Текст книги "Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века"

«Мы оба сорвались с цепи. Нет – съехали с катушек!»

– Ты совершенно сумасшедший! Мамочки! А-а-а! – На резком повороте взвизгнули тормоза. Хохоча, Ава навалилась на его плечо. – Мы задавим этих гусынь с фруктами!

Он поддал газу, распугав шарахнувшихся в стороны лоточников у набережной. Посыпались апельсины из опрокинутых корзин, краснолицые тетки с визгом бросились врассыпную.

– Сумасшедшая ты! Зачем я тебе? Я женат. У меня плохая репутация. На моей карьере поставили крест! – кричал он, вписываясь в крутые повороты на серпантине идущего вдоль побережья шоссе. – Я никому не нужен!

– Врешь! Все врешь! «Ты парень из Нью-Йорка…» – завопила она припев его шлягера.

– «Лихой ковбой из бара „Какаду!“ – присоединил он фразу из другой песни. – А это? „Танцуй и пой…“ Помнишь?

– «Танцуй, и сердце разорвется… Пусть я умру, но только не сейчас…»

– «А пуля дура настигнет нас…» – Отдав руль Аве, Фрэнк приподнялся на ходу. Необъятные холщовые белые брюки на широченных коричневых подтяжках, револьвер в руке – он был похож на лихого бандюгу.

– Ты мой Клайд, а я твоя Бони! Пали в копов! – хохотала Ава, вспоминая знаменитую историю влюбленных грабителей.

– «Мое сердце разбито! Слезы льются рекой… Я зарежу любого, лишь шепни мне: ты мой…» – Он разрядил револьвер в проносящиеся мимо агавы – сочные и наглые.

Они вопили как ненормальные, мешая обрывки песен, срывая поцелуи с огненных от виски губ. Ава умудрялась прильнуть к горлышку и, отхлебнув глоток, поделиться им с Фрэнком – изо рта в рот. Благо, напиток был смешан с содовой.

– Дай мне стрельнуть! – Зажмурившись, Ава пальнула в воздух. Грохнуло, со звоном посыпалось стекло. – Жуть, кажется, я попала в витрину.

– Хуже… – Фрэнк резко затормозил у тротуара. Лежавший на асфальте человек корчился и визжал, что его убили. Он оказался изрядно пьян и испуган. Витрину же пошивочного ателье разбил камень, отлетевший рикошетом из-под колеса.

– Ничего с этим бугаем не будет. Дай ему денег, и пусть заткнется. – Ава подтянула голенища сапожек. – Ты, конечно, настоящий раздолбай. Но главное – с тобой весело!..

Подробности их прогулки немедленно облетели все газеты. Были даже фото, а комментарии сражали наповал. «Безумная парочка Синатра и Гарднер устроила ковбойские игры в окрестностях Палм-Спрингса. Они носились в кабриолете певца, распевая песни и паля из револьвера!» «Синатра разбил витрину, ранил прохожего и оказался за решеткой». «Синатру, заплатившего штраф, выпустили. Травма пострадавшего оказалась незначительной». «Развратница Гарднер демонстративно шокирует общественную мораль, разрушая семью Синатры!»

Они валялись на ковре в гостиной холостяцкого дома Фрэнка, перебирая газеты, и хохотали. Рядом на подносе стояли блюда, доставленные из итальянского ресторана: лазанья, сыр, фаршированные помидоры, шампанское в ведерке со льдом, виски. Несколько бутылок с вином выстроились на шкафу. Они жевали, целовались, запивали еду и поцелуи вином и набрасывались друг на друга, как оголодавшие после долгой разлуки любовники. Подпевали во всю мощь Элле Фицджеральд, испускавшей немыслимые рулады с любимой пластинки Фрэнка, снова пили и целовались как одержимые. Называлась такая трапеза, совмещенная с любовными утехами, «пикничком».

– Идиоты! – Ава облизала алые от кетчупа пальцы и отшвырнула газету. – Здесь никто не умеет веселиться по-настоящему. Только делают вид. Здесь все боятся показаться смешными или недостаточно аристократичными. А знаешь, что я отвечала, когда умник Арти Шоу спрашивал меня о каких-то там методах Джойса? – Крепкие зубы Авы впились в ломоть сыра с темным итальянским хлебом, присыпанным зернами укропа и кориандра. – Ха! Я просто посылала его в задницу!

– Не могу вообразить… Нет, каким надо быть мудаком, чтобы позволить себе роскошь упустить тебя! – Фрэнк поставил на живот горшочек с лазаньей. – Почти остыла. Лучше бы заказали пиццу.

– Именно! Полные мудаки. Говард Хьюз вообще сумасшедший. Гениальный сумасшедший. Он даже боялся мыться. Не то что ты – по четыре раза в душ бегаешь. И торчишь там по часу.

– Это все Долли! Я был жуткий грязнуля, а матушка упорно следила за гигиеной. Медработник! – Пытаясь дотянуться ложкой до рта, он опрокинул еду на грудь. – Теперь уж точно – в душ!

– Погоди, я ухвачу аппетитный кусочек… – Ава с упоением лакомилась лазаньей с груди Фрэнка. Оба вымазались в жирном помидорном соусе и, не разжимая объятий, побрели в душ.

Освеженные и утомленные любовью под струями, они снова слушали Эллу Фицджеральд. Ава подпевала: «В мыслях о тебе я забываю, что надо дышать…» Фрэнк подтягивал: «Я забываю, как стучит мое сердце… Только ты!..» Они горланили во всю мощь. И как чудесно, как мощно, гибко и одухотворенно звучал голос Фрэнка! Не стесняясь садовника, обрезавшего кусты у бассейна, Ава вышла на террасу, раскинула руки, словно желая обнять весь мир: буйную зелень парка, песчаные дюны, синюю гладь океана и раскричавшихся над ней чаек. Нагая? Разве статую богини можно обвинить в бесстыдстве?

А их обвиняли наперебой. Еще бы – так попирать условности на глазах у всего Голливуда персоны их масштаба еще не осмеливались. А эта чертовка – распутница, разрушительница семьи даже не стеснялась появляться с многодетным отцом в людных местах: в ресторанах, на концертах. Причем вела себя так, словно являлась единственной и законной женой Фрэнка.

За парой всегда следовала стая журналистов, охотящихся за очередной сенсацией: вот Аву освистали в концертном зале, вот Фрэнк съездил по физиономии особо шустрому репортеру. Скандал! Грандиозный скандал!

– Фрэнки, пора нам пожениться и заткнуть им глотки! – Ава едва не плакала над злющей статьей. – Так больше невозможно. Они набросились, как стая гиен! – Слезы закапали на бумагу.

– Да, радость моя, да… – Он сник. – Мне только страшно жалко Нэнси и ребят. Знаешь, она славная женщина, верный друг.

– Так пусть посторонится. Это все равно лишь иллюзия брака. Ты же не спишь с ней. Пусть дает развод, если в самом деле желает тебе добра. Хочешь, я сама поговорю с ней?

– О нет, милая… Здесь много нюансов. Мы итальянские католики, развод – сложная процедура.

– Не сложнее жизни. И скажи мне спасибо, что я не выскочила замуж за какого-нибудь иранского шейха или очередного здешнего идиота. А ведь Хьюз и этот болван Дафф чуть не каждый день тянули меня под венец. На этот раз я сама тяну тебя. – Повиснув на шее Фрэнка, Ава соскользнула вместе с ним на пол, застеленный поверх ковра шкурой ламы. В жару здесь гулял сквознячок, остужая разгоряченные любовью тела. А звериный мех напоминал о дикости нравов и первозданных страстях.

«Любовь умеет стариться. Любовь умеет становиться раной»

– Пожалуйста, родная, не плачь! – Фрэнк положил руку на плечо Нэнси и содрогнулся от того, что, возможно, делает это в последний раз.

– Не называй меня так! Ты хочешь разрушить семью. Тебе плевать на детей. На то, что мы и в самом деле стали родными… Ты все хочешь погубить ради этой… Ради шлюхи, шлюхи! Почитай, что про нее пишут! Не пропускает ни одного смазливого парня. А уж к тореро имеет особую страсть. Потаскуха!

– Перестань, ты говоришь глупости! И не надо так кричать, мы разбудим детей.

– Ну и пусть! Я сейчас приведу их сюда и скажу, что отец бросает их. Что они станут сиротами…

– Нэнси, умоляю тебя… – Он ужасно страдал. И мысль, что происходит нечто нелепое, что он затевает несказанную глупость, брезжила в глубине сознания. Нет, это было не сожаление, скорее жалость и стыд. А еще… Черт побери, он же любит их – жену и детей! Ну почему нельзя иметь двоих жен? Почему надо разрушить данную Нэнси перед Богом клятву?

Закрыв лицо руками, он рухнул в кресло:

– Вы ни в чем не будете нуждаться. Я позабочусь о вас. Я… Поверь, мне очень жаль…

– Я не отпускаю тебя, так и знай. Никакого развода! – твердо сказала Нэнси. – Не ради себя – ты больше не будешь мне мужем. Ради детей. И ради тебя самого – эта чертовка погубит тебя. Я же вижу! Я вижу ее насквозь, Фрэнк! Хочешь, я поговорю с ней? Если тебе так уж надо – живите вместе. Но развода ты не получишь!

«Час пробил – и судьбы свершился приговор»

Они были во многом похожи – открытые, веселые, бурлящие энергией. Дебоширы, сквернословы, легко вспыхивающие, легко переходящие от бурного скандала к не менее бурным объятиям. Яркие, заметные, знаменитые, пренебрегающие условностями. Какой подарок для желтой прессы!

Словно подбрасывая поленья в пожар скандала, любовники отправились отдыхать в Мексику. Об этом трезвонили все газеты. Можно было не сомневаться, что уже в аэропорту возвращавшуюся из путешествия парочку поджидали репортеры.

В самолете, летевшем в Лос-Анджелес, они старались не привлекать внимания. На Аве были черные очки и шелковый шарф, скрывающий волосы, Фрэнк натянул каскетку и скромную куртку коммивояжера. Уткнувшись в журналы, они переговаривались сквозь зубы.

– А я рад, что мы возвращаемся. К чертям эту Мексику. – Фрэнк не мог забыть, как неистовствовала Ава на корриде. Совершенная девчонка, способная целиком отдаться зрелищу. Вскакивала на сиденье, размахивала в воздухе пиджаком Фрэнка и чуть не бросила его на арену, под ноги победившему тореро.

– Мне кажется, в другой жизни я была тореро… Это сильнее, чем сниматься в кино. И даже круче, чем трахаться. – Она задумалась. – Нет, с тобой лучше, чем с быком. Я имею в виду – чем сражаться с быком. И… потом, когда ты поешь… коррида не идет ни в какое сравнение.

– Слава богу! У меня есть шанс задержаться при твоей персоне. Нужно только все время петь и заниматься любовью. Лучше одновременно.

– И еще – молотить журналюг! Думаешь, они не пронюхали, что мы возвращаемся раньше?

– Откуда им знать? Мы ж это решили в последний момент, из отеля смотались втихаря… – Фрэнк поднял воротник куртки и поглубже натянул каскетку. – Разве это Мистер Голос? Это какой-то прощелыга, подцепивший мексиканочку.

В аэропорту Лос-Анджелеса одиозную пару уже поджидали газетчики. Вспышки блицев ослепили, камеры лезли прямо в лицо, вопросы звучали оскорбительно.

– Сними очки, красотка! Интересно, ты способна краснеть? – крикнул самый наглый и даже протянул руку к Аве, видимо, намереваясь исполнить свое пожелание.

Ударом в челюсть Фрэнк свалил газетчика.

– В следующий раз я убью тебя, сукин сын! – пригрозил он, усмиряя охватившую его гневную дрожь. Молотить и молотить подлеца, как он всегда поступал с такими. Кулаки чешутся. Увы, надо сохранять благоразумие. Обняв Аву, Фрэнк быстро пошел к машине.

Происшествие конечно же было всесторонне освещено газетами уже на следующее утро. А днем виновников скандала вызвал к себе на ковер Луис Майер.

– Я могу сегодня же выгнать вас обоих за нарушение контракта! Вы затеваете скандалы, унижающие достоинство работников студии! – Лев бушевал.

Но Фрэнка напугать было непросто. Он небрежно закурил, медленно сквозь дым ответил:

– Мистер Майер, я, конечно, могу расторгнуть с вами контракт. Я, а не вы. Понимаете? Потому что именно я являюсь источником ваших доходов. Если хотите, я доставлю вам это удовольствие и перейду к конкурентам. «Парамаунт» давно ждет моего согласия.

– Знаю, знаю, знаю! – Лев вскочил и заметался по кабинету. Его выразительная еврейская жестикуляция не уступала итальянской. – Да, мы ценим наше сотрудничество с величайшим певцом современности. Да, мы уважаем вашу индивидуальность, вашу экспрессивность… Но… Но я не собираюсь терпеть оскорбления от кого бы то ни было. Даже от дамы, которая, между прочим, многим мне обязана.

– А я молчу, господин Майер. Но и вы должны понять – у нас не заурядный флирт. – Ава смело смотрела на Льва. – Не грязная история, которую надо прятать от посторонних глаз. У нас семья!

– Но мистер Синатра, как мне известно, женат! И скандалы, сопровождающие ваш роман или как его там назвать, не идут на пользу студии. Мисс Гарднер предстоит сняться по контракту в прекрасных фильмах. Наконец-то ее карьера как актрисы достигла высоты. Вы, мистер Синатра, хотите разрушить мечты и чаяния любимой женщины?

– Ава должна сниматься. – Фрэнк опустил голову. Последний аргумент Майера сразил его. Он не выносил угроз и намеков на расторжения контрактов – киностудий в Америке полно, а Синатра один. Но Лев прав: сейчас не время меряться амбициями.

– Если вы это понимаете, Фрэнк, – Майер явно смягчился, – то должны понять и то, что у вас небольшой выбор: или вы прекращаете демонстрировать свои аморальные отношения с мисс Гарднер… или превращаете их в моральные. Посредством законного брака, естественно.

– Я уже говорил с женой. Она упорно отказывается дать развод. Думаю, это дело времени.

– Поговорите еще раз. Скажите, что в противном случае потеряете работу.

– Но это же смешно! Синатра – безработный!

– Вот и посмейтесь вместе. А пока мисс Гарднер стоит посетить, скажем, Испанию. В связи со съемками нового фильма. Вам хватит двух недель, Фрэнк, чтобы уладить семейные дела? Думаю, это в ваших интересах.

– Брак с Авой – мое главное желание.

– Тогда раскрою карты, – Майер облегченно вздохнул. – Мы имеем прекрасный сценарий, написанный специально для мисс Гарднер. Съемки должны проходить на натуре. Я предлагаю мисс Гарднер выехать на осмотр натуры с нашим лучшим художником Рэем Готсбери. Думаю, даме лучше путешествовать с мужчиной, тем более мужчиной столь безупречной репутации.

«Как ветрены красотки! Но только не моя»

Пятидесятилетний англичанин Рэй Готсбери имел блестящую профессиональную характеристику: один «Оскар», несколько номинаций, работа в команде Хьюза над «Ангелами ада». Тогда он был изящным молодым человеком, и поговаривали, что Говард, отличавшийся бисексуальностью, сумел найти отклик в сердце застенчивого англичанина.

Во всяком случае, репутации Авы, путешествующей в компании Готсбери, ничто не грозило. Кроме того, Рэй был приятным человеком и интересным собеседником.

Они прокатились по Испании на арендованном студией джипе, выбирая живописные места.

Мадрид, Севилья, Малага – благословенный край! Все хотелось снимать, хотелось жить в белом домике под плоской крышей, гонять на базар ослика, нагруженного корзинами с красным перцем и косицами лилового лука. Аву не оставляла мысль, что вот она – ее настоящая жизнь. А голливудский зоопарк, в который ее занесло какой-то причудой судьбы, ошибка.

Они остановились в Марбелье. Защищенное горами от холодных ветров, с мягким субтропическим климатом, это место постепенно становилось самым шикарным аристократическим районом Средиземноморского побережья. Хижины рыбаков превращались в модные рестораны, бары и антикварные салоны. У причалов стояли роскошные яхты. Вскоре Марбелье облюбуют для отдыха арабские шейхи, мировые звезды, члены королевских семей. А в пятидесятом году все еще только начиналось, и эта местность сохраняла первобытную прелесть.

Мисс Гарднер и ее спутник заняли бунгало с двумя выходами на пляж.

Ава расцветала от близости к земле, крестьянскому быту. Рэй любовался ею, осознавая, что ему выпало редкое эстетическое наслаждение – созерцать это совершенное человеческое существо на фоне восхитительных пейзажей. Сбросив туфли, Ава бегала по теплой дорожной пыли или мягкой траве у ручья, как жеребенок, вырвавшийся на волю.

Рэй все больше и больше хмурился:

– Детка, вас преступно мало снимают. И вы преступно мало занимаетесь профессией. Я читал сценарий фильма, из-за которого мы здесь. Ваша героиня – испанка и танцовщица варьете! У вас есть шанс научится танцевать фламенко! Это будет незабываемое зрелище.

– Настоящему фламенко надо учиться с детства. – Ава рухнула в шезлонг рядом с Реем и подставила лицо солнцу.

– Но можно отрепетировать несколько эффектных па и смонтировать с танцем дублерши.

– Зачем? Я и так буду выглядеть неплохо. – Она тряхнула головой, освобождая скрученные волосы, и они рассыпались роскошной гривой.

– Да… Эта беда совершенства. Нет надобности стремиться к лучшему. А знаете, мне довелось работать с Дитрих – вот это потрясающий трудоголик и перфекционист! Она добивалась, чтобы каждый кадр с ее участием был шедевром. Ведь молодость и красота проходят, а наши целлулоидные «памятники» останутся навечно.

– Марлен – скучная особа. Обожает наставления, похожа на училку. Все старалась внушить мне, что стоящего мужчину надо держать богатством своей натуры. – Ава рассмеялась под восхищенным взглядом художника и кокетливо продолжила: – Скажите, Рэй, мне непременно необходимо читать Джойса и Толстого, чтобы быть интересной для мужчин?

– У вас иная сила, дорогая. Сила природной фонтанирующей энергии, готовой растратить себя на все что угодно, даже на пустяки. Как у моря, цветка, водопада…

– И не забудьте главное: я склонна к безумствам… – В глазах Авы заплясали чертики. С этим гомиком можно не бояться быть соблазнительной.

– О, это самая сложная материя. Для безумств – ярких, талантливых безумств – надо иметь дар. Хулиганство, эпатаж и умение наслаждаться жизнью с полной телесной самоотдачей, наслаждаться красиво, самозабвенно – разные вещи.

– Вот я и собираюсь наслаждаться телесно. Вы, Рэй, как раз посмотрите, что такое – настоящее безумство! Дело в том, что мы завтра идем на корриду! Она бывает только по воскресеньям.

– Бой быков… – Рэй нахмурился. – Действо кровавое и одновременно завораживающее своим трагизмом. Здесь в каждом городке есть специальная арена – кровожадный народ. Да, без этого зрелища трудно себе представить Испанию.

– Уже объявлено, что коррида будет сопровождаться конной фиестой! Это когда на праздник съезжаются множество всадников, красное вино льется рекой и все танцуют фламенко! Вот и побуйствуем. Я купила настоящий испанский костюм – широченная юбка, бархатный корсаж и обалденная блузка… А в волосах – гребень и алая роза… Как вы думаете, я могу сойти за испанку?

– По темпераменту и внешности – несомненно. – Рэй опустил веки и мысленно попросил небесные силы присмирить эту так и рвущуюся к приключениям чертовку.

В новом наряде, с коралловой нитью на стройной шее и алой розой в распущенных волосах, Ава сидела в первом ряду рядом с Рэем. Амфитеатр, заставленный деревянными скамьями, был полон. Где-то совсем близко слышался рев быков и лошадиное ржанье. На американцев заглядывались. В Испании красивые женщины не редкость, они как вспышки выделялись из общей массы смуглых, низкорослых синьор и синьорит. Но в этой женщине был некий особый магнетизм – вихрь раскованности, свободы, уверенности в себе.

Недаром знаменитый тореро Марио Кабре высмотрел в вопящей толпе Аву и жестом показал, что именно ей посвящает быка – удар пришелся точно в шейную артерию. Кровь брызнула струей, Рэй закрыл лицо руками и прошептал:

– Пойдемте, пойдемте отсюда! На это невозможно смотреть!

Но Ава и не думала уходить – по правилам корриды она достала из волос розу и бросила ее Марио. Поймав цветок, он грациозно изогнулся в поклоне.

Фиеста обрушилась лавиной веселья, похмельной удали, громом музыки и горячими плясками. На центральной площади играл оркестр, за столами, вынесенными из ресторанчиков, пировали люди, нарядная толпа лихо танцевала на древней брусчатке. Вспрыгнув на табурет, Ава пританцовывала, вздымая юбки. Внезапно из переулка выскочили всадники. Толпа расступилась и, узнав героев корриды, завизжала от восторга. Главный всадник – в сапожках со шпорами и костюме гаучо, резко остановился прямо перед Авой, поднял лошадь на дыбы. Она вскрикнула и тут же узнала Марио – того самого тореро. Жестом почтенным, старинным и торжественным, он приложил ладонь к розе, приколотой к его белой рубашке на уровне сердца.

– Синьорита позволит показать ей праздник? – спросил тореро на хорошем английском.

– С величайшей радостью!

Рэй даже не заметил, как это произошло: подхватив Аву, Марио посадил ее впереди себя.

– Идите домой, Рэй! Я скоро вернусь! – крикнула она растерявшемуся художнику уже на скаку, растворяясь в музыке, дивных запахах жареного мяса и лошадиного пота.

«И с алой розой в волосах она шагнула в ночь…»

И что ему было делать? Ава вернулась под утро, Рэй, прождавший всю ночь, вздохнул с облегчением и погасил лампу в своей комнате.

Она рухнула на кровать, переполненная радостью, терпким вином, восторгом праздника – простого и страстного, как все на этой согретой солнцем земле.

За поздним завтраком Рэй, едва сдерживая раздражение, поинтересовался, глянув из-за листа газеты:

– Было интересно?

– Я танцевала фламенко на столе, и все были в восторге! Местные не очень-то знают английский, но Марио жил в Америке – он никакой не дикарь… – Продолжая тараторить и жадно поедать салат с сыром, она вытащила из кармана и бросила на расписное блюдце четки. – Его подарок, настоящие гранаты.

– Здесь пишут, что MGM запускает новый фильм с Гарднер…

– Глупости! – Ава набросилась на тонкие ломтики копченой грудинки. – Марио – чудо! Он знает все! Про историю Испании, про камни, про художников! Он знаком с Сальвадором Дали и Пикассо. Ничуть не глупее Арти и, между прочим, без ума от меня!

«Плохая из меня дуэнья», – подумал Рэй и взмолился, чтобы их вояж поскорее завершился.

От назначенного Майером срока «командировки» оставалась еще неделя. Не было никакой надежды увезти Аву в другой город. Она словно попала в иное измерение, близкое ее натуре. Ночами Марио Кабре пел серенады под окнами бунгало, а голливудская дива сидела на подоконнике и подпевала, быстро освоив испанские слова. Потом в ход пошли стихи, которые интеллектуальный тореро сочинял специально для нее. Похваставшись новым посланием, Ава прятала листок за корсаж. Но хуже всего было то, что она стала пропадать вечерами и возвращалась засветло. Наконец Рэй прочел в газете, что у знаменитой голливудской звезды роман с известным тореро, посвящающим ей серенады и сраженных быков.

– Это что еще за бредни? – Фрэнк смотрел на подчеркнутую Майером статью: «Ава Гарднер покорена Испанией! И испанцем!»

– Это означает, что ты должен немедленно забрать ее оттуда и жениться. Вот уж морока с этими горячими девчонками – что Лана, что Ава! Я частенько чувствую себя хозяином пансиона для трудных девиц. Или, скорее, исправительной колонии…

Фрэнк ни на минуту не подумал о возможной измене любимой женщины. А то, что в нее влюбляются без памяти, – так этого тореро можно понять.

Он приобрел шикарное колье, изящно составленное из изумрудов и бриллиантов, и вылетел в Испанию. Издали увидав Фрэнка, выходящего из машины, Ава с визгом бросилась ему на шею.

Ночью они слушали прибой в раскрытую дверь бунгало и наслаждались одиночеством – Рэй, вздохнув с облегчением, поспешил вернуться в Америку. В черных зарослях порхали светлячки, пахло водорослями и сладкими ночными цветами, белевшими у веранды. На обнаженном теле Авы сверкало подаренное Фрэнком колье.

– Милый, ты всегда так щедр с женщинами? Мне говорили, что ни одну ты не оставил без подарка.

– Главное, я каждую из них оставил с иллюзией, что она едва не свела с ума знаменитого Фрэнка Синатру.

– Какой же ты кобелина, радость моя! Учти, со шлюхами покончено!

– Фи, детка, какие шлюхи? Я выбирал в основном славных девушек. Только по молодости или уж по сильной пьянке мог оказаться в постели с совершенно незнакомой особой.

– Вот я и говорю – со шлюхами!

– Шлюха – это работа. Среди них много хороших девчонок. Вот кого я не выносил, так это тертых, расчетливых «леди», проделывающих в постели разученные трюки и ждущих той минуты, когда смогут раззвонить по всем знакомым: я дала знаменитому Синатре. – Фрэнк поднялся и закурил. – И не забудут добавить, что видали любовников и получше.

– Бедненький мой! И не представляла, как вам, знаменитым мужикам, трудно приходится. – Пальцами на ногах Ава погладила его спину. Фрэнк замурлыкал от удовольствия.

– Не останавливайся, потрясающий кайф… О…

– Нет, после! – Ава села. – Ты обещал рассказать смешное.

– Смешное? – Фрэнк задумался. – Знаешь, что меня больше всего ошеломляло? Ну, просто валило с ног! Покладистые мужья. Да, да! Они чуть ли в глаза мне не говорили, что прощают своих неверных жен, поскольку даже самая святая женщина не устоит перед таким великим человеком, как Фрэнк Синатра! Тут я уж совершенно балдел!

– И чего тут смешного? Учти, со всем этим покончено навсегда! Навсегда – понял? – Она приблизила к нему лицо, сверкая в темноте колдовскими глазами. – Ты только мой!