Текст книги "Меня зовут Лю Юэцзинь"

Глава 12. Цюй Ли

Янь Гэ нашел-таки Цюй Ли. Убежав из дома, она не поехала ни в Шанхай, ни куда-то еще, а осталась в Пекине. На самом деле Янь Гэ об этом знал. И если бы он хотел, то уже давно бы ее нашел. Но поскольку искал он ее для виду, то все еще притворялся, что пребывает в поисках. Янь Гэ знал о местонахождении Цюй Ли вовсе не потому, что изучил все ее уловки, а потому, что водителя Цюй Ли подкупил водитель Янь Гэ. Точнее, его не то чтобы подкупили, он просто был под контролем. Иначе говоря, водитель Цюй Ли был шпионом Янь Гэ.

Водителя Цюй Ли звали Лао Вэнь. Этот Лао Вэнь в свое время был шефом водителя Янь Гэ, Сяо Бая. Когда Лао Вэнь еще работал водителем грузовика на пекинском станкостроительном заводе, Сяо Бай был его помощником. Позже именно Лао Вэнь порекомендовал Янь Гэ взять Сяо Бая на работу. У Янь Гэ тогда в южном пригороде Пекина появился свой ипподром, поэтому Сяо Бай устроился к Янь Гэ не в качестве водителя, а в качестве конюха. А станкостроительный завод к тому времени вообще закрыли. Зарплата на ипподроме была намного выше, да и сама работа с лошадьми оказалась Сяо Баю по душе. Три года назад, как раз на праздник «Двойной пятерки»[19]19
  Праздник начала лета, по лунному календарю отмечается пятого числа пятого месяца, что обычно приходится на июнь.


[Закрыть], Янь Гэ откушал традиционные в этот день цзунцзы[20]20
  Пирамидки из клейкого риса с разнообразными начинками в бамбуковых или других листьях традиционно готовятся на праздник «Двойной пятерки».


[Закрыть] и вместе с приятелями отправился на ипподром покататься на лошадях. У Янь Гэ была лошадка из породы голландских скакунов по кличке Стеффи. Эта лошадь отличалась покладистым характером; катаясь на ней, Янь Гэ испытывал истинное удовольствие. Лошадь звонко отбивала заданный ритм; следуя желаниям хозяина, она скакала то быстро, то спокойно, моментально реагируя на любые его прихоти. Такое безмолвное взаимопонимание напоминало Янь Гэ поведение некоторых любовниц в постели. И, надо отметить, нечасто встретишь такую лошадку или женщину. В тот день Янь Гэ немного выпил и теперь прогулочным шагом нарезал по стадиону круги на своей Стеффи. Остальные его приятели тоже разобрали лошадей и ехали рядом. Держась вместе, они просто болтали обо всем на свете. Там же в южном пригороде стоял военный аэродром, где частенько проводились учения. В тот день в небо тоже взлетело несколько самолетов. Они, как всегда отрабатывали свою технику пилотажа, поэтому никто на это не обращал никакого внимания. Но вдруг один из самолетов во время пике слишком сильно приблизился к ипподрому, за ним красным хвостом тянулся след от горючего. От мощного рева самолета вся трава пригнулась к земле. Народ перепугался, а вот лошади на это никак не отреагировали, одна только Стеффи заволновалась. Ее испугал не столько вираж, сколько красный хвост от самолета. В этом, конечно же, была вина Янь Гэ. У всех других лошадей на глазах были шоры, а Стеффи оказалась сегодня без них, потому как Янь Гэ считал ее покладистой. А тут так некстати начались эти учения. Волнение Стеффи переросло в какое-то безумие, она, как сумасшедшая, стала носиться по всему стадиону, норовя кого-нибудь или что-нибудь сбить. Приятели Янь Гэ, видя такое дело, кто остановился, кто слез со своих лошадей и повел в конюшню. Местным инструкторам раньше не приходилось сталкиваться с такими проблемами, поэтому, застигнутые врасплох, они растерянно топтались на месте. И только новичок Сяо Бай, который в этот момент резал в конюшне солому, выбежал на шум и схватил Стеффи за вожжи. Та неслась, как оголтелая; Сяо Бай расстелился по земле, но вожжи не отпускал, так и тащился на бешеной скорости за Стеффи. И только когда последовал гулкий удар, и Сяо Бай врезался в дерево, сломав четыре ребра, Стеффи наконец остановилась. Сяо Бай провалялся в больнице три месяца. После выписки на ипподром он уже не вернулся, а стал работать у Янь Гэ водителем.

Лао Вэню в этом году исполнялось сорок восемь. Он был родом из провинции Хубэй. Когда-то давно он служил в воинских частях, но потом сменил профессию и остался в Пекине. Его отличала преданность людям и равнодушие к деньгам. Однако имелся у него такой изъян, как слабость к женскому полу, и это несмотря на возраст. Изъян этот появился у него еще в молодые годы. Работая на заводе, он спутался там с одной бухгалтершей, из-за чего был побит ее мужем. И даже сейчас, работая водителем в доме у Янь Гэ, он втихомолку лапал горничную из Аньхоя. Прошлой весной та украла у Цюй Ли украшения: кольца, серьги, ожерелья и прочее. Украла все это она не за один день, воровство продолжалось примерно в течение месяца. И воровала она не простые безделушки: на кольце красовался сапфир, ожерелье сверкало изумрудами, в сережках блестели бриллианты. Стоимость драгоценностей исчислялась в сотню с лишним тысяч юаней. Поскольку украденное добро горничной, живущей в доме Янь Гэ, положить было некуда, она отдала его на хранение Лао Вэню. Тот, понятное дело, пытался воспротивиться, боясь, как бы все не раскрылось, но женщина настаивала на своем, объясняя, что Цюй Ли счета не знает своим украшениям, а значит никакой пропажи не заметит. И Лао Вэню пришлось покориться. Принеся драгоценности домой, он спрятал их за экран батареи. Спустя месяц Цюй Ли вдруг обнаружила пропажу и заподозрила, что украшения могли приглянуться одной из служанок, проблема состояла лишь в том, что их работало сразу трое, и выяснить, какая из них провинилась, было сложно. Цюй Ли обыскала комнату каждой, но безрезультатно. Постепенно это дело забылось. В тот же год накануне праздника в честь образования КНР жена Лао Вэня проводила дома генеральную уборку и вдруг нащупала эти драгоценности за решеткой батареи. Казалось бы, такая находка должна была ее обрадовать, но она не осознавала их ценности, полагая, что это обычные безделушки, купленные на развалах. С другой стороны, стоимость ее совершенно не интересовала. Завидя предмет женского туалета, жена Лао Вэня тотчас поняла, что ее муж снова завел шашни на стороне. Как она поняла, эти украшения, видимо, предназначались для какой-то шлюхи. Подозрения относительно связей Лао Вэня на стороне были совершенно обоснованными, жена Лао Вэня ошиблась лишь в некоторых деталях. Дождавшись, когда муж вернется домой, она устроила ему грандиозный скандал. Тот, загнанный в угол, во всем признался. Жена Лао Вэня пришла в такую ярость, что не только передавила драгоценности, но еще и разбила телевизор. Как раз накануне праздника к ним, так сказать, на поклон к шефу заявился Сяо Бай. Такая традиция у них завелась еще со времен работы на станкостроительном заводе. Сяо Бай пришел с целым ящиком напитков и корзиной фруктов как раз тогда, когда супруги выясняли отношения. Увидав разбросанные украшения, Сяо Бай тотчас смекнул, что случилось, однако виду не подал; попытавшись помирить супругов и потерпев неудачу, откланялся. На следующий день, везя Янь Гэ, Сяо Бай по секрету рассказал ему о случившемся. Сяо Бай не то чтобы хотел выстрелить Лао Вэню в спину, тем более, что он был его шефом, однако, выбирая между шефом и директором Янем, Сяо Бай проявил расчетливость. К тому же была вероятность, что жена Лао Вэня поднимет шумиху и донесет о случившемся Цюй Ли и Янь Гэ. Тогда ему тоже достанется, ведь как-никак он был протеже Лао Вэня. Так что пока новость не выплеснулась наружу, Сяо Бай решил проявить инициативу. Сяо Бай предполагал, что Янь Гэ, узнав об этом, рассердится и выставит Лао Вэня за порог, но тот попросил Сяо Бая молчать, словно ничего не случилось. Сначала Сяо Бай расценил такой поступок как проявление великодушия со стороны Янь Гэ. Все-таки Лао Вэнь работал у него уже много лет, поэтому Янь Гэ, видимо, вместо ссоры решил дать тому шанс исправиться. Но великодушие здесь было ни при чем. Поступив так, Янь Гэ задумал использовать Сяо Бая в роли шантажиста, чтобы тот, пользуясь своим знанием, подкупил Лао Вэня и тем самым его контролировал. Таким образом, работая водителем Цюй Ли, Лао Вэнь превратился в своего рода шпиона. И теперь каждый шаг Цюй Ли передавался от Лао Вэня Сяо Баю и дальше к Янь Гэ, так что тот располагал самой достоверной информацией. Изначально Янь Гэ планировал, что слежка за Цюй Ли даст ему свободу личных передвижений, тогда он не думал о том, что может использовать такие сведения гораздо шире. Довольный, он как-то обмолвился: «Верно говорили наши предки: «Как аукнется, так и откликнется». Как тут не вспомнить Мэн Чанцзюня[21]21
  Мэн Чанцзюнь – внук правителя княжества Ци в период Борющихся царств (475–221 гг. до н. э.).


[Закрыть], который сбежал из тюрьмы, пока его слуги отвлекали стражу».

Сяо Бай не совсем понял, на что намекает Янь Гэ, однако это его особо не волновало. Главное, чтобы начальник был им доволен, тогда и ему будет житься вольготнее. Сбежав в этот раз из дома, Цюй Ли пребывала в полной уверенности, что никто, кроме нее и ее водителя, не в курсе о ее передвижениях за прошедшие три дня. Разумеется, она наказала Лао Вэню, чтобы тот никому ничего не говорил. Она не могла знать, что о каждом ее шаге тот моментально докладывал Сяо Баю, а тот – Янь Гэ. Последний продолжал поиски исключительно для видимости. Поступая так, Янь Гэ преследовал две цели: во-первых, он хотел выяснить, насколько далеко зайдет Цюй Ли, ну а кроме того, он хотел потянуть время. Хотя на этот раз время ему требовалось не для любовных похождений, а для улаживания дел с начальником Цзя и Лао Линем. Из сведений, поступавших от Лао Вэня к Сяо Баю, а потом к Янь Гэ, стало известно, что за последние три дня Цюй Ли успела побывать в восьми местах. Она совершала свои вылазки как днем, так и вечером; среди мест ее посещений значились рестораны, квартиры знакомых, пригородные адреса и СПА-центр. На вопрос Янь Гэ, с кем именно она встречалась, Сяо Бай ответил: «Она всегда просила подождать Лао Вэня на улице, поэтому тот не видел, с кем именно она пересекалась».

Янь Гэ показалось это странным. Его не то чтобы удивляли ее активные передвижения, просто их цель совершенно не вязалась с проверкой любовных похождений Янь Гэ. Как ему казалось, Цюй Ли ушла, чтобы провести свое расследование, а тут выходило, что никаким расследованием она не занималась, следовательно, у нее имелись другие намерения, а это уже заставляло Янь Гэ нервничать. Он никак не мог понять, какие планы она вынашивала.

Планы самого Янь Гэ, которые, с одной стороны, касались Цюй Ли, а с другой – начальника Цзя и Лао Линя, находились на грани срыва. После встречи с Лао Линем, когда Янь Гэ представил флешку и тем самым раскрыл свои карты, со стороны начальника Цзя не последовало никакой реакции. А ведь Янь Гэ знал, что Лао Линь тотчас должен был отчитаться перед ним. И хотя в ресторане Лао Линь с явным безразличием бросил флешку в котелок с едой, Янь Гэ прекрасно понимал, что это не более чем блеф. Фотография Янь Гэ с певицей и то неприятно удивила начальника Цзя, теперь же, узнав о флешке, он наверняка занервничает по-настоящему. Однако вопреки всему начальник Цзя хранил молчание. А уж Янь Гэ-то знал, что молчание или несет грозу, или знаменует конец. В то же время Янь Гэ понимал, что не все так просто. Флешка в его руках и фото в газете имели разную степень воздействия. Фото всего лишь неприятно задело начальника Цзя, и, как выразился Лао Линь, попало в разряд обычных сплетен. Никакой губительной силой оно не обладало. Другое дело флешка, которая сразу ставила на кон жизнь начальника. При сложившихся обстоятельствах начальник Цзя не мог сидеть и бездействовать, пуская все на самотек. Помнится, до всех этих неурядиц Янь Гэ часто приглашал начальника Цзя поиграть с ним в гольф. Однажды во время игры тому понадобилось облегчиться. Янь Гэ хотел было подбросить его на электрокаре до туалета, но тот, не церемонясь, просто отошел на пару шагов в сторонку, отвернулся, расстегнул ширинку, вытащил свое хозяйство и стал мочиться прямо на траву. Янь Гэ ничего не оставалось, как последовать его примеру и встать рядом. Тогда Янь Гэ впервые мочился вместе с начальником Цзя. И этот опыт его насторожил. Видимо, начальник Цзя долго терпел, потому как струя у него оказалась настолько сильной, что примяла под собой траву. Вонючая и мутная, она сразу выдавала возраст хозяина, одновременно говоря о неординарности его личности. Мощь и беспощадность его струи заставила Янь Гэ осознать, что под видимой мягкостью начальника Цзя скрывается не только дух истребления, но еще какая-то незримая сила. Так что, справив малую нужду вместе с начальником, Янь Гэ ощутил, что бессилен ему противостоять. Однако, отправив «подачу» начальнику Цзя, Янь Гэ теперь ничего не оставалось, как дожидаться ответного удара, никаких других действий он предпринять не мог. Он не собирался идти на крайние меры и губить всех, включая себя. Предполагалось, что фото в газете и история с флешкой должны были лишь вернуть их прежние отношения. Неопределенность с начальником Цзя напрягала Янь Гэ гораздо сильнее, чем неопределенность с Цюй Ли. Когда Янь Гэ что-то тревожило, он начинал налегать на шпинат, таким же образом поступала и Цюй Ли, когда заедала свои тревоги гамбургерами. Только насытившись они успокаивались и могли посмотреть на проблему другими глазами. Разница состояла лишь в том, что от фастфуда полнеют, а от шпината – нет. В тот день Янь Гэ съел уже полтарелки шпината, но облегчения не чувствовал. Тут ему позвонил Сяо Бай и передал сообщение от водителя Цюй Ли о том, что она приехала в банк. Янь Гэ резко вскочил с дивана. Поход Цюй Ли в банк по важности значительно превосходил все остальные ее перемещения, ведь банк напрямую касался финансов. Наконец-то Янь Гэ прозрел относительно ее планов. Он уже не мог и дальше притворяться, что ему ничего не известно о местонахождении своей жены, поэтому он попросил срочно Сяо Бая доставить его к банку. Там, у самого входа, он ее и выловил. За три минувших дня Цюй Ли как-то преобразилась. Раньше она могла устроить скандал из-за прически, а теперь казалась на удивление притихшей. Свалившееся на ее голову несчастье отнюдь ее не ожесточило, напротив, теперь она казалась ласковой и даже благовоспитанной. Похоже, что за эти дни она даже похудела. Последнее удивило Янь Гэ сильнее, чем перемены в ее поведении. Столкнувшись с Янь Гэ, Цюй Ли не удивилась и не разозлилась. На его предложение поговорить она ничего не ответила, лишь изящно указала пальчиком на ближайшее кафе. Присев за столик, Янь Гэ решил все обсудить иначе, чем он делал всегда, то есть без всякой пустопорожней лжи – правдиво и по существу. Он потер руки и выложил начистоту всю историю своих отношений с певицей, а в конце подытожил:

– Она понадобилась мне для дела. Признаюсь, я с ней спал, но я ее не люблю. – Чуть помолчав, он добавил: – Это так, забавы ради, встретились и разошлись, все кончено, мы переспали всего лишь раз.

Янь Гэ рассчитывал, что Цюй Ли тотчас вспылит, чего он, собственно, и добивался. В таком случае этот скандал из-за певицы, как это случалось раньше, можно было бы считать исчерпанным. Однако Цюй Ли не попалась на эту уловку. Мало того, что она не заводилась, так она еще и вела себя совершенно отчужденно, словно ее все это абсолютно не касалось. Похоже, она уже отдалилась от него. Возможно, если бы это дело затрагивало только любовные похождения Янь Гэ, то ситуацию еще можно было спасти, но кто бы мог подумать, что Цюй Ли раскусит все его махинации. Помешивая ложечкой кофе, она, опустив голову, сказала:

– Янь Гэ, больше никогда не ссылайся на свои любовные похождения. Наши с тобой проблемы куда серьезнее.

В глазах Цюй Ли блеснули слезы. Она сделала паузу и тяжело вздохнула, словно освобождаясь от груза. Вот, собственно, и все – таз с водой опрокинулся. Когда люди показывают свою истинную личину и раскрывают козыри, дела принимают необратимый ход. Когда Цюй Ли продемонстрировала свою осведомленность, Янь Гэ ничего не оставалось, как тоже открыть свои карты, как он поступил с Лао Линем и начальником Цзя. Поэтому, показывая в сторону банка за окном, он спросил:

– Итак, ты решила укрепить свои тылы, верно?

Цюй Ли тоже посмотрела в сторону банка и ответила:

– «Сначала муж с женой, что птахи из одной и той же рощи, но в миг угрозы разлететься им, чем вместе жить, бывает проще»[22]22
  Известное древнекитайское изречение. Например, схожие строки можно встретить в сборнике повестей Фэн Мэнлуна (1574–1646) «Слово простое, мир предостерегающее».


[Закрыть].

Янь Гэ озадачился. Он засомневался в депрессии Цюй Ли, от которой та якобы страдала много лет.

Глава 13. Лю Юэцзинь

Лю Юэцзиню разбили голову, и теперь на его голове под бейсболкой красовалась повязка – прямо как у Хань Шэнли, когда тот несколько дней назад приходил на стройплощадку выколачивать долг. Пострадай Лю Юэцзинь в обычной потасовке или от руки кого-нибудь другого, он бы не спустил это дело на тормозах. Но его избили люди брата Цао. Впрочем, и это не важно, главное, что Лю Юэцзиню срочно требовалось найти сумку, а потому он плевать хотел на свою голову, и не было у него времени, чтобы выяснять отношения с обидчиками.

Итак, когда Хань Шэнли вместе с Лю Юэцзинем сходили в утиную лавку, где попросили брата Цао найти сумку, они условились, что вернутся туда за новостями вечером следующего дня. На следующий день после обеда Лю Юэцзиня вдруг озарила мысль, что дальше он может обойтись без Хань Шэнли, поэтому он пошел в лавку один. Проникшись харизмой брата Цао, Лю Юэцзинь утвердился в мысли, что его сумку найдут. Хань Шэнли был всего лишь посредником между Лю Юэцзинем и братом Цао, поэтому сейчас, когда их знакомство уже завязалось, необходимость в Хань Шэнли отпала. Кроме того, страдающий катарактой брат Цао напоминал Лю Юэцзиню родного дядю. Хань Шэнли в прошлый раз вел себя не очень деликатно, вызвав недовольство брата Цао. А вот за него, Лю Юэцзиня, брат Цао заступился, когда тому не хватило денег на задаток. Если сумку найдут, а Хань Шэнли при этом окажется рядом, то по договору Лю Юэцзинь должен будет сразу с ним рассчитаться по долгу, а кроме того, дополнительно выложить ему проценты от шестидесяти тысяч. Но эти деньги пригодились бы ему самому. Лю Юэцзиню снова звонил сын и напомнил, что срок в три дня истек, и поскольку он не внес плату за обучение, его исключили из школы. Понять, правда это или нет, было нельзя, но нетерпеливый тон сына говорил о том, что тянуть дальше никак нельзя. А ведь Лю Юэцзиню следовало еще уплатить тысячу юаней – задаток, который потребовал за поиск сумки лысый Цуй. В прошлый раз брат Цао его приструнил, но кто знает, вдруг лысый Цуй пристанет снова, когда деньги найдутся. Когда у Лю Юэйцзиня только-только украли сумку, ему казалось справедливым заплатить Хань Шэнли за помощь. Однако если сумку все-таки найдут, ему будет досадно расстаться с деньгами. Лю Юэцзинь не то чтобы не собирался возвращать эти деньги, просто хотел взять очередную отсрочку. Именно поэтому, не дожидаясь вечера, он пошел в утиную лавку один.

На этот раз никто в лавке уток не разделывал, там собралось несколько человек, пришедших к брату Цао поиграть в мацзян. Крепыш Хунлян, который в прошлый раз расправлялся с утками, сейчас ходил вокруг игроков с чайничком и угодливо подливал чай. Брат Цао ко всему подходил основательно, в том числе и к мацзяну, поэтому и компания за столом подобралась соответствующая. Нащупывая костяшку, брат Цао приближал ее к глазам, потом медленно выкладывал свой вариант; остальные поддерживали его темп. Такая неспешность означала серьезный подход к делу. За игральным столом никто не разговаривал, там и сям на нем в беспорядке валялись деньги. Лю Юэцзинь, заметив, что народ поглощен игрой, тоже проникся серьезной атмосферой, а потому, не смея вмешиваться, остался ждать у порога. И только когда очередная партия закончилась и послышался звонкий стук костей, которые тасовали для следующей игры, Лю Юэцзинь, держась за косяк, наконец выкрикнул:

– Брат Цао!

Тот приподнял голову и посмотрел в сторону двери. Не в силах разглядеть гостя и не узнав его голос, он спросил:

– Кто это?

– Я приходил вчера вместе с Шэнли, я еще сумку потерял, – отозвался Лю Юэцзинь, медленно переступая порог.

Брат Цао тут же встрепенулся:

– Ах, вон оно что. Придется, братец, тебя огорчить, не нашли мы того человека.

Лю Юэцзинь, пребывавший в полной уверенности, что его сумку найдут, такого поворота никак не ожидал. Хорошо еще, что он держался за косяк, а то тут же бы и рухнул. Для брата Цао и его молодцев такой исход, разумеется, ничего не значил, а вот для Лю Юэцзиня такая новость стала громом среди ясного неба, у него застучало в висках. Тем не менее он силился найти хоть какой-то выход из положения. Но он совершенно забыл, с кем имеет дело, а потому начал рассуждать со своей колокольни:

– Но ведь он из вашей банды, как же вы его не нашли?

Брату Цао такой напор Лю Юэцзиня не понравился.

Точно так же он отреагировал и вчера, когда на него стал наседать Хань Шэнли. Тем не менее брат Цао сдержался и только нахмурил брови. Лысый Цуй, заметив реакцию брата Цао, крикнул в сторону Лю Юэцзиня:

– Ты, видимо, больной на голову! Если у вора есть ноги, как его найти?

Лю Юэцзинь, забыв о приличиях, настаивал на своем:

– Так выходит, я зря вчера заплатил задаток? – Тут его словно осенило, и он обратился ко всем присутствующим: – А может, вы ее все-таки нашли, но просто не хотите отдавать? Ну и ладно, главное, верните мои бумажки.

Брат Цао, убедившись, что Лю Юэцзинь не знает никаких приличий, вздохнул. По-прежнему игнорируя Лю Юэцзиня, он обратился к собравшимся за столом:

– Снова я допустил ошибку.

Слова брата Цао привели присутствующих в замешательство и одновременно насторожили. Брат Цао продолжал:

– Конфуций говорил: «Строить правильно отношения труднее всего с женщинами и низкими людьми».

Сидевшие за столом, ничего не поняв, только хлопали глазами, а брат Цао продолжал:

– С этого дня я больше никому помогать не буду. За хочешь помочь – окажешься виноватым.

Теперь все его поняли. Когда брат Цао вот так вот начинал себя критиковать, это означало, что он действительно рассердился. В такие минуты он никогда никого не обвинял, а ругал исключительно себя. Этим он отличался от других. Лысый Цуй, смекнув, что брата Цао разозлили до предела, выскочил из-за стола, ринулся к двери и пнул Лю Юэцзиня: «Твою мать, может, уже заткнешься?»

Этот пинок пришелся прямо под дых Лю Юэцзиню. Не ожидая нападения, он не удержался и повалился назад. Падая, Лю Юэцзинь зацепил корзины с утиным пухом, что горкой стояли у дверей, и теперь вся лавка наполнилась пухом. Случись это при других обстоятельствах, Лю Юэцзинь никогда бы не осмелился дать отпор такому типу, как лысый Цуй, и наверняка бы смиренно снес его пинок. Но сейчас, когда у него безвозвратно пропало все: и сумка, и деньги, и расписка – Лю Юэцзинь окончательно потерял рассудок и отпустил тормоза. Поднявшись из кучи пуха и забыв про лысого Цуя, он схватил с разделочного стола нож и, сделав на нетвердых ногах выпад вперед, предупредил присутствующих:

– Вы знаете, что я остался без гроша?

Сидевшие за столом впали в ступор. Но поразил их вовсе не нож в руках Лю Юэцзиня – ежедневно разделывая утиные туши или участвуя в кровавых разборках, они и сами привыкли орудовать ножами, – больше всего их поразила реакция и поведение Лю Юэцзиня. Брат Цао нахмурился, отодвинул от себя кости и демонстративно вышел из лавки. Лысый Цуй, увидав, что Лю Юэцзинь помешал игре и испортил настроение брату Цао, снова бросился на Лю Юэцзиня. Но не успел еще лысый Цуй нанести ему очередной удар, как один толстяк опередил его и в два счета сначала выбил из руки Лю Юэцзиня нож, а потом ударил его в низ живота. Тучная комплекция этого молодца ничуть не мешала его проворности: он успел нанести целую серию ударов. Но Лю Юэцзиню хватило уже двух пинков, чтобы сначала взлететь в воздух, а потом приземлиться прямо возле разделочного стола. Потеряв равновесие, он со всего маха ударился головой о край стола, и у него тут же хлынула кровь. Это его мигом отрезвило; он свернулся калачиком на полу, больше не рискуя вякать. Приняв это как очередную несправедливость, он прикрыл руками голову и заскулил.

Вернувшись к себе на стройплощадку, Лю Юэцзинь обмотал голову бинтом. К счастью, рана оказалась небольшой, и кровотечение сразу прекратилось. Всю ночь он пролежал, не сомкнув глаз. Пропажи сумки ему и так хватило с лихвой, а тут его еще и побили. С одной стороны, это требовало срочного возмездия, а с другой – поиск сумки по важности затмевал все другие дела. Ведь чем больше откладывать, тем сложнее будет найти сумку. Поэтому Лю Юэцзинь решил на какое-то время забыть о возмездии и немедленно заняться поиском сумки. Но, прикинув возможные варианты, он снова отчаялся. Полиция ему не поможет, брат Цао не поможет, да и к прохвосту Хань Шэнли он обратился зря. Все пути оказались закрыты, как говорится, куда ни кинь – всюду клин. Неожиданно Лю Юэцзинь принял новое решение, и для него забрезжил свет надежды. Раз другие оказались бессильны, оставалось положиться только на себя. Раз другим не удалось найти вора, значит, он сам выйдет на охоту.

На следующий день с утра пораньше Лю Юэцзинь пошел к бригадиру-подрядчику просить отгул на три дня. О пропаже своей сумки он ничего не рассказал. Во-первых, он боялся, что Жэнь Баолян поднимет его на смех, а во-вторых, все его перипетии в двух словах объяснить было сложно. Поэтому Лю Юэцзинь сказал, что его избили на улице и ему нужно сходить в больницу. Жэнь Баолян сперва не поверил Лю Юэцзиню и хотел уже было отказать, но, заметив на его голове кровавый бинт, раскрыт от удивления рот, не находя ответа. Лю Юэцзинь надел бейсболку, сел на велосипед и отправился на поиски вора. Для начала он решил съездить к почте, где его обокрали. Там за почтовым ящиком у входа по-прежнему сидел тот пожилой хэнанец и, подыгрывая на эрху, распевал свои песни. Забыв про хэнаньские сказы, он снова вернулся к современным хитам. Поэтому вместо сказа «Сестрица Ван скучает о муже» он опять затянул «Дар любви», но Лю Юэцзинь больше его не поправлял. Надеясь отыскать вора, Лю Юэцзинь возвращался к почте еще в тот раз, когда его обокрали. Каждый день он платил музыканту по два юаня, чтобы тот наблюдал за обстановкой вокруг. А вчера, возвращаясь мимо него домой после побоев, Лю Юэцзинь заметил, что тот снова распевает с закрытыми глазами, оставаясь совершенно безучастным. Лю Юэцзинь пришел в ярость и завопил:

– Стоп, стоп!

Хэнанец открыл глаза и, увидав Лю Юэцзиня, отчитался:

– Тот человек здесь ни разу не появлялся.

Лю Юэцзинь вспыхнул:

– Так ты же сидишь с закрытыми глазами. Если б он даже и появился, ты бы не заметил. А ведь я тебе каждый день деньги даю.

Такое замечание вывело хэнаньца из себя:

– Это ты про два юаня что ли? Ты что, издеваешься? Может, тебе их обратно вернуть? – Вслед за этим он пробормотал: – Кто тут, в конце концов, идиот? Ты что же думаешь, он дурак совсем, чтобы после кражи возвращаться на место преступления?

Лю Юэцзинь замолчал, понимая, что хэнанец прав. Оставив пререкания, в которых все равно не было проку он вернулся к велосипеду и поехал искать вора в другом месте.

Лю Юэцзинь искал его целый день. Сначала он думал, что дело это нехитрое, однако, оказавшись на улице, Лю Юэцзинь столкнулся с проблемой: он совершенно не представлял, откуда именно стоит начать поиски. Он понимал, что у каждого вора есть своя территория, поэтому, если даже вор решит не возвращаться к почте, он все равно будет ошиваться где-то неподалеку. Поэтому для начала Лю Юэцзинь обошел все близлежащие рынки, остановки общественного транспорта, вход и выход у станции метро – словом, все многолюдные места. Ведь именно в таких местах воры чувствуют себя наиболее комфортно. День уже клонился к вечеру, а Лю Юэцзинь так и не нашел того, кто украл его сумку. Впрочем, ему попадалось несколько человек, со спины очень похожих на вора. Тогда все в нем замирало от радости. Но едва они поворачивались к нему лицом, его ждало разочарование. Некоторые даже были схожи с вором лицом, но на левой щеке отсутствовало родимое пятно. Когда уже зажглись фонари, Лю Юэцзинь вдруг вспомнил, что, поглощенный поисками, он за целый день ни разу не поел. Тем не менее голода он не чувствовал. Решив возвращаться на стройку и продолжить поиски завтра, он вдруг подумал, что воры промышляют еще и по вечерам. Тогда он купил на улице жареную лепешку, проглотил ее и поехал дальше. Свернув на перекрестке к улице Баванфэнь, он очутился в районе метро, из которого толпами валили люди. Лю Юэцзинь оставил свой велосипед на стоянке, а сам присел рядом и стал внимательно всматриваться в лица, но вора он так и не приметил. Тогда он поднялся и поехал дальше. Он так увлекся разглядыванием прохожих, что совершенно не заметил, как прямо перед ним припарковался автомобиль. Водитель автомобиля открыл дверцу и в тот же миг в нее со всей дури врезался разиня Лю Юэцзинь. Не успев даже опомниться, он отлетел к бордюру, в то время как переднее колесо его велосипеда, перегнувшись на манер жареной плетенки, еще успело сделать кульбит в воздухе. Он врезался в машину марки «лексус», перепугав ее водителя – толстяка средних лет. Когда до того дошло, что случилось, он вылез из машины и, не обращая внимания на Лю Юэцзиня, стал рассматривать повреждения. Мало того, что осталась вмятина на передней дверце, так еще и на задней была длинная царапина от педали велосипеда. Толстяк тотчас вышел из себя и обрушился с воплями на Лю Юэцзиня: «Ну, считай, ты покойник!»

Упав на бордюр, Лю Юэцзинь хоть и обошелся без переломов, но поясницу ушиб основательно, так что, скорчившись от боли, он едва дышал. Он попытался было подняться, но у него ничего не вышло. Едва он принял хоть какое-то сидячее положение, как его пронзила острая боль в ноге. Закатав штанину, Лю Юэцзинь увидел огромную ссадину. Но толстяку до этого не было никакого дела, и он продолжал драть глотку: «Да ты знаешь, сколько стоит эта машина?»

Помимо сильной боли, Лю Юэцзинь чувствовал, что в последние дни ему явно не везло. Мало того, что он так и не нашел сумку, так теперь еще и врезался в чужую машину. Не успел он оправиться от одной беды, так привалила новая. Неожиданные неприятности просто преследовали его. Первым делом он сказал: «Денег у меня нет».

Услыхав акцент Лю Юэцзиня, а также оценив его с ног до головы, толстяк понял, что тот простой рабочий мигрант, поэтому, потрясая кулаками, он заорал:

– Так значит продай свою хибару и заплати за ущерб!

Потирая ногу, Лю Юэцзинь сказал:

– Я из Хэнани, никто мою хибару здесь не купит.

Не успел толстяк ему ответить, как на дороге, мигая маячком, показался полицейский мотоцикл. Заметив аварию, полицейский подъехал и остановился. Стоявшие поблизости несколько нелегальных маршруток до Таншаня и Чэндэ, которые, пользуясь сумерками, гудками и криками пытались заманить пассажиров, тотчас уехали. Полицейский, не обратив на них внимания, стал осматривать место аварии. Из рации на его плече то и дело раздавались какие-то голоса. Толстяк, следуя по пятам за полицейским, возмущался: «Пусть он заплатит, иначе ему это впрок не пойдет».