Текст книги "Тусовки 6 «Б»"

24. Иди в баню

В маленькой комнате за спортивной раздевалкой раньше было что-то вроде чулана: лысые веники, мятые ведра, разрозненные гантели, рваные футбольные мячи. И еще множество ненужных вещей, которые почему-то не выбросили. Изредка в эту комнатку заглядывала завхоз Нина Ивановна. Оглядит все эти бывшие нужные вещи, вздохнет и подумает: «Надо выкинуть», а потом опять вздохнет и скажет: «Пусть будут».

Теперь эта комната чистенькая и даже красивая – цветы, на столике яблоки и печенье, пестрый чайник с крепким чаем. Уют.

– У нас уютно, потому что мы – женщины. Мы любим свою комнатку, – Сиреневая поправила салфетку на столе. – Где возникает женщина, там возникает устроенный быт. Угощайтесь цукатами, сама сделала. – Она достала из сумки тарелку и высыпала на нее из пакета засахаренные корочки апельсина.

– Как вкусно! – Кассирша съела цукат и взяла еще.

– И тарелка с оранжевой каемкой, – заметила редакторша, – специально подобрана к рыженьким цукатам.

– И оранжевый шарфик в цвет, – Синеглазка умеет замечать такие вещи.

Сильная задумалась, потом сказала:

– Мне всегда казалось, что такие подробности в доме, в одежде – это для глуповатых женщин. Нет талантов, нет интеллектуальных радостей, вот она и заменяет настоящее творчество всякими поделками и подделками. Знала я одну даму, она сочинила себе синюю комнату. Синяя тахта, синие подушки и домашние тапочки у нее, конечно, синие с пушистыми голубыми помпонами.

– Но ведь она делала все с удовольствием? Подбирала мелочи, – Сиреневая мечтательно смотрела перед собой, – обои такого цвета, что в комнате все радуются. И я сама всем этим увлекалась, пока были душевные силы. А теперь – меньше. Твоей знакомой с синей комнатой готова позавидовать.

– Я сама ей завидую, она теперь жена моего мужа. Такой был бесшабашный выпивоха, не обращал внимания на обстановку в доме, не замечал, во что я одета. На свой костюм тоже плевать хотел: насажает пятен на самые видные места – и ходит вполне довольный собой.

– А теперь стал элегантным? – Кассирша покраснела от возмущения. – Ты, Сильная, такая умная замечательная женщина…

И все зашумели:

– Ничего себе! Какая-то кошелка увела мужа, а ты еще о ней так спокойно говоришь! – Редакторша разволновалась. – Я бы ее на куски порвала! Мало того что изменял, так еще и пил годами, душу мотал, неряха в пятнах! А теперь у него новая жизнь, а ты осталась у разбитого корыта.

– Вы мои дорогие, – Сильная смотрела на них с нежностью, – да ведь все было сложнее, чем вам кажется. Разлад случился не из-за неаккуратного костюма, и даже не из-за бесконечных его бутылок. Накопилось много разного. Он, например, не мог переносить моих успехов в профессии. Тем более что профессия у нас одна – журналисты. Мои статьи интересны, у меня много заказов, гонорары приличные, а ему возвращают – не то. А если и договорится с редакцией, его будущий опус включают в план, а он подводит. Все пьющие – обманщики, сами собой не распоряжаются. У него ко мне всегда претензия: почему я успешная, востребованная, а он нет. Бралась ему помогать: «Давай вместе напишем очередную работу, будем спасать твое имя, твою репутацию». Соглашается. Как это выглядело? Ночь, он сладко спит, а я работаю над статьей. Утром она в редакции, а он на меня обижен и раздражен. Понять его можно: кому понравится быть ниже жены? Но у меня тоже негатив копится. И наконец, расстались. Он полгода каждый день звонил: «Я однолюб, возьми меня обратно, у нас все наладится».

– Устояла? – восхитилась Кассирша. – Вот сильная! Я бы растаяла, как воск, и поверила бы!

– И я бы поверила, – выдохнула редакторша.

– И я бы поверила, – тихо сказала Сильная, – если бы это восстановление семьи происходило не в сто пятый раз. А так – кредит доверия был исчерпан. Не пустила его обратно, остались вдвоем с дочкой.

– А однолюб? – Сиреневой слово «однолюб» кажется таким романтичным, она в лирическом настроении, – однолюб так и остался в одиночестве? – Она, конечно сочувствовала Сильной, как и все вокруг. Но неустроенность любого мужчины, даже постороннего, всегда беспокоит женщину. – Одинокий, костюм в пятнах.

– Однолюб женился совсем скоро. И костюмов она ему купила много, и стелет салфеточку, когда кормит его обедом.

– Он теперь обливает борщом салфеточку, – прыснула из угла Агата. – Сильная, фиг с ним! Не жалейте! Вы же сильная, а он бесхарактерный и ленивый.

Никто не одернул Агату, хотя высказываться во взрослых разговорах девчонкам не разрешалось. Но ведь правила – это правила, а проявление чувств – дело нормальное. Тем более чувств искренних и справедливых.

Синеглазка сказала:

– Сильная, тебе не хватило гибкости. Сказала: «выгоню» – и выгнала. Неправильно. Умная, сильная, а гибкости нет. Хитрость, дипломатия в семье иногда важнее всего. – Синеглазка, как многие одинокие женщины, хорошо знала теорию семейных отношений.

– Для женщины важна гибкая политика, – согласилась Сильная. – А для мужчины?

Все помолчали, а потом Сиреневая вдруг и засмеялась, потому что догадалась:

– Главное для мужа – не попадаться. Никогда и ни за что. Не сознаваться ни в каком случае. Не виноват и все. Тогда жизнь налаживается. – Сиреневая натерпелась от своего Рассеянного, он без конца промахивался. То проговорится, то по рассеянности притащит домой женскую перчатку или надушенный шарфик. Жена все поймет, а он сознается в измене и клянется: «Больше не буду». Хочется поверить, хотя все известно заранее.

– Пьянство лечат, но не всякий пьяница согласен лечиться, – печально произнесла Кассирша, – а несогласного нельзя вылечить, доказано наукой.

Синеглазка сказала:

– Терпи, Кассирша, ты его любишь. Он же не все время пьяный.

– Не все время, а трезвый он хороший – виноватый и щедрый. Тут уж мы с сыном можем о чем угодно у него просить – все отдаст.

– Настоящая любовь, – сказала Синеглазка.

Кассирша сияла: слова про настоящую любовь очень ей понравились. Посияла, потом съела мандарин и предложила:

– Хотите, расскажу историю про одну гибкую дипломатку? Всем нам у нее поучиться бы, да не научишься. – И опять вздохнула и опять съела что-то вкусное.

– Расскажи, Кассирша, – стали просить все.

И она начала свой рассказ.

– Мы со Светланой соседки, она очень культурная, и ко мне иногда заходит за луковкой или поболтать. Второй муж у нее с таким характером – один на миллион. Она теперь вздыхает о первом: «С тем легко было ужиться. Всего лишь упертый, пережила бы его упертость. И на чужих девок пялился, пережила бы чужих девок. А тут не успели съехаться, расставляем мебель, вдруг он взглянул на часы: „Светик, мне пора, меня в бане ждут друзья“». Я ни слова против, друзья – это святое. А у нас с ним перед женитьбой был такой разговор. Монолог, вернее, его: «В семье есть глава, это мужчина. Ненавижу женщин, которые берут командование на себя. Во всем будь женщиной. Слушай, выполняй, смотри мужу в рот, кивай и соглашайся. Только при этом будет семья». И она согласилась на эти справедливые требования. Точнее, ей в тот момент они показались справедливыми. И началась жизнь, родился сын, она молоденькая, неопытная мама. Он не помогает: возиться с детьми – это женское дело. Мальчишка ночью плачет, папа к нему не подходит. Днем мама с ног валится, он говорит своим поучающим тоном: «А моя мама четверых растила и все успевала». Его мама не была хрупкой интеллигентной женщиной, она была другого плана. Да и вообще аргумент «моя мама была хозяйственнее и готовила вкуснее» – запрещенный прием. Но этот самодовольный и бестактный говорил все, что захочет. И кулаком по столу мог шарахнуть: «Кто в доме главный? Ты женщина или мужик?» Ну какой женщине хочется казаться мужиком? И она согласно кивает: «Ты прав, сделаем, как ты сказал». От ее поддакиваний он распустился, крик слышала я часто, стены в наших квартирах, сами знаете, тонкие. Вот он орет в очередной раз: «Дайте мне побыть одному! Что вы мельтешите здесь?» И сидит в кухне. А ей надо готовить, и мальчишка за мамой следом приполз. А папочка продолжает кричать. И она не скажет: «Посиди, дорогой, в своей комнате, никто тебя не побеспокоит». Она молчит, как забитая деревенская баба. А квартиру трехкомнатную купила и выхлопотала ее, между прочим, сама. Я бы ему и это напомнила, чтобы не зарывался, но она же интеллигентная и вежливая – никогда даже в мыслях его не одернет. Он мало зарабатывает, она его оправдывает: «Не может он дела проворачивать, у него же талант! А его недооценивают». А еще жена каждую неделю собирает сумку и отправляет своего бездельника в баню. Дружить, весь день выпивать, состязаться с приятелями в умных разговорах. Разглагольствовать. А дома гора дел. Новая квартира, надо что-то прибить, что-то заменить, что-то повесить. А, пустяки. Эти мелочи быта откладываются на неопределенное время.

У моей соседки терпение стальное. Так я считала, и ей не раз говорила: «Ты очень вежливая, повезло твоему бородатому». Она никогда это не обсуждала, один только раз сказала: «У меня свои правила: хочешь жить с ним – живи, а ссоры – не моя среда обитания».

Так и шло: у нас скандалы, сковородки летят. У них тихо, он иногда разорется, но ответа нет, он и увянет.

И вдруг один раз я услышала ее вполне громкий голос: «Никаких отговорок! Собирайся быстро в баню! Иди, иди, мне твои жертвы не нужны. Дома он, видите ли, хочет побыть! Нечего – быстро к друзьям! В баню!»

Он, конечно, обалдел, молчит, я даже представила себе его разинутый рот и выпученные глаза. Он был уверен: традиция ходить оттягиваться в баню – его победа над терпеливой женой. Он поставил себя выше бытовых забот. А она вся в них, в этих приземленных делах – стирка, обед, магазин, уборка. «Ах, ты такая интеллигентная, так вот же тебе моя свобода, моя компания, парилка, пиво, несделанные мои дела. Невбитые гвозди, неприкрученные шурупы».

Но вот жена гонит его в эту самую окаянную баню. Я тоже замерла с разинутым ртом, потом меня одолело любопытство. Придумала предлог и пошла к ним. Она открыла мне дверь, он топчется в прихожей, вид растерянный. На столике сумка, она укладывает туда полотенце, белье, вязаную шапку, в таких парятся, чтобы волосы не портились.

И представьте, он, тиран и самодур, мирно поплелся в свою дурацкую баню, а она в окно смотрела, выражение лица было необычное. Всегда смиренное лицо, а тут решительное. И такой она красавицей стала в эти минуты.

– Не люблю поддакивающих женщин, – прямо высказалась Сильная, – хитрит, лицемерит, а терпение того и гляди кончится. Поддакивать самой же, наверное, противно.

– А моя мама пыталась отвести папу к зубному врачу, – вдруг сказала Надя-Сфинкс. – Он упирался всеми четырьмя ногами, как мама говорила, она его ругала, подлизывалась, пекла его любимый сладкий пирог. Мама сама записала его к врачу, а он увильнул и не пошел. Потом она повела его сама, он по дороге сбежал.

– Мужики в большинстве трусливые и нервные, – вздохнула Сиреневая, – слабые люди, и терпения у нас больше. А жить им легче – жена все трудное, неприятное берет на себя.

– Так и не пошел к зубному? – весело спросила Кассирша.

– Не-а! – почти с гордостью за папу ответила Надя. – Упрямый.

– Упрямого перевоспитать нельзя – нереально. – Редакторша сегодня никого не учила, поэтому ее слушают с интересом.

Кассирша продолжила:

– А моя соседка все же улучшила своего мужа – кивала, соглашалась и вдруг взбунотовалась. И дальше опять жила кротко. Но он уже знал, что взрыв возможен, сбила она с него наглость.

– Полезное дело, – засмеялась Сильная, – дать в лоб, чтобы запомнил – не овечка перед ним, а женщина с характером.

– Степа анекдот рассказал, – Агата подвинулась на мате, чтобы ее увидели, – пришел дядька в аптеку: «Дайте мне таблетки от жадности. Побольше! Побольше!»

Все засмеялись, а потом Сиреневая сказала серьезно:

– Хотел исправиться, да невозможно.

Тут все вдруг услышали: кто-то тихонько плачет. Всхлипывает, повизгивает. Хлюпает носом.

– Синеглазка! Ты что?

Синеглазка промокнула глаза салфеткой и тихо проговорила:

– Хочу семью! С трудным мужем, со скандалами, с непослушными детьми. Пускай они будут не идеальными, но я без них жить не хочу!

И все молчали, все они ее поняли, а Кассирша сказала:

– Все у тебя будет, Синеглазка. Ты красивая, вкусно готовишь, характер мягкий, и вот увидишь, будет у тебя муж, детки. Чует мое сердце – скоро будет все!

– А у меня? – спросила Лидка Князева. Как пропустить такой случай. – Про меня ваше сердце что подсказывает?

Всем стало смешно. Агата вдруг крикнула:

– Иди в баню!

Посмеялись, потом немного загрустили.

– Какой хороший наш клуб, – вздохнула Сильная, она хотела добавить: «Всех вас люблю». Но они и так поняли. Здесь вообще умеют понимать друг друга.

25. Гертруда выкинула номер

Артем остановился около своей подруги Оли. В сумке у него, как обычно, шуршала крыса Гертруда.

– Опять крысу притащил, – ворчала Суворовна, – на Лунном бульваре этой гадости не положено быть. Здесь люди отдыхают!

– Какие глупости! – Оля сверкнула глазами в сторону Суворовны. – Умная дрессированная крыса. – Оля запустила руку в сумку. – Ешь печенье, Гертруда.

Пришел пес Степа, привел своего хозяина Харитона.

– Харя! – спросил Артем. – Как ты относишься к моей Гертруде?

– А чего? Нормально, – Харя терпеть не может крыс, но он знает, что Артем недавно стал заниматься боксом в клубе «Красная шапочка». – Вполне классная Гертруда.

Тут пришла Агата, за ней – Леха. Он, конечно, изменщик и обманщик, но всегда оказывается там же, где Агата. Он улыбался Агате и зверем смотрел на Харю.

– Ты, Харя, недостоин своей собаки, у Степы хозяин должен быть сильный, смелый, быстрый. А ты задохлик какой-то!

– Харя хороший, – из-под скамейки ответил Степа. – У него сила не в кулаках, а в интеллекте.

– Конечно, в интеллекте, – рассмеялась Агата. – Расскажи, Степа, анекдот. Давно ты ничего смешного не рассказывал.

– Могу. Слушайте. Перед дверью квартиры сидит маленький мальчик. К нему подходит дяденька и спрашивает: «Папа дома?» – «Да». Мужчина звонит, но никто ему не открывает. Тогда он зло говорил мальчику: «Ты говоришь, что отец дома, тогда почему мне никто не открывает?» – «Не знаю. Я живу в другой квартире».

– Ну и что? – Князева в последнее время еще чаще стала говорить глупости с умным видом. Наверное, Салат вселил в нее уверенность. Все смеялись над анекдотом и над Лидкой. Шестой «Б» больше всего на свете любит шутки, анекдоты, словом, любые приколы.

И тут крыса Гертруда разволновалась. Она выпрыгнула из сумки и метнулась в кусты, Артем кинулся вдогонку.

– Не туда! – закричали вокруг.

– В другую сторону!

– К остановке восемьдесят пятого!

– К Суворовне!

Артем метался, и все тоже метались. Крыса исчезла.

На скамейке сидели рядышком Суворовна и Кутузовна.

Кутузовна прижимала к животу сумку, как будто это была грелка.

– Чего ты, Кутузовна, кошелку свою так крепко держишь? – ехидничала Суворовна. – У тебя там что? Может, миллион?

– Не кошелка, а дамская сумка – ридикюль. Выражения у тебя, Суворовна, какие-то неделикатные. Нашла, понимаешь, кошелку!

– Ладно, ридикюль. И что у тебя в этом дамском ридикюле?

– Как полагается – косметичка, как у любой уважающей себя женщины: зеркальце, помада, расческа, кошелек. Еще одна помада, более темного оттенка. Пудреница стильная, из магазина «Настоящая дама».

– Ты же сроду не пудришься, Кутузовна! И губы не красишь! С детства тебя знаю!

– Не все ты про меня знаешь, Суворовна. Любопытная ты, но невнимательная.

– Все знаю, я же твоя сестра!

– Двоюродная, – Кутузовна поджала губы и немного отодвинулась от Суворовны.

Тут вылетели к ним взволнованные люди из шестого «Б»:

– Крыса в ту сторону погнала! – вопил Барбосов. – Вон к той скамейке!

– Нет, вон к той! На соседней аллее!

– Скажите, пожалуйста, будьте добры, вы не видели Гертруду? – Агата решила победить зловредную Суворовну вежливостью и лестью: – Вы, Суворовна, такая наблюдательная! Такая умная! Все знаете.

Суворовна улыбалась, Кутузовна хотела что-то сказать. Но тут Надя-Сфинкс все испортила, она выпалила:

– Сплетницы все внимательные и наблюдательные. Без этого у них фактов не будет, а без фактов сплетня не получится!

Улыбка тут же исчезла с лица Суворовны.

Кутузовна продолжала прижимать сумку к животу. Шестой класс шнырял по кустам, искал крысу. Артем звал:

– Гертруда! Вернись! Угощу сгущенкой! Шоколадными вафлями! Копченой колбасой! Гертруда! Ты меня слышишь?

Она не появлялась.

Тогда все стали кричать:

– Гертруда, беги к нам!

– В кустах не сиди! Там тебя коты съедят!

– Кот – хищник вроде льва!

– Мы тебя обожаем, всем нашим классом! Мы тебя ищем и ждем!

Она не появилась.

– Крыса выбрала свободу, – сказала Суворовна, она стала обмахиваться кружевным платочком, хотела показать двоюродной Кутузовне, что она, Суворовна, тоже культурная дама. – Вот ты, Кутузовна, для понта завела ридикюль и косметичку. А зачем? Сидишь здесь, на скамейке, в театр не ходишь, в гости только к соседке Выходцевой. И о чем с ней говорить? На бульваре не бывает, ничего не знает про общественную и личную жизнь нашего Тихонького административного округа.

– Зато Выходцева не сплетничает, она интересуется политикой, серьезная женщина. И еще она умеет составлять прогноз погоды без всякого телевизора.

– Этого не может никто! – выкрикнула Суворовна. – Выходцевой дали бы Нобелевскую премию за такую способность! Она бы делала прогнозы кораблям, самолетам, всяким путешественникам по Антарктиде. Но она не может, а тебя надувает! А ты, Кутузовна, к ней бегаешь, лучше бы дома с сестрой посидела!

– Сестра всего лишь двоюродная, – непримиримо напомнила Кутузовна. – А прогнозы Выходцевой построены на сугубо научной основе! Смотри сама. Если у нее подгорают блинчики, значит, будет дождь. А если она забывает дома ключ от домофона, значит, будет ясный день.

– Надувательство! Я тоже теряю ключи, а блинчики покупаю готовые, в красивой коробке.

– Ты, Суворовна, не делаешь прогнозов, а Выходцева делает. А ты можешь предвидеть дождь? Или снег? Скажи честно.

– Могу! – захохотала Суворовна. – Когда колени ломит – это к дождю. И надо не забыть зонтик, когда идешь на Лунный бульвар! Вот и вся наука! Ладно. Не люблю долго толковать об одном и том же. А эти ненормальные дети все ищут свою крысу!

– Привязанность к животному это хорошо. – Кутузовна задумалась.

Сестра спросила:

– Скажи, Кутузовна, а пилочка для ногтей у тебя в этом ридикюле есть? Только честно ответь, без обмана.

– Есть, – не очень уверенно ответила Кутузовна.

– Покажи пилку! Тогда поверю!

Кутузовна щелкнула замочком сумки с красивым французским названием «ридикюль». Запахло духами. Блеснула яркая косметичка. Пилочка с золотистой ручкой тоже была там. И тут Кутузовна вскрикнула не своим голосом:

– Караул! Спасите!

Из ридикюля стремительно выскочила крыса Гертруда.

Она запищала, спрыгнула на землю и понеслась по дорожке Обманутых надежд. Шестой класс дружно кинулся за ней. Впереди мчался пес Степа, он свирепо рычал:

– Сейчас я ее поймаю! Я – великий охотничий пес!

Кутузовна сунула голову в ридикюль и простонала:

– Она съела губную помаду и половину расчески! И нанесла мне моральный ущерб!

– Куплю, куплю тебе расческу, – утешала ее Суворовна, – и помаду, так и быть, куплю! Не рыдай!

– Помаду коричневатого оттенка, – из ридикюля говорила Кутузовна, – это мой цвет.

– Ладно, ладно, Кутузовна. Ты вылезай из сумки и посмотри, что делается!

В конце дорожки Обманутых надежд они увидели, как Степа догнал крысу и схватил ее за хвост. Шестой «Б» окружил эту парочку, и ребята стали кричать:

– Степа! Осторожно!

– Для крысы хвост – главное украшение!

Тут подоспел Артем, он взял крысу Гертруду на руки и, гладя ее спинку, приговаривал:

– Испугалась, бедная Гертрудочка. Успокойся, ты нашлась, все тебя любят.

– Кроме меня, – вдруг сказала Лидка Князева, – мышей и то боюсь, а тем более – крыс.

– Я тебя, Князева, тоже терпеть не могу, – вдруг отчетливо проговорила Гертруда. И все изумленно разинули рты. А потом заспорили:

– Сказала! Я слышал!

– Показалось! Просто пищала!

– Крысы не умеют говорить, не знаешь разве?

– А вот умеют, – авторитетно сказал Артем, – только редко. – Он посадил Гертруду в ее родную сумку и кинул туда конфету.

– Гертруда пережила стресс, – объяснила Оля, – потому и заговорила. Больше она, может быть, ни слова не скажет.

– У меня просьба, – снова раздался голос Гертруды из сумки, – пусть моя сумка называется не сумка, а ридикюль.

Все, кто слышал это, покатились со смеху.