Текст книги "Аполлинария Суслова"

Она разорвала знакомство с Тур[геневым] за то, что он написал письмо госуд[арю], в кот[ором] говорил, что разорвал из уважения к нему все связи с друзьями своей юности[95]95
  Речь идет о верноподданническом письме И. С. Тургенева Александру II от 22 января (3 февраля) 1863 года.


[Закрыть].

К Маркович я пришла без всяких рекомендаций. Она приняла меня радушно и просто, сказала, что слышала обо мне, хотела сама прийти ко мне, да не знала адреса. На несколько минут она очаровала меня. Она предложила мне чаю, от которого я не отказалась потому, что испытывала страшную жажду. Потом скоро сообразила, что нужно было отказаться; ее любезность показалась мне манерой русской барыни, готовой всякого принять, напоить и накормить. Поговорив со мной, она меня просила (Бог знает для какой цели) подождать, пока напишет письмо, потом понесла его на почту и опять попросила подождать, но я отправилась вместе с ней домой. Погода была хорошая, m-me Мар[кович] пошла проводить меня до омнибуса… Дорогой мы о многом говорили: о Гер[цене], о том, что она пишет и что я пишу и писала. Она больше о том, как платят в журналах, покупала ли я себе летние платья, и почем, и какие.

Вообще я заметила в ней какую-то холодность, осторожность, она как-то всматривается в людей. Видно, что это женщина рассудительная, хладнокровная, увлекаться она не будет. Гр[афиня] сказала, что эта женщина тонкая, но вначале я нашла ее не такой, по крайней мере со мной. Гр[афиня] согласна со мной, что это она холодная. Я невольно сравнивала двух женщин. Я думала, что с Мар[кович] я бы не заплакала, а вышло иначе: через день я пошла к ней по ее приглашению в назначенные часы, она мне обещала к этому времени приготовить те из своих сочинений, которые я не читала. Дорогой, проходя через узкий переулок, я встретила женщину довольно молодую, очень бедно, но чисто одетую, которая плакала. Она робко подошла ко мне. Я думала, что она хочет спросить у меня какую-нибудь улицу. «Дайте мне, пожалуйста, 2 су, – сказала она, – я ничего не ела». Ее очень порядочный и грустно-покорный вид поразил меня. Я дала ей / франк, единственную бывшую у меня мелкую монету. Она поблагодарила и пошла прочь. Я пошла было своей дорогой, но эта встреча произвела на меня сильное впечатление; я подумала, не могу ли чем помочь этой женщине. Я вернулась и догнала ее. «Послушайте, – сказала я ей, – может быть, я могу вам быть чем-нибудь полезна. Вы, верно, были больны или с вами случилось какое несчастие. Если вы умеете работать, может быть, я вам достану работу. Приходите ко мне». Я хотела записать свой адрес, но не нашла карандаша. Она мне сказала, что не может запомнить наизусть адреса, и предложила зайти в лавку за карандашом. Я записала ей адрес и спросила лавочника, сколько должна заплатить за употребление карандаша. Сказали – ничего. Я поблагодарила и пошла. Я очень торопилась. «Я вас никогда не забуду», – с чувством сказала бедная женщина, прощаясь со мной. Мар[кович] я не застала дома.

Мать ее предложила мне подождать, сказав, что дочь уехала к Тур[геневу], и старалась дать мне почувствовать, что вчера Тур[генев] ждал ее дочь целых два часа и все-таки уехал, не дождавшись. Еще она сказала, что придет сегодня жена художника Якоби[96]96
  Валерий Иванович Якоби (1834–1902) – жанровый и портретный живописец.


[Закрыть], хорошенькая, молоденькая, а главное, хорошая, по ее словам, женщина.

Действительно, скоро пришла хорошенькая женщина. Я догадалась, что это Якоби. Мы разговорились. Она либеральничала, пускала мне пыль в глаза фразами очень неудачно. Наконец пришла Мар[кович]. «Познакомьтесь», – сказала она нам. Но не сказала наших имен. Мы молча пожали друг другу руки. Мар[кович] сказала, что книг мне не приготовила, – и опять заговорила о деньгах; потом стали рассматривать ее портреты, кот[орыми] она была очень недовольна. Неудачного нашла я в этих портретах только позу, драпированную в какой-то плащ, что не шло к некрасивой ее физиономии.

Заговорили как-то о Салиас; мне пришлось как-то сказать, что она у меня была. Они, верно, подумали, что я проговорилась с умыслом. «Если вы будете у графини, то скажите ей, пожалуйста, чтобы она мне прислала мои книги». – Графиня Салиас? – спросила я. Она не обратила внимания на мой вопрос и заболталась до того, что, наконец, стало понятно, о какой граф[ине] идет речь. «Извольте, я передам, – сказала я, – только позвольте узнать ваше имя. Ах, вот я какая неаккуратная, – сказала Мар[кович]… знакомила, а фамилии не сказала». «Якоби», – сказала хорошенькая женщина, и как я не выразила удивления при этом имени, она, верно, подумала, что я так невежественна, что могу не знать этого имени, и, смотря на меня с глубоким состраданием, предложила записать мне его. Я сказала, что и так не забуду. Она настаивала на том, чтоб написать, т[ак] ч[то] я, наконец, сказала ей, что я знаю эту фамилию, при этом я не могла удержаться от улыбки (я, конечно, не скажу гра[фине] о книгах, а хорошенькой женщине скажу, что забыла). Мне было ужасно грустно смотреть на этих «ликующих», «праздно болтающих». Меня приглашали пить кофей, но как я позавтракала перед этим визитом, то отказалась и пошла домой. Хозяйка заметила мою грусть и, провожая меня, стала спрашивать причину. Грусть моя увеличилась, нервы были слишком раздражены, я не выдержала – слезы навернулись у меня на глазах. «Скажите, что с вами случилось?» – спрашивала m-me Мар[кович], с участием взяв меня за руку, и отвела меня в спальню. Я бессознательно следовала за ней, и слезы невольно покатились из моих глаз; чувство бессилия и стыда терзали меня, я все свалила на уличную сцену и скоро отправилась домой. Она мне сказала, что, если буду иметь в чем затруднение, к ней обращаться.

– Какие ж могут быть затруднения в цивилизованном государстве, – сказала я, насмешливо и грустно улыбаясь.

– Однако ж у вас было с вашей хозяйкой, – сказала она.

Потом она сказала, что придет ко мне на другой день, несколько раз это повторила. Она пришла в назначенный час. Я увидала из окна, как она входила в калитку, и вышла встретить ее на двор. Я встретила ее со всей любезностью, но без всякого благоговения. Мы говорили с час, потом я пошла ее провожать, и мы еще долго говорили. Она напомнила мне об обещании моем дать ей мои произведения, и, так как у меня их не было, она взяла с меня слово прийти к ней через неделю и прочесть свою повесть.

Лугинин во время прогулки на кладбище обещал мне составить список исторических книг, полезных для меня. Он хочет, должно быть, меня развить и пренаивно толковал мне об идеализме и материализме, когда я сказала, что не могу хорошо определить этих двух понятий.

Мар[кович] спросила, как меня зовут. Я сказала.

– А мне сказали – Надежда Суслова, – сказала она. – У меня сестра Надежда…

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 70–86.

Москва, 9 [21] апреля 1864 г.

…На днях вышлю повесть Аполлинарии[97]97
  Речь идет о повести (рассказе) А. П. Сусловой «Своей дорогой».


[Закрыть]. Предуведомляю заранее для того, чтоб ты, получив пакет с моею надписью, не подумал, что моя повесть. Повесть же не хуже ее прежних и может идти.

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 83.

Москва, 13 [25] апреля 1864 г.

…Повесть Аполлинарии посылаю отдельно. Обрати внимание. Печатать очень можно.

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 88.

Москва, 15[27] апреля 1864 г.

Милый брат Миша,

Сейчас, в 7 часов вечера, скончалась Марья Дмитриевна и всем вам приказала долго и счастливо жить (ее слова). Помяните ее добрым словом. Она столько выстрадала теперь, что я не знаю, кто бы мог не примириться с ней…

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 92.

Москва, 17(29) апреля 1864 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

Графиня!

Только что получила Ваше письмо: не буду говорить, сколько оно доставило мне удовольствия. Я боюсь только, что Вы увлекаетесь, предполагаете во мне более хорошего, чем оно есть: боюсь, что, узнав мои дурные и слабые стороны, Вы меня возненавидите. Мне было бы очень тяжело потерять Ваше расположение. Вы так мало меня знаете, что мне страшно принять Ваше предложение провести у Вас несколько недель, оно налагает на меня слишком большую обязанность в отношении к Вам. Как ни полезно мне Ваше знакомство, но я лучше соглашусь отказаться от него, чем допустить Вас обмануться во мне или самой обмануться в Вас, то есть как-нибудь неправильно понять и истолковать себе Ваше внимание.

Я ожидаю от Вас чего-то гораздо более, чем можно ожидать от знакомства с умной и образованной особой, Вы дали мне это право.

Хочу быть перед Вами откровенна, как перед моей совестью, предполагая, что это не будет Вам скучно. Буду всегда с Вами искренна, не сделаю для Вас ничего против своего желания из одного угождения, хотя очень желаю сделать Вам приятное. Я могу находить удовольствие в сношениях с людьми, но к Вам одной могу так относиться, потому что Вы меня приняли как мать.

Вы меня спрашиваете, что я делаю. Я тоже была в Брюсселе, у моих друзей, одну неделю. Висковатовы (муж и жена очень молодые) убедили меня к ним приехать[98]98
  То есть П. А. Висковатов и его жена Е. И. Корсини, подруга А. П. Сусловой.


[Закрыть], и я довольна этой поездкой. Мы много говорили, советовались насчет [?], по вечерам, иногда, вслух читали. Там я встретила Утина, бежавшего от ареста[99]99
  Речь, вероятно, идет о Евгении Утине.


[Закрыть] (не знаю, имеете ли Вы о нем понятие). Он Вас очень уважает и просил меня передать Вам глубокий поклон, хоть и не знает Вас лично. Утин прочел нам повесть Вашего сына «Тьма», которая нас всех восхитила[100]100
  Повесть Е. А. Салиаса «Тьма» (1863) вызвала восторженные отзывы А. И. Герцена и других знакомых графини Е. В. Салиас.


[Закрыть]. Насколько я могу судить, мне кажется, что «Тьма» – явление замечательное в нашей литературе.

Ради Бога, извините меня, Графиня, за это письмо, я чувствую, что пишу совсем не так, как нужно, потому что не успела еще отдохнуть от дороги (ехала в каком-то очень медленном поезде в 3 классе, голова страшно болит).

Преданная Вам

Аполлинария Суслова

1864. Мая 1 дня. Париж

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

3 мая. 1864. Вторник

Когда возвращалась из Брюсселя, я спала, подъезжая к Парижу. Единственная компаньонка, сидевшая со мной в вагоне, разбудила меня, когда вагон остановился. Я поспешно встала и начала собирать мои вещи. В вагонах почти никого не оставалось; кондуктор подошел к моему вагону и открыл дверь. «А вы еще здесь, – сказал и, видя, что я спешу, прибавил: – не торопитесь, будет время». – Я уже готова, – сказала я, подходя к двери. Он протянул мне руку, я охотно ее приняла и выскочила. «Холодно…» – начал было он, но я уже бежала в вокзал.

8 мая, суббота

Вчера была у Маркович. Она читала мою повесть (1-ю)[101]101
  То есть повесть «Покуда».


[Закрыть], ей она понравилась. Мар[кович] сказала, что эта повесть лучше Салиас[102]102
  Может быть, имеются в виду повести Е. В. Салиас «Старушка» (1856) и «На рубеже» (1857), которые не имели успеха у читателей.


[Закрыть]. Я ей читала ненапечатанную повесть[103]103
  Наверное, речь идет о повести (рассказе) «Своей дорогой», которая уже была отослана в Петербург.


[Закрыть], и та ей понравилась, только конец не понравился[104]104
  Счастливый конец повести (в журнале «Эпоха» «Своей дорогой» именуется рассказом), видимо, не совпадал с взглядами Марко Вовчок по женскому вопросу.


[Закрыть]. Во время чтения Мар[кович] говорила: «Это хорошо! Прекрасно». В разговоре после того она сказала, что «нужно смотреть на людей во все глаза». Я ответила, что не могла бы, что это мне кажется цинизмом.

И в самом деле, что за радость смотреть и остерегаться на каждом шагу. Я и счастья, такими средствами приобретенного, не хочу. Это было бы деланое счастье… Пускай меня обманывают, пускай хохочут надо мной, но я хочу верить в людей, пускай обманывают. Да и не могут же они сделать большого вреда.

Париж, 21(9) мая, 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

22 мая

Сегодня я в первый раз встала после 2-недельной болезни, во время которой гр[афиня] Салиас оказала мне попечение материнское, и я еще более влюбилась в нее.

Лугинин и Усов часто ходили ко мне во время болезни, и я с ними много говорила[105]105
  По предположению А. С. Долинина, Усов из «Дневника» А. П. Сусловой – это Петр Степанович Усов (1832–1897) – инженер путей сообщения, приятель Лугинина. С. В. Белов считает, что это Степан Александрович Усов – профессор артиллерийской академии (Белов С. В. Две любви Достоевского. СПб., 1992. С. 354).


[Закрыть]. Один раз мы имели спор о русской национальности; оказалось, что они ее не уважают. В тот же раз Усов сказал, что ему нравится обычай диких: взрослым сыновьям убивать и есть отцов. Он говорил, что первое недурно бы принять.

Сегодня были у меня гр[афиня] Сал[иас] и оба эти господина. Гр[афиня] говорила о воспитании племянника, которого она отдает в школу в Швейцарии.

Между прочим она сказала, что есть одно зло швейцарского воспитания, что дети делаются космополитами. Лугинин начал утверждать, что это очень хорошо, что космополитизм очень хорошая вещь; не все ли равно, что желать добра русскому, что французу. Он сказал, что с большим бы удовольствием послужил бы Франции или Англии, но остается в России, потому что знает русские обычаи и русский язык, но с русскими ничего общего не имеет, ни с мужиком, ни с купцом, не верит его верованиям, не уважает его принципов. «Я гораздо более радуюсь парижским ассоциациям, чем…» Я недослышала, или он недоговорил. Я была взбешена, но молчала. Гр[афиня] тоже молчала. Вначале только она отстаивала немного патриотизм, но только со стороны привычки. Когда гр[афиня] заговорила о моем докторе, мне пришлось высказать некоторые мои мнения, противоположные ихним. Гр[афиня] мне с жаром возражала. Так вот каковы они! Нет, я не пойду с этими людьми. Я родилась в крестьянской семье, воспитывалась между народом до 15 лет и буду жить с мужиками, мне нет места в цивилизованном обществе. Я еду к мужикам и знаю, что они меня ничем не оскорбят.

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 86–88.

Графиня,

Я давно собираюсь к Вам писать, мне хотелось поговорить с Вами, но в последнее время не приходилось видеть Вас одну. Мне хотелось высказать Вам мою благодарность и уважение к Вашей личности, хоть я и знала, что словами всего не выскажешь, даже, оказывается, что ровно ничего не скажешь, но мне хотелось, чтобы Вы знали, насколько я Вас ценю. Вы не знаете, как много Вы для меня сделали. Мне кажется, что без Вас я бы умерла, если не от болезни, то от тоски быть на руках и во власти людей, которые заботятся только о том, как бы побольше извлечь денег из несчастия своего ближнего. Главная Ваша заслуга в том, что к Вам обращаешься без малейшего сомнения и колебания, без страха Вас обеспокоить, без мучительного раскаяния за свою неловкость. Перед Вами не страшно остаться в долгу, этот долг не тяготит, а, напротив, радует, потому что в нем видишь осуществление идеала, осуществление тех отношений между людьми, какими они должны быть. Вы одна умеете так поставить, Графиня!

Я почти совсем здорова, есть только кашель и насморк. Я уже начала пить зельтерскую воду. Мне можно будет к Вам приехать в субботу или в воскресенье. Но, кажется, придется остаться до понедельника, в понедельник я должна ехать к банкиру за деньгами[106]106
  А. П. Суслова получала иногда деньги от отца в виде векселей.


[Закрыть] (раньше получить не могу – так на векселе сказано). Я уже не говорю о том, с каким удовольствием к Вам еду. Для меня все это так хорошо и счастливо устроилось, как будто во сне или в сказке.

Мой доктор, кажется, очень хороший человек, он мной очень занимается. Он здесь с женой, и я думаю с ней познакомиться, этого как будто даже требовало приличие: он был со мной как хороший знакомый, почти как друг, но, с другой стороны, кто знает, что это за женщина. Я хотела с Вами об этом посоветоваться, но как-то не приходилось.

Прощайте, до свидания.

Ваша А. Суслова.

Париж

Р. S. Вчера у меня был m-eur Усов, и мы с ним довольно долго поговорили. Он к Вам собирается, и я посылаю Вам с ним большой поклон.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

Петербург, 16(28) мая 1864 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

Париж, 3 июня (23 мая) 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

Петербург, 2(14) июня 1864 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

Версаль. 1864 г. Понедельник [начало июня]

На днях получила от тебя письмо от 2 июня и спешу отвечать: Вижу, что у тебя ум за разум зашел: писала тебе из Версаля и послала свой адрес, а ты сомневаешься, как мне адресовать письмо: в Париж или в Версаль.

Через две недели ровно поеду в Спа. Сегодня с доктором порешила окончательно. Ты можешь заезжать ко мне в Спа, это очень близко от Ахена, следовательно, тебе по дороге. Мне не хотелось с тобой видеться в Спа – там я, верно, буду очень хандрить, но иначе нам видеться, пожалуй, не придется долго, так как ты недолго думаешь пробыть в Париже, а я не скоро возвращусь в Россию. Я не знаю, сколько буду в Спа времени, думала ехать на три недели, но теперь оказывается, что нужно быть больше или меньше, но с тем, чтобы ехать на другие воды. Если вылечусь, то зиму буду жить в Париже, если нет – поеду в Испанию, в Валенсию или ост. Мадеру.

Что ты за скандальную повесть пишешь?[107]107
  А. П. Суслова могла узнать о «Записках из подполья» в письме от Ф. М. Достоевского; скорее всего, он сам в одном из своих писем к ней так охарактеризовал свой замысел.


[Закрыть] Мы будем ее читать; Ев. Тур имеет случай получать «Эпоху». А мне не нравится, когда ты пишешь цинические вещи. Это к тебе как-то не идет; нейдет к тебе такому, каким я тебя воображала прежде.

Удивляюсь, откуда тебе характер мой перестал нравиться [ты пишешь это в последнем письме]. Помнится, ты даже панегирики делал моему характеру, такие панегирики, которые заставляли меня краснеть, а иногда сердиться: я была права. Но это было так давно, что тогда ты не знал моего характера, видел одни хорошие стороны и не подозревал возможности перемены к худшему.

Напрасно ты восхваляешь Спа, там, должно быть, очень гадко. Я ненавижу эту страну за запах каменного угля. Ты меня утешаешь, что в Брюсселе Висковатовы, но они давным-давно в Петербурге.

Прощай. Мне хочется посмотреть на тебя, каков ты теперь, после этого года, и как вы там все думаете. Ты мне писал как-то, убеждая меня возвратиться в Петербург, что там теперь так много хорошего, такой прекрасный поворот в умах и пр. Я вижу совсем другие результаты, или вкусы наши различны. Разумеется, что мое возвращение в Россию не зависимо от того, хорошо там думают или нет – дело не в этом.

Благодарю за заботливость о моем здоровье, за советы его беречь. Эти советы идут впрок, так что скорее меня можно упрекнуть в излишней заботливости о себе, чем обвинить в причине болезни. Эти обвинения не имеют ни малейшего основания, и я могу только их объяснить твоей вежливостью.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (черновик письма) // РГАЛИ. Ф. 1627. Оп. 1. Д. 5. Первая публикация – Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 268–269.

Париж, 27 мая (8 июня) 1864 г.

Извините меня, что я долго Вам не отвечала – я то больна была, то было некогда.

Я передала книгу, которую Вы мне прислали, и Ваши слова, которые Вы писали мне, Аполлинарии Прокофьевне Сусловой, она передает Вам, что потому оставила книгу и ушла сама, не повидавшись с Вами, что боялась Вас обеспокоить, что, не поняв хорошо Ваших слов, и думала, что Вы говорите книгу принести, а не самой ей прийти. Ее адрес теперь: Versailles, rue Mademoiselle 19, chez m-me la Contesse de Salias.

Она сказала, рада будет, если Вы ей напишите. Прощайте. Будьте здоровы и благополучны.

Преданная Вам М. Маркович.

М. А. Маркович – И. С. Тургеневу // Литературное наследство. Т. 73. Кн. 2. С. 302.

Belqique, Spa, Rue Hotel de Ville 90 A. Souslowa.

Ф. М. Достоевский. Записная книжка 1863–1864 гг. С. 133 // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. С. 18.

15 июня, Спа

Здесь хорошо. И вот чудо – немцы нравятся мне более французов. Хозяйка, голландка, закармливает меня тартинками и запаивает пивом. Едят они раз по пять в день. Хозяин – угрюмый, на душегубца похож, но добрый. Кроме меня, у них жилец француз с женой. Хозяйка рассказывала, какие он делал с ней условия на бумаге (на 6 недель), удивлялась его недоверчивости. Условия, например, чтобы блох не было. Какая подлость и как это похоже на француза! Кухарка, немка, пресмешное первобытное существо, наивное создание. Когда была дурная погода, она очень тосковала, что на родине [в] Мекленбурге погибнут les grains[108]108
  Les grains – зерна (фр.).


[Закрыть], посеянные ее отцом. Она даже хотела сбежать. Каким образом ее присутствие могло помочь les grains – неизвестно. Теперь она иногда подходит ко мне и спрашивает: «А что, m-lle, как вы думаете, будет завтра дождь?» Я говорю: может, будет, – но, вспомнив заветное les grains, прибавляю, что если и будет, то в одном Спа.

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 88.

Спа, 23(11) июня 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

Июня 22. Пятница

Добрейшая Графиня!

Я сейчас получила письмо от m-me Маркович, адресованное в Версаль. Она меня уведомляет, что Бенни[109]109
  Имеется в виду Карл Иванович Бенни, «лейб-медик».


[Закрыть] начал узнавать о возможности женщине посещать медицинские лекции и ему обещали, что можно. Она мне пишет, чтоб я приехала в Париж – с бумагами сестры (в четверг 28 июня), предполагая, что я в Версале. Это значит уже начинать дело. Вы себе представить не можете, как я рада за мою сестру! Я готова все бросить и ехать в Париж, но, к счастью, у меня нет никаких бумаг сестры.

Сегодня же я получила письмо от отца, который мне пишет, что я могу оставаться за границей столько, сколько нахожу нужным, и просит меня узнать, можно ли где за границей слушать медицинские лекции моей сестре. Он только что получил письмо сестры об изгнании женщин из Медицинской Академии[110]110
  Речь идет об опубликовании правительственного распоряжения о запрещении женщинам посещать лекции в Медико-хирургической академии (май 1864 года).


[Закрыть] и просит меня ее утешить. Какой он добрый, Графиня! Он делает гораздо больше, чем можно требовать, и мне совестно перед ним, что он трудится и зарабатывает деньги, на которые я живу в свое удовольствие за границей. Он от меня никогда не спрашивает отчета, а только пишет всегда, когда и сколько прислать денег.

Я ему писала, что во время моей болезни Вы были со мной, и он в самых горячих выражениях благодарит Вас.

Я сейчас же буду писать моей сестре, чтоб она ехала или присылала свои бумаги.

Я привыкла с Вами советоваться и к Вам во всех случаях обращаться, Графиня. Вы меня извините, если письма иногда бестолковы.

У нас здесь хорошая погода, но изредка бывают ненастные дни. Отец пишет, что в России страшная засуха, в южных губерниях все хлеба погорели.

До свидания, желаю Вам быть здоровой.

В свободное время, надеюсь, мне напишите, что не оставите меня без известий о Вас.

Ваша А. Суслова.

Р. S. Мое здоровье гораздо лучше, но я думаю, что зимой, особенно если буду хандрить, – нездоровье возвратится.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

Версаль, 24 июня [1864 г.]

Милая Полинька, только что хотела вам писать, получаю второе ваше письмо. Очень рада, что сестре вашей есть надежда (это только еще надежда) слушать лекции в Париже. Но вы и думать не смейте, не долечившись, оставлять Спа. Подумайте, вам надо набраться здоровья для зимы. Неужели вы думаете, что я так легко выпустила бы вас из Версаля, если бы не знала, что вам необходимо лечиться. Мне без вас, особенно вечером, ужасно скучно. После вас осталась нравственная яма, и ее заткнуть нечем; словом, вас недостает в этом домике, в этом садике и в этом уголке моего сердца, где вы приютились и засели. Я рада, что вам хорошо в Спа. Ни под каким видом не смейте оставлять Спа, не долечась. Вы видите, я принимаю материнский тон и способ выражения. Надо сил на зиму. Тогда будем ходить слушать лекции и будем заниматься, а иногда бегать в театр. Не так ли? У меня был такой же добрый отец, как ваш. Я говорю был, ибо он теперь стар, слаб, конечно, любит меня, но уж заботиться обо мне не может, а помогать не в состоянии. Мне пишут, что он нездоров. Я чувствую, что не увижу его и что эта болезнь кончится, как кончаются болезни в его лета. Кажется, полетела бы к нему, но пропасть всяческая разделяет меня с ним. Не благословил его Бог сынами, хотя другие дети для него хорошие дети, но как приехать туда, когда сын с ним. Он способен наделать всякого скандалу и гадостей, и, вместо радости, таким образом, приезд мой принес бы старику одно горе и тревогу. Это бы легко сократило самую жизнь его. Глядя на старость моего отца, я себе такой не желаю. Лучше умереть, чем быть навеки разлучену с любимыми детьми.

Вот я и заболталась, но у меня на душе наболело, и мне легче, что могу высказать все это доброму существу, которое понимает, любит немного – ведь вы меня любите? Так-то иногда горько, милая Полинька. Вчера были именины моей Оли. Села я за стол одна, и встала одна, ни один кусок в горло не пошел. Иногда малодушие какое-то находит. Кажется, что все меня бросили, оставили, забыли – а в сущности, я бросила многих и оставила, я силюсь забыть, да не могу. Я не о детях говорю, сохрани Боже, а о политических друзьях[111]111
  Графиня Е. В. Салиас разошлась со многими своими знакомыми в оценках Польского восстания 1863 года; ее высказывания в защиту восставших поляков были известны российской полиции. Кроме того, еще в ноябре 1861 года в III отделение поступил анонимный донос, обвинявший Е. В. Салиас в возмущении студентов Московского университета. Результатом этого доноса было учреждение за графиней Салиас и ее сыном полицейского надзора, снятого с них лишь в 1882 году (Политические процессы шестидесятых годов. М.; Пг., 1923. С. 93).


[Закрыть]. Не вытерпела я, ушла на волю, да воля-то эта постылая. Вы не знаете, как я была избалованна, окружена, как за мной ухаживали, как меня любили. А теперь осталась я одна, или почти одна. Праздник на их улице, а мне и мне подобным надо надеть траур по нашим несбывшимся надеждам. Великолепная статья Герцена в «Колоколе» (последнем) – прочтите, если в Спа она есть.

У меня до вас просьба, милочка. Когда у вас будут деньги, купите в Спа, франков в 15, длинную шкатулочку, немного подлиннее и пошире этой страницы, для работы. Вы видели ту мерзость, в которую я кладу свои иголки, нитки, шелк. Надо бы, чтобы в крышке или сбоку (лучше в крышке) была бы подушечка, куда втыкать иголки и булавки. Я шкатулочки Спа ужасно люблю. Это цветы по темно-серому фону. Они везде выставлены, и вы их легко найдете. Когда приедете в Париж или Версаль (я не теряю надежды, что к сентябрю вы ко мне в домик вернетесь), то я вам отдам, что вы истратите на покупку.

Откуда вы в Бельгии нашли немцев? Не фламандцы ли? Откуда быть немцам? Впрочем, я немцев не люблю как нацию, но личности есть отличные. Французов люблю как нацию, а как личности большинство их пошло до тошноты. Прощайте. Крепко целую вас. Когда долго не отвечаю, значит, что занята. Завтра еду к Труб[ецкому] в Бельфантен на два дня и буду назад в среду. Лечитесь хорошенько, серьезно, а зимой, Бог даст, займетесь, и хандры не будет.

Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 269–270.

16 июля. Спа. 1864. Письмо

Дорогая Графиня! Я на днях получила Ваше письмо и прочла его с особенным удовольствием. Вы такая добрая…

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 88.

Спа, 4 июля (23 июня) 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

Спа, 9 июля (28 июня) 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

Павловск, 11 (23) июля 1864 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

17 июля. Спа

Дорогая Графиня!

На днях я получила Ваше письмо и прочла его с особенным удовольствием. Вы такая добрая. Мне было особенно приятно узнать, что Вы меня любите, но я думаю, что ничем не заслужила этой любви; если бы Вы были менее снисходительны, я была бы спокойнее.

Я с любовью вспоминаю теперь время, проведенное у Вас, и буду его помнить, потому что никогда не забываю, где мне было хорошо. Не было мне особенного счастья у Вас, но было более – точка опоры, вера в сочувствие и [?] хорошего человека; мне это было так необходимо. На меня часто находит тоска, и мне казалось, что никто не хочет меня знать, в то время, когда тупоумие и ограниченность хохотало над моей наивностью.

Но в Ваше сочувствие я верила и знала, что всегда могу к Вам обратиться и имею на это право, потому что хоть я и увлекалась и много сделала ошибок, но всегда поступала честно и если страдала, то только потому, что не хотела и не могла лицемерить; жить хотела сознательно, а не идти избитой дорогой и ждать, что пошлет судьба. Я была уверена, что Вы поймете все, потому что сами жили и должны знать, как это дорого достается.

Мне здесь хорошо, и я у этих немцев как член семейства. Они меня закармливают тартинками и потчуют пивом. Какие это типы, Графиня! Я нашла, что немцы симпатичнее французов, чего не ожидала. Они отчасти идиоты, но человечнее французов. Здоровье мое значительно лучше, хотя я только что начала купаться. Вы не поверите, милая Графиня, какие я длинные прогулки делаю и нимало не устаю. Гуляю я почти везде с хозяйкой, которая со мной за компанию начала пить воду.

Вчера я получила письмо от сестры, которое меня встревожило. Она, прежде чем выехать, хочет знать наверное, можно ли ей поступить в другую школу или по крайней мере выдержать экзамен, потому что она [?] настолько работала, что может в случае нужды обойтись без учителей. Во время каникул, пользуясь тем, что лекции закрыты, она ходит в клиники некоторых докторов, которые не враги женской самостоятельности. Доктора эти рассказывают и объясняют все, что нужно.

Я думаю и почти не сомневаюсь, что в Париже допустят к экзамену, так как есть женщины здесь, получающие разные ученые степени. Здешний доктор мне сказал, что в Государственные университеты женщину в Бельгии не пустят, но [в?] Брюсселе какой-то частный университет, так туда еще можно постучаться.

Сестре должно быть тяжело проситься у отца ехать за границу, не зная наверняка, будет ли из этого толк, он уже так много для нас сделал. Я решилась сама написать отцу, чтоб вместо меня послать за границу сестру, так как главный вопрос в деньгах. Мне очень не хочется ехать теперь в Россию по разным причинам, которые здесь не расскажешь, но делать нечего. Мне нужно учиться и видеть людей, а жить в Петербурге не могу, следовательно, нужно ехать в деревню.

Ваша А. Суслова.

Я во всяком случае буду еще в Париже, и мы с Вами увидимся.

Я думаю, что во всяком случае проживу зиму в Париже. Говорят, что в Америке нет возможности теперь учиться – беспорядки[112]112
  Речь идет о Гражданской войне в США 1861–1865 годов.


[Закрыть]. Нельзя ли подать просьбу за сестру, о слушании лекций, в ее отсутствие?

Напишите мне Ваши соображения по поводу моей сестры. Не торопитесь, однако, ответом.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

21 июля. Спа

Теперь я всего более занята делами сестры, относительно ее образования. От этого также зависит мое пребывание в Париже. Я почти [отдалась] этим маленьким делам и неприятностям. А то я начала уже возвращаться к моему убеждению, что жить незачем… Вот человек: то жить ему незачем, то он все ждет удовлетворения какого-нибудь каприза.

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 88.

8–9 [20–21] июля 1864 г., Павловск

Милый Паша… Брат при смерти. Не говори никому об этом. Я написал Коле…

Ф. М. Достоевский – П. А. Исаеву // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 94.

10 [22] июля, в 7 часов утра – смерть брата Миши.

Ф. М. Достоевский. Записная книжка 1863–1864 гг. // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 93.

Спа, 3 августа (23 июля) 1864 г.

А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).

Июля 12 [24]. Выходит «Эпоха» № 5 за 1864 г.

Летопись жизни и творчества Достоевского. Т. 1: 1821–1864. СПб., 1993. С. 460.

Павловск, 2 (14) августа 1864 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

Июля 13 [25]. Похороны М. М. Достоевского в Павловске.

Летопись жизни и творчества Достоевского. Т. 1. 1821–1864. СПб., 1993. С. 460.

Позже, при посредстве Достоевского, она печатает несколько своих повестей на страницах «Эпохи». Подписаны эти повести сокращениями «А. С-ва», и до последнего времени никто не отметил подлинного имени автора. А повести и в литературном отношении довольно удачны и стоили бы того, чтобы их извлечь из «Эпохи», особенно теперь, когда имя автора приобретает интерес в связи с жизнью Достоевского.