Текст книги "Без тебя никак"

Глава 12

Марат

Жарко. По лицу струится пот, почти ослепляя. Но это ничего по сравнению с тяжестью во всем теле после долгого и утомительного боя. Настолько, что ноги на очередном подъеме подкашиваются. Но главное, впереди уже виден госпиталь. А значит, шанс, что не сдохну.

– Марат, брат, ты в порядке? – Наиль подлетает ко мне, пока встать пытаюсь. Сам бы спасался, но нет, ко мне лезет. Помогает встать, но я все равно отталкиваю. Не люблю я этого. Не время.

– Давай, шагай, малой, иначе сам без башки останешься, – киваю на населенный пункт, до которого не меньше километра. Туда несем раненых, туда же ведем мирных, что выжили в мясорубке.

Все-таки каждый раз возвращаясь в места, где боевые действия идут регулярно, вспоминаешь, какое дерьмо этот мир.

И что все, что остается порой – выживать.

Мне дали бригаду молодых бойцов, а они все только со скамьи школьной. Вот и Наиль тоже.

Я так хотел покончить с этим, так хотел нормальным стать.

Не просыпаться от каждого шороха, не реагировать агрессией, если ко мне со спины подходили, мать с сестрой уже хотел из деревни нашей вывезти.

Я просто жить хотел. Но черт дернул меня на просьбу Даниленко отозваться. Зачем? Я только потом понял, когда анализировал по пути сюда.

Посмотреть на дочь его хотел. Понять, справился ли с лютой ненавистью, которую она во мне пробуждала. Справился, самому тошно. И чем закончилось? Тем, что она меня сюда отправила.

Теперь вот здесь от пуль спасаюсь, парней молодых теряю.

Иногда хочется самому в могилу лечь, чтобы забыть все, что видел, но судьба словно снова и снова дает мне шанс. А я снова его проебываю.

Наверное, потому что привык убивать и выживать. Потому что для меня это легкие деньги.

Если выжил, зарабатывать легко. Тебе и звание героя дают. И деньги насыпают нормально. Даже квартиру и землю.

Парни молодые все здесь за этим. Думают, легкие деньги, только вот не знают, как легко при этом здесь сдохнуть. Одно неверное движение, и ты просто говно в цинковой обертке. Это если твой труп вывезут.

Мы наконец в населенном пункте, можно на время расслабиться, потому что здесь военный госпиталь. Два этажа. Лучшие военные хирурги. Приятные медсестры. Приятные, потому что в безопасности. Госпиталь в этой части страны по общему негласному соглашению никто не трогает.

Я терплю боль в ноге и помогаю донести раненого в живот паренька, которого пристрелили уже на выходе из зоны боевых действий.

Потом тащу другого, кому взрывом руки оторвало.

Жесть. Крики. Кровь.

Мое привычное местопребывание. Иногда даже во время тишины эти звуки меня преследуют.

Может это и есть моя жизнь? Может зря я хочу туда, где небо мирное. Зря хочу тишины. Зря хочу семью. Кому как не мне знать, как легко этого лишиться.

Одна пуля.

Один взрыв.

Одна взбалмошная девочка за рулем.

Я даже с психологом говорил. А еще с мудрецами из своей деревни. Нужно уметь прощать, но как же это тяжело дается, когда она вот такая. Когда она даже не чувствует своей вины.

– Рад вас живым видеть, Балаев. Что с ногой? – осматривает меня Мурад Фархатов. Главный врач он, конечно, но всегда на передовой. Дай ему волю, помчался бы спасать парней в самое пекло. Я держу ребёнка, возле которого беспрестанно рыдает его мать. Фархатов кивает на койку, и я опускаю пацана лет четырнадцати. На теле многочисленные гематомы. Сразу вспоминается, как мы с парнями с холмов скатывались в таком же возрасте. И тогда тоже были синяки. Только вот причины разные.

– Царапина. Мальчиком займитесь.

– Туда сядь. Сейчас кого-нибудь пришлю, посмотрят.

– Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.

Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.

Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.

Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.

Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.

– Вика! – зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. – Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.

– Для обработки? – слышится звонкий голос без единой нотки акцента.

– Перорально.

Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.

Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.

Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.

Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.

Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.

Но как же я ошибался.

Она что здесь, твою мать, делает?

В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?

И я даже не знаю, что меня бесит больше – ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?

– Сладкая, я ведь женюсь на тебе, – предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.

Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.

Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.

Это всегда помогало успокоиться.

Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться… Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.

Руки сами собой в кулаки сжимаются.

Особенно, когда шаги рядом затихают. Я вижу плетённые лодочки, тормознувшие недалеко от меня. Они стоят больше, чем одежда всех вместе взятых. Эти мысли утихомирили член, и ненависть на первый план вышла. Огнем в груди разгорелась. Во рту пересохло.

Узнала? Не удивлена… Знала, что увидит меня здесь?

Я трясу головой, потому что там картинка, как я ее пизжу, все ярче.

И надеюсь, она все сделает молча, потому что иначе безумная фантазия разобьёт ей тупую, пусть и красивую башку.

Она вздыхает так шумно, что я чувствую ее сладкое дыхание. Губы жжет, словно кто-то по ним крапивой прошёлся. А на деле я просто помню ее поцелуй. Бешеный. Дикий. Совсем, блять, не девственный.

Она буквально растолкала в стороны мои губы, чтобы коснуться языка.

А я, идиот, оттолкнуть не смог. И забыть не смог, хотя прошло уже полтора месяца.

Она быстро подходит вплотную, наклоняется и молча ногу мою берет. Только вот тяжело ей, а задачу я не облегчаю. Спустя пару минут безуспешной борьбы, на колени опускается, взгляд не поднимает. Ногу обрабатывает быстро, профессионально. А я вместо того, чтобы спасибо сказать, глушу в себе желание стояк свой железный достать и между губ, которые она то и дело облизывает, толкнуть.

Такой покорной выглядит, очуметь. Легко забыть, кто она на самом деле. Потому что ее внешность с ее блядской натурой никак не вяжется.

Вика убирает свои пальцы от моей перевязанной ноги, ставит литровую бутылку спирта и стакан на пол рядом со мной. Все, уходи, уходи…

Лишь на миг взгляд голубых глаз поднимает. И как обухом по голове. Похоть трансформируется во что-то больное, животное. Она отшатнуться не успевает, а я ее за косу хватаю. Дергаю так сильно, что она вскрикивает.

– Не подходи ко мне, сука. Никогда ко мне не подходи, если сдохнуть не хочешь?

– Балаев, ты что творишь?! – бежит Фархатов.

Вика только открывает рот, чтобы сказать, может быть, как-то объяснить, но сейчас, помимо боли жгучей, похоти больной, я чувствую желание ее придушить. И желательно, чтобы в этот момент она задыхалась от моего члена во рту. Она же хотела трахнуться? А как ей идея сдохнуть, мне отсасывая?

– Марат, послушай.

– Съебись, пока цела, – отпускаю до того, как главврач прибегает.

– Балаев, ты что делаешь?

Вика как ни в чем не бывало продолжает бегать, носиться между больными. Первые мгновения от взгляда моего дергается. Но потом словно забывает. Потому что работы у нее сегодня и так предостаточно. А я наблюдаю, взгляда не отвожу от капель пота, что по виску стекают, от влажных пятен на белом халате, особенно в области тонкой спины. Выпиваю спирт залпом, чувствуя, как жидкость огнем грудь жжет. Правда сегодня это не расслабляет. Скорее решимости придает. Выяснить, какого хуя она тут забыла. Дать понять, что людская судьба – не игрушка. А если и надо – наказать.

– Как здесь генеральская дочка оказалась?

– Да хоть президентская. Главное руками работать умеет. А ты свои при себе держи, иначе на улицу отправлю, – сбивает он мою руку и снова бежит командовать своим медицинским батальоном.

А я закрываю глаза и мысленно погружаюсь в тот момент, когда под струями душа Вика умело работала руками. В тот момент, когда лишь железная воля позволила мне не воспользоваться телом, которое она преподнесла в подарочной упаковке.

Вопрос лишь в том, хватит ли сил сейчас…

Глава 13

Я не знаю, сколько я так просидел, все смотря за метаниями Вики по большой полевой палате.

Она не оборачивалась, словно забыла о моем существовании.

Я бы хотел забыть о ней так же легко.

Ну подумаешь, выебистая мажорка разбила машину, на которой мы ехали из салона, где только что ее купили.

Подумаешь, всю жизнь перевернула.

Подумаешь, убила отца.

Так легко ее забыть не получится. А я пытался. Бог видит, пытался.

И зря решил, что у меня получилось.

Стоило увидеть ее раз, повзрослевшую, с ногами от ушей. При этом ничем, кроме глаз огромных не напоминающую угловатого подростка, которым она предстала в пятнадцать лет.

Ничего нет убойнее коктейля из ненависти и похоти. Именно они смешались между собой, когда я понял, что у меня на эту суку стоит, как у подростка. А она, блять, не помнит меня. Она, блять, даже не думает раскаиваться.

Я просто случайный мужик, один из немногих, на которого не действуют ее чары.

И я делал все, чтобы ей это доказать.

Я давил в себе похоть и словно молитву проговаривал внутри, что она сделала.

Как сломала мне жизнь, как сломала планы моей семьи.

Лишь помощь ее отца держала нас на плаву, лишь его помощь в устройстве меня в это подразделение.

И теперь я снова здесь, и снова из-за нее!

Она сказала, что я ее изнасиловал, и это после того, как я делал все… Все, чтобы держать свои руки подальше от нее. Все, чтобы не тронуть тело, словно созданное для греха.

Я даже сейчас легко могу представить высокую двоечку с торчащими розовыми сосками, на которые не действуют сила тяготения. Эта, блять, сила действует только на мой член, который так хочет эти сиськи трахнуть. Абсолютно плоский живот с маленьким аккуратным пупком. Стройные ноги, между которыми на вид гладко, а как на ощупь, просто думать себе запрещаю.

Запрещаю думать о том, что она может быть девственницей, и что именно я мог быть у нее первым. Изнасиловать, как ей самой, очевидно, очень хотелось.

И что, приговор привели в исполнение, а преступление так и не совершено. Разве так должно быть?

Разве это справедливо.

Новый глоток обжигающей спиртухи и во рту пересыхает. И, кажется, только справедливость способна утолить жажду.

Хочется затормозить этот светлый волчок, что крутится здесь, запах свой свежий распространяет. Хочется встряхнуть и на колени посадить. Чтобы смотрела, как я член достаю. Грязный после трех дней без душа, который в ее такой же грязный рот войдет. В самую глотку. Зараза она…

Как она может пахнуть так, когда все вокруг грязные и потные, когда она сама подходила мыть руки всего пару раз.

Хочется встряхнуть ее, хочется убить ее, но чем больше смотрю, тем больше хочется ее трахнуть. Нагнуть, задрать халат, который на ней кажется эротическим бельем, сквозь которое просвечивает даже треугольник между ног.

Какое на ней белье?

Оно все мокрое, и мне ещё никогда не хотелось так сильно что-то порвать.

– Командир, брат, – рядом Наиль присаживается. – Как думаешь, у меня есть шанс?

«Не стать дебилом?», – думаю я, а вслух произношу: – Выжить? Нет, если на каждую телку пялиться будешь…

– Так не один, тут, кажется, все смотрят, даже вы, капитан.

Я начинаю обращать внимание на других, на парней, что ходить могут, даже на тех, кто еле дышит. Вика для них, как воздуха глоток! А для меня как яд. Они баб красивых не видели несколько недель, а некоторые никогда. Вика, конечно, не дура. На ней юбка ниже колена, шапка медицинская, скрывающая волосы. Только молодость не скроешь. Интересно, нашла она уже себе ебаря? Или меняет каждый день?

Спирт разжижает мозг, но придает решимости сделать то, за что меня сюда отправили.

А Вика пусть наконец поймет, что играть с чужими жизнями не стоит. Особенно на территории, на которой она, по факту, никто.

Дожидаюсь, когда стемнеет, чувствую, как клонит в сон, но моментально резко настраиваюсь на голос Вики, так, что, просыпаясь, различаю слова дока.

– Иди поспи, завтра тяжёлый день.

Да, завтра она едет домой, а сегодня у нее будет тяжёлая ночь отработки за свои поступки.

Тем более, когда она сама бросает взгляд в мою сторону. Но ее почти насильно выталкивают из лазарета и приставляют охрану, взрослую женщину – врача и молодого солдата из тех, кого только приняли на службу.

Очевидно были покушения на ее «нетронутую» честь.

Я за ними, почти бесшумно, по коридорам сквозь мир стонущих и кричащих от боли пациентов. Но спирт и желание глушат шум, оставляя только свет маяка в виде светлой косы до лопаток.

В своей больной фантазии я уже не раз ее на кулак наматывал.

Я иду за ней, опираясь на стены коридоров, еле поднимаюсь на второй этаж, где Вика скрылась за одной дверью, а взрослая врачиха за другой. Солдат встал на стрёме, чуть опираясь на стену. Я к нему.

– Звание, солдат.

– Рядовой, товарищ капитан.

– Вон пошел.

– Не положено. Здесь я подчиняюсь только приказам Фархатова. Спуститесь, пожалуйста, вниз, капитан.

– Хочешь… здесь навсегда остаться – я устрою. Пошел вон, я сказал, – толкаю его в сторону. Тот падает, но тут же мне упирается ствол в спину.

– У меня есть приказ защищать Викторию ценою жизни…

– Сука, и ты туда же…

– Закир, – мы поднимаем головы и видим прекрасное видение. Халат остался, а шапку она сняла. Адреналин по крови хлещет. Сейчас мечусь между желанием убить и на колени падать. Пиздец. – Закир, это мой муж. Ты пропусти его, пожалуйста.

Муж? Скорее в Афганистане снег выпадет, прежде чем я на тебе женюсь, но взять брачную ночь обязан.

– Но данных не было.

– Ты мне поверь, пожалуйста, и не заходи, что бы ни случилось.

– Вы уверены…

Сука, как злит этот малахольный.

– Тебе, блять, мало слова, рядовой?

Она отходит, а я почти внутрь заваливаюсь, слышу щелчок замка и сквозь алкогольную пелену рассматриваю маленькую комнату, почти келью монастырскую.

– Марат, давай поговорим. Я приехала…

Она не договаривает, просто не успевает. Я поворачиваюсь и за шею ее хватаю, сдавливаю почти до хруста.

– Я знаю, зачем ты приехала, тварь. И я дам тебе это, – дёргаю суку на себя и до боли губы нежные сминаю. Голова кружится, сердце бешено стучит, а член в ширинку башкой бьётся. И сегодня я дам себе то, о чем мечтал так долго. То, за что потом обязательно буду корить себя.

Но это потом, а сейчас…

Нужно остановиться.

Нужно вспомнить, что я точно не насильник и никогда от насилия не возбуждался.

Только Вика всем своим существом вызывает во мне ненормальные реакции, ненормальное сочетание самых диких желаний. И сейчас именно она должна все прекратить.

Закричать, запротестовать, оттолкнуть меня как можно сильнее. Чтобы этот угар, огонь, обжигающий легкие, погас. Прекратился пожар, что печет грудь, как от пули.

Чтобы я наконец смог вздохнуть полной грудью. Чтобы я смог дышать, чего мне так хотелось последние несколько часов.

Но эта дрянь не облегчает мне задачу.

Более того, впускает в свой влажный рот, стонет в него, как похотливая сука. Пальцами мои отросшие волосы оттягивает.

Ее запах буквально заполняет каждую клетку, каждый нерв натягивает до предела.

– Скажи «нет», скажи, чтобы ушел! – ору в ее расслабленное лицо, а она глаза прикрывает, губы облизывает и головой качает.

– Не уходи, – шепчет она так тихо, так невинно и порочно одновременно, что мой мозг просто всмятку.

Я сдаюсь на милость этой суке.

Делаю так, как она хочет.

Потому что я давал ей шанс меня остановить, а она только сильнее своим блядским идеальным телом прижалась. Сосками твердыми давит на грудь мою. Обвила меня руками и ногами, выводя эмоции на какой-то запредельный уровень.

Я надеюсь, она не ждет романтики, потому что в этом состоянии все, на что я способен, это прижать ее к стене и содрать халат, который кажется мне коротким.

Дыхание перехватывает, когда вижу обнаженную грудь перед глазами, когда касаюсь ее ложбинки и втягиваю аромат пота и лимона. Смесь убойная, словно долбанное колдовское зелье, против которого устоять невозможно. И глаза у нее зеленые, ведьмовские.

– Ты ведьма… – тороплюсь стянуть вниз панталоны, которые здесь носят все женщины. Наконец коснуться влажного белья. Секунда, прикусываю сосок и рву трусы к чертям, чтобы наконец дать выход эмоциям, что грудную клетку сковали. Хочу услышать, как ей страшно, а она только вздыхает шумно.

Вика цепляется за меня, словно упасть боится, часто дышит и не двигается. Позволяет. Вынуждает сделать именно то, что я планировал.

– Останови меня, – почти мольба срывается с губ, и я в глазах ее зеленых тону в полумраке комнаты. А она головой отчаянно качает, руками голову сжимает и целует меня, словно обезумевшая… Каждую частичку лица.

– Серьезно считаешь, что, дождавшись тебя в этом аду, я буду сопротивляться?

Дождавшись. Она меня ждала.

Я больше не соображаю, дергаю пряжку ремня, смотря в эти зеленые луга, и, кажется, отрубаюсь от реальности. Тычусь головкой в мокрые лепестки, раздвигаю их, пытаюсь толкнуться, но словно ключ подобрать не могу. Какого хрен там так узко.

Вика отвлекает меня, целует губы, языком по ним проводит, умоляет продолжать, не тормозить, торопит, злит этим. Так что раздвигаю ее ноги сильнее и тараном пробиваю узкие границы, достигая самого конца.

И словно пробку вышибает. Наружу рвется свободы выдох, словно долго-долго горло стягивали, а сейчас освободили. Словно в дикую жару наконец дождь пошел. Словно я выбрался из тесного помещения и развел руки в сторону на встречу свежему воздуху. Как мне хорошо, пиздец просто. Как тесно и хорошо. И даже вскрик Вики сейчас слышится как фон, потому что я в полном вакууме из наслаждения.

Но что-то не так. Где-то на задворках сознания в этом ментальном раю начинается пожар.

Я словно трезвею, пусть и через раз. Но понимаю, что произошло, в секунду. Потому что Вика не застонала голодной озабоченной сукой, она сжалась вся и вскрикнула, когда я толкнулся снова.

Я глаза открываю и замечаю гримасу муки на ее лице.

Целка. Охуеть, конечно. Ждала, значит? Или новую головную боль мне принесла?

Или хотела сделать своим вечным должником, чтобы потом требовать и напоминать, что именно я лишил ее невинности.

Сука. Всю малину затоптала.

– Я все равно на тебе никогда не женюсь, – уточняю прежде, чем отстраниться, но Вика ногтями мне в шею впивается. Делает член еще тверже. А ее теснее.

– Не надо жениться. Просто не уходи, только не останавливайся, пожалуйста. Пожалуйста, Марат, – и снова эти мягкие губы в меня вжимаются, и снова опьянение как мешком тяжелым по башке. Блять, ну что за ведьма.

Целую в ответ, стекаю языком к груди, сосок зажимаю. Пальцами сдавливаю упругий зад сильнее и толкаться начинаю.

Снова. Снова.

По телу огненная лава хлещет.

Яйца болят до ломоты. Терпеть сил нет. А оргазм так близко, что вряд ли Вика сможет что-то ощутить помимо боли.

Внутри ее влажно, горячо и туго. И продержаться я способен не больше минуты. Толчок, еще толчок и взрыв неизбежен.

Вытаскиваю резко и вижу, как покрытый тонкой красной пленкой член стреляет Вике на впалый живот.

Она стекает по стенке вниз, роняя голову в ладони и смеяться начинает. Больная, реально. Но и я больной, потому что, кончив с ней, хочу еще. А это ненормально.

С Викой вообще все ненормально.

– Роль дилдо я выполнил? Теперь ты оставишь меня в покое? – грубо, но мне нужно напомнить себе, кто она такая. Кто я такой. И что любовь, верность, доверие это не про нас. – Или в следующий раз тебя ждать в самом центре боевых действий с автоматом наперевес? Это как же тебя папочка любит, что пустил сюда?

Хочу уйти. Скорее, чтобы ее магия снова меня не поглотила. Пытаюсь в ширинку член твёрдый запихать. Больно адски.

– Он не знает, – слышится за спиной, и я застываю. Что она творит? Нехотя поворачиваюсь, смотрю на это поверженное чудо. Она смотрит так, словно ждет, что начну в любви признаваться. Наверное, она хотела от меня фейерверков и волшебства первого раза, а я ей показал, как оно бывает, когда мужик пьян и трахался последний раз черт знает, когда. А может она ждет, что раз целку свою подарила, я как кокер спаниель начну хвостом вилять?

– Ты чего от меня хочешь, а? Ты нахуй сюда приехала? Что хотела доказать? Чего добиться? Когда ты оставишь меня в покое?! – снова руку на дверь, а Вика не сдается. К спине прижимается.

– Ничего не хочу. Но ты грязный, ты уставший, а там шум внизу. И у тебя лицо зеленое, сейчас тошнить будет. Отдохни и пойдешь. Я даже мешать не буду. Пожалуйста, Марат. Пожалуйста.

И словно по заказу меня тошнит. Точно ведьма. Она дверь мне показывает в туалет, и я туда бегу. На этот раз целоваться с унитазом. И рад, на самом деле. Соображать буду лучше и больше на чары одной зеленоглазой ведьмы не поддамся.