Текст книги "Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года"

Я грела воду, Гена ополоснулся и лег около двух часов. Я села рядом в новом козьем платке. Он продолжал что-то рассказывать, а Васька всё лез ко мне, чтобы… полизать козий платок. Гену это слегка возмущало, но… он вскоре уснул. Я ещё смотрела купленные на Казанском вокзале книжки-песни, каждая песня оживляла какой-то кусочек памяти, кусочек жизни. Уснула в 5-м.

17 февраля. Суббота

Встали около 11. Я сразу на кухню, много дел, много разговоров. Гена привёл Марту в дом – соскучились они друг по другу. А мы с Геной слегка отвыкли от… опеки друг над другом, независимость появилась (так всегда у нас). Гена (видимо, насмотревшись в Красноярске на дачницу Тамару Яковлевну) стал советовать мне собирать и хранить кухонные очистки и отходы – как будущее удобрение для нашего сада. Это при нашей-то грязи, при проходной кухне, где постоянно топчутся и кошка, и собака, где по ночам шуршат, а то и бегают мыши сквозь щели вековых полов… Я стала доказывать полную абсурдность этого, горячилась, он тоже накричал на меня – обоюдный психоз. И они с Мартой пошли чистить снег у дома. Я занялась делами на кухне. И вот уже вскоре стук в окно с улицы! Мы с Васькой – в кабинет, прильнули к стёклам – там Гена с Мартой, кричим друг другу, смеёмся, радуемся…

Звонила я Тамаре – куда девать эти новые сапожки, которые Гена мне купил за 360 тысяч. Она советует продать их на Тушинском рынке (но я не представляю себя в этой роли). Потом звонил из Красноярска Михаил Фёдорович – что вышла «Красноярская газета» с моей статьёй про него. И у него недовольство – претензия к фразе, что «после войны пили из консервных банок, всё начинали с нуля». Стал возмущаться по телефону: «Не было никогда такого! Я всегда много работал, и мы жили хорошо! Это Гена перепутал что-то или сочинил. Но сама статья написана неплохо, эмоционально…»

Я, конечно, такого от Михаила Фёдоровича не ожидала. Гена тоже расстроился, тем более что он и сам помнил время послевоенное (8 лет ему было), да и мать рассказывала. Я Гене: «Так и вообще можно в людях разочароваться…» Гена в ответ с досадой: «Да он дубина…» Но я сумела себя быстро успокоить тем, что М. Ф. – коммунист-консерватор, да ещё 80-летний, он уже как обидчивый ребёнок…

Звонила тётя Нюра – расспрашивала Гену об отце (она родная сестра матери Михаила Фёдоровича). Я звонила Варваре Пироговой – она обещала вечером приехать за отрубями (позже перезвонила, что не приедет). Гена рубил кости для Марты, потом разговаривал с ней через форточку на кухне – на дворе-то уже весна! Плюс 1 градус! Первая наша весна на Таганке! С ума бы от возбуждения не сойти, хронически мало сплю…

С утра ещё Гена собирался домой на Ленинградский – помыться и проч. Но вдруг заявил, что никуда сегодня не поедет, так как надо переставлять забор. После завтрака пошёл в сад, обмерял там забор, счищал снег. Я убралась на кухне – и тоже в сад – ему помогать. Я-то думала, что он хочет выровнять две секции забора, а он меня ошарашил, что весь забор (всю длину метров 20) хочет отодвинуть в проулок на полтора метра. Я пришла в ужас, в бешенство. Это же добром не кончится. Это же захват чужой территории, захват проулка. Да в этом соседнем доме арендаторы возмутятся: и книжный магазин, и строительная фирма, и ещё там кто-то… Это же наглая затея! Обязательно будет скандал!

Всё это я Гене высказала вместе с оскорблениями у забора. Потом (уже в доме были) у меня истерика. Но… он был неумолим. Тоже разошёлся и послал меня на…

И я ушла. Ходила в овощной магазин. Всё думала: прав Борис Парамонов с радио «Свобода» – плетью идеологии не перешибить «обуха природы» (у Гены). Успокоилась. Вернулась. Говорю Гене уже с юмором: «Ты невменяемый единоличник – не то что твои бахаисты, тебе далеко до их вселенской любви…»

Возбуждённая Марта носилась и у дома, и по проулку, приставала к прохожим, играла, не всем это нравилось. Чёрный пудель Чарли заходил в наш сад – к ней в гости. Марта лезла и к нему, но тот был невозмутим (хозяин его стоял, смотрел, улыбался). Снег уже липкий, кое-где капель. Гена возился с забором, разъединял секции, вытаскивал гвозди. Я уходила в дом – звонила Вере Николаевне, что и завтра тоже будем заняты забором (а то она хотела прийти, у неё завтра день рождения). Странными людьми мы окружены: Шульпин считает себя наставником Ельцина, звонит там куда-то, даёт политические советы, потом гордо нам сообщает, что «Ельцин его послушал». Вера Николаевна тоже откровенничала мне по телефону: «Я не ярая коммунистка, и в этом моя беда, но я всегда за народ, в этом я одинока, мне одной не справиться…» А ещё её афоризм: «Главное, чтобы человек спорил».

В 5 мы обедали, в 6 уже стемнело. Сад наш сказочный – прямо какое-то царство Берендея. Гена продолжил убирать снег у забора с двух сторон, я ему тоже немножко помогла и ушла в дом, занялась хозяйством. Звонила Валя Чусовитина (что по телевизору поёт Володя Щукин). Звонил Шульпин, хотел прийти, но я объяснила, что возимся с забором…

И вдруг Гена стучит в окно с улицы – Марту сбила машина. Ужас… Запустили её в дом – еле идёт, ковыляет, кровь откуда-то сочится… Сбила её милицейская машина. Я постелила ей фуфайку в прихожей, положили её. У неё хрипы внутри, дышит тяжело. Какие страдания… какое мученичество… какие глаза… совсем другая собака. Наверно, у неё что-то внутри отбито. Думали, что она умирает… Конечно, у меня слёзы на глазах. Гена стал её рисовать. А я вдруг после такого стресса сама свалилась без сил на диван в спальне и час проспала.

Проснулась – по телику по НТВ идут «Куклы». Марта с трудом встаёт, ковыляет по прихожей, пьёт воду. Мы наконец поняли, где у неё болит, – передняя левая лапа (или ушиб, или вывих, или трещина, или перелом). Гена сказал, что визг и стон были на всю Таганку, что она к нему сразу бросилась жаловаться…

Постепенно стали успокаиваться: Марта слегка хвостом крутила и даже на Ваську иногда задиралась. Расслабились – жива! Сели ужинать. Гена меня спрашивает: нет ли вина? И впрямь, столько событий: его вчерашний приезд из Красноярска, Марта выжила после наезда машины, меня напечатали… Выпили. Ужинали. Гена опять смешно рассказывал о своём разговоре с Михаилом Фёдоровичем: «Пап, а где, по-вашему, у человека душа?» – «Никакой души нет». – «Ну а как же, вот… один добрый, другой нет…» – «Это надо специалистов спрашивать, я этим не занимаюсь…»

Гена сегодня устал, руки у него болят, лёг во 2-м часу ночи, уснул. Марта всё лежала на фуфайке в передней (сегодня мы впервые ночуем без внешней охраны дома). Я тоже вскоре легла. Дом затих…

18 февраля. Воскресенье

Поднялась в 9. Марта жива! У неё, видимо, всё-таки ушиб (может, с трещиной) передней левой лапы. Она жалуется, пытается протянуть больную лапу… душераздирающая картина. Потом ложится – тихая, трогательная. К Ваське у неё сдержанная непримиримость с одиночными вспышками угроз. Гена встал раньше меня и сразу ушёл в сад работать. Сегодня нам предстоит огромное дело – перенос забора. В саду он освобождал забор изнутри: убирал снег, оттаскивал разный хлам. Пришёл в дом грязный, мокрый от пота, но восторженный: «Какое же счастье – работать в своём саду!»

К 11 часам все позавтракали. Гена снова ушёл работать. Я хозяйничала на кухне, варила, ходила в булочную. Потом звонила Вере Николаевне, поздравляла с днём рождения. Она мне посоветовала, как перевязать Марте лапу. Я послушалась, перевязала (с картонкой вместо гипса). Но Марта походила так часок, начала скулить и мягко кусаться – неудобно ей и больно. Пришлось развязать.

Я пошла в сад помогать Гене. Перетаскивали, перекладывали доски из-под большого навеса – освобождали пространство у забора. В 3 часа дня обедали. Гене звонил Петя Чусовитин, приглашал пойти с ним гулять к Новоспасскому монастырю. Гена отказался, не до прогулок…

Смешил Васька: прыгнул из палисадника на окошко кухни, потом хотел в форточку и повис – побоялся лезть в узкую решётку… Его теперь часто дразнят весенние воробьи, когда он сидит на форточке кухни. Они усаживаются рядком на ветки вишни в палисаднике – совсем близко от Васьки – и щебечут. Васька волнуется, урчит…

С 4-х мы опять в саду. Гена готовил к переносу следующую часть забора, ломал малый навес. Я помогала разбирать, оттаскивала всё вглубь сада. Работали без отдыха, надеялись всё успеть сделать сегодня. Я замёрзла, промочила ноги и вернулась в дом в 8 часов вечера. Гена ещё чистил тротуар у дома, вернулся с улицы усталый, расстроенный, что не успел сегодня перенести забор, а в будни это делать рискованно. Говорит: «Ну, вот теперь двор завален окончательно». Он кушал, смотрел по ТВ «Куклы», потом ещё какой-то фильм и в 11.30 ушёл спать.

Я ужинала на кухне с большим аппетитом, видимо, ремиссия после недавнего голодания. Варила фасолевый суп, вермишель. Марта и Васька тоже топтались со мной на кухне, мешались под ногами. Легла в 1.30.

19 февраля. Понедельник

Гена поднял меня в 9 утра. Сегодня опять много планов: надо ехать и домой на Ленинградский, и в Союз художников Гена собирался… Хлопоты, суета, уборка за больной Мартой в прихожей, кормёжка. Я звонила на работу – деньги привезли, выдавали ещё в пятницу.

После завтрака сборы, ушли уже в 11-м часу. По дороге заходили в библиотеку, смотрели свежую газету «Культура», указа о звании опять не нашли. Пошли дальше, на метро – поехали домой на Ленинградский.

Дома Гена взял сберкнижку, ходил в сбербанк за пенсией (301 110 руб.), уплатил там за свет. Я дома гладила бельё, искала шторки в мастерскую для полатей и проч. Планировала ехать за получкой на работу. Но Гена вернулся и стал звонить в Союз художников на Покровку, чтобы забрать поздравление председателя правления Валентина Сидорова. С трудом дозвонился, договорился, что приедет. И стал просить меня поехать с ним в центр, помочь ему купить торт для СХ в знак благодарности за поздравление.

Поехали на Тверскую. Там у глазной больницы в кулинарии купили шоколадный торт за 50 000 руб. и шампанское за 16 500 руб. И тут Гена меня опять стал уговаривать поехать с ним в Союз художников, вручить эти гостинцы и забрать поздравление Сидорова.

Прибыли на Покровку, 37. Поднялись на второй этаж. Я осталась ждать Гену в начале длинного коридора, он пошёл в секретариат, забрал поздравление, отдал торт и шампанское. И мы уже собрались уходить. Но в коридоре вдруг появилась референт Ольга Васильевна Богословская. Она много лет работала в одном кабинете с Ингрид Николаевной Волынской, которая давала Гене рекомендации в разные интернаты для инвалидов ещё во времена создания им графических серий. Ольга Васильевна тоже всегда выражала Гене свою симпатию. Теперь Ингрид Николаевна давно не работает, на пенсии. А Ольга Васильевна, увидев Гену, обрадовалась и уговорила нас остаться на чаепитие. Повела нас в свой кабинет, достала посуду. Резали с ней торт. Потом она сумела поймать в коридоре и самого Валентина Михайловича Сидорова. Он отказался от чаепития («занят, занят, нет ни секунды»), ушёл. Но вскоре… первым же и явился к застолью. Следом пришёл секретарь Жульев, потом ещё два секретаря и пожилая сотрудница редакции журнала «Художник». Пили шампанское, чай, кофе, ели торт. Разговор сначала шёл о присвоении звания, Гену искренне поздравляли. Сидоров сказал, что в 1998 году будет выставка в Малом Манеже и что это должно стать стимулом для Гены – закончить наконец свою большую картину «Воспоминания о коммуналке».

Потом говорили о художниках Венецианове, Сороке. Сидоров увлёкся, подробно вспоминал, как искал их могилы, писал о них книгу. Атмосфера застолья была дружеская, всем было приятно, что говорили об искусстве (давно, мол, такого не было). Сидели, разговаривали больше часа. Но Гена, как всегда, отличился – спросил вдруг эту сотрудницу из редакции, не захотят ли они напечатать статью о судьбе художника Виктора Никифорова, которому принадлежала раньше наша мастерская и который, будучи пьяным… убил человека. Сотрудница, конечно же, не ожидала такого вопроса, растерялась… (А я потом весь вечер со смехом напоминала Гене об этой немой сценке.)

Уходили мы из Союза художников со светлым, тёплым чувством. На работу за деньгами я уже не поехала – поздно. Около 6 вечера мы опять вернулись домой на Ленинградский. Гена мылся. Я подрубала жёлтенькие с цветочками занавески для полатей в мастерской. Звонил Гене Борис Милеев (инвалид, Гена его рисовал). Сказал, что ищет себе женщину-помощницу. У Гены насморк – вчера, видимо, усиленно работал в саду у забора – распарился, продуло.

На Таганку в мастерскую вернулись около 9 вечера. Гена сразу к картине (вдохновлённый разговором с художниками). Опять менял на холсте фигуры, позы. Спать он лёг в час ночи. Я долго возилась под потолком в прихожей – закрывала полати занавесками. Легла уже около трёх.

20 февраля. Вторник

Сегодня опять планы-заботы не давали спать. Встала уже в 10-м, Гена – чуть позже, читал утром прессу у окна в кабинете. Кормила его, оставила пищу всем на день – и Гене, и зверям. Сама решила сегодня денёк поголодать – завтра уже неделя со дня окончания моего 5-дневного голодания.

В 11 ушла с тележкой на метро, поехала на «Аэропорт» – на работу за деньгами. Застала там сотрудниц, с которыми не виделась уже год, тёплые встречи, разговоры. Получила получку (за сентябрь) 195 214 руб. и – в любимый когда-то магазин напротив – потоптаться в родном месте. Немножко отоварилась. Пошла на троллейбус на Ленинградский проспект, чтобы ехать домой. От голодания вдруг почувствовала лёгкое головокружение, но воды с собой не было, пришлось съесть яблоко.

Домой пришла в 2, усталая. Но дома уже ждут дела: замочила бельё, пересчитала деньги. Звонки начались телефонные: оказывается, Варя Пирогова вчера приходила к нам на Таганку, но нас не было. Звонила старая знакомая, историк Тамара Владимирова, подруга Сони Зотовой (но общих тем для интересного разговора почти не осталось). Ещё Вера Николаевна звонила – просила купить ей в нашем соседнем книжном «Ренессансе» брошюру о Паскале. Я уже торопилась – стирала, мылась, убиралась.

Наконец в 6.30 уселась за свои запущенные записи. Но тут вскоре почувствовала страшную сонливость и уснула, прямо сидя за столом. Разбудила, позвонила тётя Нюра. Потом я долго работала – и вспоминала, и с разных бумажек-огрызков переписывала – заполняла свою записную книжку. Закончила уже в час ночи, план – по вчерашний день – выполнила. Принялась за рукоделие – подшивала накидку для кресла на Таганке. Легла уже в 4-ом.

Гена на Таганке без меня тоже не скучал. Работал над своей «Коммуналкой». Звонил в Москомзем – надо забрать у них паспорт БТИ, ему сказали, что в четверг на Бахрушина, 20, будет решаться наш вопрос землеотвода. Ещё кое-кому звонил, звонили и ему. Потом вдруг увидел из окошка, что трактор на прицепе подвёз какую-то брошенную машину-фургон и оставил в Товарищеском прямо у фасада нашего дома. Гена стал звонить в милицию, возмущался, они обещали позвонить участковому, разобраться. На улице к нему подходили молдаване-кровельщики, предлагали сбросить снег и починить крышу (Гена велел им прийти через две недели).

Вечером к нему приходил Коля Круглов с дочкой Алисой, играли с Мартой в доме. Коля рассказал, что Алла Смирнова ушла из театра в Лобне из-за конфликта, Гене это было неприятно. После них Гена ещё смотрел кино по телику, уснул около полуночи.

21 февраля. Среда

Я ночевала дома, на Ленинградском, спала меньше 5 часов – очевиден закон: мало ешь – мало спишь. Разговелась после вчерашнего голодания (хотя вчера днём и пришлось съесть три яблока). Искала старинные ручки к дверям кабинета в мастерскую на Таганке (не нашла). Чинила рукав своей шубы, поливала цветы. Потом выносила мусор и зашла на заднем дворе в частный подвальчик-магазин, недавно открытый в соседнем доме, купила кое-что, но у них не было сдачи. Пришлось сходить в магазин на ул. Правды, в общем, немало потратилась. Вернулась домой, позвонила Гене, что еду в мастерскую на Таганку.

К мастерской подошла уже около 12 часов дня. Гена чистил тротуар от снега, рассказал про последние события. Утром он увидел, что соседи (стройконтора) вызвали трактор, который расчистил-раскидал снег в проулке, навалив сугробы к нашему забору. Гена вышел, хотел было с соседями ругаться, но потом начал сам убирать этот снег – переносить его в Товарищеский переулок. Видел проходящего мимо художника Толю (из мастерской возле нашего «поместья»), полушутя попросил его: «Помоги фасад украсить». Тот с серьёзным видом: «30 миллионов…» Приходил молодой участковый, говорили насчёт фургона под окнами. Участковый велел Гене позвонить ему завтра утром: если, мол, хозяин фургона не объявится, то можно будет фургон забрать. Гена уже хочет приспособить фургон под сарай во дворе (?). Звонила ещё Гене Вера Николаевна (нет ли у Гены лишнего дверного замка, у неё сломался). Звонил инвалид Борис Милеев, взял адрес мастерской на Таганке, хочет приехать в гости.

Я сбегала в соседний книжный «Ренессанс», купила брошюрку «Паскаль» для Веры Николаевны. Обошла, посмотрела этот брошенный фургон под нашими окнами. Потом на столе у Гены увидела афиши театра «Камерная сцена» г. Лобни – вчера Круглов подарил.

Гена вскоре вернулся с улицы, обедали. Попросил меня помочь – пошли вместе убирать сугробы от нашего длинного забора в проулке – перевозили снег в корыте на тележке в Товарищеский переулок. Носилась, смешила Марта (хотя и хромая): нашла прозрачный пакет с булкой, достать булку не может – притащила нам, но из зубов выпускать не хочет… Весело работать! Какой-то преподаватель на крыльце Суриковского института махал туда-сюда руками с кисточками, делал разминку…

Около четырёх – перерыв. Пошли в дом, пили чай, Гена лёг отдохнуть. И через час продолжили возиться со снегом. Убрали все сугробы до самого конца забора. Гена остался долбить лёд, его много, погода – то дождь, то снег-крупка.

Я занялась домашними делами – воду фильтровала, готовила. Ощущала после вчерашнего голодания и прилив сил, и обновление чувств. Гена вернулся с улицы весь мокрый. Ужинали. ТВ-новости: из-за обледенения проводов кое-где в Москве даже не ходят троллейбусы. Но у меня на душе – благодать. Играла на пианино, пели с Геной песни из сборничка «Застольные песни». И с каким чувством пели! Гена вспоминал детство, сказал, что мечтает съездить в Омск, поработать там в психбольнице, которая стояла недалеко от их дома… Спать легли во 2-м часу ночи.

22 февраля. Четверг

Как-то долго не вставалось, очень хмуро на улице. Встали в 11-ом. Гена решил-таки сообщить соседям (СМУ) о своём желании перенести забор, пошёл к начальнику. Тот категорически против. Гена слукавил: «А если геодезисты замеры сделают? Ведь по документам забор должен быть дальше». Начальник СМУ: «Тогда другое дело».

В общем, Гена вернулся расстроенный. Позвонил в Москомзем – как вызвать геодезистов? Оказалось непросто. И тогда… пошёл на попятную, мол, ну и слава Богу. Успокоился. Звонил в милицию насчёт фургона под окнами, ему сказали, что участковый Машков будет в 3. Гена решил, что никому дела нет до этого фургона. Позвонил в ГАИ, мол, хочу забрать себе этот брошенный фургон. Там рассердились: «Да вы что?!»

Потом Гене позвонила Людмила Гращенкова – позвала сегодня вечером в гости на собрание бахаи. Круглов звонил – переживал, что «как-то вчера у нас разговор про конфликт в театре не получился…». Гена ему: «Да ты совсем боссом стал». Гена стал с ним говорить о бахаи. Спрашивает Колю: «Знаешь, что Христос молился Богу Яхве?» А Коля ему со всей своей прямотой: «Он мне молился, Николаю Круглову». Ещё Гена ходил в соседний «Кант», отнёс Николаю Дмитриевичу 15 тысяч, два яблока и забрал у него нашу отремонтированную телевизионную антенну.

Наконец пошёл в зал к картине. Позвал меня, заставил позировать – валяться на полу и хохотать. Был прямо счастлив, что пишет картину. Отчего-то закашлялся. Потом объяснил мне про кашель: «Когда рисуешь, организм самоочищается». Дозвонился Татьяне Андреевне в Москомзем, сказал ей, что «Люся приедет за паспортом БТИ».

В половине третьего я поехала в Москомзем. Кругом хлябь – и дождь, и мокрый снег. Долго ждала 45-го троллейбуса. На Николоямской – и там, и здесь – сбрасывают снег с крыш, обивают сосульки, долбят лёд. Троллейбуса так и не дождалась. Оказалось, что троллейбусы не ходят: из-за оледенения обесточены некоторые провода. Пришлось идти на трамвайную остановку – с другой стороны собора Сергия Радонежского. Любовалась издали Андрониковым монастырём с крутым спуском вниз… Это место давно уже напоминает мне Горьковский Кремль, что-то родное… К остановке подошёл 40-й автобус, и я удачно доехала прямо до Москомзема. Взяла этот паспорт БТИ. Восхитилась соседним храмом Никиты Мученика. Обратно ехала уже на автобусе, который пустили вместо 45-го троллейбуса. В мастерскую вернулась в половине пятого вся мокрая и с сырыми ногами.

Обедали. Кормила Марту, Ваську. Приходил Толя (из соседней мастерской художников), попросил в долг 10 тысяч на выпивку. В 6 вечера поехали в Новые Черёмушки в гости к бахаистам.

Людмила Николаевна Гращенкова ждала нас уже в метро «Новые Черёмушки». Повела нас в гости к Лопасам – Мирте и Огусто – испанцам из Боливии. Элитный дом, большая квартира, ковры, много народу (человек 50). Квартира съёмная, оплачивает какой-то валютный фонд, где работает этот Огусто. И он, и жена его очень радушные, немного говорят по-русски. Все расселись. Вещал математик-канадец Билл огромного роста (вроде приехал из Петербурга). Говорил об отличии бахаи от иудейства и христианства. Переводчик переводил. Всё математически рационально, логично, но слушать было утомительно, и длилось это больше часа.

Потом пили чай, фруктовую воду, ели сладости. Гращенкова познакомила нас с Ненси Аккерман. Разговаривали через переводчика Вадима – о душе, о духе, о Доме Справедливости и проч. Вообще, среди этих непривычных формальных разговоров теряешься, делаешься серой массой. Особо выдающихся людей я как-то не приметила, все одинаково добрые, нравственные, в основном «технари-переводчики» (может быть, это и моё «высокомерие»). У них там сборы по субботам в 7 вечера, приглашали. Ушли вместе с Гращенковой. На улице ещё стояли, разговаривали с Марком Александровичем, бывшим директором Института молекулярной физики. Потом мы пошли в метро и там расстались с Гращенковой. В мастерскую вернулись в 11 вечера.

Дома у меня как-то давило сердце – от напряжения, от раздумий о бахаи… Обсуждали сегодняшний визит с Геной, у него тоже нет никакого восторга от новых встреч. Я варила. Гена лёжа смотрел ТВ, засыпал, опять смотрел… Я легла уже в 4-м.

23 февраля. Пятница

Пыталась встать в 9 – не смогла… Встали уже в 12-ом. Гена опять звонил в ГАИ о фургоне – безрезультатно. За завтраком увлекательный его рассказ о бахаистах, о евреях, их истории… Моисей, Авраам, Агарь… (Гена всегда восхищал меня, дилетантку, своими познаниями). После завтрака они с Мартой пошли во двор «Канта», Гена начал убирать и вывозить в корыте снег от забора палисадника. Сегодня праздник, и «Кант» не работал.

Я собралась и около двух отправилась на метро – поехала в отдел субсидий. Доехала до «Белорусской», хотела зайти в Общество инвалидов уплатить взносы, но оно оказалось закрытым. Пошла в отдел субсидий (там рядом) – тоже закрыто. Стала стучать – открыли (оказывается, закрылись пораньше из-за праздника). Я уговорила отдать мне готовую справку о субсидии. Начальник (якут) нашёл справку, отдал мне. Я посмотрела – сумма субсидии около 20 000 (а была 50 000). Начальник стал сравнивать со старой справкой – оказался неверно подсчитанным наш доход, велел мне прийти в понедельник разбираться.

Троллейбусы второй день не ходят из-за обледенения проводов, и я пешком домой – одну большую остановку. В почтовом ящике извещений нет (жду бандероли с «Красноярской газетой» – с моей статьёй о Михаиле Фёдоровиче). Дома нашла свои нарядные юбки, кофты (а то вчера к бахаистам даже «не в чем было идти). Торопилась обратно. Опять пешком шла до «Динамо». В метро продолжила читать «Защиту Лужина» Набокова, впечатления от романа колоссальные. В мастерскую вернулась около 5 вечера.

Гена без меня всё возил в корыте снег от палисадника в Товарищеский переулок. А тем временем Валера, дворник «Канта», тоже чистил свой двор и по привычке уже бросал его к забору нашего палисадника. Гена возмутился, конфликт…

Я в мастерской срочно готовила обед. Пришли Гена с Мартой, как обычно, обед вчетвером (Васька ещё). Потом Гена опять безуспешно звонил в ГАИ насчёт фургона, прилёг ненадолго отдохнуть и опять ушёл возить снег. Я ходила в булочную напротив собора, за мной увязалась Марта, пришлось её выталкивать прямо из булочной. Ножка её выпрямляется, выздоравливает. За Геной во дворе Марта ходит как хвостик – туда-сюда, сопровождает тележку со снегом. Гена растроган её преданностью. Я после булочной тоже Гене немножко помогала, снег слежался, тяжёлый. Но вскоре Гена отослал меня в дом делать сырники и варить кисель. Звонил скульптор Роберт Посядо, я ему сказала, что Гене дали звание заслуженного художника, он велел Гену поздравить.

Гена вернулся с улицы очень усталый. Ужинали вчетвером. И Гена заявил, что после 12 ночи хочет смотреть какой-то фильм по ТВ – по Эдгару По. Решили телевизор из столовой (где я сплю) перенести ему в спальню. Поставили на нижнюю часть буфета (верхнюю перенесли в кабинет). Получилось очень удобно – телевизор можно смотреть лёжа и с одного дивана, и с другого. Гена так и смотрел кино… пока не уснул.

А я ещё долго возилась на кухне. Потом разбирала хлам на пианино у себя в столовой, вешала картину – натюрморт его матери, перекладывала бельё и т. д. Легла около четырёх. Гена уже успел выспаться, встал, ходил по комнатам, повторяя: «Ах, как хорошо мы тут живём!»

24 февраля. Суббота

Встали с трудом – около 12. Гена с Мартой ещё до завтрака ходил чистить тротуар у фасада дома. Потом – завтрак (манная каша с киселём). И опять он ушёл убирать снег от забора палисадника – вчера убрал там больше половины. Подходил к нему художник (с косичкой) с сыном, сказал, что они были на этюдах. Интересовался: «А вы ещё не разобрали мастерскую?»

Я возилась в доме на кухне. Потом «улучшала» Гене кровать (жаловался, что неудобно телевизор смотреть: не на что опереть голову). Я передвинула верх буфета из кабинета, поставила его у изголовья дивана, на котором Гена спит, укрепила.

После обеда Гена чуть подремал. Звонила Нинка, Гена с юмором передал мне бестолковый разговор: «Ты один?» – «Да. Приходи». – «Нет, не приду, сам понимаешь…» Потом Гена опять ушёл убирать снег от забора палисадника. Нашёл в сугробе колокольчик, повесил Марте на шею.

Я пошла по окрестным магазинам, Марта с колокольчиком на шее бежала позади, провожала меня почти до самого овощного. Ходила я два часа, накупила полную сумку провизии, вернулась около 7. Как и вчера, делала сырники, использовала испорченный подсоленный сахар. Сырники оказались горькими, но Гена всё съел. И опять – убирать снег. Всё очистил до самого конца забора, тонны снега перевёз! Опять стычка с дежурной «Канта» Ниной Ивановной. Она Гене: «Это наша территория, откуда у вас ключи? Закрывайте ворота…» Гене пришлось каждый раз открывать и закрывать ворота, когда вывозил снег в Товарищеский переулок. А она следила…

Ужинали в 8 вечера. Выпустили на улицу Ваську и… забыли о нём. Потом вспомнили, выходили, звали от дверей – нет Васьки. Гена стал переживать. Надел валенки прямо на кальсоны, замотал рубашку шалью и пошёл звать Ваську в Товарищеский переулок. Я-то знала, что Васька сам придёт, смеялась над Геной: «Что художники из Суриковского подумают, глядя на тебя?» – «Хрен из них кто так оденется и пойдёт, они все закомплексованы». Наконец Васька сам пришёл, мяукнул у дверей.

Гена в своём «гнезде» лёжа смотрел телевизор – фильм за фильмом, засыпал и опять смотрел. Жаловался, что от тяжёлой работы у него болит рука и геморрой. Я варила грибной суп, кашу, слушала «Свободу» на кухне. Потом мне вдруг захотелось поиграть на своём баяне (впервые здесь, на Таганке). Потом слушала пластинки, перевешивала лампу в прихожей и т. д. Душу никак не покидал восторг от уюта дома, какого-то отшельничества от мира и ночной красоты за окнами – хрустальной бахромы сосулек с крыши веранды, тёмных силуэтов деревьев во дворе. Легла около трёх, опять читала, восторгалась «Защитой Лужина».

25 февраля. Воскресенье

Встала в 12-ом. Гена уже приводил с улицы Марту (с колокольчиком на шее) и ушёл с ней чистить тротуар у фасада дома. Потом они вернулись, и Гена рассказал, что за институтом Сурикова виден дым, где-то пожар. Пошли они с Мартой смотреть: добрались до Абельмановской Заставы, потом дошли до кинотеатра «Победа», а дым всё равно где-то далеко. Прохожие сказали, что это горит шинный завод. Гена решил вернуться обратно на двух трамваях (Марту пришлось заносить на руках). Путешествовали они больше часа. По дороге Гена делал наброски.

Завтракали уже поздно. Сегодня Прощёное воскресенье. Звонила тётя Нюра Фатина (тётя отца Гены): «Простите нас за всё… Может, дотопчусь до весны, тогда и хоронить легче будет». Я Гене: «Не хочешь ли у кого-нибудь прощенья попросить?» – «Хочу. У дворника». (Вчера опять конфликт был.) Гена пошёл было искать раму, чтобы закрыть широкую веранду, но вскоре вернулся, мол, всё это непросто, скользко, сыро, холодно, лучше отложить до лета. Грел ноги на масляном радиаторе, потом уснул вместе с Васькой.

Звонила Алла Смирнова, что приедут сегодня в гости. Я варила картошку, протирала пол в прихожей, на кухне. И около четырёх Алла с Анечкой приехали. Привезли нам целую тележку разных гостинцев: картошку, кислую капусту, солёные огурцы и помидоры, кабачок, варенье, блины, шоколадки, вино, мимозу… Я смеялась – прямо как у Лёни Голубкова по ТВ родня из деревни нагрянула. Тёплая встреча. Кипятили самовар в столовой, ели блины, запивали «клюковкой». Гена приводил Марту со двора, играли с ней. Разговоры. Алла из театра в Лобне уволилась, теперь без работы, тяжело на душе, поправилась. А Вася в Долгопрудном устроился в театр декоратором и ещё помогает какому-то бизнесмену строить коммерческие палатки. Анечка летом на два месяца едет в Англию, будет жить там в семье, нужно на это 800 долларов.

Неожиданно, вдруг пришёл Петя Чусовитин, стал звать всех гулять в Новоспасский монастырь. Анечка загорелась идти, Гена сразу отказался. Пришлось мне объяснить Пете, что мы выпили и нам трудно гулять. Пригласили Петю за стол. Выпили и с ним «Наташу Ростову» и стали просить друг у друга прощенья. Алла с Анечкой собрались уходить. Я решила идти с ними – поехать домой на Ленинградский, чтобы утром завтра идти в отдел субсидий. Ушли мы в 7 на метро. Подморозило опять.