Текст книги "Аполлинария Суслова"

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 179.

Глава пятая. С Достоевским в Европе (апрель-октябрь 1863)

В 1918 году, по-видимому, сразу после кончины А. П. Сусловой в Севастополе, кто-то из ее родственников (по имеющимся сведениям, этим родственником мог быть Е. П. Иванов, ее двоюродный племянник) передал в архивы оставшиеся после нее бумаги. Очень скоро эти бумаги оказались в центре внимания исследователей.

«А. Л. Бем разыскал среди новопоступивших в рукописное отделение Петроградской Академии Наук рукописей дневник некоей Сусловой, близкой к Достоевскому в начале 60-х гг. В дневнике подробно и с большой откровенностью излагается история их отношений, прошедших частью за границей и нашедших себе впоследствии довольно близкое отражение в повести “Игрок”». Уже в 1921 году эта информация была опубликована в специальной литературе[19]19
  Речь идет об издании: Творчество Достоевского: Сборник статей и материалов / Под ред. Л. П. Гроссмана. Одесса, 1921. С. 124.


[Закрыть].

Но еще раньше о замечательной находке сообщал «Вестник литературы» (1919, № 5): «Библиотекарь рукописного отдела Академии Наук А. Л. Бем, ознакомившись с поступившим туда дневником А. Сусловой, автора повестей, печатавшихся в шестидесятых годах, натолкнулся на любопытный эпизод из жизни нашего знаменитого романиста. Оказывается, что Достоевский в течение двух лет был в очень близких отношениях с писательницей Сусловой и питал самые нежные чувства к этой интересной во многих отношениях женщине. Он даже предпринял специальную поездку в Париж для свидания с предметом своей любви, но, пока он находился в пути, Суслова сошлась с каким-то испанцем, который, однако, скоро ее бросил. Лишившись опасного соперника, Достоевский отправился со своей возлюбленной в путешествие по Италии.

Дневник Сусловой передает очень много интересных подробностей о романе писателя и писательницы и объясняет нам многое в романе Достоевского “Игрок”, где воспроизведены некоторые любопытные эпизоды, характеризующие отношения влюбленных. Дневник Сусловой послужил А. Л. Бему темой для интересного доклада в Историко-Литературном Пушкинском О-ве, образовавшемся при Пушкинской семинарии С. А. Венгерова, и приготовляется тоже для отдельного издания».

Вот что писал и сам А. Л. Бем: «Анализ “Игрока” и изучение биографических фактов 1863 г. должны были рано или поздно поставить вопрос о невыясненной тайне в жизни Достоевского того времени. Счастливый случай привел меня уже в 1918 г. к неожиданному раскрытию этой тайны. Мне посчастливилось среди рукописей Академии Наук найти дневник Аполлинарии П. Сусловой, который проливает совершенно новый свет на этот период жизни Достоевского».

Нечего и говорить, насколько ценен «Дневник» для биографа самой Аполлинарии Сусловой.

…Уже четыре месяца (апрель – июль) жила она в Париже – и, ведя довольно рассеянный образ жизни, нимало не нуждалась в таком специфическом общении с самой собой, как дневник. Все лето ничего существенного ни с ней, ни вокруг нее не происходило: в середине июля она сообщала Я. Полонскому, своему петербургскому знакомому, который дал ей в Париж несколько рекомендательных писем, что скучает, собирается куда-нибудь ехать хоть на неделю, подумывает об Англии, учит язык.

Еще в конце июля она честно думала, что дожидается Достоевского: он уже оформлял заграничный паспорт, просил у Литературного фонда ссуду в 1500 рублей для поездки за границу с целью «поправления» здоровья, хлопотал о французской и немецкой визах и считал, регулярно получая письма от Аполлинарии, что все хорошо и она ждет его.

Но когда 4 августа (старого стиля) Достоевский выехал из Петербурга за границу, его возлюбленная уже принадлежала другому.

И в день 7 августа (старого стиля), или 19 августа (нового стиля), когда она сделала свою первую запись в «Дневнике», ее новому роману исполнилось уже больше недели.

Аполлинария начала вести «Дневник», по-видимому, внезапно, как только почувствовала что-то неладное. Ее тетрадка, очень простая, маленькая (16×19 см), тоненькая (всего 50 страниц), в черном коленкоровом переплете, с не очень плотной разлинованной бумагой, по всей вероятности, предназначалась для лекций и занятий (таких тетрадок у нее окажется две, и вторая будет использована для повести). Она писала не слишком разборчиво и не слишком аккуратно, делала много помарок и даже ставила кляксы. У нее то и дело кончались чернила, и она продолжала записи карандашом. Позже она возьмет эту тетрадку в путешествие по Италии и будет записывать туда все, что ей придет на ум. Она попробует, помимо «Дневника», делать путевые заметки и начнет писать в этой же тетрадке с обратной стороны. На внутренней стороне задней обложки она запишет карандашом расходы:

платье – 50

тальма – 40

шляпка – 20

туфли – 10

перчатки – 5

____________

125

Она испишет всю тетрадку из конца в конец, так что строки «Дневника» наползут на путевые заметки. 15 ноября 1863 года здесь будет сделана последняя запись – к этому времени Аполлинария уже расстанется с Достоевским: он уедет в Петербург, она вернется в Париж.

Меньше всего она могла предположить, что ее скромный дешевый блокнот с записями исключительно для себя составит эпоху в изучении биографии Достоевского.

Знал ли Достоевский, что она ведет дневник? Вряд ли. Трудно предположить (хотя они вместе пропутешествовали сорок два дня), что он видел и смог прочитать ее записи. Эту, например: «Вчера Ф. М. опять ко мне приставал». Или эту: «Проснувшись, он сделался необыкновенно развязен, весел и навязчив. Точно он хотел этим победить внутреннюю обидную грусть и насолить мне».

Наверняка не знала и она (и, видимо, вряд ли об этом думала), что ее запись, сделанная в Турине 17 сентября, в тот самый день, когда на ее вновь вспыхнувшую нежность «Ф. М.» откликнулся с горячей радостью, будет комментироваться учеными как первый след замысла «Преступления и наказания». Они тогда обедали, и, глядя на девочку, которая брала уроки, Достоевский сказал: «Ну вот, представь себе, такая девочка со стариком, и вдруг какой-нибудь Наполеон говорит: “Истребить весь город”. Всегда так бывает на свете».

Они путешествовали вместе, но чувствовали врозь. Она постепенно входила во вкус испытывать его якобы братские к ней чувства и с тайным наслаждением описывала в «Дневнике», как дразнит и мучает его, а он играл на рулетке, проигрывался в пух и прах и посылал свояченице, Варваре Дмитриевне Констант, обстоятельные письма с просьбами о деньгах на путешествие и справлялся о здоровье своей жены Марии Дмитриевны. У каждого было свое собственное затаенное существование, своя отдельная территория любви и ненависти, разные печали и заботы, разные причины грусти.

Документальные свидетельства их любовного поединка, пропутешествовав во времени и в пространстве свыше 130 лет, здесь сопоставлены и синхронизированы; нарушая, быть может, целостность единого текста «Дневника», они восстанавливают целостность и объемность жизни.

Если принять, что знакомство Достоевского с Сусловой произошло в 1861 году, а самая ранняя дата их переписки (письмо Сусловой к Достоевскому) может быть прикреплена лишь к 1863 году, то, в самом деле, надо признать, что мы никогда не сумеем воспроизвести всю конкретную волнующую правду этого периода, т. е. двух начальных лет этой любви, перешедшей, по-видимому, очень быстро в близкую связь… Отъезд Сусловой за границу произошел, по-видимому, поздней весной 1863 года. Отношения с Достоевским были настолько еще не закончены и не выяснены, что первоначально они хотели ехать вместе, но потом Суслова выехала одна, а Достоевский последовал за ней лишь месяца через три, в июле – августе. Трудно сказать, в какой степени тут играли роль внешние житейские обстоятельства Достоевского (закрытие журнала «Время» и разного рода затруднения, за ним последовавшие) или полурешимость Сусловой быстро расстаться с Достоевским, почти «бегство» от него и от создавшихся весьма сложных и спутанных их взаимных отношений.

Петухов Е. В. Из сердечной жизни Достоевского (Ап. Прок. Суслова-Розанова). С. 39.

Влюбленные решили провести медовый месяц за границей. Уже давно мечтал Достоевский о путешествии в Европу. Иван Карамазов, прототип Достоевского, когда ему было двадцать лет, тоже мечтал путешествовать по Европе. Европа казалась ему лишь огромным кладбищем, но он хотел благоговейно преклонить колени перед могилами великих покойников.

Теперь, когда, наконец, у Достоевского есть деньги, он спешит осуществить давно лелеемую мечту. День отъезда приближался; в последний момент дела, связанные с журналом «Время», задержали его в Петербурге… Достоевский был вынужден один вести все дела журнала. Полина уехала одна и хотела встретиться с ним в Париже.

Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. С. 87.

…И вот она вдруг очутилась в Париже, одна, без Достоевского. Внешне ход событий можно себе представить так: возможно, что они вздумали вместе отправиться за границу в начале лета 1863 г., но его задержала история с журналом («Время» было официально закрыто 25 мая)… Быть может, тогда-то она и решила его не ждать и одна уехала… Но это ведь только внешняя картина событий. Суслова уехала одна в начале лета потому, что не хотела дожидаться Достоевского… или уехала раньше, весною, по каким-либо причинам, но тоже личного характера и вполне добровольно… Один этот факт, что она очутилась за границей на несколько месяцев раньше Достоевского, – не говорит ли уже за то, что в ее отношении к нему произошла какая-то крутая перемена, точно действительно, как пишет она в письме, спешно порывает с ним, спасаясь почти бегством…

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 180–181.

11 апреля 1863 г. Париж.

Яков Петрович!

Я все собиралась писать вам и все откладывала со дня на день, думая найти сообщить вам что-нибудь интересное, но этого, должно быть, долго ждать. Я почти нигде не была, ничего не видала и думаю оставить осматривать Париж до приезда Федора Михайловича. Теперь я хочу хорошенько заняться языком. Я вам очень благодарна за данные мне письма; Тургенева я не застала, он уехал в Баден-Баден[20]20
  Как указывает публикатор письма А. П. Сусловой, Тургенев в это время был еще в Париже (Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. С. 266).


[Закрыть], а по другому письму была два раза и нахожу это знакомство приятным и полезным. Устюжские[21]21
  Устюжские – родственники покойной жены Я. П. Полонского.


[Закрыть] меня приняли прекрасно, дают разные советы и приглашают часто быть у них, чему я очень рада. Я живу у m-те Щелковой[22]22
  Щелкова – хозяйка частного пансиона в Париже, у которой квартировала А. П. Суслова.


[Закрыть], и она мне немножко надоела, потому что вмешивается в мои дела. В Брюсселе я не была и нигде по дороге не останавливалась, кроме Берлина, которого тоже не видала. Если вздумаете писать мне, я буду очень рада, тем более что, кажется, скоро начну очень скучать. Во всяком случае я довольна моей поездкой, потому что она меня избавила от присутствия людей и мнений, которые мне не нравились, и поможет стать от них более независимо; кроме того, может быть, даст возможность хоть неделю жить так, как хочется; это большое благо и дается нелегко. Если общий смысл жизни не дается, так что по пути к его пониманию встречается бездна сомнений, нужно брать то, в чем уверен. До сих пор я не встречала здесь ни одного человека, сколько-нибудь близкого по мнениям, и думаю, что пропаду со скуки, если не приедет Федор Михайлович.

Аполлинария Суслова 863. Апреля 11. Париж Rue Mazarine № 40

m-те Tchelkoff с передачею мне, впрочем, если вздумаете писать, пишите: Poste restante, потому что переменю квартиру.

Желаю вам наслаждаться Петербургом.

А. П. Суслова – Я. П. Полонскому // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. Л., 1985. С. 265.

Эти отношения, по крайней мере со стороны Достоевского, требовали продолжения… Достоевский, как только оказалось возможным, выехал прямо в Париж, где тогда находилась Суслова и, в сущности, ждала Достоевского. Это чувство ожидания, к моменту приезда Достоевского, осложнилось новым важным обстоятельством: за три месяца разлуки Суслова приобрела новый объект страстной привязанности в лице иностранца – учителя пения, в увлечении которым она не могла поставить перед собой никакого предела; по-видимому, новый возлюбленный охватил ее эгоизмом своей непосредственной молодой красивой страсти, чуждой какой-либо рефлексии и психологичности, – полная противоположность Достоевскому. Конечно, при этих условиях встреча с Достоевским была тяжела, и первые дни их пребывания в Париже вместе, их встречи и разговоры, поскольку они отразились в «Дневнике» Сусловой (конец августа – начало сентября 1863 г.), представляют собою сеть мучительных с той и другой стороны переживаний, в которой непосредственность мысли и чувства переплетается с порывами творческой фантазии, факты из жизни – с планами и даже набросками будущих литературных произведений, мечта и действительность, вымышленное и реальное. Распутать и расслоить эту сложную ткань душевных движений – привлекательная задача, но мы в данном случае не стремимся к ее разрешению.

Петухов Е. В. Из сердечной жизни Достоевского (Ап. Прок. Суслова-Розанова). С. 39.

19 июля 1863 г. Париж

Верите ли, месяца полтора собираюсь писать вам. Да о чем писать? В голове какая-то путаница и тяжесть. Я не буду много распространяться о Париже, о моих впечатлениях, скажу только, что взгляд мой на Европу, на Россию, на состояние нашего общества только теперь начинает определяться, до сих пор он был не тот. Мне теперь как-то яснее представляется пассивная роль моих соотечественников в политических и общественных делах, и это меня бесит.

Здесь нас бранят варварами, бесчестящими имя цивилизации, а сами зажгли плошки, когда узнали о взятии Мексики[23]23
  Речь идет о Мексиканской экспедиции (1861–1867), то есть вооруженной интервенции против Мексики трех европейских стран – Англии, Франции и Испании – в наказание за отсрочку Мексикой выплаты займов. 10 июля 1863 года французские войска захватили столицу Мексики – Мехико.


[Закрыть], и за неделю кричали подлецам о взятии. Хороши мы, да и они не лучше.

С первого раза Париж мне слишком не понравился, но теперь, в новом обществе (я живу в мужском пансионе, где есть люди всех наций), я начинаю всматриваться в французов и нахожу в них много человеческого. Собственно моя жизнь устроилась довольно скучно: занятия и встречи одни и те же каждый день; я не спешу знакомиться, потому что ищу в людях что-нибудь общего. При тех условиях, при каких я живу в Париже, едва ли ужилась бы я так долго в другом каком городе: Германии или Англии. Я только что начинаю скучать и все собираюсь куда-нибудь ехать, хоть на неделю, но для занятий языком лучше еще подольше оставаться здесь. Осенью думаю ехать в Англию с дамой, у которой живу, и ее мужем; одна пуститься в Лондон, без языка, трушу. Как вы поживаете? Очень бы хотелось получить от вас письмо. Я слышала, что вы куда-то едете. Вот тогда я буду ждать, что вы мне напишите, как нашли Россию. Вы не будете смеяться (как «С.-Петербургские ведомости») над издали любящими отечество. Я не хвалюсь моей любовью к отечеству, но я не космополитка; однако в жизни русских за границей нахожу смысл: по крайней мере чему-нибудь выучатся. Что же патриоты-то делают? Насколько у нас всякий делает то, что желает?

Я здесь довольно часто встречаюсь с англичанами и чувствую к ним полнейшее отвращение за их аристократизм и мораль, а между тем собираюсь жить в Лондоне и учиться английскому языку.

Апол. Суслова

Мой адрес:

Rue St. Michel, St. Hyacinthe, 28 chez М-me Mirran[24]24
  Хозяйка частного пансиона в Париже, где в июле 1863 года проживала А. П. Суслова. В архиве А. П. Сусловой сохранился фрагмент письма супругам Мирман от неизвестного лица на французском языке.


[Закрыть].

Здесь я остаюсь на все время моего житья в Париже.

Устюжские теперь страшно далеко, но я у них бываю.

19 июля. 1863. Париж

Некоторые из моих сожителей такие французы, что, видясь с ними раз по 5 в день, я не слышала их голоса, чаще разговариваю с англичанином, но не люблю его очень.

А. П. Суслова – Я. П. Полонскому // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. С. 266–267.

23 июля 1863. Петербург

Господину председателю Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым.

Собираясь отправиться на три месяца за границу для поправления моего здоровья и для совета с европейскими врачами-специалистами о падучей моей болезни, я прибегаю к помощи Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым и прошу из капитала Общества себе взаймы, до 1 февраля будущего, 1864 года тысячу пятьсот рублей серебром, без которых я, по обстоятельствам моим, никаким образом не могу двинуться с места. В феврале же будущего, 1864 года я обещаюсь честным словом возвратить в кассу Общества взятый мною капитал (1500 р.) с процентами, ибо твердо уверен, что к тому времени, поправив свое здоровье, успею окончить и напечатать сочинение, которым я теперь занят и которое окупит теперешний заем и все теперешние мои издержки. В случае же моей смерти, равно как в случае, если б я, к февралю будущего, 1864 года каким-нибудь образом не выплатил моего долга Обществу, я предлагаю Обществу в залог вечное право владения и издания в свою пользу всех вообще, равно как и в частности, моих сочинений. Равным образом уступаю Обществу и право продажи этих сочинений книгопродавцу или другому какому-либо лицу в вечное владение или для единовременного издания, – одним словом, уступаю все мои права Обществу в полную и неоспоримую собственность с самого 1 февраля 1864 года в том случае, если б я к этому сроку или умер, или не возвратил вполне взятых мною теперь заимообразно тысячи пятисот рублей из кассы Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. Эта передача Обществу моего права на мои сочинения будет совершена, как следует по закону, в конторе маклера.

Федор Достоевский

23 июля 1863 года.

Ф. М. Достоевский – Е. П. Ковалевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. Л., 1985. С. 37.

Rue Fausse S. Victor, 39, chez m-me Stuard

Адрес этого дома записан во время заграничного путешествия летом 1863 г. Возможно, что здесь жила в это время А. П. Суслова, ожидавшая Достоевского в Париже.

Достоевский. Материалы и исследования. Т. 6. С. 17.

Дневник застает А. Суслову в Париже. Она здесь ведет обычный образ жизни русской студентки: посещает лекции, музеи, встречается с русской и французской учащейся молодежью и политической эмиграцией; внешне ведет открытую светскую жизнь. Душевная жизнь, однако, заполнена тревогой. Она поджидает приезда Федора Михайловича из Петербурга, но он не едет, будучи занят литературными делами и связан болезнью жены. В это время Суслова знакомится с молодым доктором-иностранцем. В этом человеке, насколько можно уловить по записям дневника, резко выражены черты мужчины, лишенного духовных качеств, но, вопреки этому, пользующегося успехом у женщин. Как-то безотчетно, точно под гипнозом, тянется к нему заброшенная в Париж, в нездоровую атмосферу столицы мира – Суслова. Трудно проникнуть в тайну ее переживаний, только к моменту приезда Достоевского в Париж (авг. 1863 г.) А. Суслова уже была близка другому. Она пыталась задержать приезд Достоевского, писала ему, что уже «поздно», но Достоевский приехал, ничего не зная о происшедшем. Во время тяжелого свидания после приезда он узнает все. Достоевский пытается убедить Суслову, что ее увлечение поверхностно, что это чисто чувственный порыв и что ей надо немедленно уезжать из Парижа. К этому времени назревает в душе Сусловой новый кризис: она убеждается, что любимый ею доктор, добившись ее близости, охладевает к ней и начинает избегать ее встреч. В ней задето чувство собственного достоинства, и она прозревает; но чувство любви настолько сильно, что она не в силах сразу оборвать эту связь. Тут она обращается снова к Достоевскому. Во время нового свидания ему удается убедить ее ехать с ним в Италию, с ним «в качестве друга и брата».

Бем А. Л. «Игрок» Достоевского (В свете новых биографических данных). С. 381.

…Спустя две недели[25]25
  С момента отъезда А. П. Сусловой за границу и до получения Достоевским письма с признанием прошло более четырех месяцев. К тому же письмо с признанием Достоевский получил в Париже уже после того, как А. П. Суслова рассказала ему о своем новом увлечении.


[Закрыть] Достоевский получил письмо, в котором Полина уведомляла его, что любит француза, с которым познакомилась в Париже. «Все между нами кончено, – писала она отцу. – Ты сам виноват. Зачем ты оставлял меня так долго одну». Достоевский прочитал письмо и, как безумный, помчался в Париж. Впервые в жизни попавший за границу[26]26
  Первый раз за границей Достоевский был не в 1863-м, а в 1862 году.


[Закрыть], он проехал, не останавливаясь, через Берлин и Кельн. Когда позднее он вернулся на берега Рейна, он принес свои извинения кельнскому собору, что не заметил его красоты. Полина приняла его холодно, заявила, что нашла, наконец, свой идеал мужчины и не собирается возвращаться в Россию, ее французский возлюбленный страстно ее любит и она очень счастлива[27]27
  А. П. Суслова именно призналась Достоевскому, что несчастна, так как ее возлюбленный (испанец, а не француз) не любит ее.


[Закрыть]. Мой отец всегда уважал чужую свободу и не делал разницы в этом отношении между мужчиной и женщиной. Полина не была его женой, не давала клятвы; она отдалась добровольно и была, таким образом, вольна взять назад свое расположение. Мой отец подчинился ее воле и не пытался больше ни говорить с ней, ни видеть ее. Видя, что в Париже ему больше нечего делать, Достоевский поехал в Лондон, чтобы встретиться там с Александром Герценом[28]28
  Достоевский был у Герцена в Лондоне годом раньше, в июле 1862 года. «Вчера был Достоевский, – сообщал А. И. Герцен Н. П. Огареву 17 июля 1862 года, – он наивный, не совсем ясный, но очень милый человек. Верит с энтузиазмом в русский народ» (Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. Кн. 1. С. 247).


[Закрыть]. Тогда ездили в Англию к Герцену, как позднее к Толстому в Ясную Поляну. Отец мой был далек от того, чтобы разделять революционные идеи Герцена; но этот человек интересовал его, и он воспользовался возможностью с ним познакомиться. Лондон показался Достоевскому гораздо интереснее Парижа. Он остался там надолго, основательно его изучил, восторгался красотой молодых англичанок и утверждал впоследствии в своих путевых заметках, что они являют собой совершеннейший тип женской красоты. Это пристрастие Достоевского к англичанкам очень характерно. Русские, путешествующие по Европе, интересуются особенно француженками, итальянками, испанками и венгерками. Англичанки большей частью оставляют их холодными; мои соотечественники находят их «слишком тощими». Вкус Достоевского, очевидно, был в меньшей степени восточным, и красота молодых англичанок заставляла звучать норманнскую струну его литовского сердца.

Наконец мой отец вернулся в Париж и, услышав, что его друг Николай Страхов тоже собирается за границу, предложил ему встретиться в Женеве и вместе поехать в Италию[29]29
  Достоевский встретился со Страховым за границей и путешествовал с ним по Италии не в 1863-м, а в 1862 году.


[Закрыть]. В этом письме есть удивительные строки: «…Пройдемся по Риму, чего доброго, приласкаем молодую венецианку в гондоле»[30]30
  Л. Ф. Достоевская цитирует письмо Ф. М. Достоевского Н. Н. Страхову от 26 июня (8 июля) 1862 года.


[Закрыть]. Подобные высказывания почти не встречаются в письмах моего отца. Вероятно, Достоевскому тогда необходимо было любовное переживание с какой-нибудь женщиной, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах и доказать самому себе, что его тоже можно любить. Но «молодая венецианка в гондоле» не встретилась друзьям во время их путешествия, и сердце Достоевского принадлежало Полине. Однако он отказался сопровождать Страхова в Париж, где мог бы встретиться с ней, и вернулся один в Россию. Впечатления от этого первого путешествия он описал в журнале «Время».

Весной Полина написала ему из Парижа и сообщила о неудачном окончании ее романа. Французский возлюбленный обманул ее, но у нее не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой – излюбленная угроза русских женщин. Напуганный, отец, наконец, поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный, совершенно новый нож, только что ею купленный, заявила, что ее возлюбленный француз – подлец, она хочет его наказать, вонзив ему этот нож в глотку; она сейчас направляется к нему, но сначала хотела еще раз увидеть моего отца, чтобы сообщить ему заранее о преступлении, которое она намерена совершить. Я не знаю, позволил ли отец себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой большой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась; это было именно то, чего она хотела.

Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. С. 87–88.

Во всяком случае, не подлежит сомнению, что в 1863 г. роман их в полном разгаре. Летом этого года Достоевский путешествует за границей в сопровождении Сусловой. В письмах к братьям он совершенно открыто говорит о счастье путешествовать с любимым существом. Правда, его обычная мнительность и склонность к угрюмости и, главное, проигрыши на рулетке омрачают эту поездку его по Европе в сопровождении любимой девушки. Уже эта спутница Достоевского страдает из-за его проигрышей, закладывает кольцо, переживает с ним тревоги внезапного безденежья, когда приходится дрожать, что подадут счет из отеля. История их отношений, осложненных, видимо, различными любовными эпизодами, довольно близко отразилась на «Игроке» Достоевского.

Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 145–146.

Эта поездка вдвоем с любимой женщиной, еще полной переживаниями прошлого, но невольно поддающейся и чувству красоты природы, и очарованию памятников искусства, была для Достоевского и мукой и радостью. В Сусловой пробуждается новый прилив жизни, чувство благодарности, чуть-чуть жалости, и прежняя любовь берет свое. Достоевский выходит из неестественного положения «друга и брата». Но между ними залегла глубокая трещина, которая чем дальше, тем больше дает себя знать.

У Сусловой от поры до времени прорывается еще не изжитое чувство страсти, пробужденное любовью доктора, а у Достоевского – чувство ревности к этому прошлому и боязнь всякой новой встречи на пути Сусловой. Все путешествие проходит в приливах и отливах любви, но в конечном результате новое сближение с Достоевским оставляет в душе Сусловой осадок, в котором вначале она сама не умеет разобраться.

Бем А. Л. «Игрок» Достоевского (В свете новых биографических данных). С. 382.

И вот, в течение этих нескольких месяцев, трех или четырех, которые Суслова провела в Париже без Достоевского, зажглось в ее душе новое чувство, яркое и молодое, захватило ее с такой внезапностью и разожглось такой слепой страстью, что без всяких размышлений о будущем, со слабой уверенностью и в настоящем, не рассуждая и не взвешивая последствий, она отдала свое сердце и всю себя человеку чуждой среды и племени (он был родом испанец – по имени Сальвадор, студент медиц. факультета).

И здесь мы опять скажем: только этим бегством от самой себя, этим состоянием как бы одержимости идеей – скорее и бесповоротнее и как можно дальше оттолкнуться от только что пережитого – нужно объяснить эту быстро вспыхнувшую в ее душе страсть, которая вскоре превратилась в настоящую, глубокую любовь, ставшую, быть может, единственной любовью в ее жизни. Или: душа-то ее, после Петерб. периода, не была уже не юной и не чистой? От любви мрачной, «размеренной и методической», бросилась она к любви молодой и яркой – пусть человека элементарно не сложного, ничем не одаренного, но, быть может, пленительного именно этой простотой своей, душевным своим здоровьем.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 181.

Дневник Сусловой открывается как раз в момент приближающейся развязки: в летние месяцы, проведенные ею в Париже в 1863 г., Суслова переживает новое увлечение – она любит не то студента, не то начинающего врача, испанца Сальвадора. Это реакция после мучительных месяцев близости с Достоевским. Сальвадор – натура примитивная, решительно ничем не осложненная. Это один из тех «европейцев», которые давно выработали себе форму внешних приличий, тот бездушный лоск цивилизации, который так возмущает Достоевского. Для Сальвадора связь с пылкой русской девушкой приятна, но не требует с его стороны никакой жертвенности. Он на эти вещи смотрит просто. Но не так просто посмотрела на связь с ним Суслова.

Соболев Ю. Подруга Достоевского // Прожектор. 1928. № 19. С. 20.

Достоевского она воспринимала очень сложно. Он одновременно должен был являться ей: в сиянии высшего идеала и тяжелой, мутной, чувственной своей стороной. Ее душа не могла совместить этих непримиримых противоречий, и тем мучительнее была для нее, как женщины, обида, что эту обиду наносил ей он, «сияющий», и меркнул свет перед черными тенями, от него же исходившими, и это было невыносимо. А здесь простым и ясным, элементарно сильным было ее чувство; оттого оно и казалось вначале таким полным и радостным. Но мы имеем основание сказать сейчас же, что, очевидно, только в самом начале казалось оно таким: не была бы Суслова натурой столь исключительно сложной и многосторонне противоречивой, если б была одна только радость. И как в Петерб. период с Достоевским, это новое чувство стало приносить с собою мучения еще тогда, когда оно ничем не омрачалось, когда еще не было никаких признаков охлаждения с его стороны. Через год, ретроспективно переживая это время, Суслова воспроизводит в своем дневнике свое душевное состояние в те ночи, когда вдруг просыпалась, в ужасе припоминала происшедшее днем, бегала по комнате и плакала. Был ужас в том, что снова увидела лик зверя. Повторение того, что раз уже оттолкнуло ее от себя.

И вот ждало ее еще горшее разочарование, когда чувственность, ничем не осложненная, – мы говорим про него, про Сальвадора, – оказалась очень скоро удовлетворенной. Дневник ее с этого момента и открывается, когда она стала улавливать с его стороны эти признаки охлаждения со всеми обычными для среднего, пошловатого человека увертками, мелкой ложью, прикрываемой искусственными ласками, если любящая начинает тревожиться, что-то подозревая. И в это-то время все ближе и ближе надвигалась встреча с Достоевским. Она ясно представляла себе, как будет мучиться он, узнав все то, что было пережито ею в его отсутствие. Жалела Достоевского, боялась встречи с ним, принимала меры, чтобы этой встречи не было, и в то же время – все же ждала его в этом огромном, чужом и блудном городе; ждала, пожалуй, как единственного близкого человека, который может ей помочь в этом все более и более запутывающемся положении ее.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 182.

19 августа, среда

Была у Сальвадора[31]31
  Сальвадор – имя студента-испанца, которого полюбила А. П. Суслова. Фамилии его она ни разу нигде не упомянула, обозначая ее лишь буквой «К.» или слогом «Кор.».


[Закрыть]. Он начал меня спрашивать, что я делала, думала ли о нем. Я сказала ему, что накануне припоминала стихи: «Выводи на дорогу»[32]32
  Строка из стихотворения Н. А. Некрасова «Рыцарь на час» (1862): «Выводи на дорогу тернистую! Разучился ходить я по ней. Погрузился я в тину нечистую мелких помыслов, мелких страстей».


[Закрыть]. Он просил меня сказать, что это за стихи. Я ему сказала смысл. Это ему понравилось. Он был вял сначала; я спросила, что он, верно, много работал. И угадала. Но несмотря на это, было еще что-то у него, хоть он и уверял меня, что это состояние обыкновенное у него. Он мне сказал, что имеет неприятные дела со своим зятем из-за денег. Этот зять что-то вроде опекуна, отца у Сальвадора, что ему придется ехать в А[мерику]. Хотя я этого и ожидала, но он меня поразил: чувства испуга и страдания, должно быть, ясно выразились на моем лице. Он поцеловал меня. Я закусила губы и сделала неимоверное усилие, чтобы не зарыдать. Он целовал меня и говорил, что, верно, поедет ненадолго, а может быть, и навсегда, – прибавил он, когда я превозмогла себя и стала спокойна. «Но ты можешь поехать со мной», – сказал [он], и я поспешила его уверить, что очень могу, что отец мне позволит и даст средства[33]33
  Позднее, в письме Е. В. Салиас, А. П. Суслова сообщит, что отец позволяет ей оставаться за границей столько, сколько нужно.


[Закрыть]. Он опять меня спрашивал, когда я буду учиться испанскому. Сейчас получила письмо от Ф[едора] М[ихайловича]. Он приедет через несколько дней. Я хотела видеть его, чтоб сказать все, но теперь решила писать.