Текст книги "Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь"

Отряды штабс-капитана Пржевальского (25 мая – 23 июня 1868 г.)

Для борьбы с хунхузами и примкнувшими к ним оседлыми манзами М. П. Тихменев сформировал сводный стрелковый батальон[248]248
  Сводный батальон состоял из стрелков 4, 5, 6-го батальонов и учебной стрелковой школы, недавно открытой в Хабаровке.


[Закрыть], который должен был сначала доплыть на пароходах[249]249
  В распоряжении М. П. Тихменева находились три парохода для плавания по Амуру и три мелкосидящих судна (телеграфных парохода) для перевозок по Верхней Уссури.


[Закрыть] до станции Буссе, затем пересесть на мелкосидящие судна телеграфного ведомства и добраться до станции Бельцовой.

Часть стрелкового батальона (полубатальон) под командованием М. П. Тихменева прибыла 20 мая из Николаевска. Другую часть, стрелковую роту 5-го батальона, которая плыла из Хабаровки по Уссури на телеграфном пароходе «Телеграф», принял под свое командование Пржевальский.

25 мая стрелковый батальон в составе четырех рот и другие русские отряды[250]250
  Для полного очищения края от хунхузов и разоружения манзовской милиции отправились военные отряды офицеров Маркова, Дьяченко, Пфингстена, Холевинского, Флоренского, Садовникова, Каблукова, Маевского, Баранова, Горяинова, Дубинина, Милютина, Молоствова, Терновского, Буяковича, Лаубе, Шелихе.


[Закрыть] соединились в Бельцовой. Главная задача состояла в том, чтобы, «стеснив манз со всех сторон, не позволить им выйти из наших пределов и истребить их».

Но выполнить поставленную задачу не удалось, так как русские отряды были малочисленными, не знали местности, не имели карт и много блуждали по лесам и болотам. Напротив, шайки хунхузов и манзов прекрасно знали тайные тропы, отлично ориентировались на местности и поддерживались местным населением – теми же манзами. Оседлые манзы создали многочисленные отряды милиции, якобы для защиты от разбойников, хотя в действительности они помогали хунхузам. Многочисленные отряды манзовской милиции вызывали у русских властей большую тревогу.

Под началом штабс-капитана Пржевальского кроме стрелковой роты состояла рота поручика Садовникова. Объединенными силами роты выступили в поход из станции Верхне-Романовой на реке Даубихэ, затем, пройдя через перевал Сихотэ-Алиня, оказались в крупном манзовском поселении Пинсау на реке Сучан[251]251
  «До настоящего времени [цитируемое донесение от 2 июня] одно население Сучанских манз, как извещает наблюдающий лейтенант Старицкий, отвергает предложение разбойничьих шаек, и вместо того сформировало отряд около 400 человек, который уничтожает и даже представляет русским пойманных разбойников. Доверять этому нипочем не следует, – прибавляет, однако, осторожный и хорошо знающий манз Дьяченко, – остается обстоятельство это уяснить отрядам, которые, вероятно, будут и на Сучане» (Тихменев, 1908, № 6, с. 57).


[Закрыть].

«Утром 7-го числа [июня] выступил из В. Романовки вверх по Даубихэ к Сучану. Чуть заметная тропинка вилась сначала по открытой, постепенно суживающейся долине и, пройдя таким образом верст 35, вступила, наконец, в дремучую первобытную тайгу. Трудности увеличивались по мере приближения к вершине Сихотэ-Алиня, где, не доходя верст трех до главного перевала, нужно было идти узким каменистым ущельем с крутым подъемом и почти отвесными боками, – писал в своем первом донесении Н. М. Пржевальский[252]252
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 141. Первое донесение Пржевальского от 13 июня 1868 г.; второе – от 23 июня 1868 г. Эти же рапорты, с небольшими сокращениями, приведены в работе Н. М. Тихменева (1908, № 7, с. 39–42).


[Закрыть]. – На самой вершине перевала я нашел 8 шалашей, в которых недавно жило человек 50 китайцев; дня за три до нашего прихода эти китайцы ушли на Сучан, и теперь не было здесь ни одного человека. Спуск с хребта к долине Сучана был несравненно легче, так как тропинка здесь хорошо протоптана, вероятно, китайцами, возившими продовольствие.

11-го июня вечером я был уже в Пинсау, сделав в течение пяти дней, т. е. со дня выступления из Романовой до прихода на Сучан 130 верст, при этом один из этих пяти дней был употреблен на розыски около одной подозрительной фанзы (в верховьях Дауби), которую я велел сжечь».

Из второго донесения Пржевальского[253]253
  Там же. Письма Н. М. Пржевальского к М. П. Тихменеву. 5 писем. Приложен рапорт Н. М. Пржевальского на имя командующего войсками Южно-Уссурийского края от 23/VI 1868 г. (НА РГО. Ф. 13. Оп. 3. Д. 46).


[Закрыть], прибывшего в Пинсау, стало известно, что хунхузов в деревне не было, но была манзовская милиция, пособница разбойников, которая не оказала сопротивления российскому отряду, позволив себя разоружить.

Фрагмент второго донесения Н. М. Пржевальского от 23 июня 1868 г.

Пржевальский согласно ранее данным распоряжениям командующего войсками Тихменева[254]254
  «Цель эта была достигнута одновременным движением отрядов по тем направлениям, где можно было рассчитывать на присутствие оставшихся еще разрозненных мелких шаек или где жили оседлые манзы… Всем рекогносцировочным отрядам были даны инструкции однообразного характера. Отряды должны были беспощадно истреблять встреченных с оружием в руках и сопротивлявшихся манз. Отдельно стоявшие фанзы, а равно и находившиеся в них все припасы, при невозможности воспользоваться последними, должны были быть сожжены» (Тихменев, 1908, № 7, с. 31, 36, 37).


[Закрыть] обезоружил 150 человек манзовской милиции, изъяв 83 ружья, две пушки, один пуд пороха и свинца, арестовал трех предводителей милиционеров и сучанского старшину Ли Гуя с тремя его помощниками.

«Придя в Пинсау, я нашел там около 150 человек манзовской милиции как Сучана, так и с рек Пхусун, Та-ухэ, Суду-хэ. Впрочем, это были уже только остатки той милиции, которая разошлась по домам за несколько дней перед моим приходом, и цифра которой простиралась, по уверениям здешнего старшины, до 800 человек. ‹…›

Замечательно, что в этой милиции было 300 человек маньчжур из Хун-Чуна и других частей Маньчжурии, ловивших капусту в море и вышедших на берег с ружьями при известиях о хунхузах; с неделю тому назад все эти маньчжуры ушли обратно в море. Трех предводителей манзовской милиции с рек Пхусун, Та-уха и Суду-хэ, а равно и старшину в Пинсау я арестовал за то, что они, вопреки приказаний лейтенанта Старицкого, казнили трех пойманных хунхузов, и в том числе одного атамана. Мне кажется, что это они сделали для того, чтобы пленные хунхузы при допросе не показали чего-нибудь предосудительного о сучанских манзах, как то уже сделал один из таких пленных в Находке… Краткий, наскоро мною сделанный допрос пинсаунскому старшине[255]255
  Ли Гуя спасло вмешательство высших чинов русской администрации. В начале июня 1868 г. в пост Камень-Рыболов прибыл на пароходе генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков, отменивший наиболее суровые распоряжения М. П. Тихменева. Ли Гуй, вернувшись после ареста в Пинсау, не только продолжил деятельность в качестве манзовского старшины, но и удостоился награды от нового генерал-губернатора Восточной Сибири Н. П. Синельникова – ему был пожалован «почетный кафтан» (РГИА ДВ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 790. Л. 3). В декабре 1875 г. старшина оказался под подозрением в связи со слухами о готовящемся восстании цемухинских манз. Отряд, посланный к месту событий из Владивостока, обнаружил на р. Цемухэ концентрацию вооруженных китайцев, среди которых был и Ли Гуй. Последнему удалось объяснить свое присутствие необходимостью поддержания порядка (Ю Хай, Ли Гуй и Лин Гуй [Электронный ресурс]).


[Закрыть] я прилагаю при сем рапорте»[256]256
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 141.


[Закрыть].

В деревнях Хани-хэзу и Пинсау к Пржевальскому присоединился отряд артиллерийского поручика Н. Н. Каблукова[257]257
  «В 2 часа пополудни 13 июня отряд подпоручика Каблукова прибыл на Сучан в деревню Хани-Гуй и остановился там в ожидании моего прибытия из Пинсау» (второе донесение Пржевальского).


[Закрыть] и отряд капитана Шелихе[258]258
  «Сегодня, т. е. 13-го утром ко мне присоединился отряд Шелихе, который прошел из Лоренцовой по рекам Май-хэ и Циму-хэ» (второе донесение Пржевальского).


[Закрыть], состоявший из 50 человек и одного горного орудия. Отряды шли навстречу друг другу по рекам Циму-хэ и Май-хэ, один из Лоренцовой (отряд Шелихе), другой из Владивостока (отряд Каблукова).

Отряд поручика Н. Н. Каблукова (из второго донесения Пржевальского)

«Отряд этот, выйдя 4 июня из Владивостока, направился к устью реки Цымухэ и встретил большое затруднение при переправе через реку Майхэ, где далее утонул канонир Казустан, неосторожно спрыгнувший с лошади в то время, когда он переплывал на ней через эту реку.

При устье реки Цымухэ поручик Каблуков встретил человек 20 манз, которые, появившись у него в тылу, сначала бросились на трех наших крестьян, отставших от отряда, а потом встретили выстрелами лейтенанта Векмана, посланного поручиком Каблуковым с 15 человеками вперед при известии о появлении вооруженных манз. Вслед затем разбойники бежали на двух шлюпках в море, а также и прямо вплавь через Цымухэ.

Выстрелами с нашей стороны убиты 5 человек и трое утонули в реке. Кроме того, уничтожено 7 лодок и найдено небольшое количество золота и серебра (при сем представлении). Покончив с манзами, поручик Каблуков повернул вправо от Цымухэ и через реки Кангоуз, Шведлихэ, Таудеми [?] вышел на Сучан. По дороге нашел и арестовал одного раненого манза, но когда тот вздумал бежать, то [велел?] убить вдогонку пулями.

Встречаемые по дороге фанзы отряд наш находил целыми, но хозяев по большей части не было, и хлеб был вывезен… В заключение прошу, согласно представлению Каблукова, награды: рядовым 3-го батальона Борисову и Кудягаеву, самоотверженно бросившимся спасать утонувшего в реке канонира Казустана, рядовым того же батальона: Быкову, Чапчикову, Артемьеву, унтер-офицеру Буяновскому и нижним чинам горного дивизиона: Слизлеву [?], Коромыслову и Клерову [?] за прилежное усердие в исполнении своих служебных обязанностей.

Приложение: подробный рапорт поручика Каблукова.

Штабс-капитан Пржевальский»

Отряд капитана Шелихе (из второго донесения Пржевальского)

Отряд Шелихе прошел из Лоренцовой по рекам Майхэ и Цимухэ.

«На всех этих реках, так недавно густонаселенных, отряд наш не встретил ни одной души человеческой, ни одной целой фанзы: все было разграблено, сожжено и уничтожено хунхузами».

Дальнейшие действия сводного отряда Пржевальского

Сводный отряд состоял из стрелковой роты, а также рот Садовникова, Каблукова, Шелихе.

В манзовской деревне Пинсау Пржевальский пробыл три дня, с 11 по 14 июня.

14 июня сводный отряд Пржевальского выступил из Пинсау, так как «о хунхузах здесь ничего не слышно», в деревню Хани-хезу (на левом берегу Сучана, против наших поселений). В этой деревне он находился две недели, с 15 до 29 июня, ожидая дальнейших распоряжений.

20 июня Пржевальский отправил во Владивосток отряд поручика Н. Н. Каблукова, который одним из последних прошел от Сучана вдоль морского побережья, через реку Таудеми (Литовка), пепелище поста Стрелок и устье реки Цымухэ (Шкотовка).

«По этой дороге еще не проходил ни один русский отряд. И я в донесении Каблукову предписал ему сжечь все фанзы, устроенные для промывки золота, и арестовать тех хозяев, у которых будет найден этот металл», – писал Н. М. Пржевальский в своем донесении.

Последующие распоряжения Пржевальского были продиктованы приказами военного губернатора Приморской области контр-адмирала И. В. Фуругельма, который в начале Манзовской войны требовал применять жесткие меры, а потом «вынужден был принять направление мыслей высшего начальства, генерал-губернатора Корсакова».

И. В. Фуругельм, прибывший в пост Находку, приказал военным, в том числе Н. М. Пржевальскому, вернуть отобранные ружья, потому что в основном они принадлежали мирному населению, тазам. Для тазов, живущих охотой, «отнять ружье означало лишить их средств к жизни». Адмирал приказал не только вернуть им ружья, но и снабдить каждого туземца свидетельством на право иметь ружье.

Согласно распоряжениям Фуругельма, Пржевальский оставил в п. Находка под начальством Садовникова 120 человек. Поручику Садовникову Пржевальский вручил неизрасходованные отрядом деньги[259]259
  «За время следования по Дауби и Сучанy я продовольствовал отряд реквизицией, согласно Вашему приказанию, но потом получил личное приказание от адмирала уплачивать за все забираемое» (из второго донесения Н. М. Пржевальского).


[Закрыть]. В донесении он написал, что «на усиление имевшейся у меня экстраординарной суммы я получил от Его Превосходительства Фуругельма еще 133 рубля серебряною монетою [перед отправкой на Манзовскую войну]. На отряд израсходовано мною всего 174 р. 50 коп. Остальные же деньги, 351 рубль 50 копеек, я передал для расходов по отряду поручику Садовникову, расписка которого при сем прилагается»[260]260
  НА РГО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 141.


[Закрыть].

Реквизированные пушки и горное орудие с зарядными ящиками Пржевальский отправил во Владивосток на пароходе-корвете «Америка» под командой капитан-лейтенанта Наумова.

Вследствие личного приказания Фуругельма Пржевальский освободил из-под ареста старшину Ли Гуя[261]261
  Дело Ли Гуя касалось застарелой проблемы правового положения уссурийских китайцев, десятилетиями проживавших на российской территории, но рассматривавшихся цинскими властями в качестве китайских подданных. Этому способствовала официальная подсудность манз китайским судебным органам, установленная Айгунским, Тяньцзиньским и Пекинским договорами.


[Закрыть], трех его помощников и трех предводителей манзовской милиции.

Как видно из донесений штабс-капитана Н. М. Пржевальского, отряд, которым он командовал, с хунхузами не встретился, так что непосредственно в боевых действиях Николай Михайлович не участвовал. Каковы же заслуги его отряда, внезапно появившегося в манзовском поселении Пинсау?

По мнению капитан-лейтенанта Старицкого, «движение наших войск на Дауби и появление отряда [Пржевальского] в Пинсау решило двусмысленное положение сучанских манз, в котором они находились некоторое время».

Сам Пржевальский считал, что «одновременное прибытие с трех разных пунктов наших отрядов, обезоружение милиции, арест ее предводителей и главного старшины с помощниками – все это произвело самое сильное и для нас весьма благоприятное впечатление на жителей Сучанской долины. Они в первый раз увидели перед собой силу, готовую раздавить их при малейшем сопротивлении, и с совершенною покорностью, могу даже сказать с раболепством, встречали наши отряды. И нет сомнения, что теперь самое благоприятное время для того, чтобы произвести коренную реформу в существовавших до сих пор отношениях манз к русским, дать правильную организацию и тем навсегда предотвратить кровавое явление, совершившееся здесь в последнее время».

Николай Михайлович полагал, что для предотвращения будущих кровавых беспорядков следует убедительно показать манзам, кто хозяин в Уссурийском крае.

Федор Буссе, подводя итоги Манзовской войны, написал: «Появление русского штыка в таких трущобах, которые считались манзами совершенно неприступными для движения отрядов, и строгое исполнение военной экзекуции над хунхузами, взятыми с оружием в руках, навели панический страх на всех манз. Этот урок послужил на несколько лет к умиротворению края» (Буссе, 1880).

В середине июля 1868 г. штаб полковника Тихменева, созданный на время военных действий, был расформирован. Николай Михайлович уехал, судя по письмам[262]262
  Из Хабаровки Пржевальский 18–20 июля послал письма В. П. Акимову, дяде П. А. Каретникову, братьям Владимиру и Евгению, матери, И. Л. Фатееву. НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 3, 96, 204, 248; Оп. 1. Д. 127, 128.


[Закрыть], сначала в Хабаровку, потом в Николаевск-на-Амуре.

Штабс-капитан Пржевальский был представлен в капитаны 25 января 1869 г., а произведен только 28 августа 1871 г. Николай Михайлович писал В. П. Акимову 18 июля 1868 г., что «производство в капитаны до сих пор не делали из Иркутска по разным интригам»[263]263
  Письмо Пржевальского В. П. Акимову от 18 июля 1868. Хабаровка // Дубровин, 1890. с. 76.


[Закрыть]. Дата письма говорит о том, что трудности были и с представлением, и с производством в капитаны.

Н. М. Пржевальский за участие в «водворении порядка в Южно-Уссурийском крае, нарушенного манзами и китайскими разбойничьими шайками», наград не получил.

После возвращения из Уссурийского путешествия Николай Михайлович завершил его описание (первые восемь глав он написал еще в Николаевске). Девятая глава содержала подробное описание млекопитающих Уссурийского края. В приложение автор включил метеорологический журнал, статистическую таблицу русского и корейского населения, список видов птиц, найденных в Уссурийском крае, и таблицу весеннего прилета птиц на озеро Ханка. Книга была издана в Петербурге в 1870 г. с посвящением: «Моей любимой матери». Естественно, труд путешественника вызвал большой интерес и различные отклики.

И снова Сибирский отдел ИРГО

В то время, когда Пржевальский в тяжелейших условиях пересекал пустыню Гоби в Первом Монгольском путешествии, «Известия Сибирского отдела» напечатали отзыв А. Л. Сакальского (1870) о книге Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае». Эта большая статья подробно отвечала на все «пункты обвинения Пржевальского» и критиковала предложенные им меры для улучшения положения уссурийских казаков.

А. Л. Сакальский писал, что автор «со строгостью относится к явлениям жизни и природы и заносит в свою книгу только виденное и проверенное, что, впрочем, нельзя сказать о тех местах путешествия, где автор сталкивается с успехами и неуспехами русской колонизации в описываемом им крае».

Рецензент отмечал, что Пржевальский на одну и ту же тему, об уссурийских казаках, написал в «статейке, в которой только и речи, что о поселении Уссурийского казачьего батальона» («Биржевые ведомости», 1870) и в «Вестнике Европы» и тем самым «как бы признал именно в них наибольшую полезность и интересность своего труда». Далее он упрекал Н. М. в том, что тот слишком мрачными красками описал нравственное состояние уссурийских казаков и в ложном свете выставил действия администрации. «Сведения, сообщаемые автором, и взгляды его, хотя и брошенные вскользь, имеют то жгучее значение, что, как только коснулся он народа, он перестает быть спокойным наблюдателем [выделено нами. – Авт.]»[264]264
  «Между тем народ, где бы то ни было, и на Уссури, конечно, тоже, представляет труднейшую почву для исследований [выделено нами. – Авт.], а поэтому и сведения о нем требуют более правильной оценки. Как внимательно мы ни искали хотя одного отрадного слова о населении Уссурийского казачьего батальона, хотя одного сведения, говорящего в пользу его экономического быта, характера и нравственности, мы не нашли ничего. Из заверений автора следует, что все население (5258 человек), как одна единица, обладает следующими качествами: „небывалому человеку даже трудно поверить, до какой степени доходит разврат Уссурийского населения. Мужья везде торгуют своими женами, матери дочерьми“». Сакальский приводил много нелицеприятных (в том числе нелицеприятных в прямом смысле: «бледный цвет лица, впалые щеки, по большей части невысокий рост и общий болезненный вид» казаков) выдержек из книги Пржевальского и, опровергая эти высказывания, писал, сколько сделали за десять лет эти казаки в Уссурийском крае (28 станиц, три церкви, лазарет, освоили 2350 десятин земли, имели 4832 головы разного скота и т. д.) и при этом еще несли государственную службу (Сакальский, 1870).


[Закрыть]. А. Л. Сакальский советует Пржевальскому «в будущих своих ученых и литературных трудах не браться не за свое дело»[265]265
  «Ибо не только для решения таких крупных социальных и экономических вопросов, как колонизация и поднятие уровня экономического быта народа, но даже для простого описания этого быта нужно, кроме подготовки, полное исключительное занятие избранным предметом, чего в этой части труда Пржевальского вовсе нет. Прекрасная книга много теряет от этой примеси… Нам остается, – добавлял Сакальский, – еще сказать о внешности издания. Это объемный том в 355 страниц, с приложениями, изданный самим автором [выделено нами. – Авт.] очень опрятно, без крупных опечаток. К книге приложена хромолитографированная, хорошо исполненная карта Уссурийского края. Цена 2 рубля 25 копеек не особенно высока» (Сакальский, 1870).


[Закрыть].

«Разобрал ли по косточкам» Тихменев рецензента, неизвестно. Но «неумолимая» рецензия, как думали «иркутские заправилы», не повредила репутации в ученом и литературном мире Пржевальского, шедшего уже к мировой славе.

Как отреагировал Николай Михайлович на эту рецензию, тоже не известно. По мнению Н. Ф. Дубровина, если Николаю Михайловичу «…приходилось разочаровываться в людях и, как он выражался, вычеркнуть некоторых из своей памяти, то это продолжалось недолго, да и в этом случае он не питал к ним никакого отвращения, досады или злобы: при встречах с ними он был ласков и приветлив, как и прежде. „Что делать, – говорил он, – не могу долго сердиться“» (Дубровин, 1890, с. 87).

Наверное, Н. М. Пржевальский забыл обиду и восстановил по возвращении (из своего трехгодичного путешествия в Центральную Азию) в Иркутск хорошие отношения с Сибирским отделом Географического общества. Он задержался в этом городе на полтора месяца, дожидаясь наступления хорошего санного пути.

Журнал «Отечественные записки»

Положительные и отрицательные стороны книги «Путешествие в Уссурийский край» журнал «Отечественные записки» (1870) отметил с точностью «до наоборот». Самым ценным рецензент этого журнала считал «описание колонизации», а не характеристику Уссурийского края в «естественном отношении».

Пржевальский, по его мнению, ничего нового о флоре и фауне, в сравнении с предыдущими исследователями, не сказал, о геологическом и геогностическом строении не упомянул, по этнографии туземного населения имел «значительные пробелы»[266]266
  «Хотя Пржевальский более зоолог, орнитолог и ботаник, чем путешественник, всесторонне обозревающий страну и ее жителей, но все же в сочинении его характеристика Уссурийского края в естественном отношении менее важна, чем очерк страны в экономическом отношении и описание состояния в ней нашей колонизации в настоящее время» («Отечественные записки», 1870, с. 22–27).


[Закрыть]. Среди причин бедственного положения русских поселенцев Пржевальский назвал их лень и апатию, а это, писал рецензент, – не причины, а следствия[267]267
  «В них (апатии и лени) переселенцы столь же мало виноваты, как и в смертности, свирепствующей между ними, и в том вырождении, которое неминуемо ожидает их в будущем, очень близком. Причины же бедственного положения русских колонистов, которые в большом количестве назвал Пржевальский, относятся лишь к ошибкам местной администрации… что же касается злоупотреблений второстепенных деятелей и ближайших исполнителей, то о них Пржевальский не упомянул ни слова» («Отечественные записки», 1870, с. 22–27).


[Закрыть].

Далее рецензент приводил в пример американцев, которые сманивают к себе корейцев и китайцев за тысячи верст, в то время как мы приостановили наплыв корейцев. Привлечение трудолюбивых корейцев в Уссурийский край и размещение их рядом с русскими зажиточными и трудолюбивыми крестьянами помогло бы освоить земли[268]268
  «Деревушки, получившие громкие названия Владивостока, Золотого Рога, Графской (беднейшей из всех), вероятно, не являлись бы тогда насмешкою над действительностью и не наводили бы на очень грустные мысли» («Отечественные записки», 1870, с. 22–27).


[Закрыть].

История с доктором В. С. Плаксиным

С дивизионным доктором В. С. Плаксиным Николай Михайлович познакомился в Николаевске-на-Амуре. Он дал Плаксину для прочтения свою рукопись об Амурском крае (Главное военно-медицинское управление поручило доктору собрать о крае медико-статистические сведения), которую тот потом вернул с благодарностью Пржевальскому.

Спустя некоторое время В. С. Плаксин под своей фамилией опубликовал статью, написанную по материалам Пржевальского, но без ссылок на них (Плаксин, 1869)[269]269
  В примечаниях к статье было написано, что «статья есть извлечение из Медико-топографического описания Приморской области Восточной Сибири, составленного дивизионным доктором, статским советником Плаксиным и представленного им в Главное медицинское управление». Но эта работа «по обилию, важности и новизне [выделено в примечаниях] собранных в нем материалов могла бы быть с пользой напечатана в каком-либо общелитературном журнале». Редакция «Военного сборника» оценила «отчетливое описание Приморской области как почтенный труд доктора Плаксина».


[Закрыть]. Узнав об этом, Николай Михайлович страшно возмутился и написал Плаксину письмо, в котором уличал его в присвоении чужого труда и предоставлял Плаксину выбирать: либо отдать полученный от редакции гонорар Пржевальскому, либо судиться. Плаксин Пржевальскому ответил, что полученные за статью 72 рубля, «не по праву мне принадлежащие», он возвращает Пржевальскому[270]270
  «Вследствие письма Вашего ко мне от 19-го сего октября, препровождаю при сем 72 рубля, полученные мною за статью мою, каковые деньги имеете употребить по своему усмотрению. Помянутая статья составляет, в большей части своей, извлечения из разных источников, главным же образом из академической тетрадки Вашей, то означенные деньги я всегда считал не по праву мне принадлежащими, и если держал таковые у себя до сих пор, так единственно потому, во-первых, что решительно не знал, как мне поступить в этом случае, и во-вторых, по выезде из Николаевска надеялся Вас встретить в Иркутске и лично об этом переговорить, ибо я был убежден, что с появлением моей статьи в печати – на что я совершенно не рассчитывал и в виду не имел, чтобы статья моя была напечатана, – Вы не оставите этого дела без протеста» (Из письма Плаксина от 21 октября 1870 // Дубровин, 1890, с. 104).


[Закрыть]. Знакомым же В. С. Плаксин говорил, что «отдал деньги, только желая избавиться от докучливости и жадности Пржевальского».

Николай Михайлович, узнав о таких рассказах, пожертвовал эти деньги в пользу бедных уссурийских казаков, а подтверждающую квитанцию прислал вместе с рапортом и письмом Плаксина начальнику штаба Восточно-Сибирского округа генералу Черкесову.

В рапорте Пржевальский писал, что «деньги эти составляют гонорар [выделено автором], отобранный мною от статского советника Плаксина, за напечатанную им статью, заключающую в большей своей части дословную и без моего ведома произведенную переписку [выделено автором] из рукописного сочинения, которое я написал в 1863 году, будучи в Николаевской академии Генерального штаба»[271]271
  НА РГО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 109. Письмо Плаксина и рапорт Пржевальского.


[Закрыть].

Николай Михайлович, покончив, как он думал, с этой историей, в конце октября выехал из Иркутска в Кяхту, а оттуда в свое первое путешествие в Центральную Азию. Но история с доктором Плаксиным продолжалась.

Как следует из письма Бельцова[272]272
  «Друг Ваш, Плаксин, по поводу Вашего сообщения в штаб написал громадную статью. Подобную ерунду не примут нигде для печати. Жаль, не могу прислать Вам подлинную статью его, Вам бы посмотреть. Л. П. Софиано просил меня Вам не посылать» (НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 20. Л. 2. Письмо В. А. Бельцова от 15 февраля 1871 г.).


[Закрыть], Плаксин в ответ на рапорт Пржевальского в штаб Восточно-Сибирского округа написал статью, в которой рассказывал о своих взаимоотношениях с Николаем Михайловичем. Последний, по его словам, «распустил по городу слух об использовании его академической тетрадки, а сам пользовался моими медицинскими исследованиями», поэтому это был просто обмен информацией, «то за то». Дальше В. С. Плаксин рассказывал, что он чудом уцелел во время Манзовской войны, а вот теперь Пржевальский выставил его на позор.

Прошли годы. Пржевальский совершил свои триумфальные путешествия и скончался в зените славы в 1888 г.

Спустя три года после его смерти В. С. Плаксин опубликовал «Воспоминания 1868 года», в которых рассказывал о начале своей деятельности в Южно-Уссурийском крае и на Дальнем Востоке, уделяя много места Манзовской войне и своему участию в ней. В своих воспоминаниях доктор Плаксин написал, что именно он предложил отделить Амурскую и Приморскую области от Иркутска, и закончил статью словами: «С моим мнением, как мне передавали, согласен был и военный министр. Все это, как известно, осуществилось».

О Пржевальском дивизионный доктор не вспомнил (Плаксин, 1891).

Пора рассказать о главных экспедициях Н. М. Пржевальского. Они подробно описаны самим исследователем, пересказаны и процитированы учеными-географами, натуралистами, писателями, биографами.

Мы представим путешествия кратко: цель, заявленная Пржевальским, маршрут, товарищи, спутники. Наибольшее внимание уделим товарищам и спутникам: о них начальник экспедиций в отчетах и книгах писал скупо. Об альтернативных целях путешествий, которые активно тиражировались в публикациях советского и постсоветского периодов, поговорим отдельно.

Путешествия Н. М. Пржевальского: цели, маршруты и спутники

Меня лично в особенности манят северные окраины Китая и восточные части южной Монголии, как местности, почти еще неизведанные европейцами, но представляющие громадный интерес для географии и естествознания.

Н. М. Пржевальский[273]273
  Цит. по: Дубровин, 1890, с. 90.


[Закрыть]

Первое (монгольское) путешествие по Центральной Азии

Николай Михайлович блестяще выдержал экзамен путешественника в Уссурийской экспедиции, получил признание соотечественников и ИРГО. Сбылась его мечта о путешествии в Центральную Азию.

«Я предложил Географическому обществу план экспедиции в Центральную Азию, в Ордос, Ала-шань, Куку-нор и далее. Предложение было принято сочувственно как Географическим обществом, так и военным министерством» (Н. М. Пржевальский и его путешествие…, 1881, с. 166).