Текст книги "Чемодан миссис Синклер"

6

«Маркусу оки-чмоки и все такое. Натали». Открытка представляет собой красный картонный прямоугольник, на который наклеено розовое фетровое сердце. Скорее всего, самоделка. Над всеми «i» вместо точек – маленькие сердечки. Поначалу открытка кажется мне слишком легкомысленной и даже глупой, но затем я меняю свое мнение. Нет в ней ни легкомыслия, ни глупости. Бесхитростное, искреннее и трогательное послание. Решаю оставить ее себе. Скорее всего, парень, принесший нам несколько коробок книг в мягких обложках, и был этим Маркусом. Он пришел не один, а с подругой. Оба тащили по две коробки. Девушку он называл Ким.

(Эту открытку я нашла в романе «Бог мелочей», написанном индийской писательницей Арундати Рой. Роман был выпущен издательством «Харпер перенниэл». Нам принесли не коммерческий, а так называемый предварительный экземпляр, который издательство рассылало с целью рекламы. Место ему – возле входной двери, под окном, среди книжечек по 30 пенсов каждая.)

С моей кошкой Тарой мы прожили немало счастливых лет. По вечерам, когда я возвращалась с работы, она встречала меня, грациозно выгибая спину. По воскресеньям, когда я садилась читать или, что бывало реже, смотрела фильм, она устраивалась у меня на коленях. В отличие от многих котов и кошек, она была верным и преданным зверем. Я почти не сомневалась, что она любит меня так же сильно, как я ее. В прошлую субботу, вернувшись домой, я не сразу смогла войти. На дверном коврике лежала неподвижная, окоченевшая Тара.

Когда стемнело и никто не мог видеть, чем я занимаюсь, я отнесла Тару на задний двор, где у меня крохотный садик, и похоронила под сливой.

Устройством в «Старину и современность» я во многом обязана своей интуиции. Филип тогда подумывал открыть в магазине второй зал для современных изданий. Ему требовался кто-нибудь, кто взял бы на себя эту сторону торговли и одновременно помогал бы ему с букинистикой. Мне нравится думать, что определенную роль в моем устройстве на работу сыграл и мой недавно полученный диплом по английской литературе. Филип говорит, что ему тогда понравилась моя дружеская, лишенная претенциозности манера общения и моя готовность, в числе прочего, заниматься уборкой. Он почувствовал, что я отлично впишусь в обстановку его магазина.

В те давние дни мы вдвоем и составляли нашу маленькую сплоченную команду. Всего два человека на весь магазин, открытый с девяти утра до пяти вечера (а зачастую и позже, ибо Филип не торопился запирать двери). Мы работали по шесть дней в неделю. Я жертвовала субботами без возражений. Круг моего общения был весьма узок. Рядом с Филипом мне было интересно. Он умел пошутить, удивлял меня своими тонкими наблюдениями за людьми, иногда бывал излишне критичен. С самого первого дня мне было хорошо рядом с ним.

Наш магазин разрастался, и возникла потребность в третьем сотруднике. Так появилась Софи – девушка, приятная во всех отношениях, умная и добрая. Просто находка для магазина. Поначалу я ее недолюбливала. Мне хотелось, чтобы магазин и Филип по-прежнему принадлежали только мне. Я ревновала симпатичную Софи и к магазину, и к Филипу. К счастью, я преодолела эту дурацкую ревность.

По субботам за Софи заезжает Мэтт, ее приятель. Они часто приглашают меня пойти с ними потусоваться. Планы такие: набрать еды в китайском ресторане или в пиццерии, а потом пойти к ним смотреть фильм. Они будут только рады моей компании. Я всегда вежливо отказываюсь.

– Роберта, идем с нами, – говорит Софи. – Сменишь обстановку, развеешься.

– Нет, – всегда отвечаю я. – Мне надо Тару кормить.

Софи встряхивает головой:

– Так это же решаемо. Сгоняй домой, покорми свое животное, а потом к нам. Отлично проведем вечер. Это всего-навсего кошка, а не ребенок, которого нельзя оставить одного. Тебе тоже нужно иногда развлекаться.

С Филипом у нас чисто рабочие отношения, но мы умеем и пошутить, и посмеяться, что частенько и бывает. Мы редко говорим о нашей жизни за пределами магазина. Насколько я понимаю, лет двенадцать или тринадцать назад Филип купил этот дом постройки восемнадцатого века, в котором разместил свое заведение. У меня такое чувство, что он не залезал ни в какие долги и не брал кредитов. Как-то мы с Софи заговорили о возможных источниках дохода нашего босса. Филип мог выиграть в лотерею. Или получить наследство. Естественно, его самого о таких вещах мы никогда не спрашиваем. В иные месяцы «Старине и современности» удается выходить на нулевой баланс, когда ни прибыли, ни убытка. Но чаще к концу месяца мы приходим с дефицитом. Прибыльным бывает лишь декабрь, да и то не всегда. Однако Филипу каким-то образом удается держаться на плаву. Более того, у него нашлись деньги на обустройство квартиры на верхнем этаже. Комфорт и элегантность. Филип ценит простоту. Главный элемент его жилища, конечно же, книги. Огромное количество книг из его частной коллекции. Много картин. В основном эстампы, но есть и несколько живописных полотен. Все они в простых, но изящных рамах. И очень много комнатных растений, что для мужчины весьма необычно. В просторной гостиной – вишнево-красный диван, о котором я уже говорила, а также старое кресло-качалка. В углу – небольшой телевизор. Никаких плейстейшенов, икс-боксов, или как там еще называют этих игровых монстров. Только небольшая коллекция тщательно подобранных фильмов на DVD. Пару слов о кухне. Она тоже небольшая и функциональная. Все в жилище Филипа просто и старомодно. По крайней мере, претендует на простоту и старомодность.

Одной из недавних идей Софи (Филип ценит ее «свежий подход») было переоборудование одного из помещений магазина под кафетерий. Едва услышав о ее предложении, Филип тут же наложил вето. Втайне я была ему за это благодарна. Но такова уж наша Софи. Она слишком… современна.

– У нас что, филиал какого-нибудь паршивого «Бордерса»?[3]3
  Крупная сеть американских книжных магазинов, прекратившая существование в 2011 г.


[Закрыть] – взвился Филип. – Неудивительно, что их сеть на грани банкротства!

У него за спиной Софи показывает ему язык.

Конечно, сказано это было в шутку. Но Филип прав. Мы небольшой, но независимый магазин. Для нас главное – книги. Печатное слово.

Я готовлю простой обед, который разделю с… кем? Как его назвать? Моим бойфрендом? Любовником? Мужчиной, с которым я сплю?

На обед у нас курица в тройной медовой глазури с салатом и обсыпанным зеленью картофелем по-деревенски. Я не любительница готовить. Стоять у плиты для меня скучно и утомительно. В холодильнике доходит до кондиции бутылка «Пино Гриджо», а в морозильную камеру я загнала лимонный шербет. Вино для нас – нечто новое, поскольку жена не должна учуять запах, когда он вернется домой. Она уверена, что по четвергам, сразу после педсовета, ее муж отправляется в класс йоги. Меня немного пугает эта неприкрытая и такая хлипкая ложь. Я терпеть не могу ухищрений, хотя иногда они бывают необходимы. Но мне остается лишь сожалеть, что ему недостает изобретательности.

Конечно же, мне самой жутковато. Я никогда не думала и не ожидала, что у меня дойдет до отношений с женатым мужчиной. Такое было вне моих планов. Думаю, всему виной момент слабости, когда на какое-то время я утратила способность здраво мыслить и оценивать свои поступки. А теперь пожинаю плоды тогдашней слабости. Его отношения с женой не клеятся, и это началось не вчера. Ее он называет тяжелой женщиной. Какой смысл он вкладывает в это определение, я не знаю и у него не допытываюсь. Если бы наша связь открылась и его жена закатила бы мне скандал, я бы на нее не рассердилась. Но это я так, к слову. Мне этого вовсе не хочется. Может, она не станет устраивать никакого скандала, а просто вытурит его из дому, и он явится ко мне на порог, жалкий и никчемный.

Неужели он рассчитывает, что при таком повороте событий я его приму? Или это логически вытекает из наших отношений?

Вряд ли. Мне совсем не хочется жить с ним под одной крышей. Мне вообще следовало бы прекратить отношения с женатым мужчиной, который старше меня на двадцать два года. Это нечестно, непорядочно и кончится ничем. Знаю, так оно и будет.

Его зовут Чарльз. Старомодное имя, но я из тех женщин, кого тянет к мужчинам старше себя и со старомодными именами. Мне как-то спокойнее с теми, кто годится мне в отцы. Ни излишней прыти, ни опасностей, которых можно ожидать от моих ровесников. Такие мужчины достаточно воспитанны.

И потом, совсем не обязательно ложиться с ними в постель, если не хочется. Их вполне устраивает, если они вам просто нравятся, если вы приглашаете их домой и выслушиваете их сетования на жизнь. Но в этом и кроется основной недостаток мужчин, годящихся вам в отцы: их сетования и жалобы никогда не иссякают.

Мой мужчина… Впрочем, какой он мой? Он принадлежит своей жене. Женщине по имени Франческа, которая, если верить его словам, пахнет как «Фебриз» – средство для поглощения запахов. Так вот, он подарил мне котенка. Маленькую кошечку, замену моей скончавшейся Таре. Как и другие завсегдатаи «Старины и современности», он знает о кончине Тары. Все выражают соболезнования. Думаю, искренние. Смерть моей кошки дала им тему для разговоров.

Наше первое свидание происходило за пределами нашего городка. Чарльз не мог допустить, чтобы кто-нибудь увидел его с женщиной из книжного магазина. (Как ее зовут? У нее ведь вполне обычное имя. Кажется, Ребекка?) Итак, я встретилась с мистером Чарльзом Дирхедом, директором Нортфилдской начальной школы. Он многим рисковал, и я тоже. Единственное отличие: меня не настолько страшили возможные последствия. У нас появилась тайна, и он уверен, что я всегда-всегда буду надежно ее хранить.

Но я ее не сохранила. Точнее, сохранила лишь отчасти.

Дело было в субботу, где-то через пару недель после того свидания. В магазин опять зашел «факсовый» парень и опять напомнил мне, что его предложение в силе. Я, как всегда, вежливо выпроводила парня и погрузилась в иллюстрированный справочник «Птицы Британии». Меня интересовала разница между ласточками и стрижами. Воспользовавшись, что рядом нет покупателей, Софи обрушила на меня вопрос:

– Ты с кем-то встречаешься?

– С чего ты взяла? – улыбнулась я.

Я вовсе не собиралась хвастаться своим неосторожным увлечением. И в то же время мне хотелось рассказать о нем, чтобы узнать, как это выглядит со стороны. По картинкам справочника я поняла, что летом над нашим магазином порхают стрижи, а не ласточки. И уж ни в коем случае не воронки, как называют городских ласточек.

– Встречаешься, – торжествующе заявила Софи. – Признавайся.

– Может, и встречаюсь. – Я подмигнула ей.

– С кем? Кто он? Кто такой?

– Он женат, – предостерегла я.

Я думала, это обстоятельство остановит дальнейшие расспросы. Ничуть.

– Ты серьезно? Ого! В общем… какая разница. Кто он? Он здесь бывает?

– Да.

Рядом с нами весьма некстати возникла покупательница. Софи быстро и вежливо ее обслужила.

– Так все-таки кто он? – снова спросила Софи, едва дождавшись, пока женщина уйдет.

– Чарльз Дирхед.

На ее лице отразилось разочарование. Мне захотелось протянуть руку и осторожно убрать его, как поправляют выбившуюся прядку волос. Я всегда с большой теплотой относилась к Софи.

– Все нормально, – пожала плечами я.

Разумеется, это вовсе не нормально. Но лучше, чем ничего. Я слишком долго прожила без мужчины, и Чарльз стал моим «кое-что».

Я его не любила и никогда бы не полюбила. Мы с Софи обе это понимали. Мы ненадолго умолкли, однако наше общение продолжалось на ином уровне. Возможно, на телепатическом. И наше безмолвное общение было куда интенсивнее разговоров.

– Но он же намного тебя старше, – заметила Софи, обрывая телепатическую нить.

– На двадцать два года.

– Не слишком ли стар?

Я ненадолго задумалась.

– Возможно. Но он внимателен. Он мне нравится. И потом, для своего возраста он очень даже симпатичный, – сказала я, обороняясь собственным тщеславием.

– Но он женат на другой женщине.

Мы обе вытаращили глаза и захихикали.

– Я понимаю, о чем ты, – сказала я и шепотом добавила: – Эта женщина – миссис Франческа Дирхед. Ты ее когда-нибудь видела?

– Кажется, нет.

– Он называет ее тяжелой.

– А ты не боишься разоблачения? Филип может тебя уволить. Его магазин окажется замешанным в скандале.

– Филип меня не уволит. Он ни о чем не узнает. И никто не узнает. Я не собираюсь кричать об этом на каждом углу. Да и Чарльзу огласка не нужна. Все нормально. Правда, Софи?

Из зала детской литературы вышла Дженна – расставляла там новые книги, полученные утром. Она бывает очень аккуратной, когда старается. Умеет все красиво разместить. Детским разделом занимается преимущественно она. Мы быстро умолкли. Дженна с улыбкой подошла к нам. Сомневаюсь, что она слышала наш разговор. Скорее всего, подумала, что мы говорили о ней.

Дженна вызвалась приготовить кофе и прошла на магазинную кухню. Вскоре оттуда донеслось громкое шипение закипающего чайника вперемешку со звоном чашек и блюдец. Софи сказала, что, раз я считаю отношения с «этим Дирхедом» (ее выражение) нормальными, пусть будет так. Ее они вообще не касаются. Вот это чистая правда.

Но меня интересует ее мнение. Она знает, что я не смогу быть по-настоящему счастлива с таким мужчиной, как Чарльз Дирхед, даже если он симпатичен и внимателен. А я знаю, что она об этом знает. По ее мнению, я заслуживаю лучшего. Наверное, она права. Но при моей одинокой жизни Чарльз меня вполне устраивает. Он по-своему милый человек. Я достаточно в его вкусе. Правда, об этом я узнала по косвенным намекам. Напрямую таких слов он мне не скажет. Я могу затеряться в его жизни, а это значит, мне не надо будет особо задумываться о своей. А моя жизнь несравненно лучше, чем его. В этом я убедилась.

Ко мне он пришел хмурый и напряженный. Я поставила для него диск Билли Холидей. Мы оба любим джаз. Хорошо, когда есть что-то общее. Я спросила, не хочет ли он расположиться на диване в моей маленькой уютной гостиной, а я помассирую ему плечи и налью рюмочку вина… Так лучше. Мои усилия принесли результат. Он уже улыбается. Спрашивает, что сегодня на обед, поскольку из кухни очень уж вкусно пахнет. Ему не верится, что он может остаться на ночь. Это будет нашей первой ночью, проведенной вместе. Он потягивает вино и самодовольно улыбается. Я спрашиваю, по какому поводу. Оказывается, машину он оставил за две улицы до моей. «Никогда не знаешь, с кем случайно можешь столкнуться», – говорит он.

Нашей встрече мы обязаны… болезни матери Франчески. Да, старуха опять заболела. Ей не усидеть на месте, порывается что-то делать и без конца спотыкается и падает. То чем-нибудь порежется, то кость сломает. В общем-то, с ней ничего серьезного не случилось, но, по мнению Чарльза, теще понадобится операция. Переезжать в пансионат для престарелых она наотрез отказывается, и это есть не что иное, как старческий эгоизм по отношению к Франческе. У нее своя жизнь, свои дела. Она не может все бросать и мчаться в Дейлс на каждый мамочкин чих.

– Удача нам улыбнулась, – сказал он, позвонив мне и сообщив эту новость.

Я не люблю, когда он звонит мне на работу. Хорошо хоть, что на мобильник, а не на магазинный телефон. В моем списке контактов Чарльз закодирован под именем Эшли.

Оставив Эшли в гостиной, я иду на кухню заканчивать приготовление обеда. Себе я тоже налила рюмочку. Потягиваю вино и думаю: может, показать ему письмо деда? Нет, не стоит. Скорее всего, Дирхеду это будет неинтересно, а я предам и деда, и бабушку. Особенно мою бабуню. Ведь письмо адресовано ей.

Надеваю тонкое шелковое белье, купленное только вчера для этого великого события. Я выбрала темно-красный цвет, похожий на цвет крови из глубокой раны. На вид очень красиво, но мне в нем не слишком комфортно, но я игнорирую свои ощущения и думаю, как обрадуется Чарльз, когда начнет меня раздевать и увидит это белье. Надеюсь, ему понравится. И еще я надеюсь, что у нас будет бурный… О чем это я? Мы с ним недурно проведем время.

Мы этого заслуживаем.

Мы и в самом деле недурно проводим время. В постели Чарльз хорош. Могу сказать об этом, не покривив душой. Это составляет весьма значительную долю его обаяния. И в этом же – одна из причин, почему я остаюсь его… другой женщиной. Но я не могу отделаться от ощущения какой-то циничной пустоты всего этого.

В наших отношениях чего-то не хватает.

– А ты чего ожидала? – спросила Софи, выслушав мой рассказ.

У нее вид рассерженной домохозяйки. Она и стоит, как домохозяйка, уперев руки в бока.

– Не знаю, – бормочу я.

– Выкладывай начистоту.

– Я думала… Сама не знаю, о чем я думала. Хорошо иметь любовника… уж если другого слова не изобрели. Получаешь удовольствие. Это правда.

– Согласна. У тебя тоже есть право на удовольствия. Но от него ты их получаешь в урезанном виде. Надолго его не хватит. Да и зачем тебе отношения с женатым? Вечно оглядываться по сторонам. Ни расслабиться, ни пройтись, взявшись за руки… разве только миль за триста от нашего городишки. Это ведь ненормально. Ты же понимаешь: настоящие отношения – это не только секс.

– Да знаю я. Знаю. Все это как-то… пресно, что ли. Бесцветно.

– А я о чем говорю? На твоем месте я бы его бросила. Верни себе свободу. Надо идти вперед.

Я думаю. Снова и снова прокручиваю в мозгу слова Софи и прекращаю отношения с этим Дирхедом. Через два дня позвонив ему. Вот так.

– Чарльз? Извини, что звоню тебе на работу. Но это важно. Чарльз, дело в том… вряд ли нам стоит видеться дальше. Мы заходим в тупик. Думаю, наши отношения… себя исчерпали.

Он, как всегда, исключительно вежлив. Немного помолчав (видимо, переваривал свалившееся на него), он извиняется за то, что немало попортил мне жизнь.

Я отвечаю, что моя жизнь ничуть не пострадала. Просто меня удручают отношения с женатым мужчиной, поскольку у них нет перспектив. И, по правде говоря, мне стало скучновато.

Вежливости в его голосе поубавилось. Он спрашивает: не он ли причина скуки? Он что, такой зануда?

Я торопливо возражаю: нет, не он. Но наши отношения действительно стали скучными. Они меня все больше утомляют. Надо ли себя мучить?

Он говорит, что мне недостает восприимчивости, и он давно это знал. По его мнению, я резка и бесцеремонна.

Я извиняюсь и снова пытаюсь ввести разговор в нужное русло. Чарльз, дело в том…

Разговор заканчивается обещанием с его стороны более не искать встреч со мной. И конечно же, в стенах «Старины и современности» мы будем общаться так, словно ничего не случилось. Слава богу, это единственное место, где я могу с ним столкнуться!

Итак, отношения порваны. Осторожно спрашиваю про котенка. О, котенка я могу оставить себе. Он терпеть не может кошек и называет их проклятыми убийцами.

Нам с кисой будет хорошо вдвоем. Разумеется, я не стану скучать по Чарльзу и по нашим встречам дважды в месяц, по четвергам. Разве мне нечем заняться? У меня полным-полно домашней работы. Целая гора неглаженого белья; скоро надеть будет нечего. Сделаю в квартире косметический ремонт. Свожу свою новую кисуню к ветеринару… Чуть остыв, я понимаю: мне будет не хватать Чарльза Дирхеда. При всех его недостатках я буду скучать по его изысканным манерам. Однако я не стану поддаваться жалости к себе. Не позволю моей драгоценной уединенности вышибить меня из колеи. Уединенность – моя спасительная раковина, куда я прячусь. Уединенность – вовсе не то же самое, что одиночество. Я всегда чувствовала, что заслуживаю уединенности. Я выбирала это состояние, хотела его и предпочитала всем остальным. Когда ты в уединенности, никто и ничто не могут тебя задеть и сделать больно. Возможно, схожие чувства испытывала моя мать, когда однажды решила, что с нее довольно. Я этого, наверное, никогда не узнаю. Задумываюсь о том, как мы с ней, должно быть, похожи. Что она сейчас делает? Как живет? Как уживается с собой? Чувство вины – тяжкая ноша. Поэтому я снова и снова твержу себе, что поступаю правильно. Все так, как должно быть.

Выражаясь словами моего деда, я мысленно желаю Чарльзу обрести все радости этого мира.

Мне очень хочется поговорить с отцом о письме.

Я приезжаю к нему воскресным днем. Идет дождь. Сильный. Его струи не барабанят, а лупят по крышам и окнам, как камни, брошенные шаловливыми детьми. Письму деда дождь не угрожает. Оно лежит у меня в сумочке, а мы с отцом пьем чай.

– Ты навещал бабуню? – спрашиваю я.

Удобный вопрос для начала разговора. Вполне невинный.

– Нет. Состояние было не совсем то.

Сегодня отец бледен. Вид усталый. Мне хочется спросить, как он справляется с болями. Хочется услышать о результатах его последнего посещения клиники. Мы редко говорим о его болезни. О ней отец мне рассказал несколько лет назад, но тут же добавил, что это не тема для обсуждений и затрагивать ее мы будем лишь по крайней необходимости. О посещениях клиники он тоже почти ничего не рассказывает. С его слов я знаю о некоем докторе Муре, но результаты обследований и в самом деле закрытая тема. Отец пресекает все мои попытки говорить о его состоянии. Я и не говорю. О своей болезни он узнал давно, но, будучи настоящим стоиком, долго скрывал ее от меня. Бабуня до сих пор не знает, что он болен. Отец не хочет отягчать ей жизнь.

– Я собираюсь съездить к ней завтра, – говорю я отцу. – Целый месяц у нее не была. Надо поехать.

– Конечно поезжай. Она очень обрадуется. Я бы поехал, но сейчас не могу. Она сразу поймет…

– Ты прав, папа. Я скажу ей, что ты занят. И потом… есть у меня несколько вопросов. Хочу задать их бабуне.

– Что за вопросы?

– Подумываю заняться составлением генеалогического древа. – Я неплохо умею сочинять на ходу. – Сейчас люди стали больше интересоваться своими корнями. Вот и мне захотелось.

– Понимаю.

– Хочу спросить бабуню о твоем отце.

– О нем мало что известно. Он погиб во время войны, еще до моего рождения. Это мы с бабушкой тебе рассказывали, и не раз. Твой дед был поляк. Бабушка любила повторять, что он был командиром эскадрильи и участвовал в битве за Британию, да хранит Господь нашу страну.

– А ты знаешь, когда именно он погиб? Точную дату? Я бы могла поискать материалы о нем.

– Мама говорила, он погиб в ноябре сорокового года. Она была беременна мною. Трудно поверить, правда?

– Во что?

– В то, что я когда-то был совсем маленьким. И что это было так давно.

– Конечно. Просто я думала, что ты имел в виду… Не важно. А у бабуни сохранилось свидетельство о браке?

– Помню, я как-то ее спросил. Она сказала, что свидетельство она потеряла, причем очень давно.

– Но я могла бы поискать в архивах. Как ты считаешь? В записях о регистрации браков.

– Я… Наверное. Да. Думаю, там что-то могло сохраниться.

– А твое свидетельство о рождении?

– Наверное, лежит в каких-нибудь бумагах. Вот только где? Может, тоже пропало. Я его давно не видел.

Мы пьем чай со вполне съедобным печеньем.

– Может, бабушка забрала свидетельство о рождении себе. Она всегда говорила, что у нее мои документы целее будут… Пожалуй, я его не видел с тех пор, как занялся оформлением пенсии. А это было так давно, что даже вспоминать не хочется. – Он мне подмигивает.

– Скажи, может, ты в детстве видел их свидетельство о браке?

Чувствую, что начинаю давить на отца, чего ни в коем случае нельзя делать.

– Нет, дорогая. Такого я не помню.

– А может, бабуня и не теряла свидетельства и оно до сих пор у нее? Ты же сам говорил, что она всегда была очень педантична по части разных бумаг.

– Спроси ее завтра.

– У нее ведь должен быть еще один документ. Свидетельство о смерти твоего отца. Похоронное извещение, или как назывались тогда такие бумаги?

– Не знаю, Роб. Если оно и существовало, я его не видел. Бабушка не разбрасывала документы где попало. Так что все вопросы тебе лучше задать ей. Только одна просьба.

– Какая?

– Не проговорись обо мне.

– Что ты, папа? Ни слова.

– Это бы доконало ее сердце. У нее ясный ум, и она сразу бы все поняла.

– Обещаю, я ничем тебя не выдам.

– Ты у меня хорошая девочка.

– Возможно.

– Скажи, ты не торопишься? Мы могли бы еще выпить чая и посмотреть «Дорогу древностей». Кстати, у меня есть пончики.

– А варенье из крыжовника?

– Есть, но, к сожалению, не бабушкино. В «Теско» покупал. Какое-то фруктово-ягодное ассорти. Наверное, там есть и крыжовник.

К этому времени я чувствую себя запутанной и сбитой с толку. Я хорошо знаю отца и по его ответам поняла: он что-то скрывает.

Может, все-таки показать ему письмо? Нет. Повременю. Мне не хочется расстраивать ни его, ни бабуню.

Мы молча едим покупные пончики с покупным вареньем.