то, это возможно, – неохотно признал Фрэнк, как правило возражавший против участия в заседаниях младших мальчиков, за исключением того самого, который сейчас здесь присутствовал.

– А не лучше ли все-таки изменить само правило? – предложил другое решение Ральф. – Пусть будет не восемь, а десять членов. Тогда мы смогли бы принять и Боба, и Тома Гранта.

Гриф улыбнулся ему, а Джо насупился, потому что терпеть не мог брата Мэри.

– Замечательная идея! – воскликнул добродушный Гас, который всегда был за мир и согласие и ненавидел ставить кому-то препоны. – Давайте голосовать.

– Нет, давайте для начала уточним, – снова заговорил Эд. – Мы с вами готовы общаться с Бобом по-дружески не только на заседаниях клуба, но и везде? Если нет, то не стоит тогда и затевать все это.

– Я готов, – первым вызвался Джек, искренне полагая, что именно так он и должен поступить, если таково мнение непогрешимого Эда.

Следом кивнули и остальные. Никто не желал оказаться хуже самого младшего участника заседания.

– Именно то, что Бобу и надо, – с благодарностью произнес Эд. – Если каждый протянет ему руку помощи, это его окончательно изменит. По-моему, самое время вмешаться в его судьбу. Думаю, все вместе мы не дадим ему сойти с дистанции на кривую дорожку. Мы и так слишком долго от него отворачивались, вот он и стал якшаться с плохими парнями и таскаться с ними в таверну. Полагаю, теперь мы сможем удержать его от подобных шагов. Я лично намерен ввести его в Общество воздержания. – И Эд покосился на Фрэнка в полной уверенности, что тот одобрит его инициативу.

– Приводи его, я тебя поддержу, – и впрямь тут же вызвался председатель собрания, который четыре года назад сам вступил в это общество, а вскоре его примеру последовали еще шесть мальчиков.

– Он еще и покуривает, – продолжил Эд. – Надо заставить его отказаться от этого, пока не привык. Думаю, ты, Адмирал, лучше нас всех сумеешь его убедить, – обратился он к Гасу.

– Вполне готов, – с адмиральской твердостью отозвался Гас, ибо сам недавно бросил курить, вняв просьбе отца, и стойко придерживался принятого решения.

– Ну а вам, – Эд оглядел по очереди остальных ребят, – достаточно просто по-доброму относиться к Бобу и не припоминать ему при случае прежних его плохих поступков. Спасибо, что приняли мое предложение. Обещаю отблагодарить вас за это при первой же возможности.

Сияющий Эд опустился на стул. Приступили к голосованию. Боба и Тома приняли в клуб единогласно. Даже Джо на сей раз поднял руку вместе с остальными.

Ободренное таким началом, собрание приступило к обсуждению главной темы заседания.

– Ральф, Гас и Эд за то, чтобы девочки после окончания школы учились вместе с нами и дальше, а Брикбет, Гриф и Чик – против, как я полагаю, – сказал председатель, готовясь к нешуточной битве.

– Нет, сэр. Я за все совместное, – немедленно возразил ему мягкосердечный Чик, который последнее время с крайним усердием сопровождал из школы домой одну юную мадемуазель.

Слова его были встречены громким смехом, под который он и опустился на стул – с пунцовым лицом, но по-прежнему стойкий в своем убеждении.

– Я выступлю от своего имени и имени еще двоих участников нашего клуба, так как Фрэнк вам ничего такого не скажет, а Джеку тем более неудобно выступать против тех, кто во время его болезни заласкал его почти до смерти, – поднялся на ноги Джо, убежденный, что сам факт существования на свете девочек – досадная ошибка природы.

На этом оратор умолк.

– Ну давай, раз уж начал, – поторопил его Фрэнк.

– Ммм, – исторг продолжительное мычание Джо, слишком поздно поняв, сколь тяжелую ношу взвалил на себя. – Я, конечно, не слишком много об этом знаю и не хочу знать, но мне совершенно не нужно никаких девчонок в колледже. Им там не место. Без них обойдусь. Пусть лучше дома сидят и чулки свои штопают.

– И твои тоже, – выкрикнул раздраженно Ральф, которому очень не нравились подобные аргументы.

– Ну да. И мои, – ничуть не смутился Джо. – А что им еще делать-то? Я не против, что они учатся в школе, хотя и там лучше бы они учились отдельно от нас. Так нам было бы куда спокойнее.

– Тебе-то уж точно. А то ведь в классе Мейбл постоянно обходит тебя по всем предметам, – хихикнул Эд, который очень гордился своей подругой и, в частности, тем, как она блестяще учится.

– Если вы станете меня все время перебивать, я и за полчаса не управлюсь, – угрожающе проговорил Джо.

Опасность была нешуточной. Дар красноречия никогда не был свойствен этому оратору, поэтому все тут же притихли, боясь, как бы его выступление и впрямь не продлилось вечно. И Джо продолжил, используя в качестве доказательства набившие оскомину аргументы взрослых-ретроградов и распаляя себя, будто своей речью был намерен отомстить девочкам всего мира за то, что никто из представительниц прекрасного пола в его классе не искал с ним дружбы.

– Совершенно ясно: мальчики станут гораздо лучше учиться, если их избавить от общества этих бездельниц. И все это глупости и чепуха, будто девчонки такие же умные, как мы. Да они ручьи слез проливают, так трудно им делать уроки. И после школы у них голова болит. И перемены они не любят, потому что не успевают за время урока с заданием справиться. Им для здоровья вредно слишком много всего учить. Да они и не могут. Послушайте мудрых людей, и все они скажут вам то же самое. У меня нет сестер. И я бы не хотел, чтобы они были. Ведь для тех, у кого сестры есть, они ровным счетом ничего не значат.

При этих словах Гас с Эдом застонали, оратор, самодовольно на них поглядывая, опустился на место, а выступать начал Гриф, чьей главной отрадой были постоянные розыгрыши – милая шалость, которая превращалась порой в кошмар для девочек, хотя в остальном этот обаятельный веселый юноша им даже нравился.

– Хочу заметить вот что, – произнес Гриф, повернувшись к Фрэнку. – У девочек недостаточно сил, чтобы учиться вместе с нами в колледже. Они не смогут участвовать ни в соревнованиях по гребле, ни веселиться, как мы, ни даже сами о себе заботиться. Поэтому им лучше остаться дома. Мне нравится проводить с ними время на вечеринках. Но когда разворачивается настоящее веселье, уж тут им совсем не место, – презрительно фыркнул Гриф, который расценивал обучение в колледже исключительно в качестве череды непрерывных развлечений. – Можете не сомневаться: я этих девчонок не раз на прочность испытывал. Никуда они не годятся. Крикнешь им: «В комнате мышь!» – сразу визг поднимают. Увидят большую собаку – и ну от нее бежать. А когда я однажды подложил в парту Молли таракана, она разоралась так, словно ее подстрелили.

Не успел он договорить, как под его стулом что-то ахнуло. В воздух взвилось с полдюжины фейерверков. Это Чик, стоявший за «все совместное», выразил таким образом свое несогласие. Гриф хотел было проучить приятеля и даже стиснул его в отнюдь не ласковых объятиях, но план отмщения прервало выступление Эда:

– Мне кажется, мы чересчур мало посвящены в глубину проблемы, чтобы высказываться компетентно по этому поводу. Я уверен только в одном: в школе было бы очень серо и скучно без юных леди. Ведь именно они создают нам приятную атмосферу. И я совсем не хотел бы учиться только с мальчиками. Мне жаль тех из них, кто не имеет счастья общаться с сестрами, – улыбнулся он ласково, вспомнив о собственных сестрах, которые души в нем не чаяли и были совершенно убеждены, что лучшего брата, чем он, на всем свете не сыщешь. – Тем, у кого их нет, не понять, как много тепла и заботы они несут в дом, – прочувствованно продолжал он. – Они помогают нам справиться с очень многим, хотя порой мы этого даже не замечаем, придают особое очарование вечерам, когда к нам приходят друзья. Я так вам скажу: без девочек наша жизнь была бы неполной. И я не стыжусь признать, что если девушка делает что-нибудь гораздо лучше меня, то мне стоит у нее этому поучиться.

– Именно так! – от души поддержал его Фрэнк.

Вчера еще он сомневался, стоит ли ему отстаивать свое мнение на сей счет, когда некоторые из его друзей придерживаются противоположной позиции. Но вечером они долго говорили об этом с мамой, и миссис Мино с такой ясностью обрисовала ему все аспекты проблемы, которую они сейчас обсуждали, что он окончательно убедился, насколько она важна. Ибо кто, как не матери, помогает нам в юности примирить разум с чувствами, если, конечно, нам повезло и наши родительницы достаточно мудры.

Окончание речи Эда сопровождалось бурными аплодисментами его сторонников. Джек от восторга принялся громко стучать по полу костылем. Это было неверно понято миссис Пэк, и она прибежала в комнату узнать, не понадобилось ли ему чего.

– Нет, мэм. Спасибо, – вскочил при ее появлении Гас. – Мы всего лишь поддерживаем Эда.

Появление матери Джилл натолкнуло Гаса на мысль, которую он и решил развить в своем выступлении.

– Наш достопочтенный друг до того замечательно выступил, что, собственно, мне и добавить-то нечего к его столь справедливым словам, разве только поддержать их и сказать совсем немного по поводу того, будто девочки не могут учиться так же хорошо, как мы. А вы поглядите на Джилл! Она младше нас, но первая в своем классе. Девочкам не хватает стойкости? Как бы не так! – запальчиво выкрикнул он. – Много ли найдется мальчиков столь же храбрых, как Джилл? В беге, в гребле, как и во многом другом, она тоже мало кому из нас уступает. Ну, предположим, ребята лучше кидают мяч, чем она. Зато ловит она его классно. А Мейбл, например, разве в чем-то уступает парням? И ведь я еще много таких же девчонок могу назвать. Что же, им всем не надо учиться вместе с нами в колледже и сидеть дома только потому, что так полагалось раньше? В общем, я за то, чтобы мы учились с ними вместе. И готов помогать в этом сестрам моих друзей, как, надеюсь, они помогут моим собственным.

Тут раздался шквал аплодисментов; когда же они наконец стихли, Фрэнк, повернувшись к Ральфу, спросил:

– Не одарит ли нас самый старший член клуба несколькими мудрыми замечаниями?

Ральф встал. Остальные замерли в ожидании. Этот великолепный актер никогда не выступал от собственного имени. Вот и сейчас, эффектно прижав правую руку к груди и воззрившись на Грифа, который проделывал какие-то странные манипуляции со своей булавкой для галстука, он принялся рассуждать в манере королевского юрисконсульта Базфаза из сцены суда над мистером Пиквиком[47]47
  Базфаз и мистер Пиквик – персонажи первого романа Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба».


[Закрыть]:

– Да будет мне дозволено высказать собственное мнение, уважаемые милорды и джентльмены, представляющие высокочтимое жюри. Думается мне, что сегодняшнее наше сборище едва ли сможет хоть сколько-нибудь пролить свет на столь волнующий всех присутствующих предмет настоящей дискуссии.

Вызвав этой уморительной репликой взрыв дружного хохота, Ральф быстрым движением руки поправил свои волосы, так что теперь его шевелюра закрывала ему весь лоб, затем сомкнул веки и мастерски принялся пародировать знаменитую проповедь мистера Чедбенда о мире[48]48
  Здесь читатель отсылается к проповеди мистера Чедбенда, персонажа романа Чарльза Диккенса «Холодный дом» (Гл. XXV): «Мир вам, друзья мои, – изрекает Чедбенд, поднимаясь и отирая жировые выделения со своего преподобного лика. – Да снизойдет на нас мир! Друзья мои, почему на нас? А потому, – и он расплывается в елейной улыбке, – что мир не может быть против нас, ибо он за нас; ибо он не ожесточает, но умягчает; ибо он не налетает, подобно ястребу, но слетает на нас, подобно голубю. А посему мир нам, друзья мои!» (перевод с англ. М. Клягиной-Кондратьевой).


[Закрыть], с громогласным пафосом завершив ее:

 
Пусть же, мальчики, доброта
Не иссякнет в вас никогда!
 

Затем, то вздыбливая волосы и надувая щеки, то проделывая еще какие-то чудеса со своей внешностью, которая на глазах у изумленной публики разительно изменялась, мистер Ральф выдал комическое попурри из фрагментов речей Джефферсона Брика и Лафайета Кеттла, а также «Вызова Илайджи Погрэма» из «Мартина Чезлвита»[49]49
  Далее в речи Ральфа Эванса приводятся цитаты упомянутых трех персонажей (Джефферсона Брика, Лафайета Кеттла и Илайджи Погрэма) из романа Чарльза Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита» (перевод с англ. Н. Дарузес).


[Закрыть]:

– «…От имени нашего общего отечества и от имени святого дела, сочувствие к которому нас всех объединяет, благодарю вас. Благодарю вас, сэр, от звездного знамени великих Соединенных Штатов за ваше красноречивое и решительное выступление». «Наш соотечественник – образец человека, только что вышедшего из мастерской природы! Он истинное дитя нашего свободного полушария, свеж, как горы нашей страны, светел и чист, как наши минеральные источники, не испорчен иссушающими условностями, как широкие и беспредельные наши прерии! Быть может, он груб – таковы наши медведи. Быть может, он дик – таковы наши бизоны. Зато он дитя природы, дитя Свободы, и его горделивый ответ деспоту и тирану заключается в том, что он родился на западе». И если хоть кто-то осмелится отрицать сей факт, то, будь он хоть самим Британским Львом, я, сэр, брошу ему перчатку! – И, продолжая взирать на Гаса, который к этому времени уже корчился в пароксизме смеха, мистер Ральф с такой силой стукнул кулаком по столу, что стоявшая на нем чернильница подпрыгнула. – «Где этот лев? Кто он и что он? Покажите мне этого льва! Подайте его сюда! Сюда! На священный алтарь, на прах наших предков, орошенный их доблестной кровью, которая лилась, как вода, на родных полях Чикабиддилика! Подайте мне этого льва! Я вызываю его один на один! Я смеюсь над ним! Я вперед говорю ему, что, как только рука Свободы коснется гривы этого льва, он падет передо мною бездыханный и орлы нашей великой республики посмеются над ним! Ха-ха-ха!»

К этому времени собрание уже стонало и задыхалось от хохота. Джек в изнеможении лишь тихонько повизгивал на своем месте. Сам же Ральф, завершив речь, глядел на присутствующих с таким видом, словно ему было невдомек, по какому поводу все так разошлись.

Веселье прервал громкий стук в дверь. Это служанка внесла блюдо с яблоками.

– Объявляю собрание закрытым! – тут же провозгласил Фрэнк. – Самое время перекусить. Устраивайтесь поудобнее и налегайте.

Изрядно оголодавшие члены клуба быстро расправились с яблоками, затем сыграли несколько партий в вист, по традиции исполнили воинственный индейский танец и полчаса спустя разошлись по домам.

Глава X
Драматический клуб

В то время как Джек, наловчившись пользоваться костылем, уже радостно прыгал по всему дому, бедная Джилл испытывала тягостные последствия своего второго падения. Мало того что доктор не разрешил ей сидеть, на что она очень надеялась после проведенных лежа шести недель, так теперь еще ей было предписано по два часа в день проводить распластанной на доске. Довольно суровая кара за содеянное: доска жесткая, да и отвлечься от мучительной процедуры решительно нечем. Джилл попыталась было читать, но из-за строго горизонтального положения у нее сразу же заболели глаза и затекли руки. Поэтому, провсхлипывав и проплакав первый час своего испытания, на второй она начала громко петь:

 
Дудочка, дудочка,
На тебе играю.
Я играть на дудочке
Просто обожаю.
Я без своей дудочки,
Братцы, не могу.
Вот и дую в дудочку:
«Ду-ду-ду-ду-ду!»
 

Жалобный плач девочки надрывал сердца миссис Пэк и миссис Мино. Они уже собирались избавить девочку от страданий, когда послышалась нежная песенка. Лица двух матерей просветлели, а Джек, размахивая костылем, словно грозным оружием, которым намеревался сразить невидимого врага, воскликнул со смесью сочувствия и восхищения:

– Правильно, Джилл, пой! Представь себе, будто ты пленный индеец. Тебя взяли в плен и пытают, но ты слишком смела и горда, чтобы просить пощады. Я же буду следить по часам, сколько тебе осталось. И как только подойдет время, сразу скажу. Честное слово, ни секунды лишней не пролежишь.

Джилл в ответ рассмеялась. Идея с пленным индейцем пришлась ей по душе, и, вытянувшись поровнее под ярким пледом, она снова запела:

 
Голубь с голубкой с ветки на ветку
Перелетали к окну моей клетки.
Так каждый день они летней порой
Мне изойтись не давали тоской.
 
 
Но осень пришла, и однажды ненастье
Лишило меня даже этого счастья.
Унес порыв ветра моих голубей,
Остался один я в темнице своей.
 

– У моего бедного Жана был превосходный голос. Он так надеялся, что Джейн унаследует его дар. – Глаза миссис Пэк увлажнились. – Воображаю, что он бы почувствовал, если бы знал, что его дочь утишает боль песнями, которые он пел ей на ночь.

– Она и впрямь очень способная, – подхватила миссис Мино, давно уже восхищавшаяся чистым, красивым голосом девочки. – Ей непременно следует брать уроки пения, как только она поправится. Ведь музыка – это такая радость и утешение – и для больных, и для здоровых.

Тут Джилл, видимо окончательно войдя в роль героической пленницы, грянула мужественную и суровую песню канадских матросов. Мелодия ее была знакома и остальным, поэтому они принялись хором подпевать, и особенно громко горланил Джек:

 
Греби веселей!
Сил, матрос, не жалей!
 

На последнем слове голос его сорвался в пронзительный фальцет. Птичью комнату сотряс общий взрыв смеха. Вот так и вышло, что процедура, начавшаяся слезами, завершилась музыкой и весельем. А самое главное, был найден весьма эффективный способ облегчить страдания Джилл.

С той поры она, едва ее подвергали мучительной процедуре, тут же входила в роль отважной и мужественной пленницы. Ей нравилось чувствовать себя стойкой и смелой, а восхищение, с которым воспринимали ее веселость мальчики, вдохновляла ее на новые подвиги. К тому же вскоре Джилл выяснила, что, положив на грудь цитру, она может занимать себя игрой на ней, – и теперь в течение двух часов не только распевала песни, но и сопровождала их мелодичным аккомпанементом. Отныне каждый день в определенный час по дому Мино разносилась чудесная музыка, и сердца всех его обитателей замирали при ее звуках. Даже старая кухарка приоткрывала в такие моменты дверь кухни и жалостливо шептала:

– Ах ты ж бедная наша малышечка! Как справно поет-то от боли на этой доске своей окаянной. Прям маленькая святая, вот те крест! Пусть ента доска-то станет ей пухом.

Фрэнк бережно переносил Джилл на ее жесткое ложе. Деликатнейший Эд старался в эти часы как можно чаще наносить визиты семейству Мино и, пока его друзья веселились внизу, учил девочку играть на цитре новые мелодии. Свою лепту в ее развлечение вносил и Ральф. Устроившись неподалеку от лежавшей на доске Джилл со скульптурными принадлежностями, он лепил из мягкой мокрой глины голову девочки и наслаждался звуками цитры и пением своей маленькой модели, пока та не уставала играть и петь. Когда же это случалось, принимался рассказывать ей истории, одна забавнее другой, а в паузах показывал, как из податливого материала, с которым он работал, можно быстро вылепить фигурку кролика, или какой-нибудь птицы, или смешную человеческую физиономию.

Подруги, искренне сочувствуя Джилл из-за выпавшего на ее долю нового испытания, старались скрасить ей жизнь подарками. Мэри и Молли, чтобы порадовать Джилл, соорудили для нее ширму из натянутого на складную раму куска черного батиста, на одну сторону которого наклеили картинки с яркими птицами, цветами и фигурками красиво одетых людей, а на другую – коротенькие стихи, рассказики и анекдоты: девочки хотели, чтобы конструкция эта не только оберегала нашу узницу от сквозняков, но и развлекала. За чтением текстов или разглядыванием картинок время процедуры пролетало для Джилл почти незаметно; девочки же с каждым своим приходом их дополняли и обновляли, что шло на пользу не только Джилл, но и им самим. Ведь, чтобы подобрать подходящий материал, им приходилось прочитывать или хотя бы пролистывать множество книг.

Но сильнее всего Джилл потряс Джек. В день, когда мистер Уиттинг наконец разрешил ему идти в школу, он принялся воодушевленно метаться по всему дому, собирая учебники и тетради в радостном предвкушении того, как войдет завтра в класс и преспокойно усядется за свою парту, ловя на себе взгляды изумленных одноклассников, не ожидавших, что он так скоро вернется к ним. Устав от сборов, он сел отдохнуть в Птичьей комнате и только тут обратил внимание, что Джилл совершенно не слышно за ее ширмой.

«Наверное, спит», – решил он, осторожно заглядывая к ней. Но она не спала, а неподвижно лежала, глядя на освещенное солнцем окно и жадно ловя звуки яркого зимнего мира: звон колокольчиков на проносящихся мимо санях, веселые голоса мальчиков и девочек, торопящихся в школу, скрип свежевыпавшего снега под их ногами… Внешний мир куда-то спешил, был полон забот и радостного предчувствия приближающегося отдыха, да мало ли того, что еще теперь творилось без ее участия. Завтра туда уйдет и Джек, ее товарищ по заточению. Едва осознав это, Джилл особенно остро ощутила свое одиночество. Вот только погруженная в невеселые мысли девочка не заметила, как Джек украдкой посмотрел на нее и что по тоске, застывшей в глазах подруги, ему в ту же секунду стало ясно, что с ней происходит.

Бесшумно ступая, Джек возвратился к столу, за которым миссис Мино подклеивала корешок многострадального тома Цезаря, и опустился возле нее в кресло.

– Что с тобой, милый? – спросила его мама, увидев, каким напряженным сделалось у сына лицо.

Мальчик какое-то время молча и хмуро смотрел на огонь в камине, ибо не был еще до конца уверен, хватит ли у него сил на решение, которое, несомненно, подняло бы настроение Джилл. Ему хотелось принять его ради нее, но это значило отказаться от завтрашнего похода в школу, от встречи с одноклассниками и, наконец, просто от возможности покинуть пределы дома, а он столько времени всего этого ждал.

– Я почти решил, что не пойду завтра в школу, – с трудом выдавил из себя он.

– Это еще почему? – изумилась его мама.

Джек заговорщицки прижал палец к губам, затем, указав на ширму, состроил исполненную отчаяния мину и уже не с трудом, а бодро и убежденно продолжил:

– Доктор ведь явно считает, что завтра мне еще рановато выходить из дома. Он просто уступил моим уговорам. Вот я вдруг сейчас и подумал: «А если он прав и со мной снова что-то случится?» Нет, лучше уж подождать недельку-другую. Не хочу, чтобы мне потом говорили: «Сам виноват. Нужно было послушаться мистера Уиттинга». В общем, пожалуй, я посижу дома еще немного.

– Поступай, как считаешь нужным, милый, – тоже глядя на ширму, понимающе покивала ему миссис Мино. – Я всегда рада, когда ты дома, хотя после стольких дней болезни тебе, наверное, это и надоело.

– Джилл! Я не слишком тебе помешаю, если до февраля не стану ходить на уроки? – крикнул он, смеясь про себя над абсурдностью своего вопроса.

– Да не особенно, – ответил из-за ширмы звонкий голос, и Джек, словно наяву, увидел, как лицо его подруги озарила радость, а глаза заблестели.

– Ну, если так, потерпи. Мне, видишь ли, все-таки надо еще немного окрепнуть, – продолжил он, едва сдерживаясь от смеха. – Придется, конечно, налечь на занятия. Тогда и здоровье восстановлю, и времени не потеряю. Вот мама тут только что заклеила Цезаря, значит латынь от меня тоже никуда не денется.

Миссис Мино протянула сыну отреставрированный томик Цезаря и поцеловала мальчика в щеку, гордясь его поступком сильнее, чем если бы он вдруг стал первым учеником в классе. Но еще большей наградой за самопожертвование послужила для него песня, которая донеслась из-за ширмы. Джилл заливалась, как голосистый рисовый трупиал[50]50
  Рисовый трупиал – американский вид певчих воробьинообразных птиц из семейства трупиаловых.


[Закрыть], переходя от одной полюбившейся в этом доме мелодии к другой, пока не исполнила все лучшее, что ей было известно. В охватившем ее восторге она даже не догадывалась, что Джек решил остаться дома исключительно ради нее. Об этом ей стало известно позже. И тогда она кое-чем ответила на его благородство. Но давайте не станем забегать вперед. В свое время вы все узнаете.

Очень скоро сама погода доказала, насколько дальновидное решение принял Джек. Ненастные дни в конце января следовали почти один за другим. В такие метели, да еще со свирепыми ледяными ветрами, он все равно не смог бы выходить из дома. Зато в Птичьей комнате было тепло и уютно, и они с Джилл, временами поглядывая сквозь окно на разбушевавшуюся природу, от души развлекались, не забывая, впрочем, и о занятиях, которым они скрупулезно отводили по нескольку часов каждый день. Джек, верный своему слову, не манкировал даже ненавистной ему латынью и в результате при помощи Фрэнка сумел подтянуть ее до вполне приличного уровня.

В феврале природа сменила гнев на милость, и наш герой наконец отправился на уроки. На руках у него были синие варежки – рождественский подарок Джилл. Рядом с ним шествовал Фрэнк с санками, готовый в любой момент усадить в них брата, если с непривычки после болезни путь для того оказался бы чересчур утомительным. С крыльца дома за ними наблюдала миссис Мино, глядевшая сыновьям вслед, пока те не скрылись из вида.

– У меня теперь, наверное, времени совсем не останется скучать по Джеку, пока его нет дома, – исподволь начала Джилл, когда миссис Мино возвратилась в Птичью комнату. – Драматический клуб готовит выступление, назначенное на двадцать второе число. И вероятно, я могла бы принять в нем участие, если девочки соберутся здесь. Вы разрешите? – с мольбой посмотрела она на хозяйку дома.

– Конечно же, милая, – от души обрадовалась подобному выходу та, ибо как раз ломала голову, чем бы скрасить для Джилл часы, когда Джек будет на занятиях в школе. – Кстати, у меня для вашего клуба есть целая корзина старой одежды, которую я обнаружила, когда искала лоскуты, чтобы сшить тебе это одеяло на Рождество, – добавила миссис Мино, очень довольная, что у девочки появится новое занятие.

Прибывшие тем же вечером участницы будущего представления застали Джилл, или мисс председательницу Драматического клуба, среди вороха тканей, из которых она с сосредоточенным видом сооружала кое-какие детали театрального реквизита. Каждая из девочек принесла с собой что могла, и, едва собравшись, они принялись на все лады обсуждать, как лучше поставить задуманную живую картину, чтобы их замысел стал настоящим гвоздем программы. Участия Джилл в самом представлении не предполагалось, но замысел принадлежал ей, и она давала подругам множество дельных советов, к которым те жадно прислушивались, так как доверяли ее суждениям и вкусу.

Все шло хорошо до тех пор, пока разговор не коснулся распределения ролей. Темой живой картины была «Спящая красавица», и каждая из девочек именно себя видела в роли Принцессы, которую должен был разбудить Принц, а точнее – Джек, облаченный в бархатную накидку миссис Мино, красные сапоги и с настоящей шпагой на поясе. Другие мальчики вполне смирились со своими менее эффектными ролями, девочкам же это давалось гораздо труднее. Только Джулиет была вполне удовлетворена тем, что станет изображать Королеву, да еще Молли понравилось, что в качестве фрейлины она будет шлепать маленького пажа, Бу.