Текст книги "Один день что три осени"
Автор книги: Лю Чжэньюнь
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Часть 2
Интао
1
Чэнь Чжанцзе прислал из Уханя письмо, в котором сообщил, что намерен снова жениться, поэтому приглашает Ли Яньшэна на свою свадьбу в Ухань: «Постарайся к восьмому июля быть как штык», «остальное расскажу при встрече, это крайне важно».
Десять лет назад Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе играли в яньцзиньской труппе «Ветер и гром», исполнявшей хэнаньскую оперу. Образцовой постановкой этой труппы была «Легенда о Белой змейке», в которой Ли Яньшэн выступал в роли Сюй Сяня, Чэнь Чжанцзе – в роли Фахая, а Интао – в роли Белой змейки, иначе называемой девицей Бай. Помнится, своим успехом эта опера целиком и полностью был обязана задумке Чэнь Чжанцзе, который объяснил, что в основе «Легенды о Белой змейке» лежит пагубность, к которой ведут плотские утехи. Эта мысль потянула за собой и другие в том же роде. «Вот представь, – рассуждал Чэнь Чжанцзе, – некая змея тысячи лет провела в практиках совершенствования и наконец обрела бессмертие, а ведь каждый из людей тоже после смерти мечтает обрести бессмертие, во время похорон даже на траурных павильонах пишут: „Желаем быстрее взойти в царство бессмертных“. А эта змея, мало того, что обрела бессмертие, так еще и пожаловала в мир людей в облике девушки, чтобы придаваться плотским радостям; мало ей царствия небесного, так еще и земное подавай, это называется дай палец – всю руку откусит; и главное – все-то заранее обдумала, кого именно охмурить. Бедняки отпали, портовые грузчики на роль любовника, видите ли, не подходят; богачей тоже отсеяла, у тех полон дом наложниц, кто будет церемониться с очередной шлюхой? Поэтому она присмотрела себе изнеженного книжника Сюй Сяня; во-первых, он начитан, а во-вторых, приятен лицом; днем трудится подмастерьем в традиционной аптечной лавке, а по ночам один одинешенек томится в свете лучины, и вдруг к нему сваливается красотка, да тут пожару разгореться дважды два! Те, что читают книжки, в любовных премудростях разбираются; эта змея попала точно в яблочко; а что Фахай? Фахай это монах, ему путь к каким бы то ни было женщинам отрезан, другими словами, он, вроде, как и мужик, но не до конца; и тут он узнает, что в мир людей заявилась озорничать одна змеюка, как ему от зависти не лопнуть? Вот он эту красотку и вернул в первоначальную форму, а потом еще и придавил пагодой, так сказать, сам не ам и другим не дам; ну как, верно я понимаю? Такой тут замысел?» Ли Яньшэну доводы Чэнь Чжанцзе показались убедительными, Интао тоже. Поэтому эти трое и положили сию концепцию в основу сюжета. Каждый их выход на сцену вызывал у зрителей искренний отклик, в каждую свою реплику они вкладывали всю душу, и при всем при этом их игра была полна тонких намеков. Таким образом их изначально похотливая задумка вуалировалась под любовную трагедию вселенского масштаба. Увы, глубочайшую любовь между человеком и змеей можно встретить лишь в театре, часто ли такое встретишь у людей? Стоя на сцене, Фахай, обращаясь к Сюй Сяню, выводил:
Ты полюбил ее за красоту подобную цветку,
Но кто же знал, что ядовитая змея под той красой таится
…
Сюй Сянь ему парировал:
Когда в нее влюбился я, не знал, что то – змея,
Не верю до сих пор, вы сердце мне будто ножом пронзили
…
Тут, обращаясь к Фахаю, вступала девица Бай:
Нет у меня с тобой вражды ни близкой, ни далекой,
За что же ты нам навредил и счастье все разрушил?
…
Фахай на это отвечал:
Я погубил тебя не по причине личных счетов,
А для того, чтоб навести порядок в трех мирах,
А также чтобы разделить всех оборотней и людей.
…
Наконец, все трое, раскинув руки, хором заканчивали:
Что поделать? Что поделать?
Как быть? Как быть?
…
«Легенда о Белой змейке» стала коронной пьесой труппы «Ветер и гром». Благодаря ее успеху, эти трое актеров стали местными знаменитостями. Однако в этом же спектакле зародились и корни зла, попадая в неприятности, актеры и в обычной жизни привычно повторяли: «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?».
Интао играла в этой пьесе супругу Ли Яньшэна, то есть главного героя, Сюй Сяня; в реальности Интао вышла потом замуж за Чэнь Чжанцзе, который исполнял роль монаха Фахая. У Интао была тончайшая, как у змеи, талия, идеальный овал лица и миндалевидные глаза, прежде чем что-то сказать, она не забывала бросить на вас кокетливый взгляд. Ли Яньшэн, который много времени проводил с Интао, да еще и тесно общался с ней на сцене, тоже имел на нее виды, однако он замечал, как за кулисами Чэнь Чжанцзе постоянно помогает Интао настроиться на роль; помимо такой настройки, он также норовил чем-то ее насмешить; сперва выдаст одну шуточку – Интао знай себе заливается колокольчиком, потом выдаст другую – Интао заливается пуще прежнего; ну, Ли Яншэн и понял, что Интао обречена выйти замуж за Чэнь Чжанцзе: ведь коли тот мог завести шестеренки всего спектакля, то чего ему стоило завести женщину? Сам Ли Яньшэн потом женился на Ху Сяофэн – оберточнице конфет с кондитерской фабрики. Пышногрудая, с огромными глазами, в свободное работы время она любила смотреть спектакли, ей нравился Сюй Сянь, этот изнеженный красавец-книжник, которого играл Ли Яньшэн. Как-то вечером, после спектакля, когда Ли Яньшэн снял грим и вышел из театра через черный ход, там его уже поджидала Ху Сяофэн; завидев его, она вынула из кармашка горсть конфет и протянула ему.
– Отведай конфеток, – предложила она и тут же добавила, – эти конфеты не простые.
– Что значит не простые?
– Разгляди поближе.
Ли Яньшэн пригляделся, оказалось, что на обертке каждой из конфет краснело специально нарисованное сердечко.
– Вот он плюс от моей работы на кондитерской фабрике, – сказала Ху Сяофэн.
– Я твой намек понял, – откликнулся Ли Яньшэн, – но только у меня зубы гнилые, я сладкого не ем.
– А что ты сейчас собираешься делать?
– Я целый вечер пел, устал, хочу просто пойти домой и лечь спать.
– Пел целый вечер и не проголодался? Спать голодным вредно для желудка, – не отставала Ху Сяофэн, – Лао Ху, что торгует на перекрестке острой похлебкой, еще не закрылся, пойдем угостимся остреньким.
– У меня в горле все пересохло, не рискну сейчас есть острое.
– Харчевня Большеротого У, что у северных ворот, тоже еще открыта, пойдем туда, отведаем бараньей похлебки, от нее точно ничего не будет.
Так, от случая к случаю они месяц с лишним угощались бараньей похлебкой. Всякий раз Ху Сяофэн наряжалась во что-нибудь новое. Как-то вечером за очередными посиделками она завела такой разговор:
– Яньшэн, если я спрошу, как есть, ты не будешь меня осуждать?
– Дарую тебе невиновность, – ответил Ли Яньшэн репликой из спектакля.
– С кем бы тебе хотелось иметь романтические отношения: с девушкой или со змеей?
Ли Яньшэн приподнял лицо от исходящей паром похлебки и сказал:
– Это же спектакль. Кто в обычной жизни пойдет встречаться со змеей под городской стеной у западных ворот, разве что идиот? Романы, понятное дело, заводят с людьми.
Тогда Ху Сяофэн отложила ложку.
– Ну раз так, чем я не вариант?
– С чего вдруг?
– Я лучше, чем девица Бай.
– И чем ты лучше?
– У девицы Бай нет груди, а у меня есть.
Ли Яньшэн задумался: Интао обворожительна, спору нет, но плоскогрудая, Ху Сяофэн не такая изящная, зато пышногрудая. Глянув перед собой и упершись в два объемных шара, от которых едва не лопалась застежка на блузке, Ли Яньшэн прыснул со смеху.
Первые года два Ху Сяофэн просила Ли Яньшэн гримироваться по ночам под Сюй Сяня. Ли Яньшэн спрашивал:
– Ты кого любишь, меня или Сюй Сяня?
Ху Сяофэн, елозя по нему своими телесами, отвечала:
– Когда ты в таком облике, я чувствую себя девицей Бай.
Оказывается, ей хотелось превратиться в гибкую змейку.
Потом, когда все обзавелись телевизорами, народ перестал ходить в театр, и труппа «Ветер и гром» распалась. Больше ста ее участников, подобно крысам с тонущего корабля, разбежались кто куда и стали зарабатывать кто чем. Ли Яньшэн, Чэнь Чжанцзе и Интао устроились на яньцзиньский механический завод. Директора завода звали Ху Чжанькуй, ему нравилась опера и конкретно спектакль «Легенда о Белой змейке», поэтому он и приютил у себя трех ее главных исполнителей. Ли Яньшэн стал литейщиком, Чэнь Чжанцзе – жестянщиком, а Интао пристроили в столовую готовить пампушки. На праздники или во время визитов на завод гостей, Ху Чжанькуй просил их исполнить «Легенду о белой змейке». Оркестра при них не было, поэтому петь приходилось без аккомпанемента. В отсутствии массовки они не могли играть весь спектакль, поэтому ограничивались лишь отрывком. Частенько они пели тот самый отрывок, который кончался словами «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?». И пока эти трое выводили на сцене свое «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?», смотревший на них Ху Чжанькуй поглаживал свою лысину и хохотал во весь рот. Потом завод обанкротился и эти трое уже окончательно распрощались с Сюй Сянем, Фахаем и Белой змейкой, разойдясь каждый своей дорогой. Чэнь Чжанцзе и Интао отправились на местную хлопкопрядильную фабрику, где Чэнь Чжанцзе стал работать механиком, а Интао – оператором на прядильных машинах. Ли Яньшэн устроился в бакалейную лавку на улице Дунцзе, где торговал соевым соусом, уксусом и засоленными овощами. Слева от его прилавка находился прилавок с сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу. Торговавшая всем этим добром Сяо Бай, будучи женой военного, позже вслед за мужем отправилась в провинцию Ганьсу, так что перец, бадьян и соленый доуфу также перешли в распоряжение Ли Яньшэна.
Поскольку Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе стали работать в разных местах, то и виделись они теперь не каждый день. Иногда, случайно встретившись на улице, они останавливались и перекидывались парой фраз либо договаривались сходить к западным воротам в ресторанчик «Маршал Тяньпэн»[10]10
Один из небесных маршалов, который позже был изгнан на землю Нефритовым императором в облике уродливого мужчины со свиной головой, также известен как Чжу Бацзе – герой романа У Чэнъэня «Путешествие на Запад» (16 в.).
[Закрыть] отведать свиных лыток. Раньше, когда они вместе играли в труппе или работали на заводе, то часто захаживали туда полакомиться этим блюдом. Но раньше-то они виделись каждый день, что там было договариваться; теперь же, работая в разных местах, для того чтобы поесть свиных лыток, приходилось договариваться специально. Сперва они встречались раз в неделю, потом раз в месяц, потом их затянул семейный быт, всякого рода повседневные проблемы, дел становилось все больше и желание встречаться друг с другом остыло. Соскучившись за свиными лытками, они уже наведывались в «Маршал Тяньпэн» в одиночку, где заказывали блюдо на вынос и отправлялись с ним домой. Когда первенцу Чэнь Чжанцзе исполнилось сто дней, оба семейства от мала до велика собрались отпраздновать это событие вместе. Чэнь Чжанцзе и Интао выбрали для сына имя – Ханьлинь[11]11
Литературная элита
[Закрыть]. Ли Яньшэн их намек понял, дело в том, что в «Легенде о Белой змейке» сына девицы Бай тоже звали Ханьлинем, впоследствии он стал победителем на столичных экзаменах. Так что, выбрав своему ребенку такое имя, родители надеялись, что тот станет таким же перспективным. Чэнь Чжанцзе, показывая на Интао, сказал, что это она подобрала такое имя. Ли Яньшэн и Ху Сяофэн тут же отреагировали: «Отличный, отличный выбор, гляньте какой у малыша выпуклый лоб, блестящее будущее ему обеспечено!» После того застолья мужчины виделись лишь от случая к случаю. А когда долго с кем-то не видишься, то и новости друг о друге получаешь от третьих лиц. Так, от третьих лиц Ли Яньшэн сперва узнал, что сыну Чэнь Чжанцзе и Интао исполнился годик; потом от тех же третьих лиц он узнал, что когда Ханьлинь научился говорить, то стал твердить, что перед глазами у него темно, поэтому бабушка дала ему другое имя – Минлян, что означало «свет»; в один миг пролетело два года, и Ли Яньшэн еще от кого-то узнал, что отношения между Чэнь Чжанцзе и Интао совсем испортились, что ни дня у них не проходит без сор. Потом Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе случайно столкнулись на улице. Долгое время не общаясь по душам, они утратили эту способность, поэтому им было как-то неловко лезть в личные дела друг друга. И вот однажды Ли Яньшэн вдруг узнал, что Интао повесилась. И кто бы мог подумать из-за чего? Из-за пучка лука. Из-за обычного лука у Интао и Чэнь Чжанцзе разгорелась ссора, Чэнь Чжанцзе выпалил в сердцах «чтоб ты сдохла» и вышел за порог. Он и подумать не мог, что Интао возьмет и повесится. Во время похорон Ли Яньшэн пришел выразить ему свое соболезнование. В Яньцзине существует обычай: те, кто носит траур, должны держаться на полголовы ниже окружающих, поэтому, увидав Ли Яньшэна, Чэнь Чжанцзе, опустился перед ним на колени. Ли Яньшэн тут же принялся поднимать того с пола. Чэнь Чжанцзе, ухватившись за его руку, запричитал:
– В двух словах всего не расскажешь.
– Человека не воскресишь, сейчас уже поздно о чем-то говорить, – пытался успокоить его Ли Яньшэн.
– Не надо было мне тогда заводить роман с Интао, мы с ней не одного поля ягода, женившись на ней, я тем самым ей только навредил.
– Ты не можешь так говорить.
– Почему не могу? Ведь в нашем спектакле мы с ней играли соперников: она была Белой змейкой, а я – уничтожившим ее Фахаем.
– Жизнь и спектакль – разные вещи.
Тут Ли Яньшэн заметил на траурном павильоне надпись – «Желаем быстрее взойти в царство бессмертных». Перед портретом умершей стоял трехлетний Минлян. Облаченный во все траурное, он хлюпал носам, уставившись на Ли Яньшэна. Ли Яньшэн обратился к Чэнь Чжанцзе:
– О прошлом лучше забыть, главное сейчас – вырастить сына.
– В нашем городе теперь все думают, что это я свел жену в могилу, нельзя мне оставаться в Яньцзине.
– Это все твои домыслы, никто так не думает.
– Мы с тобой и в одной труппе играли, и на одном заводе работали, всю жизнь вместе провели, ты знаешь меня как облупленного.
– Я тебя понимаю, – сказал Ли Яньшэн и добавил, – если захочешь излить душу, только скажи, сходим вместе в «Маршал Тяньпэн», поедим свиных лыток.
Чэнь Чжанцзе закивал головой:
– У меня в Яньцзине только ты и остался, с кем можно поговорить по душам.
К удивлению Ли Яньшэна спустя месяц после похорон Интао Чэнь Чжанцзе и правда взял и навсегда покинул Яньцзинь. Его дядя по материнской линии работал стрелочником в паровозном депо города Уханя, поэтому Чэнь Чжанцзе вместе с трехлетним Минляном перебрался в Ухань. Ли Яньшэну о своем отъезде он ничего не сказал.
В один миг пролетело три года, и от Чэнь Чжанцзе пришло письмо, в котором он сообщал, что снова хочет жениться, поэтому приглашает Ли Яньшэна в Ухань на свадьбу. Письмо пришло в Яньцзинь на адрес бакалейной лавки на улице Дунцзе. Ли Яньшэн, там же прочитав письмо, принялся вспоминать как они с Чэнь Чжанцзе когда-то играли в труппе, как работали на заводе, как вместе ели свиные лытки и много чего еще. Еще минуту назад до чтения письма, ему казалось, что все это забылось, но едва он взял письмо в руки, так все в его памяти разом ожило, так что не поехать в Ухань он не мог. Вечером, вернувшись домой, он завел разговор о своих планах с Ху Сяофэн. Ху Сяофэн теперь была не только пышной в грудях, но округлилась всем телом; по ночам она уже не просила Ли Яньшэна гримироваться под Сюй Сяня, да и сама перестала изображать из себя гибкую змейку. Ли Яньшэн и подумать не мог, что в ответ на его заявление о поездке в Ухань на свадьбу к Чэнь Чжанцзе, Ху Сяофэн резко отрежет:
– Не поедешь.
– Мы же друзья, нельзя не поехать, еще тогда, на похоронах, он сказал, что в Яньцзине у него остался лишь я, с кем можно поговорить по душам.
– Мне плевать, хоронит он кого-то или берет в жены, интересно лишь узнать, на чьи деньги ты собрался в Ухань?
– Разумеется, на свои.
– Раз это свадьба, то и конверт надо будет преподнести?
– Разумеется, и конверт надо будет преподнести.
– До Уханя от нас не близок путь, ты в месяц зарабатываешь около семидесяти юаней, билеты, да еще конверт, это две твоих зарплаты! У меня уже два месяца такая слабость, что я ни стоять, ни сидеть не в силах, при этом я не могу себе позволить сходить в больницу и провериться. И что же, нет чтобы позаботиться о своей жене, ты считаешь, что лучше съездить женить друга!
Ли Яньшэн и подумать не мог, что одно потянет за собой совершенно другое. Спустя несколько лет супружеской жизни подобные ситуации случались все чаще. Опасаясь, как бы Ху Сяофэн не распалилась пуще прежнего, Ли Яньшэн поспешил закрыть эту тему:
– Ехать или нет, это собственно мое дело, – сказал он и тут же добавил, – его дело пригласить, мое дело – принять приглашение или отказаться.
На следующее утро, придя на работу, Ли Яньшэн попросил торговавшего табаком и алкоголем Лао Мэна, чей прилавок находился справа, присмотреть за его прилавком с соевым соусом, уксусом, засоленными овощами, сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу, а сам в это время направился к своим бывшим напарникам по театральной труппе, а потом к некоторым товарищам, с которыми раньше работал на заводе. Он спросил, знает ли кто-то о свадьбе Чэнь Чжанцзе в Ухане и собирается ли кто-то на эту свадьбу. В ходе опроса выяснилось, что никто не знал о том, что Чэнь Чжанцзе собирается в Ухане жениться. Некоторые и вовсе забыли, кто такой Чэнь Чжанцзе, а потому спрашивали: «А что за Чэнь Чжанцзе?», получив ответ, они тут же, поддакивали: «А, а, тот самый тип, что свел в могилу свою жену». Похоже, о своей женитьбе Чэнь Чжанцзе сообщил в Яньцзине лишь Ли Яньшэну. Раз так, то не будет ничего особенного, если он вдруг не приедет; но именно из-за того, что приглашен был лишь он один, его отсутствие точно обнаружится; да и это не важно, а вот раз уж Чэнь Чжанцзе пригласил только его, то значит и правда считал его единственным другом в Яньцзине, поэтому отказ Ли Яньшэна будет выглядеть как предательство, тем более, что письмо оканчивалось фразой «остальное расскажу при встрече». Что скрывалось под этим «остальное»? Однако поехать к другу Ли Яньшэну мешала неприступная застава в лице Ху Сяофэн. Наведя справки, он узнал, что билет на поезд до Уханя и обратно обойдется ему больше сотни юаней; за свадебный подарок, даже если его покупать вскладчину, придется выложить еще не меньше пятидесяти юаней; итого уже почти двести юаней; между тем месячная зарплата Ли Яньшэна составляла всего шестьдесят пять юаней, так что на разовую поездку в Ухань ему бы не хватило даже двух зарплат, в этом смысле Ху Сяофэн была абсолютно права; «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?» – сетовал про себя Ли Яньшэн.
Чтобы не усложнять себе жизнь, Ли Яньшэн написал Чэнь Чжанцзе письмо, в котором поздравил его с женитьбой, а также объяснил ситуацию: «Изначально собирался к дорогому другу на свадьбу, но, к сожалению, на прошлой неделе подвернул ногу и теперь на нее не наступить». В самом конце он приписал: «Впереди еще целая вечность, про остальное расскажешь позже». С помощью такой брехни он это дело и уладил.
2
У северных ворот Яньцзиня находилась харчевня под названием «Баранья похлебка Большеротого У». Когда Ли Яньшэн и Ху Сяофэн крутили роман, то больше месяца ели там баранью похлебку. Всего в Яньцзине насчитывалось около полсотни заведений, где готовили баранью похлебку, но считалось, что именно у Большеротого У дела шли хорошо. В его харчевне, помимо похлебки, также предлагались шашлычки из баранины, пирожки с бараниной, обваренная баранина, тушеная лапша с бараниной и т. д. Если другие харчевни принимали посетителей днем, а на ночь закрывались, то харчевня Большеротого У днем закрывалась, открывалась вечером и работала вплоть до самого рассвета. Поток посетителей не прекращался даже к пяти утра. Народ привлекало то, что похлебка здесь всегда была свежей, а мясо – нежным; а все потому, что баранов хозяин закалывал каждый день.
Большеротый У закалывал баранов днем, примерно часа в три после полудня. Коренастый, круглоголовый, с выдающимся пузом, без всяких признаков растительности на лице, он вытаскивал из загона барана, тот начинал блеять, оставшиеся в загоне собратья блеяли ему вослед. Большеротый У, прижимая его к длинному столу, увещевал:
– Кончай уже блеять, все равно это зря. Не зарежу я, так попадешь в другие руки и зарежет кто-нибудь другой… Я открывал харчевню, чтобы заработать, и ты мне кстати не даром достался, неужели думал, что будешь у меня до старости доживать?… Тут уж ни ты, ни я не виноват, кто тебя заставлял перерождаться в барана?… Вечером тебя оприходую, так что забудешь о суете и попадешь в рай… А то, что ты попал в мои руки, считай, тоже судьба.
Удар ножом и баран умолкал, его собратья в загоне тоже умолкали. Булькая, свежая кровь выплескивалась из бараньей шеи и с шумом лилась в подставленный под стол железный таз. Баранью кровь посетители тоже часто заказывали.
День-деньской, пачкая нож в крови, Большеротый У, помимо предсмертных бесед с баранами, в обычной жизни был неразговорчив и попусту болтать не любил. Пока Чэнь Чжанцзе крутил роман с Интао, то они тоже частенько приходили в харчевню Большеротого У полакомиться похлебкой. У Чэнь Чжанцзе во время таких свиданий рот не закрывался, он без перерыва развлекал Интао шутками. Выдаст одну шуточку, Интао знай себе заливается колокольчиком, выдаст другую – Интао заливается пуще прежнего. Большеротый У в таких случаях сперва упирался в них взглядом, после чего разворачивался и уходил на задний двор. Позже, когда роман завязался у Ли Яньшэна и Ху Сяофэн, они тоже приходили сюда полакомиться похлебкой, но и с Ли Яньшэном Большеротый У не шибко считался, полагая, что все актеры – пустые людишки; ему было невдомек, что все, кто зарабатывает своим языком, тоже отличаются друг от друга; в этом смысле поговорить любил как раз Чэнь Чжанцзе, а не Ли Яньшэн.
Яньцзиньского дворника, что подметал в центре города, звали Го Баочэнь. Несмотря на то, что Го Баочэнь всего лишь мел улицы, он был в друзьях у Большеротого У. Эти двое сблизились благодаря тому, что оба предпочитали держать язык за зубами и испытывали отвращение к болтовне. Разузнали что хотели и замечательно, к чему лишние разговоры? Сделали что-то и прекрасно, к чему об этом распространяться? Что такого смешного есть в этом мире, чтобы целыми днями хихикать да хохотать? Доведись любому клиенту заглянуть в харчевню Большеротого У, тот на них и внимания не обращал, знай, получал от них деньги и все; если же в харчевню приходил Го Баочэнь, Большеротый У непременно подсаживался к нему, чтобы выпить. Обычно на столе у них было четыре блюда: вареный земляной орех, холодная закуска из степной мяты, яичница с цветками софоры – в Яньцзине растет много софор – и баранина, разорванная на нити – баранина предназначалась Го Баочэню, Большеротый У баранину есть давно перестал. Гул за соседними столиками, где ели и выпивали другие клиенты, напоминал клокотание кипящего котла, между тем Большеротый У и Го Баочэнь могли уговорить две бутылки практически молча, они просто поднимали рюмки и, обменявшись взглядами, выпивали. Другие думали, что они заливают тоску, а им такое застолье приносило настоящее удовольствие. «Такое молчание будет поважнее иной беседы», – говаривал Ли Яньшэн, пока сидел в харчевне Большеротого У.
Как-то ночью Го Баочэнь снова заглянул к Большеротому У. В полном молчании они снова прикончили две бутылочки. На следующее утро родные Большеротого У обнаружили его в постели мертвым. В больнице выяснилось, что тот умер от инфаркта.
Вторая из старших сестер Большеротого У работала на яньцзиньской кондитерской фабрике в конфетном цеху, она резала конфетную массу, а Ху Сяофэн заворачивала готовые конфеты в фантики, и, хотя женщины работали в разных цехах, все равно они были сослуживицами. Поэтому, когда устраивались похороны Большеротого У, его сестра пригласила на них и Ху Сяофэн. В день похорон Ху Сяофэн предложила Ли Яньшэну сходить на поминки вместе с ней.
– А на поминки надо приносить деньги? – спросил Ли Яньшэн.
– Разумеется, надо, – ответила Ху Сяофэн.
Тут Ли Яньшэн вспомнил про недавнюю свадьбу Чэнь Чжанцзе и про то, как Ху Сяофэн не пустила его на эту свадьбу, и пробурчал:
– Как у твоей подруги что-то случилось, так мы идем, а как у моего друга – так значит нельзя.
Ху Сяофэн поняла, что Ли Яньшэн говорит о свадьбе Чэнь Чжанцзе в Ухане, и тут же завелась:
– Как можно сравнивать такие вещи? Твой друг женился в Ухане, а Большеротого У хоронят у нас в Яньцзине. К тому же, – добавила она, – разве сравнятся расходы на свадьбу и на похороны?
В те времена по местным нормам деньги на свадьбу собирались посерьезнее, по пятьдесят юаней, а на похороны – поскромнее, по двадцать юаней. Опасаясь, как бы Ху Сяофэн не распалилась пуще прежнего, Ли Яньшэн поспешил закрыть тему:
– Я просто так сказал, а ты все приняла всерьез… Может просто боишься, что если пойдешь на поминки одна, то двадцать юаней не окупятся?
Ху Сяофэн прыснула со смеху.
Поминки само собой проходили в харчевне Большеротого У. Семейство У пригласило немало гостей, накрыв около двадцати столов по десять человек за каждым. За столом, где сидели Ли Яньшэн с Ху Сяофэн, были как знакомые, так и незнакомые. Но после трех рюмок перезнакомились уже все. Закусывая, народ самозабвенно обсуждал внезапную кончину Большеротого У.
– В тот вечер он выпивал с Го Баочэнем, сидел как раз вон за тем столом.
– Удивительное дело, такой крепкий мужик и вдруг помер от инфаркта.
– Еще бы, столько выпить, они с этим дворником целый литр уговорили.
– Избыток веса тоже сделал свое дело, при росте метр шестьдесят весил больше ста килограммов.
Кто-то тихо сказал:
– Жизней много загубил, вот и поплатился.
Тут к их столу, держа наготове рюмку, подошел младший брат Большеротого У и обратился к присутствующим:
– Кончайте уже строить свои домыслы, я все слышал, что вы тут насочиняли… Ответственно заявляю, что мой брат умер не от инфаркта, возмездие тут тоже ни при чем.
– А из-за чего? – встрепенулся народ.
– Из-за шуток.
Большеротый У всегда сохранял серьезность, а вот его младший брат любил потрепаться. Все говорили, что младший брат высказывается еще и за старшего; при жизни Большеротый У частенько обзывал младшего брата «дурнем»; тот выполнял в харчевне всякого рода черную работу, еще издали завидев старшего брата, он старался тут же умолкнуть и взяться за дело; теперь, когда Большеротый У помер, он, с одной стороны, опечалился, а, с другой, даже немного обрадовался; опечалился из-за того, что потерял брата, а немного обрадовался из-за того, что теперь было некому одергивать его за болтовню.
– Из-за шуток? – опешили гости, – ты хочешь сказать…
– Яснее ясного, – перебил младший У, – мой брат наткнулся на Хуа Эрнян.
Сделав паузу, он продолжил:
– В тот вечер брат выпил с Го Баочэнем литр водки и как обычно уснул. Раньше они выпивали ровно столько же и ничего, а тут он вдруг взял и помер. Просто он и подумать не мог, что ночью к нему во сне заявится Хуа Эрнян, которая потребует с него шутку; но куда там, ведь мой брат упрямец еще тот. Естественно, Хуа Эрнян рассердилась и потребовала отнеси ее отведать чашечку острой похлебки, не успел брат и глазом моргнуть, как его раздавило горой.
Хуа Эрнян обреталась в Яньцзине уже больше трех тысяч лет. Ежегодно в Яньцзине происходило несколько случаев, когда Хуа Эрнян являлась людям во снах и придавливала их насмерть, поэтому здешний народ уже ничему не удивлялся; единственное, среди сотни скоропостижно умирающих каждый год, было сложно провести грань между теми, кто умер сам и теми, кого придавила Хуа Эрнян. Поэтому, гости тут же спросили младшего У:
– Откуда ты знаешь?
– Как ты определил, что это сделала Хуа Эрнян?
Тот всплеснул руками:
– У него ведь голова при жизни была круглая? А когда его в гроб укладывали, голова оказалась сплюснутой. Пузо у него было большое? А теперь стало плоским, словно лист бумаги. Ясное дело – горой придавило.
Сделав паузу, он продолжил:
– Я рассказал об этом Сыма Ню, он пришел провести экспертизу. Изучив труп, он тоже постановил, что это проделки Хуа Эрнян.
Сыма Ню проживал у южных ворот Яньцзиня и работал учителем химии в средней школе № 1, помимо химии, он увлекался рассказами о чудесах периода Вэй-Цзинь[12]12
Переломные периоды в истории Китая III–V вв., именно тогда, в страну стала проникать чужеземная культура
[Закрыть], а также эпохи Южных и Северных династий[13]13
III–VI вв.
[Закрыть]; поскольку Хуа Эрнян прибыла в Яньцзинь издалека и жила здесь уже больше трех тысяч лет, Сыма Ню задался целью в свободное от преподавания время написать «Жизнеописание Хуа Эрнян»; по его словам, он задумал эту книгу не только ради описаний ее деяний, но для того, чтобы изучить химическую реакцию, которая возникла между Хуа Эрнян и Яньцзинем вследствие одного анекдота; все, что содеяла Хуа Эрнян в Яньцзине, Сыма Ню собирал по крупицам уже более тридцати лет; можно сказать, что он был настоящим экспертом по Хуа Эрнян; поэтому его заключение о том, что Большеротого раздавила именно Хуа Эрнян, никакого сомнения не вызывало.
– К тому же, в ту ночь я слышал, как во дворе завыл ветер, – добавил брат Большеротого У после чего подытожил, – Всегда обзывал меня дурнем, а сам-то не лучше оказался, вечно ходил с каменным лицом, не понимал важности шуток.
С этими словами, он пригласил всех выпить и пошел к другому столу.
Гости все как один закивали:
– Ну раз уж Сыма Ню сказал, что это проделки Хуа Эрнян, тогда это точно необычная смерть.
Тут же народ завел разговор о том, как Хуа Эрнян выбирает себе жертву.
– Эрнян ведь заведомо знала, что Большеротый упрямец еще тот, вот она нарочно к нему и явилась.
– Справедливость в том и заключается, что на кого натолкнулась, тот и попался, небо обрушилось на его голову, иначе получится, что она специально выбирает жертв.
– Хуа Эрнян живет в Яньцзине уже больше трех тысяч лет, прилипла к нам точно пластырь из собачьей кожи[14]14
Средство китайской медицины
[Закрыть], не отодрать.
– Такая уж у Яньцзиня судьба, из поколения в поколение одно и то же, без нее уже никак.
– Как бы то ни было, то, что у нас есть Хуа Эрнян, дает свои плюсы, если бы не она, откуда бы у яньцзиньцев взялось такое чувство юмора?
– А если чувства юмора нет, придется угощать ее острой похлебкой.
– Надо было Большеротому взять и перед смертью ей предложить, мол, Эрнян, на кой тебе сдалась эта острая похлебка, лучше пожалуй ко мне на похлебку баранью.
Гости засмеялись, Ху Сяофэн и Ли Яньшэн засмеялись тоже.
Потом кто-то сказал:
– А все-таки брат Большеротого прав, нельзя быть таким неосмотрительным, если ты – яньцзинец, как можно ложиться спать, не заготовив хоть одну шутку?
– А кто его заставлял ненавидеть шутки? Вот и поплатился.
Гости засмеялись, Ху Сяофэн и Ли Яньшэн засмеялись тоже.
– Впредь нам всем следует быть осмотрительнее, – доносилось в ответ.
В разгар застолья Ли Яньшэн поднялся из-за стола и направился на задний двор справить нужду. Рядом с туалетом находился загон, где жили бараны Большеротого У. Опустив головы, животные жевали траву, словно ничего и не произошло. Увидав этих баранов, Ли Яньшэн, вздохнул: сколько жизней сгубил Большеротый У и не думал, что сам попадется в руки Хуа Эрнян; всегда такой серьезный он и предположить не мог, что помрет из-за шутки. К самому Ли Яньшэну Хуа Эрнян во сне еще не приходила. Как и Большеротый У, Ли Яньшэн не любил разговаривать, так что если бы Хуа Эрнян заявилась к нему, его бы ждала развязка не лучше, чем у Большеротого У; на всякий случай не помешало бы срочно выучить несколько анекдотов; тут ему стало противно от того, что такому серьезному человеку как он, вдруг придется грузить себя подобной чепухой; при таком раскладе он загонит себя в гроб еще прежде, чем это сделает Хуа Эрнян, что уже само по себе станет анекдотом; в Яньцзине, продолжал рассуждать он, проживает больше полумиллиона человек, а Хуа Эрнян – одна, да и выходит она лишь на минутку-другую, вряд ли она до него доберется. Тут и осторожность не поможет, и паника не спасет, а если целыми днями находиться в подвешенном состоянии, то скорее помрешь от страха, чем от визита Хуа Эрнян, что тоже станет анекдотом. Лучше уж уподобиться этим баранам: когда Большеротый У забивал одного, остальные, поблеяв пару раз, продолжали спокойно жевать траву. Иначе говоря, пока тебя не схватили, лучше всего было и дальше спокойно заниматься своими делами; бояться было без толку. В этом состояла вся суть Яньцзиня. Тут же Ли Яньшэн задался вопросом, продолжит ли брат Большеротого У держать эту харчевню. Если даже харчевня сохранится, вкус бараньей похлебки из-за смены хозяина-молчуна на хозяина-балабола наверняка изменится. А вот если харчевня и вовсе закроется, тогда ему придется столоваться не иначе как в ресторанчике «Маршал Тяньпэн».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?