Текст книги "Крик журавлей в тумане"

Глава 15

В переполненном вагоне пассажирского поезда Архангельск – Москва было жарко и накуренно. Деревянные сиденья напоминали нары. Свет в вагоне горел только во время движения поезда, а на период остановок, когда начиналась посадка, он автоматически выключался. На одной из станций, на полпути от Архангельска, в вагон, где ехала Надя, с перрона ринулась большая толпа пассажиров. Народ в темноте пробирался из тамбура вглубь, наощупь отыскивая свободные места. Орали дети, матерились мужики. Время от времени раздавался призывный вопль проводницы:

– Граждане сидящие, не будьте жлобами, поимейте сочувствие. Если рядом с вами есть свободные места, известите.

Сердобольные граждане отзывались хором, и никто не мог понять, в какой стороне есть эти самые свободные места. Проводница, разозленная всеобщей бестолковостью, покрыла всех матом и заперлась в своей каптерке. Началось настоящее столпотворение. Народ лез вперед, пытаясь сесть на голову друг другу. На Надино плечо легла чья-то рука. Рука ощупала ее и полезла вниз. Она опускалась до тех пор, пока не уперлась в ее грудь.

– Нахал, ты чего здесь руки распускаешь! Нет здесь места. Двигай дальше, – возмущенно крикнула Надя.

Рука исчезла. Поезд тронулся, и медленно, будто насмехаясь над людской беспомощностью в условиях полной темноты, загорелся тусклый свет. Надя недовольно посмотрела на того, кто так нагло прицепился к ней. Это был невысокий, симпатичный парень в солдатской шинели с погонами старшего сержанта. Перехватив Надин взгляд, он виновато улыбнулся:

– Вы уж потерпите, на меня тут сзади напирают.

– А мне что? Я не стена, чтобы на меня опираться, – сказала Надя, злясь на парня, который неуклюже навис над ней.

– Ну не сердитесь, девушка. Я ведь не виноват, что вагон железный, а не резиновый. Приходится быть нахалом. Я сейчас попробую от вас отодвинуться, раз уж вы такая нервная, – отклонившись, он усиленно стал сдвигаться назад.

– Эй ты, амбал нахальный, – раздался за спиной парня визгливый женский голос, – ты чего здесь задницей вертишь! Ты на что намекаешь! Думаешь в толкотне можно к порядочным женщинам приставать? Так у меня муж рядом, он тебе всю охоту сейчас отобьет, если не притихнешь.

– Ну вот, кругом я виноват. И тут нахал, и там. И спереди, и сзади. Везде мне одно звание, – грустно вздохнул парень.

Глядя на его растерянное, покрасневшее от смущения лицо, Надя не удержалась и улыбнулась. Парень в ответ ей тоже заулыбался.

– Садитесь, вы тоненький, влезете, – сказала Надина соседка, отодвигаясь от нее.

Парень сел, с трудом втискиваясь в освободившуюся узкую полоску сиденья между нею и Надей.

Надя смотрела в окно вагона. За окнами мелькали поля и леса, полустанки и небольшие города.

Паровик медленно тащился, пропуская скорые поезда. А то и вовсе останавливался среди леса…

Надя впервые за свою сознательную жизнь видела страну, бывшую много лет ее тюрьмой. Мохнатые, бархатистые ели упирались в безграничную небесную синеву. На зеленых лугах белели ромашки, в поле синели головки васильков. Наде хотелось прямо на ходу выскочить из вагона и, вдохнув аромат настоящего лета, которого раньше в ее жизни не было, нарвать огромный букет полевых цветов. Но ей надо было торопиться вперед. Надю ждал Мишенька. Она думала о нем, о Сергее, об их погибшей дочери, а поезд все пыхтел и пыхтел, навсегда увозя ее из прожорливой пасти энкэвэдешного монстра. Дум было так много, что она не заметила, как день перешел в вечер, а потом – в густую, звездную ночь.

– Интересно? – спросил парень.

– Что? – Надя нехотя повернулась к «подселенцу».

– То, что вы там видите? – он кивнул в сторону темноты.

– Не знаю, – пожала плечами Надя, – я сплю уже.

– Ну, тогда давайте вместе спать. Я тоже спать хочу.

– Мне и без тебя хорошо, не пристраивайся, – отодвинувшись насколько это было возможно от парня, Надя снова отвернулась к окну.

– Пока служил, – огорчился тот, – все девушки такими злыми стали. Прямо мурашки по спине бегают.

– Слушай ты, балагур, – с верхней полки свесилась лохматая мужская голова, – звук выруби, а то спущусь – помогу уяснить.

– Не надо так беспокоиться, замолкаю, – не стал спорить парень.

Потихоньку все успокоились, в вагоне стало тихо. Изредка раздавался чей-нибудь шепоток да сладкое похрапывание. Надя задремала, убаюканная стуком колес. «Тук, тук, едем на юг», – приговаривала мама, поглаживая заснувшую на коленях дочку. Это было много-много лет назад. Юг оказался Севером. Он забрал маму, но дочка осталась. Вот только никто больше не гладил ее по голове.

Проснулась Надя от боли. Шея затекла от неудобного положения. Щека упиралась во что-то жесткое и колючее. Надя открыла глаза. Оказывается, она сидела, положив голову на плечо давешнему пареньку. Надя вздрогнула и тут же отпрянула от него, разворачиваясь к окну. Там вовсю играло солнце. Надя хотела в туалет, ей надо было умыться и расчесаться, но она боялась, что кто-нибудь займет ее место, если она уйдет.

– Вы идите, я ваше место посторожу, – парень, оказывается, тоже не спал.

«Надо же, – подумала Надя, пробираясь к тамбуру, – прямо мысли мои читает. Интересный парень. Зря я ему нагрубила. А может быть, и не зря. Вдруг он специально притворяется, чтобы выследить меня и снова в лагерь отправить? Военный все-таки».

– А вы красивая, – сказал он, когда она, приведя себя в порядок, возвратилась. – Я вас, можно сказать, впервые вижу, потому что вчера здесь вообще никто ничего не видел. А то бы вы мне понравились еще вчера…

– А вы мне нет, – Надя решила, что осторожность в данном случае не помешает, – не понравились, и мне не хочется с вами разговаривать. Давайте помолчим.

Она уселась на свое место и, вытащив сухарик, стала его жевать, снова уткнувшись в окно.

– А вас как зовут? – спросил он.

В ответ Надя промолчала.

– А вот меня зовут Алексей, и я этого не скрываю, – настойчиво, не желая отступать, сказал парень. – Может, и вы откроете тайну своего имени?

– Зачем? Мне и ваше имя ни к чему вовсе, – всем своим видом Надя демонстрировала полнейшее равнодушие к происходящему. – Через несколько часов поезд в Москву приедет. А там у каждого свои дорожки.

– А может, нам по пути, – не отставал Алексей. – У вас в Москве пересадка? А дальше куда?

– Во Владимир, за сыном, – резко оборвала его Надя, надеясь, что это поможет поскорее избавиться от навязчивого попутчика.

– Никогда бы не подумал, что вы уже мамаша, – удивился Алексей, – вы такая молодая на вид.

– Если это комплимент, то спасибо. А о моем материнстве вам думать незачем, – сказала Надя, не отрываясь от окна.

– А может, есть зачем, – продолжал свою атаку Алексей. – Он там с кем вас ждет?

– Он там в детском доме меня ждет, – Надя повернулась к парню и дерзко посмотрела ему прямо в глаза. – Пока его мама в лагере срок мотала, он в детском доме свой срок отсиживал. Доволен? Надеюсь, вопросов больше нет?

Алексей замолчал. Надя снова уткнулась в окно. Только на этот раз она почти не видела дороги, потому что слова, предназначенные для парня, отозвались в ее душе неожиданной болью. Оказывается, затягивающиеся раны болят сильнее, чем она думала.

– Извини, – тихо сказал паренек и мягко сжал ее руку.

Этот нежданный жест докатился до ее горла ершистым комком и встал там, вызывая спазмы. На глазах появились слезы. Пытаясь справиться с наплывом жалости к себе, Надя буквально впечаталась в оконное стекло.

– Не надо, не плачь, – прошептал паренек, и от его сочувствия Надя расплакалась так, что не могла больше скрывать этого.

– Что? Что случилось? – забеспокоилась одна из соседок.

– Известное дело что. Сначала хвостом вертят, потом нюни пускают, – сосед с верхней полки свесил вниз ноги в вонючих носках, собираясь спрыгнуть.

– Не волнуйтесь, граждане, все нормально, – взял инициативу в свои руки паренек, – у девушки горло болит, и голова тоже. И насморк еще, – паренек минуту помолчал, а потом добавил, махнув рукой, добавил уже для Нади: – Все остальное тоже болит.

– А она того, не заразна? – забеспокоилась сидящая напротив тетка.

– Не бойтесь, не заразна, – в тон ей ответил парень, – сейчас водички ей принесу, она горлышко промоет и успокоится.

– Да кака тут водичка, на-ка молока ей, – разжалобилась тетка, – пусть пьет, сердечная. Така малоденька, така худэнька, ажно светится, а все едет куда-то, все едет, – тетка горестно вздохнула.

Парень налил в стакан молоко, протянул Наде. Та сначала хотела отказаться, но ощутила вдруг голод и вспомнила, что за последние два дня почти ничего не ела. Взяв стакан, она хотела отпить всего один глоток, но молоко показалось ей таким вкусным, что она выпила его залпом.

– Изголодалась как, сердешная, на-ка още, – тетка наполнила стакан до краев и плотно закрыла бутылку пробкой.

Второй стакан она пила медленно, вприкуску с хлебом, кусок которого дал паренек.

– Ну вот, сейчас наша Снежная королева оживет, – улыбнулся он, забирая у Нади пустой стакан, – пойду, помою.

– Лучше я сама, – остановила его Надя.

В туалете она умылась и посмотрела на себя в зеркало: слезы действительно высохли, не оставив следа. В тамбуре ее ожидал паренек.

– Все нормально? – озабоченно спросил он.

Надя хотела в ответ сказать нечто резкое, такое, чтобы парень понял неуместность своего сочувствия, но, посмотрев на его симпатичное, открытое лицо, на его приветливую улыбку, поняла, что любая резкость в данном случае будет неуместна, потому что перед ней стоял не враг. Невысокого роста, ладный, он всем своим видом демонстрировал надежность и силу.

– Да, – тихо кивнула она и пошла на место.

Он шел рядом, поддерживая ее за локоть.

Поезд между тем уже подходил к Москве.

Каким он стал, город ее детства? Увы! Надя узнает это не скоро. Она уже решила, что, не задерживаясь в столице, поедет во Владимир, за Мишенькой. А там видно будет. Страна большая, где-нибудь и для нее найдется кров.

– Граждане пассажиры, – зычно прокричала проводница, – поезд прибывает в столицу нашей Родины Москву. Приготовьтесь к высадке. Не забывайте свои вещи.

– А чужие? – откликнулся за всех какой-то остряк.

– Чужие оставьте мне, – не промолчала проводница.

Надю охватило радостное волнение. Она в Москве! Как часто они мечтали об этом вместе с мамой, сидя в убогом воркутинском бараке! Нет, она не будет больше вспоминать плохое, она будет думать только о хорошем! Раз Бог дал ей дорогу в будущее, она должна идти по ней достойно, без злобы и ненависти к своим палачам. Так учил ее Сергей. Она постарается, и у нее все получится. Обязательно получится!

– Ну что, высохли слезки? – паренек стоял рядом, закинув рюкзак за спину. – Где твои вещи, давай помогу.

– Вот, – Надя протянула ему свой скромный узелок.

– Да, не богато, – улыбнулся паренек, – ну да не в этом счастье. Ты куда дальше?

– Пойду поищу, откуда поезда во Владимир ходят.

– Где поищешь?

– В Москве, конечно.

– Так Москва большая, долго ходить придется.

– Долго так долго, что тут поделаешь? Значит, буду искать до вечера, а может, и до завтрашнего утра. Мне во Владимир обязательно надо.

– Господи! – выдохнул парень.

Он посмотрел на Надю: хрупкая, нежная, беззащитная, судя по всему, ничего не знающая о той жизни, в которую привез поезд. И как ее теперь оставить одну? Совесть замучает. Да и приглянулась она ему: хоть и из заключения возвращается, а не наглая, не курит, не матерится, грубыми зековскими привычками не похваляется. Что не удивительно: к таким, как она, грязь не прилипает, потому что душа у девушки светлая, чистая, как вода родниковая. Парень это сразу понял, потому-то, когда поезд остановился, без лишних слов взял ее за руку и повел к выходу.

– Тебя как зовут? – спросил он, когда они вышли на площадь вокзала.

– Надя… Надежда Александровна Воросинская.

– А меня Алексей Петрович Иванов. Для тебя просто Алексей. Значит, так, Надежда Александровна, – он подвел ее к стоящей у здания вокзала лавочке, – садись здесь и жди меня. Поняла?

Надя, растерявшаяся от обилия первых впечатлений, послушно кивнула.

– Я в справочном бюро насчет Владимира узнаю и вернусь. А ты тут рот не разевай, за вещами следи, Москва – город опасный, – Алексей усадил Надю и ушел.

Прошло минут десять, прежде чем Надя, оглушенная суетой большого города, начала осознанно воспринимать происходящее вокруг.

«Так вот ты какая, родина моя Москва! – думала она, озираясь по сторонам. – Светлая, красивая. А люди! Какие красивые здесь люди! Особенно женщины».

В лагере все женщины были одинаковыми, единой серо-зеленой массой. А здесь они, цокая каблучками, пробегали мимо нее в ярких, цветастых платьях и были все такими разными и прекрасными! Надя посмотрела на свои грубые ботинки, увидела убогость своей затасканной черной юбки и полосатой, широкой кофты и ощутила неловкость за свой внешний вид. Неизвестно откуда появилась толстая тетка с метлой.

– Эй ты, нищенка! Ты чего здесь расселась? Здесь не подают, – заорала она на Надю. – А ну давай уходи отсюда, а то милицию позову.

– Это вы мне? – удивленно спросила Надя, до которой не сразу дошло, что ее приняли за нищенку.

– А то кому, других побирушек здесь нет.

– Не кричите на меня, – громко сказала Надя, краснея от стыда, – я не нищенка, я только что приехала. Я здесь вещи сторожу и жду знакомого. Он сейчас придет, и мы уйдем.

– Видала я таких знакомых! Поди, на пару орудуете, честных граждан обираете! – не унималась тетка. – А что это за вещи у тебя? – подозрительно прищурилась тетка, опираясь на метлу. – Никак, успели уже у кого спереть?..

Она достала из кармана свисток и дунула в него, оглушив Надю пронзительным свистом. Вокруг начала собираться толпа любопытных.

– В чем дело, граждане? – рядом, будто из-под земли, появился милиционер. – Кто свистел?

– Да я, я свистела, я, Петр Николаевич, – затараторила тетка. – Я тут мела, смотрю, нищенка приблудилась. Уходить не захотела, вещи, говорит, сторожу. А может, они ворованные. Вот я и свистнула, чтоб проверили. У ней и подельник, она говорит, есть.

– Молодец, Федотовна, благодарю за бдительность, – похвалил ее милиционер и подошел к Наде. – Следуйте за мной, гражданка, в участок.

– Я никуда не пойду, – Надя, хоть и испугалась, но вида не показала. – Я жду Алексея. Он пошел узнавать, как во Владимир попасть… Сейчас придет.

– Разговоры прекрати и делай, как я тебе говорю, – прикрикнул на нее Петр Николаевич. – Потом и с Алексеем разберемся.

– А чего со мной разбираться? – послышался громкий голос Алексея, пробиравшегося к Наде через толпу. – Вот он я, перед вами, собственной персоной. Что за шум, а драки нет? Надежда, ты чего сидишь, как не живая? Ответь товарищу милиционеру, и пошли. Некогда нам.

– Да он не спрашивает, – почти плача ответила Надя, – он меня опять в тюрьму посадить хочет.

– Фьють, – присвистнул Алексей, – за что?

Надя так испугалась, что ее снова прямо сейчас отправят в Воркуту, что ничего не стала отвечать, а только обреченно пожала плечами, опустив голову.

– Граждане, товарищи. Расходитесь по домам, – закричал Алексей, – здесь вам не цирк, зверей не показывают. Кто не разойдется, того в участок для разбирательства заберем.

Народ стал нехотя расходиться.

– Ты, солдат, не самовольничай, – недовольно проворчал милиционер. – Здесь мой участок, и ты не указывай.

Когда все выяснилось и милиционер, козырнув им на прощанье, отошел от них, Надя облегченно вздохнула:

– Ну, слава Богу, пронесло.

– Да Бог здесь ни при чем, – сказал Алексей, – просто выглядишь ты действительно как оборванка. Давай вот что. Пока у нас время есть, в магазин сходим, тут рядом есть такой. Купим тебе что-нибудь приличное, московское, а то на каждом вокзале будут к нам придираться.

– А ты выяснил, где этот Владимир и как туда попасть?

– Да все нормально. С Курского вокзала вечером поезд туда будет.

– Ой, а как же мне до Курска добраться? Успею ли до вечера?

– Куда? – не понял Алексей.

– Ты же сам сказал, что в Курск. Оттуда поезда на Владимир ходят.

– Чудо ты несусветное, – улыбнулся Алексей, – никуда ехать не надо, потому что Курский вокзал находится в Москве.

– Ну, если так… – недоверчиво посмотрела на него Надя. – Если так, то ты мне его покажешь?

– Твое счастье, Надежда, что демобилизовался я, могу теперь сам своим временем распоряжаться. Так и быть, подождет маманька, пока я с тобой во Владимир съезжу, а то заблудишься одна или опять кто милицией напугает.

– Спасибо! – благодарно улыбнулась она.

– Ну, тогда айда в магазин, – Алексей взял вещи и уверенными шагами двинулся к выходу из вокзала.

Надя пошла за ним, думая о том, что это, конечно, Бог о ней позаботился, прислав защитника. Оглянувшись, она увидела прежнюю тетку с метлой, подозрительно глядящую им вслед, и показала ей язык.

– Надюха, не отставай! – окликнул ее Алексей.

– Теперь уж не отстану, не бойся! – весело ответила Надя.

В магазине Надя выбрала себе голубое платье из ситца с яркими бело-розовыми цветами, отрезное по талии, с широкой юбкой и с рюшечкой под шею. Когда Надя, расправив поясок, вышла из примерочной кабины, не только Алексей, но и продавщицы восхищенно закачали головами: платье превратило нищенку в стройную и красивую молодую женщину. А Надя смотрела на себя в зеркало глазами, полными слез: это было первое в ее жизни настоящее дамское платье.

Вместе с Алексеем они разыскали в одном из владимирских детских домов Мишеньку. Он вырос и, конечно, не узнал Надю, но, подчиняясь воспитательнице, послушно подошел к ней, впервые сказав незнакомое ему прежде слово «мама».

Втроем они поехали в деревню к Алексею. Там, в сельсовете, молодые расписались, а потом справили скромную свадьбу, на чем настояла властная свекровь. Собрали родню да соседей. Все ели, пили, в глаза молодых хвалили, а за глаза судачили о том, что сам Лешка – парень хоть куда, а вот с женой промахнулся. Взял за себя бабу красивую, да нищую. Приданого у невесты – вошь на блюде да сынок в приблуде, а из одежи – одно платье ситцевое, да и то Лешкой купленое. Баба Настя, свекровь Анастасия Макаровна, слышала обидные слова, но терпела. Бедность невестки ее не удручала.

Не нравилось ей другое. Вроде и с прошлым молодая, и сын у нее невесть откуда, а нате вам, ведет себя так, будто не зечка она бывшая, а королевна. Все на «вы» да «извините, пожалуйста», и осанкой такая горделивая, что прямо зло брало Анастасию Макаровну. Нет, не о такой жене для Лешки она мечтала. Думалось, будет какая попроще, посговорчивей, чтоб было с кем и поругаться и посмеяться. А к этой фифе лишний раз и подходить не хотелось. Однако пришлось терпеть. Анастасия Макаровна была мудрой женщиной и, видя, как счастлив сын с молодой женой, приняла его выбор.

Прожив в деревне несколько месяцев, молодые переехали в небольшой городок Синегорск. Были в нем две улицы и строго засекреченный завод, называвшийся почтовым ящиком номер тридцать. Как может целый завод быть маленьким почтовым ящиком, Надя не понимала, но к заводу относилась с большим уважением, как и людям, которые там работали. Сама она устроилась медсестрой в роддоме, Алексей пошел работать в милицию.

Через полгода после переселения в Синегорск семье Ивановых выделили ведомственное жилье. Что это было за ведомство, Алексей ей не сказал, да Надя особо и не интересовалась, но была ему очень благодарна за доброту. Комната была большой и светлой, с золотистыми узорами, накатанными на желтые стены. Надя тщательно в ней убралась, прибила на стену коврик с картинкой «Три медведя» и повесила на окна беленькие занавесочки с выбитыми на них узорами.

Однажды, отправив Мишу в садик, Надя сидела в своей прекрасной комнате и ела настоящую докторскую колбасу. Первый раз в жизни! Колбаса была необыкновенно вкусной, и Надя отрезала одну розовую полоску за другой, не в силах остановиться.

«Вот бы сейчас Сережа с Машенькой видели, как я хорошо живу, – думала она, – они бы за меня порадовались, а как мамочка была бы счастлива!»

Надя все ела и ела колбасу. Алексей, придя на обед и увидев, сколько она съела, первым делом спросил:

– Тебе плохо не будет?

– Мне уже плохо, очень плохо, – виновато улыбаясь, ответила она, и согнулась от приступа рвоты.

«Скорая помощь» увезла Надю в больницу, а когда через пару недель Алексей забирал ее домой, Надина подруга по работе Вера сказала:

– Ты, папаша, держи жену на диете, если хочешь, чтоб ребеночек здоровеньким родился.

– Какой ребеночек?

– Какой-какой. Обыкновенный, – засмеялась Вера.

В октябре 1955 года в семье Ивановых родилась девочка. Ее назвали Таней.

Надина жизнь покатилась по накатанному руслу – дом, семья, работа. Вечерами, тайком ото всех, Надя молилась, благодаря Бога за то, что подарил Он ей простое человеческое счастье – быть матерью двоих чудесных детей и женой такого хорошего человека. Она часто вспоминала, как в вагоне Алексей взял ее за руку и повел за собой. Тогда она думала – к выходу из поезда, теперь понимала – в другую жизнь. Эта другая, взрослая жизнь сложилась для нее удачней прежней, детской, и она дорожила каждой минутой, понимая, что иного счастья ей не надо. А в минуты грусти она закрывала глаза и видела, как из глубины полутемного больничного коридора легкой пружинящей походкой навстречу ей в распахнутом белом халате идет высокий красивый человек с ребенком на руках… И тогда Надежда тоже молилась, прося у Господа вечного Царствия Небесного тому, кого так сильно любила она на земле, и такого же упокоения навсегда для девочки, оставшейся в Ужоге.