Текст книги "Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь"

Россия и Корея

С 1861 г. Корея граничила с Россией по реке Туманган в ее нижнем течении. Но официально граница обоими государствами признана не была. Дипломатические отношения между Россией и Кореей установились только в 1884 г. Тем не менее с 1861 г. начались прямые межграничные отношения на бытовом уровне.

С середины 1860-х годов российские власти начали проявлять обеспокоенность по поводу активизации политической деятельности Англии и Франции на Дальнем Востоке, в том числе и в Корее. В 1865 г. Россия сделала попытку установить отношения с Кореей, для чего послала штабс-капитана П. А. Гельмерсена в пограничный город Кыген-Пу. Его хорошо приняли, но дальше не пустили[227]227
  Гельмерсен получил решительный отказ со стороны пуса (начальника города) Кыген-Пу (Юн Хеп), который ссылался на то, что, согласно корейским законам, въезд иностранцам на территорию Кореи запрещен. Однако пуса передал предложение российской стороны об установлении торговых сношений между пограничными жителями обеих стран губернатору провинции Хамген Ли Ю Вону. Губернатор по приказанию из Сеула передал пуса, что «при появлении русских торговых людей местные пограничные власти должны принять от них бумаги и тотчас доставить их в губернский город, а русским предложить ожидать на границе» (Иванов, 2012).


[Закрыть].

В октябре – ноябре 1866 г. в Корею вторглась французская эскадра в составе трех кораблей: началась карательная экспедиция в ответ на казнь девяти французских миссионеров и десяти тысяч корейцев, принявших христианство. Эскадра отплыла из китайского порта Чифу и 16 октября высадила десант, который начал штурм острова Канхвадо, где размещалась летняя резиденция корейских ванов, хранились национальные архивы и библиотека. Захватив остров, французы вывезли уникальные ценности, серебро, золотые слитки.

С острова Канхвадо французы начали готовить поход на Сеул. Тем временем корейское правительство объявило всеобщую мобилизацию. Усилиями армии, местного населения и партизанских отрядов интервенты были наголову разбиты в районе Тхонджина и на острове Канхвадо и в панике бежали на корабли. Прибывшее на помощь французам подкрепление также было разбито.

Кроме схватки с французами, корейцы «повоевали» с американцами, вернее, с пассажирами (французом, англичанином и китайцами) американского торгового корабля «Генерал Шерман», севшего на мель у острова Янгакто. Американцы начали грабить корейские деревни, в ответ корейцы подожгли корабль, пассажиры и экипаж сгорели. Это было летом 1866 г.[228]228
  После событий 1866 г. центральные власти Кореи ужесточили пограничный режим с Россией. По указанию центрального правительства начальнику Кыген-Пу Юн Хепу было поручено укрепить обороноспособность границ, и в апреле 1867 г. он организовал подразделение из 164 отборных стрелков. К весне 1869 г. вдоль р. Туманган располагались 37 пограничных постов.


[Закрыть]

Эти краткие исторические данные объясняют тот факт, что корейский начальник принял Пржевальского за американца. Правда, непонятна ирония Пржевальского по поводу победы корейцев над французами. Не столь невозможным оказалось и пересечение границы, которая существовала лишь на бытовом уровне.

Российско-корейская граница по реке Туманган, которая имела длину 17,5 км и ширину 150–200 метров, прекрасно просматривалась сопредельными странами. Пржевальский отчалил от нашего пограничного поста октябрьским утром 1867 г.

Пржевальский за границей в Кыген-Пу (Корея)

«Только мы вышли на берег и направились к городу, как со всех концов его начали сбегаться жители, большие и малые, так что вскоре образовалась огромная толпа, тесно окружившая нас со всех сторон. В то же время явились несколько полицейских и двое солдат, которые спрашивали, зачем мы пришли. Когда я объяснил через переводчика, что желаю видеться с начальником города, то солдаты отвечали на это решительным отказом».

Пржевальский стоял на своем, так как знал, что «в обращении с азиатцами следует быть настойчивым и даже иногда дерзким для достижения своей цели». Наконец, подсунув корейским солдатам и полицейским свою подорожную с красной печатью, которую выдал за важный документ, он добился желанной встречи.

Начальник города, «довольно красивый пожилой человек 41 года, по фамилии Юнь Хаб[229]229
  Юн Хеп. Так назван градоначальник Кенхына (Иванов [Электронный ресурс]).


[Закрыть], в чине капитана (сатти по-корейски)», спросил Пржевальского, зачем он приехал к нему.

«Желая найти какой-нибудь предлог, я отвечал, что приехал, собственно, для того, чтобы узнать, спокойно ли здесь на границе и не обижают ли его наши солдаты. На это получил ответ, что все спокойно, а обиды нет никакой.

Затем он спросил: сколько мне лет и как моя фамилия? То и другое велел записать своему адъютанту, который скоро записал цифру лет, но фамилию долго не мог выговорить и наконец изобразил слово, даже не похожее на нее по звукам. Однако чтобы отделаться, я утвердительно кивнул головой и, в свою очередь, спросил о возрасте и фамилии начальника.

Этот последний сначала принял меня за американца и долго не хотел верить тому, что я русский.

Затем разговор свелся на войну, недавно бывшую у корейцев с французами, и Юн Хеп, как истый патриот, совершенно серьезно уверял меня, что эта война теперь уже кончилась полным торжеством корейцев, которые побили несколько тысяч врагов, а сами потеряли за все время только шесть человек. [Возможно, Пржевальский иронизировал над преувеличенным количеством убитых французов. – Авт.]»

«Потом принесли географический атлас корейской работы, и Юн Хеп, желая блеснуть своей ученостью, начал показывать мне части света и различные государства, называя их по именам». Юн Хеп многого не знал, но Москву, Петербург и Уральские горы показал правильно.

На вопросы Пржевальского: «Сколько в Кыген-Пу жителей, далеко ли отсюда до корейской столицы, много ли у них войска?» – Юн отвечал: «Много».

«На вопрос, почему корейцы не пускают в свой город русских и не ведут с ними торговли, Юн Хеп отвечал, что этого не хочет их царь, за нарушение приказания которого без дальнейших рассуждений отправят на тот свет».

Пржевальского угостили грушами, кедровыми орехами и пряниками. Солдаты, прибывшие с Николаем Михайловичем, показывали «гимназические фокусы», боролись, а один из них сплясал вприсядку. Потом он еще раз повторил свой танец перед начальником города.

«На прощанье Юн Хеп только пожелал, чтобы я выстрелил из штуцера, для чего приказал поставить небольшую доску на расстоянии около ста шагов: когда я выстрелил и пуля, пробив эту доску, далеко еще пошла рикошетами по полю, то вся толпа издала какой-то громкий, отрывистый звук, вероятно, знак одобрения, а Юн Хеп тонко улыбнулся и вторично раскланялся со мной».

Эта встреча происходила вне стен города в так называемом гостевом доме (навесе с тремя стенками), куда торжественная процессия под общее пение принесла начальника города на носилках. Так же, «усевшись на носилки, с прежней церемонией и пением он двинулся в крепость. Я же со своими солдатами в сопровождении всей толпы направился к берегу и, переправившись через реку, поехал обратно в Новгородскую гавань».

Чего хотел Пржевальский от встречи с начальником пограничного города? Установить торговые отношения, подружиться, познакомиться с корейцами, довольными жизнью в Корее, узнать историю страны и численность армии? Повлияла ли «эта самодеятельность» Николая Михайловича на дальнейшие взаимоотношения русских и корейцев?[230]230
  В 1869 г. в российские пределы убежали от корейской власти ок. 2 тыс. чел. (по др. данным – ок. 7 тыс.). Надо было приостановить поток беженцев, и российские офицеры Трубецкой и Дьяченко выехали в Кыген-Пу, где состоялся первый раунд переговоров с начальником (пуса) округа, который уверил их в своем желании прекратить переселение и обещал «ласково принять возвращающихся». Тем не менее эмиграция продолжалась. Второй раунд переговоров был оформлен, если так можно сказать, более торжественно. И. д. пограничного комиссара Южно-Уссурийского края князь Трубецкой официальным письмом уведомил власти Кыген-Пу, что «российское правительство находит нужным принять решительные меры к прекращению зла», но «желает принять эти меры по соглашению с корейским начальством». Затем в сопровождении полковника Дьяченко, переводчика Хан Ингука и конвоя из 12 нижних чинов и пограничного караула Трубецкой вновь прибыл в Кыген-Пу, где был «весьма дружелюбно» встречен властями. Их угостили обедом. В благодарность за угощение Трубецкой отдал пуса свои золотые часы, которые тому очень понравились. После продолжительных переговоров пуса письменно обещал не подвергать вернувшихся беженцев «никакому наказанию и принять благосклонно».


[Закрыть] Нет ответов[231]231
  Мы с особым интересом знакомились с материалами о взаимоотношениях царской России и Кореи, читали отзывы Н. М. Пржевальского о корейцах. Авторы учились в МГУ имени М. В. Ломоносова с кореянкой Элойзой Юн, были знакомы со многими представителями корейской диаспоры в Москве, которые внесли большой вклад в налаживание дружеских отношений между СССР (и новой Россией) и КНДР и Республикой Корея.


[Закрыть].

Статья Пржевальского об инородцах

Свои наблюдения о корейцах, китайцах, гольдах и тазах Николай Михайлович изложил в статье «Инородческое население в южной части Приморской области», которая была напечатана в Известиях ИРГО в 1869 г.

Редактор ИРГО (он же секретарь ИРГО барон Ф. Р. Остен-Сакен) отметил, что «статья члена Сибирского отдела Н. М. Пржевальского заимствована из печатаемого нынче отчета Сибирского отделения [за 1868 г.]. В ней мы находим в первый раз довольно обстоятельные сведения о новых инородческих племенах, вошедших в состав Российской империи. Беспорядки, произведенные этими китайцами в 1868 году, побудили правительство обратить на них внимание. Что же касается корейцев, то размножение их поселений в южном Уссурийском крае, кажется, должно подавать самые лучшие надежды в будущем».

Редактор также сообщил, что Пржевальский, командированный в Уссурийский край генерал-губернатором Восточной Сибири, одновременно по поручению Сибирского отдела ИРГО занимался естественно-историческими исследованиями.

«Н. М. Пржевальский – отличный зоолог, оказывается, судя по этой статье, и прекрасным этнографическим наблюдателем. Если сообщаемые им весьма мелкие подробности о китайском быте и об устройстве китайских фанз, т. е. домов, и покажутся очень обыкновенными для того, кто ознакомился со всем этим в самом Китае, то не следует забывать, что для большинства читателей и эти подробности совершенно новы; а для знатока они, во всяком случае, представляют интерес в том отношении, что они увидят из рассказа Пржевальского, до какой степени китайцы-беглецы, живущие в Уссурийском крае, сохранили обычаи своих соотечественников».

В конце своего вступления редактор заметил, что «действительный член ИРГО П. А. Гельмерсен весьма обязательно взял на себя труд просмотра этой статьи и снабдил ее несколькими примечаниями, помещенными ниже».

Замечания П. А. Гельмерсена[232]232
  Полностью эти Замечания приведены в Примечаниях к статье Н. М. Пржевальского «Инородческое население в южной части Приморской области» (Известия ИРГО, 1869, с. 201).


[Закрыть]

Гельмерсен уточнил название антилопы: crispa Temm, из меха которой делали одежду китайцы, и предложил пограничную реку между Кореей и Россией называть одним названием Тумэн-цзян. Он также заметил, что названия городов, из которых переселились в Россию корейцы, указаны неверно, и предложил список, составленный им в бытность свою на корейской границе. П. А. Гельмерсен указал, что столица Кореи называется не Кенты (как писал Пржевальский), а Сяури, то есть Сеул.

В конце рецензии он написал, что «по поводу сведений, сообщаемых о Корее, нельзя не заметить, что они вообще основаны, как кажется, на показаниях поселян весьма малограмотных» (цит. по: Селищев, 2013).

Замечания Петра Кафарова (П. К.)

Архимандрит Палладий, в миру Петр Иванович Кафаров, ученый-китаевед, изложил свои замечания к статье Пржевальского в письме секретарю ИРГО Ф. Р. Остен-Сакену 19 декабря 1869 г. из Пекина.

Замечания П. К. «по китайцам» сводились к следующему: мань-цзы не означает «бродяга», как написал Пржевальский. «Бродяга» – это гуань-гунь. В древности мань были инородцами в Южном Китае. Монголы, овладев Северным Китаем, назвали южных китайцев мань-цзыми, т. е. помесью китайцев и инородцев. Туземцы Маньчжурии дали вольным китайским промышленникам как выходцам из Китая название мань-цзы.

Архимандрит Палладий заметил, что Пржевальский прав, говоря, что корейцы ведут дипломатическую переписку на китайском языке. П. К. разъяснил религиозные верования корейцев и подтвердил слова Пржевальского о раболепстве низших корейцев перед высшими (Известия ИРГО, 1870, с. 19).

Позднее, во Втором Центрально-Азиатском путешествии Н. М. Пржевальского, Палладий настойчиво советовал ему избрать дорогу в Тибет прямо через озеро Лобнор.

«Несмотря на отрицание местных жителей, возможность пройти этой дорогой существует. Там вместо обещанных бесплодных степей должны быть покрытые травой и лесом. Единственная возможность убедиться в этом была на Вас, т. к. кроме Вас никто не обладает в настоящее время достаточной энергией, чтобы сделать подобную попытку».

Пржевальский в силу ряда причин в Тибет не пошел. Архимандрит Палладий, по словам А. И. Кояндера, российского поверенного в делах в Пекине, «отложил всякую надежду на то, чтобы при нашем поколении вопрос этот был выполнен»[233]233
  А. Кояндер в письме Н. М. Пржевальскому от 26 апреля 1878 г. // Дубровин, 1890, с. 235.


[Закрыть].

Нападки на Н. М. Пржевальского. Сибирский отдел ИРГО

В январе 1870 г. Пржевальский приехал в Петербург и 1 апреля выступил на общем собрании ИРГО с докладом о русском населении Уссурийского края.

Он сообщил, что казачье население совершенно нищее, у него нет сельскохозяйственных орудий производства, скота, семян. Размещение казаков на неподходящих для земледелия землях и их (казаков) неумение приспособиться к местным условиям не дает русским никаких шансов получить хорошие, как у соседей-китайцев, урожаи. Результатом этого являются апатия, пьянство и болезни русского населения в Уссурийском крае.

Статьи о русском и инородческом населении напечатали в двух номерах журнала «Вестник Европы» (Пржевальский, 1870б). Позднее этот материал был опубликован в «Известиях Географического общества» (Известия ИРГО, 1870, с. 163–165[234]234
  В разделе: Журнал общего собрания ИРГО от 1 апреля 1870 г.


[Закрыть]), а также вошел в книгу «Путешествие в Уссурийском крае» (Пржевальский, 1870а).

Эти статьи (о русском населении) привели в сильное негодование иркутское начальство и иркутское общество. В «Известиях Сибирского отдела Императорского русского географического общества» (1870, с. 40, 41) появилась статья анонимного автора, который в адрес Пржевальского высказался так: «Автор сообщает о „выколачивании“ казенных хлебных долгов и советует сложить их, тогда как долги эти на крупную цифру (до 60 000 р.) сложены были еще в 1869. Подобное несправедливое сообщение тем более странно, что автор знал об этом достоверно, по возвращении своем в Иркутск».

Все это происходило в то время, когда Николай Михайлович в Петербурге активно готовился к своему первому Центрально-Азиатскому путешествию, начинавшемуся из Кяхты.

Осенью 1870 г. Пржевальский выехал из Петербурга в Кяхту по дороге, идущей через Иркутск. Приехав в Иркутск, Пржевальский 22 октября выступил на заседании Сибирского отдела ИРГО, где прочел свой отзыв на недостойную статью, напечатанную в «Известиях Сибирского отдела», и просил опубликовать его «возражения на эту статью» в тех же самых «Известиях». Сибирский отдел и редакция «Известий» отказались это сделать.

«Вторично оскорбленный настоящим отказом, я со своей стороны прерываю всякие сношения с Сибирским отделом, о чем покорнейше прошу Ваше Превосходительство заявить в следующем общем собрании. Письмо же, адресованное в редакцию „Известий“, отправлено мною для напечатания в одну из петербургских газет», – написал Пржевальский председателю Сибирского отдела ИРГО 24 октября 1870 г.[235]235
  Председателем Сибирского отдела ИРГО (Иркутск) с 1859 г. был генерал Болеслав Казимирович Кукель (1829–1869), являвшийся одновременно начальником штаба сибирских войск. С 1869 г. – генерал Леонид Петрович Софиано (1820–1898), генерал от артиллерии, начальник артиллерии Восточной Сибири. Многие члены Сибирского отдела считали (1867) Пржевальского самонадеянным и хвастливым молодым человеком. Но по словам генерал-майора В. И. Липинского, члена Сибирского отдела, «в уверенности этой сказывалась сила гения» (Письмо В. И. Липинского к Ф. А. Фельдману от 22 ноября 1888 г. // Дубровин, 1888, с. 51).


[Закрыть]

М. П. Тихменев – борец за честное имя Н. М. Пржевальского

Николай Михайлович попросил М. П. Тихменева, находившегося в это время в Петербурге, проследить, чтобы письмо («возражения Пржевальского на статью Сибирского отдела Географического общества») было напечатано в «Петербургских ведомостях», а затем один номер этой газеты отправить генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову, который в то время был в Петербурге. М. П. Тихменев присоединил к письму Пржевальского свою заметку, которую также отправил в редакцию «Ведомостей». В ней он написал, что у Пржевальского «нет ни одного факта, достоверность которого была бы подвержена сомнению и которого я не мог бы, в случае надобности, подтвердить».

Когда в «Петербургских ведомостях», в № 334, появились письмо Пржевальского и заметка Тихменева, последний послал этот номер «Ведомостей» генералу Корсакову, а Пржевальскому написал: «Если члены Сибирского отдела ИРГО вздумают писать что-нибудь против Вас, то им придется иметь дело со мной [Пржевальский находился в путешествии. – Авт.]. Я дал себе слово, что, если они хоть пискнут еще[236]236
  Ходили слухи, что члены Сибирского отдела собираются написать «неумолимую» рецензию на книгу Пржевальского. После напечатания рецензии, говорили «иркутские заправилы», Пржевальский навсегда потеряет репутацию в ученом и литературном мире.


[Закрыть], то я их разберу по косточкам…»[237]237
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 245. Из письма М. П. Тихменева от 22 декабря 1870 г.


[Закрыть]

Об этой же истории Николаю Михайловичу писал В. А. Бельцов:

«Не знаю, интересно ли Вам, но, во всяком случае, посылаю как напечатанное Ваше письмо в „Петербургских ведомостях“, так и подтверждение Вашего письма статьею в тех же „Ведомостях“ Тихменевым. По поводу статьи Тихменева Корсаков поручил Маркову написать ответ, но до сих пор его еще нет, а как только будет напечатано, вышлю Вам»[238]238
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 20. Из письма В. А. Бельцова от 15 февраля 1871 г.


[Закрыть].

М. П. Тихменев

О Тихменеве, защитнике честного имени Пржевальского, сообщал путешественнику и Александр Кропоткин, старший брат будущего теоретика анархизма. «Известно ли Вам, что в дополнение Вашей заметки в Петербургских Ведомостях, Тихменев в качестве не только стороннего человека, но прямо начальника штаба заявил в очень бойко написанной статье, что факты, переданные в Вашей книге, не только не клевета, но еще мягко изложены, причем отнесся как нельзя более сочувственно к Вашему труду»[239]239
  Там же. Д. 122. Из письма А. А. Кропоткина от 21 апреля (3 мая) 1871 г.


[Закрыть].

Малая серебряная медаль ИРГО

Несмотря на отдельные замечания, статья «Инородческое население в южной части Приморской области» привлекла внимание ученых, и 30 декабря 1869 г. ИРГО присудило автору за эту статью Малую серебряную медаль. Это была первая награда Николаю Михайловичу от ИРГО. Позднее он прокомментировал это событие так: «Экспедиция моя в Восточную Сибирь, несмотря на свою сравнительную трудность, была удостоена весьма малой наградой. Русское географическое общество выдало мне только Малую серебряную медаль» (Пржевальский, 1888а, с. 538).

Вернемся в лето 1868 г., когда Пржевальский стал «участником военных действий против китайских разбойников, появившихся в наших пределах».

Манзовская война

«Водворение порядка в Южно-Уссурийском крае, нарушенного манзами и китайскими разбойничьими шайками»

«На нашем побережье Японского моря появилось несколько сот китайских разбойников (хунхузов[240]240
  Хунхузами в Уссурийском крае называли китайских разбойников, грабителей и вообще убийц. В этом смысле слово «хунхуз» приобрело право «гражданства» среди русских жителей Амурской нашей окраины. То же понятие подразумевалось под словом «хунхуз» и в соседней Маньчжурии. «В числе китайцев, наводнявших Маньчжурию, были преступники, спасавшиеся от преследований закона; люди, бросившие свои дома и семейства, вследствие разорения от кутежей и игры в карты, вообще люди порочные. Они под влиянием безысходной нужды обращались в разбойников и грабителей, известных под именем хун-ху-цза, или хунхузов» (Надаров,1896).


[Закрыть]), которые за запрещение разрабатывать им золото сожгли три наших деревни, два поста и перебили несколько человек русских. Страна была объявлена на военном положении, двинуты войска, и началась война, очень похожая на войну во время Польского восстания 1863 года» (Дубровин, 1890, с. 75).

Это была война, которую Россия вела на своей территории за право распоряжаться собственными природными ресурсами, за избавление края от разбойничьих банд.

Предыстория

До 1860 г. Уссурийский край входил в состав Маньчжурии. И манзы (мань-цзы), как русские называли китайцев – выходцев из Маньчжурии, свободно передвигались по его территории. Они продолжали это делать и после появления русских, считая Уссурийский край своим, тем более что граница между Россией и Китаем проходила по рекам[241]241
  По Пекинскому договору русско-китайская граница проходила от слияния рек Шилки и Аргуни до устья Уссури, далее по рекам Уссури и Сунгача через озеро Ханка к реке Тур (Беленхэ), от ее устья по горному хребту к устью реки Хубиту (Хубту) по горам до реки Туманган (Тумэньцзян).


[Закрыть], на берегах которых было мало русских постов.

Одни манзы постоянно жили на территории, принадлежавшей России, другие приходили сюда в весенне-летний период на охоту, за морской капустой и корнем женьшеня.

Карта Южно-Уссурийского края

Летом 1867 г. разнесся слух, что на острове Аскольд[242]242
  Аскольд – остров в заливе Петра Великого Японского моря, в 50 км к юго-востоку от Владивостока и в 40 км к западу от Находки. Назван по имени парусно-винтового фрегата Российского императорского флота, принимавшего участие в гидрографических исследованиях у побережья Приморья.


[Закрыть] открыты золотые россыпи. Манзы из Маньчжурии толпами двинулись за богатством. Узнав об этом, на шхуне «Алеут» туда отправился командир поста Владивосток капитан-лейтенант А. А. Этолин. Он потребовал от китайцев в двухдневный срок покинуть остров. Манзы подчинились требованию, но всю зиму готовились к новому походу, и в апреле 1868 г. опять вернулись.

Когда 19 апреля 1868 г. пограничная шхуна «Алеут» подошла к о. Аскольд, добыча золота была в полном разгаре. Этолин, как и в прошлый раз, высадил на остров команду из 20 матросов. Они прошли по берегу несколько шагов – и грянул ружейный залп. Затем выскочили из засады несколько сотен манзов, вооруженных чем попало, и начали окружать российский десант, стараясь отрезать его от берега. Матросам все же удалось пробиться, но три человека оказались убиты, восемь, в том числе два офицера, ранены. Разъяренные китайцы покинули остров и, высадившись на материке, начали жечь, грабить и беспощадно убивать русских (Старицкий, 1873).

Хорошо организованные отряды разбойников, хунхузов (или «краснобородых»), как их называли русские, уничтожили деревни Шкотову, Никольскую (ныне Уссурийск) и Суйфунскую (ныне Раздольное), сожгли два русских поста (Стрелок и Суйфунский), напали на Находку и вплотную подступили к Владивостоку.

Капитан-лейтенант К. С. Старицкий – начальник поста Находки

Начальником Находки был назначен капитан-лейтенант К. С. Старицкий, который до этих событий проводил вместе с лейтенантом М. П. Крускопфом и прапорщиком Титовым гидрографические работы.

Получив предписание Владивостокского командования, он на баркасе с девятью матросами и десантным орудием направился в гавань Находку и принял командование над 35 солдатами бывшего начальника поста, раненого поручика Петровича. Вместе с солдатами и местными крестьянами (21 человек) он сумел отстоять пост Находку от нескольких сотен манзов и присоединившихся к ним китайцев, наступавших по долине реки Сучан.

Через 10 дней Старицкий удалил из залива Америка всех китайских ловцов морской капусты и усмирил манзов, занявших долину Сучана.

Капитан-лейтенант А. А. Этолин – начальник всех морских и сухопутных сил в посту Владивосток

Александр Адольфович Этолин организовал оборону Владивостока на трех прилегающих к посту высотах отрядами под командованием штабс-капитана Буяковича. Отряды хунхузов, подошедшие к Владивостоку, встретив сопротивление, стали уходить по реке Даубихэ. Вскоре владивостокские войска разбили группы хунхузов-манз на реках Цымухэ и Суйфун.

С побережья хунхузы разошлись по всему Южно-Уссурийскому краю. Часть их направилась в верховья рек Даубихэ (теперь Арсеньевка), Сучан (Партизанская) и на Улахэ (среднее течение Уссури). Главный манзовский отряд через верховья реки Майхэ (Артемовка) шел к границе с Маньчжурией.

Полковник М. П. Тихменев – командующий войсками Южно-Уссурийского края

Командующим войсками Южно-Уссурийского края на время Манзовской войны был назначен полковник Михаил Павлович Тихменев, который до этого был начальником штаба войск Приморской области и находился в Николаевске-на-Амуре.

При командующем сформировали штаб, в который вошли штабс-капитан Н. М. Пржевальский, заведующий медицинской частью доктор Сысоев и еще два офицера. Во главе штаба поставили капитана Генштаба И. Г. Баранова, которого в конце мая заменил Пржевальский. Замена произошла потому, что капитан Баранов был задержан прибывшим в Буссе генерал-губернатором М. С. Корсаковым. Но обратной замены после возвращения Баранова не произошло. Заметим, что в послужном списке Баранова не отражено, что его какое-то время замещал Пржевальский, равно как в послужном списке Пржевальского ничего не сказано о том, что он был начальником штаба[243]243
  Послужной список И. Г. Баранова: «Начальник штаба командующего войсками Южно-Уссурийского края (май – июль 1869 г.)». Однако почему-то год указан 1869-й, а не 1868-й. Штаб был расформирован в июле 1868 г. Послужной список Н. М. Пржевальского (РГВИА. Ф. 400. Оп. 21. Д. 1692. Л. 10–15) – см. Приложение.


[Закрыть]. На рапорте Пржевальского командующему есть приписка «И. Д.» к словам «начальника штаба», что означает «исправляющий должность» (см. стр. 159).

Итак, Пржевальский возник на «Манзовском фронте» в конце мая, то есть спустя месяц после начала беспорядков.

Вспомним, что новый, 1868 г. он встречал в грязной фанзе сучанских манзов, затем добрался до станицы Буссе и, оставив там свое снаряжение, отправился в Хабаровку[244]244
  Ныне город Хабаровск.


[Закрыть] за порохом и дробью, затем снова вернулся в Буссе, намереваясь оттуда выдвинуться в Маньчжурию под видом купца.

«Теперь мне предстоит совершить летом [1868] весьма трудную и рискованную экспедицию в Маньчжурию, к истокам реки Сунгари, в знаменитый хребет Чань-бо-Шань, еще не посещенный ни одним европейцем»[245]245
  Письмо братьям Владимиру и Евгению от 25 января 1868 г. ст. Буссе // Дубровин, 1890, с. 69.


[Закрыть]. «Сам я думаю отправиться под видом купца, даже купить немного товаров, которыми будет торговать находящийся у меня юноша. Таким образом, я думаю, удобнее будет пройти, нежели в офицерской форме»[246]246
  Письмо Тихменеву от 1 февраля 1868 г. Хабаровка // Дубровин, 1890, с. 70.


[Закрыть].

Весну Пржевальский провел на озере Ханка. Но потом «Николай Михайлович был оторван от своих занятий, назначен начальником штаба и командовал отрядами, действовавшими на реке Сучане. В один месяц волнение было усмирено: хунхузы частью истреблены, частью бежали в Маньчжурию, и спокойствие восстановлено. За Сучанскую экспедицию Николай Михайлович был представлен к производству в капитаны и переводу в Генеральный штаб»[247]247
  Письмо Тихменеву от 1 февраля 1868 г. Хабаровка // Дубровин, 1890, с. 70.


[Закрыть].

История об участии Пржевальского в Манзовской войне выглядит следующим образом.