Текст книги "Пусти козла в огород"

– Вот! Побежал! Опять! Опять!

На этот раз и мне показалось, что на лестнице мелькнула тень.

– Знаешь что, Маргуша, – сказала я, – еще пара твоих молитв, и у меня в голове появятся тараканы.

– Гномы, – поправила меня Марго. – Гномы.

Глава 3

Алиса разбередила мне душу. Мало того, что она на все лады расхваливала своего Германа, будто я слепая и не вижу ее новой квартиры, так еще и эти телеграммы, и звонки. Едва мы вернулись с ночной прогулки, раздался очередной звонок. С экватора Герман интересовался, как чувствует себя Алиса и по-прежнему ли любит его. Минут двадцать они, как голубки, ворковали.

Легко представить, с каким смешанным чувством приняла я это событие. Настроившись на разрыв, я демонстрировала Евгению абсолютнейшую независимость, а теперь пожалела, как никогда ощущая одиночество. Никто не звонит мне, не интересуется, люблю ли его. Нет ничего хуже жалости к себе. Самые глупые поступки совершаем мы с этим чувством. Нет ничего безжалостней к нам, чем эта самая жалость.

Вернувшись в Москву, я тут же бросилась капать ядом на счастье Юльки. Звонила ей в любое время суток и передавала всяческие поручения для Евгения и в конце концов добилась своего: Женька мне позвонил. Сам! Хотя я его об этом не просила…

– Соня, – строго сказал он, – что это за номера?

– Какие номера? – спросила я голосом святой невинности.

– Зачем ты мучаешь Юлю? Она ни в чем не виновата.

– А тебе ее жалко? Уж не из жалости ли ты женился на ней?

Евгений зарычал, но быстро взял себя в руки и тихо спросил:

– Соня, скажи, почему так получается: хочу серьезно с тобой поговорить, но не проходит и минуты, как, забыв обо всем, уже готов наброситься на тебя…

– А ты не сдерживай своих желаний, – посоветовала я, и он повесил трубку.

Повесил трубку!

Не этого ли добивалась я?

Не этого! Не этого!!

Боже, как рыдала я! Как я рыдала! Он никогда! Никогда больше не позвонит! Сам! И я не унижусь до того, чтобы звонить ему. Я не буду бегать за ним! Не буду! Не буду!

Кстати, это идея! Можно подкараулить его выходящим с работы. Случайно столкнуться с ним…

Нет, он же не дурак, хоть и женился на Юльке. Что невзначай занесло меня в район его работы? Нет! Я не буду унижаться и бегать за ним!

Но тогда можно сделать вид, что случайно зашла в ту пивную, где Женька расслабляется с Ма-русиным Ваней…

Ужас! Иной раз в мою голову такое придет! Встретиться с Женькой на глазах у Вани?

В пивной! В тот же день об этом будет знать Маруся. Следовательно, весь город заговорит о том, что Мархалева бегает за мужем.

Я упала на кровать и заплакала еще горше. Подушка стала мокрой в один момент. И вот тут-то вновь раздался телефонный звонок. Я сняла трубку, но еще долго не могла сказать ни слова – рыдания душили меня. Наконец, взяв себя в руки, выдавила:

– Слушаю.

– Соня, что с тобой? – это был Евгений. Но как нежен его голос!

Или показалось?

На всякий случай я зарыдала с утроенным вдохновением. Заикаясь, ответила:

– Н-ничего.

– Я сейчас же к тебе еду, – сказал он и повесил трубку.

Он ко мне едет? Не поняла. Он ко мне едет?

Он ко мне едет.

Вихрем вынесло меня с кровати. Душ, побольше косметики на лицо, на волосы побольше пенки, платье! Новое платье! Нет, лучше костюм. Костюм меня стройнит. И туфли-лодочки на шпильках. К черту эти модные каблуки, на которых женщина выглядит клоуном! Да, лодочки и духи! Любимые духи Евгения. Откуда он звонил? Судя по позднему времени, с работы. Тогда я успею, встречу его неотразимой!

С этой мыслью я заметалась по квартире, пытаясь двигаться сразу во всех направлениях. В ванную, там духи, нет, в спальню, там костюм, нет, туфли в тумбочке в прихожей…

В результате Евгений застал меня в банном халате с мокрыми волосами, без духов, без пенки, без каблуков и косметики. Я стояла в шлепанцах, жалкая, как мокрая курица, недоуменно смотрела на него и молчала. Впрочем, из меня рвался вопль:

– Ты?! Ты?!

Но его никто не услышал. Даже я. Видимо, вопль застрял где-то на пути к горлу.

– Почему ты плакала? – спросил Евгений, делая смелый шаг через порог моей квартиры.

– Потому… Потому…

Я растерялась, не зная, что сказать. Как умная женщина, я не привыкла говорить правду. Правда не украшает женщин и портит мужчин, а я Евгению зла не желаю.

– Соня, милая, почему ты плакала?

Нежность! Нежность в его голосе!

Я глянула на часы: десять вечера, а он у меня, он не у Юльки. Ха-ха, будет скандал! Но какой будет скандал, если он вообще к ней не вернется!

И я снова заплакала. Безутешно. Евгений обнял меня (оказывается, это совсем просто – у Юльки мужа уводить!), прижал мою голову к своей груди, принялся бормотать ласковые слова, успокаивать как ребенка.

– Ну-ну-ну, – приговаривал он, – не будем плакать, плакать не будем, соленые слезки, – и так далее и тому подобное.

Когда так успокаивают, готова плакать хоть всю жизнь. В этот же вечер решила плакать до утра, лишь бы Женька никуда не ушел. Однако он уходить и не собирался, все тискал меня и тискал под марку сочувствия моему необъяснимому, но безутешному горю.

Я рыдала не просто так, а с большой пользой: ломала голову, что бы это все могло значить, а так же как повернуть все это себе на пользу.

«Он меня любит? – гадала я. – Все еще любит? Или сработала привычка?»

Наконец Евгений, отчаявшись меня успокоить, сказал:

– Сонечка, погоди, я сейчас.

И убежал куда-то. Опять бросил меня одну. Я растерялась. После его неожиданного ухода к Юльке ждала от него чего угодно. Каково же было мое удивление, когда вернулся он с букетом цветов и с пакетом, не скрывшим победоносно торчащее горлышко бутылки.

– Купил вино, – смущенно оправдывался Евгений, – чтобы успокоить твои нервы. Очень хорошее вино.

Тут же выяснилось, что в пакете не одно вино, но и закуски: все самое мое любимое. За годы супружества он хорошо изучил мои вкусы.

Я пришла в восторг неописуемый. Любая женщина знает, что означает подобный жест. Когда мужчина покупает бывшей жене цветы, вино и закуски, означать это может только одно: он не собирается возвращаться к новой супруге!

В эту ночь не собирается. Об остальном же, увы, нам, женщинам, остается лишь гадать – зачастую мужчины непредсказуемы.

Впрочем, тот, кто знает мужчин так, как я, все может предсказать. Я сразу себе предсказала мир с Евгением. Мир и никакой Юльки!

Завтра утром… Нет, ближе к полудню. Надо хорошенько выспаться, чтобы выглядеть! Ближе к полудню отправимся к Юльке вдвоем и все ей расскажем. Евгений извинится, обязательно, как настоящий мужчина, попросит прощения за несбыточные надежды и причиненные в связи с ними неудобства. Юлька умрет от горя, но ничего, Роза, ее спасет.

Короче, я дала себя успокоить посредством бокала вина. Евгений тоже выпил, обнял меня и облегченно выдохнул:

– Соня, как я соскучился…

Я собралась ответить ему в том же духе, но… зазвонил телефон. Это была Алиска.

– Ты не вовремя, – сказала я ей и бросила трубку.

Евгений насторожился:

– Кто это тебе звонил?

Черт знает почему, я покраснела и начала оправдываться.

– Это Алиска, Женечка, Алиска, – униженно бормотала я.

Он не поверил:

– Алиска? А почему ты не поговорила с ней? Почему сразу бросила трубку?

– Ах, не хотелось попусту тратить время…

– Попусту? Раньше ты так не считала – щебетала с Алиской по два… Нет, по три часа!

И пошло и поехало, чем больше я оправдывалась, тем больше он на меня наступал. В конце концов я снова заплакала, и плакала так горько, что Евгению пришлось идти за новой порцией успокаивающего. Когда он ушел, я глянула на часы и подумала: «Так не так, а уже час ночи. Хорошо сидим».

Когда Евгений вернулся, мы о звонке уже не поминали. Снова выпили вина, долго словоблудием занимались, хитрили и выжидали, кто первый сделает шаг навстречу. Первым не выдержал Евгений, опять обнял меня, и опять раздался телефонный звонок.

«Теперь вообще не буду трубку снимать», – подумала я и наткнулась на его подозрительный взгляд.

Евгений зверел буквально на глазах, а телефон надрывался.

– Кто это? – наконец спросил он.

– Понятия не имею, – ответила я, но, сообразив, что это его окончательно разъярит, поспешно поправилась:

– Какая-нибудь подруга.

– Так поздно?

А телефон не умолкал, верещал как резаный.

– Почему бы тебе не снять трубку? – ехидно поинтересовался Евгений и тут же добавил:

– Сам сниму.

Он поднял трубку и тут же передал ее мне со словами:

– Это опять Алиса.

Я возликовала, обнаружив, как стал ласков его взгляд. «То-то, – подумала я, – знай, какой ты бессовестный ревнивец, а я святая, святая!»

На этот раз Алиска оказалась невероятно многословной. Она жаловалась уже не только на плохое самочувствие, но и на… нечистую силу.

– Это понятно, – отчаявшись дождаться конца ее повести, воскликнула я, – но от меня чего ты хочешь? Почему звонишь так поздно?

– Я же раньше звонила, но ты сама не захотела со мной разговаривать, разговаривать.

– Да, у меня были причины, но мы не о том. Скорей говори, чем могу тебе помочь?

– Позвони своей бизнесменке Тамарке, она хвастала, что какую-то сильную колдунью знает. Наверное, меня сглазили. Вот и Маргуша говорит…

– По твоей Маргуше дурдом в три ручья плачет! – не выдержала я.

Обычно Алиса остерегается мне возражать, на этот же раз она проявила неслыханное упрямство.

– Маргуша говорит, – словно не слыша меня, продолжила она, – что это сглаз. Маргуша гадала на зеркале святой Елены.

– На чем, на чем? – изумилась я, поеживаясь и вспоминая дикий взгляд Марго во время чтения молитвы к гномам.

Алиса погрузила меня в подробности.

– Маргуша принесла хрустальную чашу, – скороговоркой сообщила она. – Под чашей оливковым маслом нарисовала крест, а под крестом написала: «Святая Елена». Потом Жорику, сыну соседки, дала эту чашу в руки. Тут, понимаешь, нужен непорочный ребенок, зачатый в законном браке…

Мне стало смешно. Зная эту соседку, любому стало бы смешно.

– Ты не слишком удачно выбрала непорочного ребенка, точнее соседку, – воскликнула я, нервно оглядываясь на Евгения.

Но разве Алиса слушала меня, она с упоением продолжала:

– Потом Маргуша стала за Жориком на колени и произнесла три раза молитву святой Елены. Ах, Соня, эт-то что-то! Такая красивая молитва!

– Надеюсь, там ничего не было о мелодичных алмазах? – ядовито поинтересовалась я.

– О мелодичных? – переспросила Алиса. – О мелодичных ничего не было, не было. Но Жорик увидел ангела, и мы задавали ему вопросы, вопросы.

– И что? – свирепея, спросила я.

– Ангел сказал, что нужна колдунья, колдунья. Что Маргуша сама не справится, сама не справится, – горестно поведала Алиса и жалобно добавила:

– Соня, позвони Тамаре.

– И ты с этой галиматьей не могла дождаться утра? – спросила я, умоляюще поглядывая на Евгения.

Он одобрительно кивнул, мол, все в порядке. Я прикрыла трубку рукой и шепнула:

– Алиска хочет, чтобы я позвонила Тамарке. Евгений удивился.

– Не слишком ли поздно? – спросил он.

Я подумала: «Разбудить Тамарку? Бред! Только сумасшедший рискнет это сделать. Впрочем, идея недурна. Позвоню, разбужу Тамарку, пусть не одной мне будет плохо».

И я позвонила Тамарке.

Здесь должна заметить, что все мои подруги не любят Алису. А все потому, что она слишком красивая. К тому же Алиса практически не имеет мозгов, хоть Роза и утверждает, что с точки зрения анатомии такое невозможно. Что бы Роза ни утверждала, все знают, как обстоят дела с мозгами Алисы. Глупость делает ее красоту неотразимой и дает массу поводов для нападок со стороны моих подруг. Все они страшно меня к Алисе ревнуют, просто бесятся, когда я поминаю о ней и тем более о ее Германе, который всю жизнь носит Алису на руках и в прямом и в переносном смысле, потакает ее капризам и гордится этой дурочкой безмерно.

Короче, все мои подруги завидуют Алисе. Все, кроме Тамарки. Тамарка Алисе не завидует, потому что ей некогда, она ворует. Бизнес в нашей стране страшно хлопотная штука. Приходится отдаваться ему всецело, не остается времени не то что на зависть, даже на сплетни и сон.

– Мама, ты невозможная! – заверещала Тамарка, как только я ее разбудила. – Чуть разрыв сердца не получила! Думала, из налоговой!

– Успокойся, это я.

– Что ты, Мама, говоришь? Ха! Ты! Радость какая! Уж лучше тогда налоговая:

Вот это прием, а чего еще ждать от лучшей подруги? Я было собралась обидеться, но какой в этом смысл, когда Тамарка так собой увлечена, что все равно не заметит.

– Как ты мне надоела, – лютовала она. – Никакой не даешь жизни. Мама, ты невозможная! Опять про горе свое будешь цедить? Ха! Мне бы твое горе! Кому сказать, не поверят. Счастливица! В кратчайшие сроки, да просто вмиг избавилась от самой зловредной подруги да еще и от поганца мужа в придачу. Кто бы меня от тебя избавил да еще и Даню моего так подобрал? Слушай, Мама, возьми себе моего Даню, он… Уйди, скотина! Куда одеяло потащил?! Спать я ему, видишь ли, не даю! Ты, сволочь, жить мне не даешь, и то терплю, сволочь!

Я поняла, что последние фразы ко мне не имеют отношения. Просто у моей нежной Тамарки идет интимное общение с мужем.

Общение это так Тамарку захватило, что даже трубку бросила она. Бросила, но не отключила, давая и мне возможность насладиться их семейным «счастьем». Даня грозил подать на развод, а Тамарка по этому поводу неистово выражала сомнения.

– Ха! Дождешься от тебя подарка такого! Еще долго, паразит, кровь мою будешь пить! И не найдется на тебя никакой Юльки!

Все это сопровождалось разнообразными звуками, очень похожими на затрещины и шлепки. Зная Тамарку, невозможно было подумать, что звуки сии издает Даня.

Наконец Тамарка пресытилась. Теперь ей срочно понадобилась я, чтобы тут же поделиться впечатлениями.

– Как хорошо, Мама, что ты позвонила. Очень вовремя. Сразу тебе расскажу, какой негодяй этот Даня – среди ночи затеял, подлец, драку! Слышала, как я его лупила? Вот что значит настоящая подруга, вовремя позвонила, – похвалила меня Тамарка, намертво забыв, что если бы я не позвонила, то и никакой драки не состоялось бы, дрых бы Даня ее, как сурок.

Евгений, сообразив, что разговор этот может затянуться до утра, бросился принимать меры: теребил меня за халат, нервно стучал пальцем по циферблату и нетерпеливо закатывал глаза.

– Сейчас, дорогой, – успокоила его я, чем сильно возбудила Тамарку.

– Мама, ты невозможная! – закричала она. – Уже привела к себе кого-то и молчишь?

– Да не кого-то, Тома, не кого-то, – отмахнулась я.

– А кого? – срочно пожелала знать Тамарка.

– Евгения.

– А-а-а-а! – Тамарка задохнулась и перешла на шепот:

– Мама, Женька вернулся? Ну дела! А как же Юлька? Нет, ты убила меня! Сейчас упаду!

– Ты же в постели лежишь, – напомнила я.

– Все равно упаду, – заверила Тамарка. – Мама, как же тебе удалось его вернуть? Это же просто чудо!

Я обиделась:

– Никакое не чудо, он до сих пор меня любит…

Евгений вскочил и забегал по комнате.

– Мама, ты невозможная! – возмутилась Тамарка. – Он ее любит! Кстати, зачем ты звонила? Вам что там, заняться нечем? По ночам мне трезвонят…

Дальше я слушать Тамарку не могла, потому что зазвонил мой мобильный, это снова была Алиса. Когда я начала манипулировать сразу двумя телефонами, Евгений, схватившись за голову, выбежал в прихожую.

– Не так я собирался провести эту ночь! – крикнул он.

– Женя, погоди, уже закругляюсь, – крикнула я и тут же оповестила подруг:

– Девочки, извините, очень ограничена во времени.

Тамарка сразу вызверилась:

– Что значит «ограничена»? Мама, ты невозможная! Ты для этого разбудила меня, чтобы сообщить, что в чем-то ограничена?

Алиса от Тамарки не отставала, даже и похлеще вопила, что человеку больному совсем не к лицу.

– Соня! Соня! – кричала она. – Тебе не стыдно? Я умираю, а ты просишь прощения? Просишь прощения? И говоришь, что во времени ограничена? Ограничена! Ограничена!

Признаться, я тоже не так собиралась провести эту ночь, это же не ночь, а сумасшедший дом – если так можно выразиться. Думаю, после того, что со мной случилось, мне можно все.

Евгений вернулся и принялся нервно мерить шагами комнату.

– Женечка, я закругляюсь, – успокоила я его.

– Я тебе не мешаю, – огрызнулся он. Я принялась объяснять Тамарке, как плохо Алисе, как рассчитывает она на ту гадалку, которая всем нам сняла венец безбрачия, не глядя на то, что мы по много раз были замужем. Растолковала ей, что Марго может своим самодеятельным колдовством и вовсе загнать Алису в гроб. Тут Евгений не выдержал, некрасиво ругнулся и вылетел, хлопнув дверью. Я остолбенела. Он ушел? Совсем?

Долго предаваться горю мне не дали.

– Мама, ты невозможная! – завопила Тамарка. – Как гадалка может помочь Алисе? Гадалка в Москве, а Алиса в Питере. Там разве нет своих гадалок?

Должна сказать, что разговор стал неуправляем. И Алиса и Тамарка вопили одновременно все, что хотели, пользуясь тем, что я парализована Евгением.

Я подумала: «Теперь, когда он ушел, смогу наконец нормально поговорить».

И в этот самый момент в Алисиной трубке раздался подозрительный звук, затем крик и тишина. В Тамаркиной трубке тишины и не предвиделось.

– Тома, замолчи! – закричала я.

Тамарка перешла на шепот, но окончательно не замолчала.

– В чем дело. Мама? – прошипела она.

– С Алиской что-то случилось. Боюсь, она в обморок упала.

– Ее что там, не поднимут?

– В том-то и дело, что Алиса одна. Герман в командировке. Все, Тома, я уезжаю.

– Куда, Мама, куда?

– К Алиске.

– Мама, ты невозможная!

– Вполне возможно, – ответила я, хватая в руки чемодан.

Глава 4

Всю дорогу от Москвы до Питера ругала себя, что не послушалась Марго и не осталась. Но кто мог подумать, что Алиса так заболеет? И что там за черти у них завелись?

Я мучительно вспоминала все, о чем сверхъестественном лепетала Алиса, но беседа с ней велась в таких немыслимых условиях, что половину пропустила мимо ушей – больше слушала Тамарку и Женьку.

Чем ближе я подъезжала к дому Алисы, тем сильнее нервничала. Когда мой «Мерседес» вкатился в ее двор, меня уже просто колотило.

«Это от холода», – успокоила я себя, вылетая из автомобиля.

Уже собиралась войти в подъезд, и вдруг откуда ни возьмись черный котенок. Я плюнула и через правое плечо, и через левое – котенок остановился, с любопытством наблюдая за взрослой теткой, плюющейся как верблюд.

– Брысь! – сказала я ему и даже рукой показала, в каком направлении это лучше сделать.

Котенок бестолково уставился на меня своими огромными голубыми глазами. Он недоумевал. Он совсем меня не боялся, скорей даже симпатизировал мне.

Я топнула ногой – он не тронулся с места. Наоборот, уселся поудобней, с интересом за мной наблюдая, склонив набок ушастую голову. Я махнула рукой, схватила котенка на руки и побежала к Алисе.

Выйдя из лифта, нос к носу столкнулась с Симочкой, милой и доброй девушкой из соседней квартиры. Она выходила из двери Алисы.

– Что с ней? – тревожно спросила я. Симочка пожала плечами:

– Понять не могу. Сейчас она спит, но утром к ней зашла Марго. Она обнаружила Алису на полу с телефонной трубкой в руке.

Котенок, напоминая о себе, громко мяукнул.

– Ой, какая прелесть! – восхитилась Симочка.

– Алисе несу, – пояснила я. – Чтобы она без Германа не тосковала.

Мимо нас прогремела ведром Марго. Она остановилась, скептически глянула на котенка и вынесла бедняге жестокий приговор:

– Сдохнет.

– Что за чушь? – возмутилась я. Симочка грустно вздохнула:

– В нашем подъезде действительно не живут коты. В подростковом возрасте сдыхают.

Я толкнула дверь квартиры Алисы и жизнеутверждающе сказала:

– Мой Шустрик не умрет.

– Посмотрим, – усмехнулась Марго, устремляясь за мной в квартиру.

В прихожей я опустила на пол чемодан, поставила на столик котенка и принюхалась:

– Красками не пахнет.

– Какой там пахнет, – горюя, отозвалась Марго. – Алиска совсем разболелась, уже и с постели не встает. Сглазили ее эти стервы, сглазили.

Недоумевая, о ком идет речь, я не стала рассусоливать, сразу отправилась в спальню к подруге. Она уже не спала, проснулась от громкого голоса Марго, поняла, что я приехала, и с нетерпением ждала.

– Ой, котенок! – обрадовалась она и тут же потянулась к нему.

– Это Шустрик, – пояснила я. – Шел к тебе в гости, да встретил меня в подъезде.

Алиса поверила и принялась нацеловывать котенка, ласково приговаривая:

– Ах ты ко мне в гости шел? В гости шел?

Я внимательно за ней наблюдала. Бедняжка действительно была совсем плоха: темные круги под глазами, синеватая бледность, вялость. Легкого котенка она брала так, словно он был пантерой.

– Так, – сказала я, – звоню Фаине.

Фаина – подруга Алисы. Надо сказать, что Алиса тащит по жизни длиннющий шлейф детских привязанностей: Фаина, Лора, Нюра, Карина – все змеи. Похвастать таким же количеством подруг, как и я, Алиса не может, но ей и своих довольно. На вернисаже были все те, к кому я с детства ее ревновала.

Ах, еще в детстве, приезжая в Ленинград на каникулы к бабуле, я неизбежно попадала в компанию подруг Алисы. Все они очень милы, но, уверена, терпеть не могут меня. И все по той же причине: ревнуют к Алисе. Выросли, повзрослели и даже постарели, но по-прежнему ревнуют. На вернисаже все, как одна, изобразили бурную радость, увидев меня. Слишком бурную, чтобы в нее можно было поверить.

Но вернемся к Фаине. Она психиатр, а потому исполняет в их местном кружке те же функции, что и моя Роза в нашем, – лечит всех подряд от всех болезней.

– Звоню Фаине, – сказала я и, не обращая внимания на возражения Алисы, позвонила.

Фаина с детства была очень крупной. Она правда не доросла до моей Маруси, но зато обладает таким басом, которому позавидовал бы Шаляпин.

– В чем дело? – пробубнила она. – Алиска? Опять умирает? Так бывает всегда, когда ее Герман уезжает в командировку.

Я рассердилась:

– Возможно, раньше она не паниковала и умирала себе потихоньку, но сейчас она позвала на помощь меня! Думаешь, я могу смотреть, как гибнет любимая подруга? В отличие от тебя не могу!

– А я и не смотрю, – пробасила непробиваемая Фаина. – Мне некогда.

– И все же найди время, – посоветовала я. – Осмотри Алису.

Фаина выругалась, но через час приехала. Она долго пыхтела, осматривая Алису, сердито дула в свои роскошные черные усы и наконец поставила диагноз:

– Абсолютно здорова.

– Что? – вспылила я. – Здорова? С такими кругами под глазами?

Фаина потрогала на своем носу бородавку и отрезала:

– С такими кругами я всю жизнь живу, пускай теперь и она поживет.

Я дар речи потеряла, беспомощно хватала воздух, пока Фаина упаковывала фонендоскоп в свой чемоданчик.

– Ну ладно, девочки, – пробасила она, – мне пора. Психи меня ждут. Я очнулась и закричала:

– Психи? А как же Алиска? Фаина изумилась:

– Она же не псих, вот когда у нее крыша съедет, изволь, тащи ко мне, а в другом я вам не помощник. Здорова, на мой взгляд, но если не верите, обратитесь к терапевту.

– Фаня! – завопила я. – Как же здорова? Только глянь на ее кожу! За несколько дней она стала вся в мелкую морщинку!

Фаина присмотрелась к коже Алисы и радостно нам сообщила:

– Я всю жизнь с такой живу, теперь будет жить и она. Это старость, она пока неизлечима.

На этой «оптимистичной» ноте Фаина выплыла, еще раз нам пояснив, что ее ждут психи.

Уже у лифта я ее отловила и, схватив за руку, отчитала за бездушие.

– Ты громче всех на вернисаже кричала, что любишь Алиску, – напомнила я.

– И не такое кричу, когда нажрусь, – пробасила Фаина.

Я плюнула и хотела вернуться в квартиру, но она сама остановила меня и прошептала:

– Мархалева, не гони волну. Алиска действительно здорова, как корова, а то, что с ней происходит, обычная хандра.

Я растерялась:

– Хандра?

– Хандра-хандра, – заверила меня Фаина. – Как психиатр тебе говорю. Круги под глазами, потому что плохо спит, тоскует без Германа. Если желаешь ей добра, не бросай одну, а развлеки. Ну все, я к психам, – и она скрылась в лифте. Я вернулась к Алисе и постановила:

– Вызываю Германа!

– Ни в коем случае! – запротестовала она. – Если ты скажешь Герману, что я больна, он бросит дела и примчится, а капиталисты мгновенно расторгнут с ним контракт. Мы останемся без денег, а без денег я сразу умру, сразу умру, – пригрозила Алиска. Я сдалась:

– Ладно, поднимайся, пойдем купаться и загорать. Ты ведешь нездоровый образ жизни.

Алиса нехотя встала, оделась, и мы отправились к заливу.

Несмотря на то, что вода в Маркизовой Луже оказалась ледяной, я заставила Алиску туда нырнуть. Сама, подрагивая от холода, мужественно стояла на берегу под порывами ветра, щедро выдавая рекомендации по здоровому образу жизни. Со смаком затягиваясь сигареткой, поведала также и о вреде курения. Здесь мне было что сказать – часами об этом вреде могу говорить, как-никак на себе испытала.

Алиса стойко плавала в ледяной воде. Время от времени она выдыхалась, останавливалась, и я вынуждена была лекцию прерывать, грозно командуя:

– Плыви! Плыви!

Всегда готова помочь друзьям, но еще больше вдохновляюсь, когда помощь ограничивается добрым советом. Здесь мне нет равных. Видимо, и в этот раз речь удалась – к нам подтянулась публика. Когда я закончила, они за малым не разразились аплодисментами, чего нельзя сказать об Алиске.

– Ты замучила меня, замучила меня, – пожаловалась эта неблагодарная, когда я ей разрешила наконец покинуть Маркизову Лужу.

– Зато какой румянец! – порадовалась я. – Не пропал даром мой труд.

Алиса же, глупая, рассердилась:

– Какой румянец? Я синяя! Я синяя! Синева и в самом деле имелась, но румянец все же преобладал.

– Не опошляй моих чаяний, – посоветовала я. – Лучше побегай по берегу, укрепи сердце да заодно и согрейся.

Алиса взбунтовалась:

– Нет, я лучше буду лежать.

Она рухнула на согретые солнцем камни и подставила мягким северным лучам свою красивую бронзовую спину. Мне ничего другого не оставалось, как пристроиться рядом. Там и продолжила лекцию. Рассказывая о здоровом образе жизни, я не спускала глаз с Алисы. Она снова хорошела прямо на глазах, но я отметила, что в этот раз гораздо медленнее.

«Сегодня уже поздно, – подумала я, – а завтра надо бы отвезти ее в Сестрорецк, на мою дачу, да погонять там хорошенько. Пускай Алиска окончательно в себя придет и заодно выполет всю сорную траву – разрослась по всей даче безбожно».

Так я и поступила. На следующий день мы отправились в Сестрорецк. Моя дача – сумасшедшее количество бурьяна, то есть, я хотела сказать, земли, а в центре трехэтажный дом, и все уже много лет без присмотру. Можно представить, сколько у Алиски образовалось дел. Про Германа она намертво забыла. Начали мы с дома. Я с удивлением выяснила, что Алиска великолепно моет окна и еще лучше полы.

– Ты даже можешь этим зарабатывать, – похвалила ее я.

Когда дом засиял чистотой, мы перебрались в сад. Передать не могу, сколько Алиска выполола там сорняка. Я только диву давалась, откуда бедняга силы берет. Потом она подмела дорожки и, пока я трепалась по телефону с тетушкой Ниной Аркадьевной, расписывая ей ужасы дачной жизни, Алиска даже замахнулась на заброшенный бассейн – попыталась его от позапрошлогодней листвы очистить. Тут уж я запротестовала:

– Хватит! Оставь что-нибудь на следующий раз. Пойдем лучше в дом пить кофе.

Но и в доме Алиске покоя не было, так бедняжка разошлась. В столовой она случайно заметила, что в шкафчиках полнейший беспорядок, и, пока я кофе пила, занялась сортировкой посуды. Я ободряла ее восхищенными возгласами.

Поздним вечером мы, усталые, но довольные, вернулись в Питер. Я еще держалась кое-как, Алиса же просто валилась с ног. Но как она была хороша! Хороша снова!

Утром нас истошным криком разбудила Марго.

– Он побежал! Побежал! Видите? Видите? – кричала она.

Мы с Алисой вскочили с кровати да прямо в ночных рубашках и бросились в прихожую. Марго стояла на лестничной площадке и, лихорадочно жестикулируя, разговаривала с Симочкой, к которой я и обратилась, как к человеку трезвому, даже разумному.

– Кто и куда побежал? – пытливо спросила я.

Симочка пожала плечами и выразительно посмотрела на Марго, мол, какой с нее спрос?

Марго, заметив взгляд, надулась и, грохоча ведрами, прошествовала в оранжерею. Оттуда тотчас донеслось ее заунывное бормотание:

– Да возвратится зола к источнику живых вод, и да сделается земля плодородной, и пусть жизнь производит дерево посредством трех имен, которые суть Нетзах, Ход и Иезод, вначале и в конце, через Альфу и Омегу, которые заключаются в духе Азота. Аминь.

На лице Алисы появилось благоговение, а мы с Симочкой переглянулись.

– Что это она там заговаривает? – подозрительно спросила я.

– Растения, наверное, – с важным видом пояснила Алиса. – Слышала же, речь идет о золе, о дереве.

Симочка покачала головой и спросила:

– Здесь кофе еще угощают?

– Угощают, – заверила я.

И мы отправились пить кофе. Симочка с удивлением отметила:

– Алиса, ты сегодня великолепно выглядишь.

– А все потому, что пропала хандра, – с гордостью сообщила я. – Алька погибает от безделья.

– Сама же запретила мне работать, – буркнула Алиса.

Я рассмеялась:

– Ха! Работать! Картины малевать! Это она называет работой!

Симочка хотела что-то сказать, судя по выражению лица, вступиться за Алису, но, слава богу, ей помешала Марго. Она снова истошно завопила:

– Он побежал! Побежал!

Мы дружно бросились в оранжерею. Марго забилась в угол, прикрылась ведром и, тыча пальцем в пол, неистово орала:

– Он побежал! Побежал!

Алиса испуганно таращила глаза, Симочка с трудом прятала улыбку, я же спросила:

– Кто побежал? Человечек в черных чулках?

Марго отрицательно помотала головой и заговорщицки прошептала:

– Нет, в платьице с кружевами и рюшами.

– Что? – удивились мы хором.

– В платьице в горошек, – повторила Марго. – С кружевами и рюшами. Симочка удивилась:

– В платьице? В горошек? Почему же тогда – он?

– Потому что гомик, – пояснила Марго. И над нами нависла тишина.

– Тварь это воздушная, – стекленея глазами, поведала Марго.

Признаться, мне стало жутко. «Как Алиса не боится с ней в доме оставаться?» – удивилась я.

А Марго осенила крестным знамением углы оранжереи и забормотала:

– Пусть будет Михаэль предводителем и Сабтабиель моим рабом в свете и светом. Пусть сделается слово моей внешностью, и я повелю духам этого воздуха и обуздаю коней солнца…

– Марго! – крикнула я ей в ухо, – это тебя уже пора обуздывать! Пора Фаину вызывать!

Она абсолютно никак не отреагировала, продолжая свое:

– Пентаграмматоном и именем Иеве, в которых сосредоточено сильное желание и чистая вера.

Аминь.

Алиса смотрела на все это безобразие с легким обожанием и снисходительной улыбкой.

Дурдом какой-то!

Судя по всему, Симочка такого же мнения была.

– Та-ак, – сказала я, – ну вы тут оставайтесь, а мне домой пора.

Оставив Марго в оранжерее, мы, минуя безжизненную мастерскую, спустились в столовую, допили кофе, и я начала собираться.