Текст книги "Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года"

Домой на Ленинградский пришла около 11 – и скорей за дело. Замочила бельё Гены, мыла посуду ещё вчерашнюю, что-то чинила, подключала в спальне старый телефон с тормозящим диском (прежний, исправный, увезла в прошлый раз в мастерскую). Для проверки аппарата звонила Вере Николаевне. Мне звонила Тамара Скрябина (художница лаковой миниатюры), хотела денег занять у Гены (?). Потом я стирала, гладила, мылась и т. д. Торопилась обратно в мастерскую.

Вернулась на Таганку в 6.30 вечера. Очень собой довольна, что бодрая (хоть и голодаю), что успела в соседнем книжном магазинчике купить книжки для Веры Николаевны. Ваське дала ужин добрейшая Ольга Ивановна, дежурная вахтёрша из «Канта». Марта получила косточку от меня. Повесила я на кухне на окно новые светлые занавески. Над дверным проёмом кухни прибила портьеры. Позже чистила тротуар у дома, Марта бегала по улице. Но потом (видимо, от голодания и недосыпа) у меня начался озноб. И в 11 уже легла с грелкой. Начала было читать «Защиту Лужина», но эта писательская повторяемость в мелочах (хоть и интересная вроде в подробностях) как-то отталкивает…

Марта лаяла, бегала по веранде.

7 февраля. Среда

Отоспалась (после голодания). Задалась целью – следующий раз голодать 5 дней, проверить волю свою и дух. В комнате холодина. Встала около 10 утра. Разговелась, кормила Марту и Ваську. Любуюсь уютной кухней с новыми шторками, но, главное, с 3-го этажа «Канта» теперь нельзя подсмотреть в окно нашей кухни. Состояние после голодания отличное!

Решила сходить в ближайшую к нам библиотеку Ключевского – на углу Товарищеского и Факельного переулков. Пошла. Переписала там телефон редакции журнала «Собрание законодательства РФ», смотрела свежую газету «Культура». Указа о награждении в газете не нашла, но попался указ о денежной прибавке (10 минимальных окладов) некоторым известным актёрам, в том числе Людмиле Шагаловой (поклоннице Гены). Смотрела ещё газету «Российские вести» – там попалось сообщение о выходе книжки канадца Макса Ройза «Полярник» об Артуре Чилингарове (Чилингаров открывал выставку Гены в Госдуме в прошлом году). Я записалась в абонемент, пошла шарить по полкам, хотела взять почитать Нину Берберову. На букву «Б» её книг не нашла, но попалась проза Андрея Белого («Петербург», «Котик Летаев», «Москва под ударом»). И ещё с той же полки взяла роман Лилии Беляевой «Если хотите посмеяться…» (активистка, приглашала нас когда-то на свои вечера в ЦДЛ). Библиотека уютная, сотрудники приятные и… безбрежный океан литературы.

Вернулась домой. Сразу позвонила Шагаловой, сказала ей об указе в газете о повышении выплат, но ей уже звонили об этом из Министерства культуры. Она очень обрадовалась присвоению Гене звания. Говорила, что никак не могла дозвониться до нас на Столешников – не знала, что мы переехали на Таганку. Долго с ней разговаривали, она плохо видит, но обещала посетить нас на Таганке, когда будет теплее.

Марта за окошком на своём посту за сугробом, когда видит меня в окне, начинает лаять. Смотрела книжку Беляевой – она пытается описать «мир простого человека», но получается как-то искусственно, плоско, бесцельно… Мне позвонила Вера Николаевна, что получила дубликат пенсионного удостоверения Ирины, хочет мне передать. Договорились встретиться у метро «Марксистская», когда она полежит и соберётся. Ещё звонила моя Тамара Маракова, рассказала, как на Рождество повесился их офисный сотрудник из Югославии Джокко, видимо, от ностальгии. Я как-то сразу поняла, что такое война в Югославии.

Наконец позвонила Вера Николаевна – уже выходит из дома. Пошла и я к метро «Марксистская». Встретились, она дала мне пенсионное удостоверение Ирины для бесплатного проезда в транспорте. Опять подарила мне 5 пачек дешёвого чая по 900 руб. и отдала деньги за брошюры – три «Эпиктет» и одну «Паскаль» (каждая по 400 руб.). Я ей подарила красивую открытку. На обратном пути я проехала на троллейбусе одну остановку, зашла в магазины на Таганке, оплатила счета в сберкассе и вернулась в мастерскую около 6 вечера. Слышала, что ночью будет мороз минус 30 градусов, что же делать с Мартой?..

Варила я свёклу, делала постный плов (чтобы рис не пропал), готовила кислые щи (чтобы капуста не пропала). Подумала, что больше никуда не пойду, пока не позвонит Гена… И он звонит в 06:30 вечера из Красноярска! Только и сказал, что «добрался» и «тут все тебя целуют». Я всё топталась на кухне, быстро неслось время. Звонил Шульпин, подтвердил, что ночью будет 25 градусов мороза. Марту кормила уже в полночь, потом занималась своим дневником, записями. Легла в 3. Опять читала роман Беляевой – ощущение такое же, как и от её рассказов: деланость и приземлённость. (Петя Чусовитин как-то сказал: «Женский ум – это хлябь такая…») Подумала, что и мой ум держится лишь на личности Гены, а сама я лишь его часть…

Ещё сегодня по телефону сказала Вере Николаевне, что на месте нашей бывшей мастерской на Столешниковом уже вырыли большой котлован, что у Вали Чусовитиной, которая это увидела, навернулись слёзы. Вера Николаевна мне: «Я бы не стала плакать, у вас теперь мастерская на Таганке лучше, чем была на Столешниковом». Я ей: «Да дело не в том, что лучше… Просто на себе чувствуешь этот вечный закон – „было… и нету“».

8 февраля. Четверг

Спала крепко (из-за холода). Встала уже в первом часу дня – и скорее во двор к Марте – жива, здорова! Кормила её, кормила Ваську. Сама – чай, газеты. На столе – яблоки (хоть и подмороженные), масло, сыр, мёд. Рядом Васька. За окном среди снегов – Марта. В общем, утро аристократки (или помещицы).

Опять пошла в библиотеку смотреть свежую газету «Российские вести». Как я довольна, что открыла эту библиотеку (с загадочной дверью внутри «Интеллектуальный фонд»). В газете разные документы есть, но указа о награждении Доброва опять нет.

Вернулась в мастерскую. Дала Марте кость. Как же она рада! Сколько умиления, смеха вызывает! С грелкой в ногах около 4-х села работать с запущенными записями, заново переживала стрессовые дни перед недавним сломом мастерской на Столешниковом. Звонила я Тамаре, чтобы она подстраховала меня при 5-дневном голодании (в 80-х мы с ней на пару этим занимались). Гена позвонил уже около 7 вечера, взял обратный билет на 13 февраля – поезд 89, вагон 9. Статью мою о Михаиле Фёдоровиче обещали напечатать в «Красноярской газете» через неделю – 14 февраля. В редакции запросили ещё пару рисунков для статьи, и Гене пришлось просить их у Михаила Фёдоровича – нарушить «тайну» (мы же хотели сделать ему «неожиданный подарок»). Потом Гена рассказал, как вчера, накануне юбилея, шумно и торжественно в Художественном институте отметили 80-летие Михаила Фёдоровича, где он заведует кафедрой графики. Был обильный банкет, речи, цветы, делегации. А вахтёр внизу отвечал кому-то по телефону: «Извините, у нас большое торжество…»

Вечером ещё я звонила в мастерскую Чусовитиным, Валя подошла, сказала, что празднуют день рождения Пети, я просила поздравить от меня. Звонила я Оле Баженовой, они с Таней отлично съездили в Швецию, Таня уже дома в Питере и опять кашляет: живёт в старом доме, плохо топят. Звонила я ещё Вале Поповой – с ней, как обычно, говорили долго и обо всём (как мы ставили дома смеситель, как в Красноярске чествуют М. Ф., что выгодно покупать на оптовых рынках и проч.). Мне звонила Лена Рогожина (работали вместе в вычислительном центре). Звала в гости, чтобы дать растительного масла (я ей раньше продала свой запас – 4-литровую запаянную канистру этого масла). И ещё хочет дать какие-то списанные конфеты – Лёша, муж её, с работы принёс…

После ужина я опять до трёх ночи заполняла свои записные книжки. В Товарищеском переулке долго гудели-тарахтели машины, снег убирали…

9 февраля. Пятница

В доме прохладно, не хотелось вставать. Встала после 11, мысленно готовилась уже завтра начать 5-дневное голодание. Кормила Марту. Мороз минус 14 градусов, иней-снег на ветках, на всём остальном – плотная снежная вата под 30 см. Ясный день, как-то празднично…

Чай пила. И уже в 1-м часу села за свои записки (боюсь не успеть завершить намеченное до приезда Гены). Записывала, старалась, в перерыве немножко играла на пианино. Звонил Коля Круглов, рад званию Гены. Но реакция у всех одна – «надо отметить». Смешила Марта за окном кухни: то её мордочка появлялась с комочками снега на усах, то исчезала и вскоре появлялась снова – уже вся мордаха в снегу. Опять убегала. Потом начинала лаять – то на забор (попусту), то на меня в окошке, а вскоре лаяла уже с другой стороны дома. Мне звонила Нинка. Я звонила Вере Николаевне – она лежит, сердце пошаливает. Потом – плотный обед (перед завтрашней голодовкой). Фильтровала воду, варила Марте кашу. К 6 вечера уже как-то внезапно потемнело. Смотрела очередную серию «Дикого поля» Невзорова. Около 8 – снова «за уроки». Но тут позвонила Тамара, что заедет по дороге из офиса. Пришлось протирать полы на кухне и в прихожей (а то неудобно перед чистюлей Тамарой).

Тамара пришла с пирожными и шоколадным кремом (вкуснотища!). Пили чай на кухне. Ходили в сад, она попросила запустить Марту в дом погреться. И тут начался цирк! Пришёл Васька, зашипел, лапа наготове – Марта давай гавкать, потом стала хвост свой ловить… Мы хохочем. (Тамара всегда любила зверьё.) Так время быстро и прошло.

Пошли мы с Мартой Тамару провожать. По дороге какая-то бездомная собака стала Марте угрожать, и Тамара взяла Марту на руки, смеётся: «Течка у нас!» Умиляет её доброта к животным, я далеко не такая… Проводили Тамару до Факельного, вернулись обратно.

Пришла я в дом – неприятность: Васьки нет (а попросился гулять – выпрыгнул в форточку, когда мы уходили). Я звала его несколько раз у входной двери. Мурка («кантовская») явилась с дальнего двора, у неё другие коты-поклонники (я уже стала бояться, не разодрали ли они нашего Ваську). Наконец Васька объявился, замяукал у внутренней входной двери. Все дома – гора с плеч.

Опять взялась за свои записи – неделю заполнила, план выполнила. Холодно, хотя масляный радиатор включён круглосуточно. На градуснике за окном минус 16. Грела грелку для ног. Легла в 2.30. Читала «Петербург» Андрея Белого.

10 февраля. Суббота

Встала в начале 12-го. Первый день пятидневного голодания (дай-то Господи). Кормила Ваську. Кормила Марту во дворе – солнце ослепляет! Две больших вороны на сухих ветках громко каркают – уже чувствуют весну. Собралась к Лене Рогожиной за подсолнечным маслом (далеко, аж на Ленинский проспект), звонила ей. Вышла в 1-м часу – Ольга Ивановна (вахтёрша «Канта») сетовала, что пропала Мурка, не ночевала сегодня…

По дороге я зашла в библиотеку, смотрела свежую «Культуру», указа о награде опять нет. Зашла в соседний канцелярский магазин за стержнями к ручке, а туда как раз пришёл какой-то местный мужик и возбуждённо к продавщице: «Слышали? Книжный обокрали, „Ренессанс“…» (А этот магазин с нами рядом, за нашим забором, я ночью ещё видела – у них свет горел.)

В общем, на метро, на троллейбусе добралась до Рогожиной. Тёплая встреча (много лет работали в вычислительном центре в одной смене – на БЭСМ-6). В квартире у них стерильная чистота и порядок. Она мне сразу неожиданно дала мерить своё коричневое демисезонное пальто – модное, свободное, мой стиль (подарила). Дала мне три маленьких «просроченных» коробки шоколадных импортных конфет, полтора литра подсолнечного масла в канистре, старые сардельки моим зверям… Поговорили о голодании, о похудении. Потом вернулся её Лёша, дочки пришли – и я распрощалась. По дороге думала о них: чисто, тепло, сытно, никакого искусства, никаких «отклонений от нормы».

Поехала домой на Ленинградский. У метро уже продают мимозы – и у «Октябрьской», и у «Белорусской» под мостом. Одна торговка-южанка прогоняла другую, русскую, тоже с мимозами, чтобы не мешала, а та беззлобно: «Ты мной не командуй!» А в троллейбусе ехала оригинальная парочка глухонемых: он с седой шевелюрой, представительный (как отец Мень), а она молоденькая якутка, оба всю дорогу эмоционально безостановочно жестикулировали.

Дома на Ленинградском была уже около 4-х. Выносила мусор, поливала цветы. Забрала нужное (для Таганки) в тележку, что-то, как обычно, разбирала-убирала. Слабости от голодания не было. Поехала в мастерскую на Таганку.

Около 7 была уже на месте. Мурка соседская нашлась. В мастерской холод. Звонила художнику Козловскому, учился с Геной ещё в художественной школе, теперь работает в журнале «Together – вместе». Он готовит материал о художественной школе и о Гене, сказал, что напечатают в мае – июне. Звонила я ещё Вере Николаевне, она хочет 18 февраля, в свой день рождения, прийти к нам в гости. Звонила Тамаре, упрекнула её: «Что ж ты не страхуешь моё голодание?» Потом занималась своими записками, зевала, мёрзла, но головной боли не было. Приводила в дом, кормила Марту (жалко её, мороз). Опять писала. Вдруг – грохот в холодном тамбуре, вышла – а там деревянные рамы повалились: неустойчиво стояли. (Ругнула Гену в сердцах, всё у него кое-как.) Легла в 2 часа ночи. Первый день голодания одолела благополучно…

11 февраля. Воскресенье

Выспалась. Сегодня голодаю 2-й день – настроение нормальное. Встала в 11. Чистили (с Мартой) тротуар от снега у фасада дома, пока не появился чёрный пёс и не стал приставать к Марте. Она испугалась, я её загнала в холодное парадное. Пёс вроде убежал. Я её выпустила – он опять объявился, уже со стороны книжного магазина. Марта его увидела, хотела сама к нему побежать, но я тогда загнала её во двор. Пёс ещё посидел на углу у забора, потом увидел у Суриковского института других бродячих собак и побежал к ним.

Погода чудная, солнечная, уже щебечут по-весеннему птички. Я решила сделать обмер всей нашей усадьбы – Гена велел перед отъездом в Красноярск (всё возмущался, откуда здесь 5 соток, за которые требуют налог). Сначала обмеряла фасад с забором. Домой зашла, грелась, рисовала план, ждала, когда с дальнего двора уйдут голубятники.

Потом мерила со стороны «Канта». Потом замеряла пристройку внутри. Опять озябли руки, пошла греть.

И вдруг идут Смирновы – Алла с Анечкой. Принесли торт, сало, лимон, два апельсина. Оказывается, они звонили с телефона-автомата без монеты, я снимала трубку, и шёл «отбой» – знак того, что я дома. Я очень обрадовалась, но голодания не прервала, просто сидела с ними за столом во время трапезы. Им нравится наш дом. Ходили во двор, Марта дурачилась, смешила. Потом я читала им свои очерки – про Нинку и про тётю Феню. Обсуждали их новости: Анечка музыкой заниматься не стала, теперь её готовят в художественную школу – там усердия и усидчивости (как в музыке), возможно, и не понадобится, если будут учить по-современному. Ещё Алла долго рассказывала про Колю Круглова, про развал театра в Лобне, где они работают, и т. д. Были они у меня долго, ушли уже в 8-м часу вечера.

Я села дорисовывать план нашей усадьбы. Самочувствие нормальное, только очень мёрзла, даже с грелкой. Нарисовала весь план дома, сада, палисадника и проч. Подсчитала, получилось, что общая площадь нашего «поместья» 570 кв. метров, а площадь дома – около 200. Потом занималась своими записями, пока не заболела спина. Вспомнила, что и раньше болела спина при голодании. Легла спать в 2 ночи с грелкой и в нескольких одеждах, даже с косынкой на голове. Неплохо отголодала второй день…

12 февраля. Понедельник

Утром вдруг впервые после начала голодания стало как-то жарко и душно. После недолгой бессонницы поспала ещё, проснулась, лежала в полумраке комнаты и думала о своих записках. Зачем они? О чём они? – О прожитых днях, о прошлом… Говорят же, что прошлое – это всё, настоящего нет…

Наконец в 12 не торопясь встала. Лёгкое головокружение, лёгкая слабость, лёгкая заторможенность в мыслях… Голодаю 3-й день. Марта уже лает-воет перед окном – проголодалась. Приводила её, кормила. Васька тоже поел. Позвонила было тёте Нюре (родня Гены), но вдруг закашлялась, не смогла говорить (всё какие-то странные последствия голодания).

На градуснике минус 12, тусклое солнышко. Чтобы не раскисать дома, решила сегодня разыскать новый оптовый рынок у площади Ильича, о котором мне недавно сказали. Во 2-м часу дня направилась с тележкой пешком на пл. Ильича. По дороге спросила у встречной женщины про рынок, и она мне подробно рассказала, что ближайший оптовый рынок в Калитниках, за птичьим рынком, 4-я остановка по Таганской улице. Я пошла к перекрёстку на Таганскую улицу, села на троллейбус, доехала – и точно: палатки, машины, большая ярмарка, торгуют и оптом, и в розницу. Товар всё импортный, долгосрочный. Пришлось раскошелиться (банка гранул какао – 5 300 руб., чай малиновый – 5 200 руб., 3 пачки масла – 13 000 руб., 2 банки лосося – 11 000 руб., 3 банки зелёного горошка – 6 600 руб., шариковая ручка – 1 000 руб. и проч.). Быстро замёрзли и руки, и ноги (хотя и оделась тепло), но пришлось ещё заходить в магазины (за куриным фаршем, за перловкой для зверья, костей для Марты не было).

В мастерскую вернулась около 4 часов. У ворот «Канта» Николай Дмитриевич и вахтёрша Нина Ивановна обсуждали опять пропажу Мурки. Я постояла с ними, сказала, что перед отъездом Гена узнал о получении звания заслуженного художника. Николай Дмитриевич: «За это его надо поздравить, хотя звание ничего и не даёт, кроме престижа…»

Дома разбирала покупки, считала деньги. Около 5 села с грелкой за свои записки. Никак не могла согреться: мёрзли и руки, и ноги, и нос… В 6 смотрела новости по ТВ – умер писатель Олег Волков, одноклассник Набокова, ровесник века, написал «Погружение во тьму» о своих долгих годах в заключении. Звонила я Вере Николаевне, она жаловалась, что у неё болит грудь, и просила в случае чего передать её рукописи «одному человеку» (какому – скажет, когда приедет к нам).

Потом я приводила в дом, кормила Марту. Еле загнала домой Ваську – он всё сидел у двери вахтёрки «Канта», где ночует Мурка (но у Мурки появился чёрный кот, и она к Ваське так и не вышла). Меня опять бросало то в жар, то в холод. Легла спать в 1-м часу. С грелкой не расстаюсь. Есть не хочется, но душа как-то скучает по еде. Три дня уже не ем, только немножко пью воду.

13 февраля. Вторник

Утром с 5 до 8 чередование бессонницы, дрёмы, чтения, наблюдения – как комнатный мрак постепенно переходит в полумрак… Потом опять сон. Встала около 11. Вялость, слабость. Звонила на работу – в следующий понедельник обещают выдать деньги за сентябрь. Есть не хочется, чувствую только заторможенность и быстрое уставание (рука устала даже от чистки зубов). Хотела было сегодня никуда не ездить, не ходить, посидеть дома, но вышла на мороз (–14 градусов), покормила Марту – и сразу взбодрилась, почувствовала устойчивость самочувствия.

Около 12 поехала в «Инкомбанк» за деньгами – предстоит плата за свет в мастерской. Думалось по дороге: какая же это благодать – не нуждаться постоянно в деньгах – пошёл и снял деньги в банке. Как хорошо, что мы их уберегли (после покупки работ Гены Музеем на Поклонной горе 3 года назад). А иначе бы… нужда, апатия, стресс, уныние, угрюмость, постоянная озабоченность (особенно у меня).

В «Инкомбанке» накопительный процент всё снижается: был 80 %, с 15 февраля будет уже 75 %. Сняла деньги и на 45-м троллейбусе поехала обратно. Доехала до Рогожского рынка, удачно купила кости для Марты (по 6 000 руб. кг), купила яиц и проч. Вернулась в мастерскую около двух часов дня. Марте дала кость, Ваське – мяса, посмотрела газету «Московский комсомолец»…

В 3 опять отправилась шлёндать по магазинам. В хозяйственном магазине купила новый ковшик греть воду (а то старый, ржавый Гену раздражал). Вере Николаевне в подарок на день рождения взяла упаковку туалетного мыла – 3 куска. А в магазине на Большой Андроньевской запаслась шестью кг дешёвой перловки по 2 100 руб. В мастерскую вернулась уже в 5-м часу.

После небольшого отдыха решила начать разборку его кабинета, который забит весь до отказа всяким барахлом, Васька даже успел сделать там себе отхожее место. Меж двух окон на столах стояли пустые стеллажи – начала заполнять их книгами и папками. Появился подход к окнам. Потом разбирала середину комнаты – два других стола поставила вдоль стены и печки. В угол у двери воткнула ещё стеллаж, перекладывала никифоровский архив. Сколько же разных вещей… Не верилось, что осилю. Звонила мне Лена Рогожина – жива ли я (голодающая). А я всё возилась и возилась. Вытаскивала, таскала ящики и коробки в большой зал, абажур – в дальний туалет. Остановиться уже не могла. Марту кормила в 12-ом часу ночи. Подмела пол. Руки болят – кожа пересохла от грязи и пыли, трещины появились. Закончила! Уют! Васька там, в кабинете, в кресле улёгся спать. Я легла с грелкой около трёх. Отголодала этот день легко.

14 февраля. Среда

5-й (последний) день голодания. Просыпалась в 7, в 9, но вставать не хотелось – нежилась, дремала, довольная тем, что выдерживаю голодание. Встала в 11. Первым делом – в кабинет, чтобы насладиться порядком, вчера его разобрала. Какая славная получилась комната! Открыла занавески. Васька эту комнату сразу полюбил, спал там полночи.

После кормёжки зверей убирала в пристройку и на стеклянную веранду вчерашние пустые ящики, коробки. Удлинила и поставила розетку на телефонном проводе в столовой. Варила кашу Марте, сама она в палисаднике – стоит, смотрит, как всегда, на окно кухни. Ещё разбирала в спальне подход к окну. Потом полезла в буфет в столовой – моль оттуда почему-то вылетает. И обнаружила там в трёх больших выдвижных ящиках ещё книги, газеты, папки… Но разбирать уже не стала. Время 5.30 вечера. Сидели с Васькой в кабинете, наслаждались порядком, тишиной и сумерками. Самочувствие ровное, спокойное – ни слабости, ни головной боли, только сохнет во рту. Звонила я Наташе Ивановой на работу, она дала мне подробную инструкцию, как выходить из 5-дневного голодания (она специалист-практик): первые два дня можно кушать лишь фрукты и овощи, животную пищу (творог, сметану) – только на 3-й день.

Позже вечером занялась своими записями, но… уснула сидя. Снова писала. Загоняла домой с дальнего двора Ваську: «Вася! Вася! Скорей домой, малыш!» И вот он несётся уже на всех парах с конца двора по белому мягкому снегу – по инерции мимо меня и дверей… Милое пушистое создание.

Мысли все мои – о завтрашнем разговении, написала себе меню на 3 дня. Ещё работала со своими записками – план выполняла, догоняла время (с разных случайных бумажек всё переписывала в записную книжку). Душа успокоилась. Приводила в дом Марту, кормила. Чистила тротуар – хорошо гулялось на морозе с Мартой и Васькой. Но Марта отбилась от рук: зовёшь, зовёшь её – бежит и не сразу, и не торопясь…

Вернулась в дом в 1-м часу ночи с намерением наконец отдохнуть, но… новая идея – разобрать всё-таки эти три ящика буфета, чтобы разложить там чистое бельё. Пришлось в кабинете сооружать из ящиков ещё стеллаж, перенесла туда из буфета газеты, книги, папки – разложила, расставила. Нашлось и большое фото Гены, которое всегда висело на стене на Столешниковом, нашлись и этюды к картине, которые Гена никак не мог найти… Легла спать уже в 4-м часу ночи.

15 февраля. Четверг

Спала всего 5 часов: волновали заботы, много дел, завтра из Красноярска возвращается Гена. Встала в 10-м – никакой слабости! Отголодала 5 дней! Разобранный кабинет – наслаждение, совсем новая комната! Открыла шторы – по улице торопятся люди, запорошенные снегом, тротуар наш опять в снегу. Разговелась – съела два яблока. Кормила Ваську, кормила Марту во дворе: она сначала, приветствуя, напрыгается вокруг меня, а потом только ест.

Ушла из мастерской в 11. Сначала зашла в библиотеку Ключевского. Смотрела газету «Российские вести», указа о присуждении звания художнику Доброву опять не нашла. Нечаянно подслушала разговор двух библиотекарш между собой – о вандализме отца Абрамова в храме Святого Мартина-исповедника (рядом, на соседней улице). Якобы он пробил ночью стену в храме – в Книжную палату – и засыпал грязью редкие книги. Это чтобы Книжная палата скорее выехала – освободила храм (я потом об этом прочла в «Московском комсомольце»).

Поехала домой на Ленинградский. Там у Белорусского метро, на мосту, удачно купила творог. Торговок мало, их гоняют, ничего там теперь не купишь, как раньше. Обошла магазины на Башиловке, хорошо потратилась («Китикет» Ваське, пельмени, замороженный суп, очищенные грецкие орехи и проч.)

Домой на Ленинградском пришла во 2-м часу дня. Вскоре звонила соседка Люся Богачек сверху – нет ли у меня хлеба (потом приходила, я дала хлеб из холодильника). Позвонили из отдела кадров Союза художников России, сказали, что председатель СХ Валентин Михайлович Сидоров оставил для Геннадия поздравление с получением звания заслуженного художника, дали телефон, чтобы это поздравление забрать. Потом я с удовольствием пришивала бахрому к маленьким занавескам для кабинета (соскучилась по швейной машинке). Чинила носки. Продолжила разговляться яблоком, орехами, грейпфрутом. Слушала радио «Свобода», полила цветы. Упаковала тележку чистым бельём, продуктами и собралась обратно на Таганку.

В мастерскую приехала около 7 вечера. Дала Марте кость, покормила Ваську. Фильтровала воду, варила гречку, ела орехи и проч. Позже чистила от снега тротуар у дома, но снежок всё летел и летел. Опять занялась окнами в кабинете – повесила кремовый тюль (от тёти Нюры) и кремовые занавески. Получилось уютно, гармонично. Разбирала ещё разный хлам в коридоре. Опять потрескалась кожа на пальцах от грязи и холода, цыпки на руках – до крови. Уже почти не ела. Легла наконец около 5 утра. И сразу провалилась в сон.

16 февраля. Пятница

Спала всего часа 4. Дел – тьма, сегодня Гена возвращается из Красноярска. Встала в 10-м часу. Опять любовалась кабинетом – через тюль теперь мы видим улицу, а нас не видно. Вскоре вдруг появилось солнышко! И вся комната, а через дверь и коридорчик-кухня, – всё заполнилось светом! Будто Италия!

К пище – равнодушие, не сосёт. Съела лишь яблоко и сварила суп из цветной капусты с гречкой. Всё любовалась кабинетом, думала, Гена обрадуется (помещение тоже должно вдохновлять). Потом торопилась – мыла-драила полы (в жилой части дома). Появилось новое ощущение чистоты и перспективы: если смотреть от окна кабинета сквозь открытую дверь, то виден сначала коридорчик прихожей, дальше вход, потом тянется длинная кухня, и в конце дверь в рабочий зал… (Гена может с натуры теперь рисовать эту перспективу в свою «Коммуналку»).

Кормила Марту во дворе. Летали – переливались на солнце снежные пушинки. Кругом этот мягкий белый пух: дунешь – и он веером с поверхности! Никогда раньше я так близко не любовалась природой. Самочувствие отличное. Ходила в булочную и в аптеку (у собора). Потом звонила Варваре Пироговой, что купила ей отруби. А Вере Николаевне позвонила, что крушины в нашей аптеке нет. Ещё варила курицу, тушила печёнку. Сама вся во власти впечатлений от 5-дневного голодания – ощущение, будто побывала в какой-то другой стране и возвратилась обновлённой. Уехала на Казанский вокзал в 5.30.

Приехала на вокзал рано. У перехода из метро в здание вокзала стоят два амбала: покупайте пропускной талон! (Такого никогда ещё не было.) Я обошла их сбоку и бесплатно вышла к поездам. Казанский вокзал не узнать! Когда-то, после университета (с 1968 по 1974 год), я работала в спектральной лаборатории в Бронницах, ежедневно ездила на электричке, и Казанский вокзал был моим родным. Теперь (больше 20 лет прошло) тут всё по-новому: и огромнейшая, высочайшая крыша над перронами, и новые строения – всё с размахом, всё по-европейски. Купила в киоске 5 маленьких брошюр – застольных народных песен, очень удобные издания.

Поезд из Красноярска прибыл вовремя. Встреча, как обычно, со слезами на глазах. Вещи – тележка с грузом и большая зелёная сумка. Пошли на метро. По дороге (сквозь шум) Гена всё пытался рассказать что-то о Красноярске. В мастерскую на Таганке приехали уже в 7.40.

Начала всё развязывать, разбирать. Какие подарки! Набор зелёных бокалов в коробке (Гена купил на каком-то полустанке). Мягкий вязаный платок (поддался уговорам торговки в поезде, когда ещё туда ехал: «Понюхайте, понюхайте – он козлёночком пахнет»). Чудные итальянские сапожки… оказались мне малы. Гена так из-за этого расстроился, что ушёл в кабинет и сидел там обиженный, будто я виновата. Объяснил потом, что в последний день в Красноярске искал, хотел купить мне унты, но вот попались эти прекрасные сапожки, купил за 360 000 рублей… В общем, все деньги, какие взял с собой, – 700 000 рублей – потратил мне на подарки…

Рассказал, что Михаил Фёдорович все эти свои юбилейные дни много пил и поил других. Очень смешно Гена говорил, как Тамара Яковлевна прятала бутылки, как М. Ф. их искал, умолял отдать, напивался и куражился. Наш подарочный виски всем пришёлся по вкусу. Вечернее времяпровождение М. Ф. и Т. Я. – телесериалы «Тропиканка», «Санта-Барбара», в перерыве новости – и спать. Гена мне с юмором: «Я их сперва рисовал, а потом и самому пришлось смотреть эти сериалы, чуть не увлёкся…» Ещё рассказал мне о посещении редакции «Красноярской газеты». Гена едва вспомнил, но оказалось, что главный редактор Олег Пащенко с сотрудниками Буйловым и Зябревым были у нас в мастерской на Столешниковом в 1986 году. Они тогда накануне посетили выставку в Манеже вместе с Виктором Астафьевым, им всем очень понравилась картина «Прощальный взгляд». И Астафьев попросил их разыскать автора картины и передать ему свою книгу с дарственной надписью. Я тоже вспомнила, что они приходили, дарили книгу (кто-то взял почитать и не вернул). Статья моя про Михаила Фёдоровича должна быть опубликована в ближайшем номере газеты, они нам пришлют.

В общем, впечатлений у Гены много. Эти провинциальные художники много пьют, попадают в вытрезвитель. Отвратительное зрелище. И Михаил Фёдорович не просыхал: то домой приходили делегации с поздравлениями от Союза художников, то банкет в институте, где Михаил Фёдорович полупьяный выступал: «Я вас всех люблю… и бухгалтерию люблю… и вас… и вас… и вас…» Тамара Яковлевна передала мне 3-литровую банку варенья, колготки, полотенце…

Я кормила Гену и сама начала потихоньку наворачивать. Он чистил тротуар, приводил в дом Марту. Звонил ему Шульпин, обсудили политику. Мне потом вдруг сказал, что хочет идти к Сергею Шойгу, министру МЧС, просить разрешения поехать в Чечню. Снова рассказывал про Красноярск – как он хотел приласкаться к Михаилу Фёдоровичу, но М. Ф. отвернулся. Гена: «Пап, вы отвыкли от меня?» (Гена всегда к отцу обращался на «вы»). А Михаил Фёдорович: «Я к тебе и не привыкал никогда! И вообще, не знаю, зачем ты приехал…» (Тамара Яковлевна даже поразилась.)