Текст книги "После Владимира"

34

– Отец, я должен быть там. Все произошло из-за меня, из-за той девчонки, которая пырнула меня мечом.

– Ты воин. Как девчонка тебя ранила?

– Она ранила меня моим детским мечом. От неожиданности я пропустил удар. Она – необычная деревенская девчонка, уж больно мечом ловко управляется. Я должен ее найти.

– А я дружину посылаю за людей отомстить и кого можно освободить, а не девок искать. Их у тебя и здесь много. Слушать не хочу. Ты будешь сопровождать меня и княгиню на богомолье в новый монастырь. Отцу Геннадию надо помочь устроить монахов, подумать о будущем монастыря. Господь не забудет наши труды.

Он подошел к алтарю и начал креститься.

– Отец! Прошу, выслушай меня…

– Я – князь, ты – воин. Ты едешь со мной.

Княжич выскочил на крыльцо, взбешенный. Андрей стоял во дворе, держа коня под уздцы, и разговаривал со служанкой. Она закрыла лицо рукавом и зазывно смеялась. Андрей взял ее за подбородок и посмотрел в глаза:

– Вечером приходи…

Девчонка увидела княжича и бросилась бежать.

– Отец не пускает меня в поход. Ты знаешь об этом? – начал княжич.

– Знаю. Если бы ты был со мной, мне бы было спокойнее. – Андрей бессовестно врал: с этим его учеником вряд ли будет спокойно. – Новичков я не возьму, только проверенных. Место мне это не нравится. Может быть, что-то про Добрыню узнаю. Эй, подай княжичу коня.

Они одновременно вскочили на коней и продолжали беседовать.

– Князь тебе всего не говорит. Он готовит тебя к княжению. Ведь князь – это не просто воин. Воин ты хороший. Но тебе надо стать хорошим переговорщиком, заниматься жизнью своих подданных, уметь судить людей и держать их в повиновении. Отец твой болен, у него не так много времени, чтобы подготовить тебя. Я привозил ему кудесника… Мне надо очень много тебе рассказать… Пока просто слушай отца.

Изяслав внимательно слушал Андрея. Он понимал, почему князь не отпускает его к врагам, его полугодовое отсутствие измучило княжескую чету. Он должен смириться, но весь горел жаждой мести хану, лживому и жестокому.

Они уже почти подъехали к лугу, на котором собирались дружинники для совершенствования своего боевого мастерства. Уже издалека было понятно, что там происходит что-то необычное: витязи кричали и улюлюкали, подбадривая огромного детину, который отбивался от пяти парней одновременно, точнее, парни отбивались от него. Андрей сразу узнал детину – это был сын кузнеца их разоренной деревни. Вся семья его пострадала: кузнец погиб, а его мать и жену с двумя ребятишками угнали печенеги. Когда враги напали на селение, Алексей повел коней на водопой. Вот так вместе с двумя конями и смог сбежать в Переяславль. Андрей еще вчера сумел оценить его возможности и не стал отправлять его на кузню, а позвал сюда, на луг. По его мнению, силища Алексея могла пригодиться в дружине. Дожидаясь воеводу, бойцы устроили драку на палках, человек пять против одного новичка. Кузнец завалил всех, выступивших против него.

– Никита, палку! – Княжич сразу загорелся поединком. Он встал один против молодца.

Алесей не стал ждать и нападал первым, но не мог достать Изяслава, который ловко уворачивался и не принимал бой. Затем, улучив мгновение, повалил богатыря на землю и прижал палкой к земле.

– Алексей, кажется… – спросил Изяслав, у него даже не сбилось дыхание.

Но Алексей смог вывернуться из-под палки, когда княжич немного ослабил хватку. Кузнец потянул его за собой, они покатились по земле. Дружинники обступили их, чтобы лучше рассмотреть драку, начали подбадривать обоих. Княжич – ловкий и стремительный – смог вырваться из рук Алексея. Вскочил и прижал кузнеца палкой, нажав на горло.

– Теперь все? – спросил княжич, оглядываясь вокруг: он искал шапку.

– Твоя взяла, княжич. – Молодец тяжело дышал и поднялся с земли.

– Изяслав, надо поработать с новенькими. Теперь есть кому палицей махать, – смеялся Шемяка, сотенный дружины.

– Вот ты и поработаешь, – огрызнулся Андрей.

Шемяка почесал затылок.

– Ты пойдешь к табунщику и выберешь себе коня. – Андрей подошел к кузнецу и похлопал его по плечу.

Дружинники смеялись:

– Силен, деревенщина. А ты, княжич, хорош. Полгода где-то пропадал и даже пира по возвращению не устроил.

– Какой пир, парни? Люди в деревне погибли, завтра в поход, а пир за мной.

35

Храм был освещен множеством свеч и заполнен людьми. Радостная пасхальная служба воодушевляла верующих, все были одеты в светлые одежды, женщины пестрили красотой и богатством праздничных сарафанов и платков, затейливых головных уборов. Сверкали жемчуг, позолота, ажурное золотое теснение. На пасхальной неделе каждая баба и девка надевала все самое лучшее, показывая свое мастерство в рукоделии. Княжеская семья стояла в отдельной нише наверху. Князь, княгиня, княжич и несколько человек из их окружения молились. Князь был поглощен службой, Изяслав был немного рассеян и смотрел больше на молящихся, любовался женскими нарядами. Все было так красиво, что сердце его пело в первый раз после решения отца, которое, как ему казалось, принижало его. Он был в самой силе, и только подготовка новых дружинников отвлекала его от темных мыслей и какой-то непонятной тоски. Как будто его позвали в дорогу, но не сказали, где она. Он сейчас стоял на каком-то перепутье, ожидая либо подарка от судьбы, либо сокрушительного удара. Оказалось, что он – не свободный человек, даже здесь в семейном кругу, как и в плену, он испытывал острую, почти болезненную нехватку воздуха. Он не мог поехать, куда ему хотелось, делать, что ему хотелось, только теперь его сдерживали не чужие порядки и желания, а родительская любовь, которая опутала его, как сетью, хотя была и сладка, как мед, но тяжела, как палица, которой он не мог махнуть Он, как колодник, был прикован к отцу и матери и повиновался им. Почему это великое счастье он воспринимает как повинность?

Он еще раз окинул взором зал, легкая фигурка привлекла его внимание, она показалась ему знакомой. Он не заметил ее раньше, потому что она стояла в темном углу. Кто-то передал девушке свечу, которая посветила ее лицо. Неужели она?! Его непонятная тоска сразу куда-то улетучилась. Он спустился вниз в общий зал, продвигался среди прихожан, чтобы увидеть хотя бы профиль молящейся. Сердце его пропустило удар, когда он увидел знакомое лицо. Вот его бы он узнал из тысячи!

Он отстоял службу до конца, вышел одним из первых. Его обступили нищие и просящие, он раздал монеты без счета. Люди целовали его руки и сапоги. Казалось, это никогда не кончится. Наконец она тоже вышла. Так хотелось увидеть ее изумрудный взгляд. Но она прошла мимо толпы, не поднимая глаз. И одета она была скромнее других женщин, только яркий платок с красно-зеленым орнаментом можно было считать праздничным украшением. Когда она научилась не поднимать глаз? Что с ней случилось за эти несколько недель? Он подождал немного, боясь, что вся толпа, которую он собрал, кинется за ним. Два дружинника стали оттеснять от него людей. Он повернулся и пошел за своей пташкой. Она не убегала от него, она его не заметила. Его… не заметила?! Что-то похожее на обиду тронуло его сердце.

Для нее было неожиданностью его появление, он прижал ее к себе:

– Не ожидала, пташка? Сердечко мое, искал тебя везде. – Сам не ожидал от себя такого вранья.

Он знал, что он не должен никого целовать, он привык, что целуют его. Но не смог удержаться от поцелуя. И это было опять сладко и остро, вдохнул запах ее волос. Просто мед.

– Что ж ты косичку свою забыла? – Он вытащил полкосы из-за пояса. – А меч с тобой?

– А как же, княжич!

С лязгом вышел меч из ножен. До боли знакомый звук. Только теперь меч оказался у нее за поясом, настоящим мужским кожаным поясом.

– Вот тебе и пташка! Нет уж, второй раз она меня не ранит! – пронеслось у него в голове.

Он отступил на мгновение, хотел посмотреть, что она будет делать. Клинок нацелился прямо ему в горло. Ловким движением выхватил у нее меч, завел ее руки назад, обнял сзади:

– Ну, что сладкая, ты меня опять удивила. Вот теперь не отпущу, будешь моим гриднем. – Опять повернул ее к себе, на шее сверкнула камея. – Да кто ты такая? Огородница с драгоценной камеей на шее, – провел пальцем по украшению.

– Что ж… все также? Хочу… куплю?

– Денег хватит, сладкая, – медленно провел языком по ее шее.

– В рабыни берешь? – глухо сказала она.

– Вы все мои рабы. Для тебя так важны слова? Просто будешь моей, мне дерзкая нужна.

Сверкнула изумрудами. Наконец-то. Опущенный взгляд от нее не хотел терпеть.

– Изяслав, монах к тебе.

Он хотел возразить, но маленький человечек уже упал к нему в ноги:

– Не казни, княжич, брат я этой девы.

– Сколько хочешь за нее брат?

– Есть разговор о ней важный. Выслушаешь?

Что бы ему сейчас монашек ни сказал, он ее все равно не отпустит. Просто не сможет.

– Веди их ко мне. – Он не знал, что скажет князь, но стоять дальше на дороге было нельзя. – Накорми, глаз с них не спускай, я скоро буду, – приказал Изяслав.

36

Несмотря на поздний час и усталость князя, после богослужения отец Геннадий – настоятель монастыря – встретился с княжеской семьей. Они высказали свое восхищение красоте богослужения и убранству храма, большому числу молящихся. Отцу Геннадию была лестна похвала наместника таких важных городов, как Переяславль и Воин. Об их богатствах ходили легенды, много говорили и о самом Добромире, соратнике Владимира Святославовича и последнем князе Севрском. Его многочисленное племя северян покорилось Рюриковичам, но при этом не было обложено непомерной данью. В городах, где наместничал Добромир, бойко и честно велась торговля, селились ремесленники, было много крещеных. Шалили, конечно, разбойнички, не без этого, но печенеги донимали еще больше. Подталкиваемые с юга и востока другими кочевыми племенами, они подходили к русским городам все ближе и ближе. Еще при самом Владимире была задумана Посульская линия, целая череда городов – крепостей по реке Суле. Одним из главных защитников от печенегов была дружина Переяславля и Воина. Знатные дружинники и купцы были на сегодняшнем богослужении. Ожидал отец Геннадий в праздничные пасхальные дни и князя Черниговского Мстислава, да тот сказался больным. Что сделать? Возраст брал свое. Вот уже восемнадцать лет, как Русь поделена между двумя братьями, Ярославом и Мстиславом. Вражда между русскими племенами прекратилась, и была только одна угроза – печенеги. На правом, более защищенном берегу печенегов было меньше, но здесь, на левобережье, Мстиславу и его подданным приходилось нелегко. Говорил князь Северский с настоятелем обо всем, хотелось ему и похвалы, но более всего сейчас интересовался он делами церкви.

– А что сосед мой, князь Василий? Родень пал в свое время перед Владимиром, а там издавна еще Ярополком поощрялись христиане.

– Много воюет Василий, некогда ему думать о благочестии. Язычество поощряет, они и службы свои совершают, жертвоприношения. Капище большое процветает прямо на берегу Свавутича у зарубинского брода. Ходят к ним мои монахи, Псалтирь читают, проповедуют. Все медленно идет.

– Смотрю я, много забот у монастыря. Что бы хотел ты сделать для своей обители?

– Да, много дел, батюшка, кельи помочь монахам поставить, звонница нужна, кормить надо всех странствующих, храм стоит наполовину нерасписанный.

– Вижу я радение твое о людях. Помогу, и денег дам, и людей.

– Спаси Господи. Князь, а что глаза такие грустные, что мучает тебя?

– Волнуюсь о сыне, горяч, выдержки не хватает. И сейчас где-то пропадает…

– Молодость проходит быстро, не держи парня строго, уж больно хорош молодец, смел, умен, красив. Учителей его знаю, Андрей часто у меня бывает, советуется. Буду беседовать, молюсь о вас и думаю всечасно.

Князь увидел входящего Изяслава:

– Я рад, что ты присоединился к нашей беседе. Мне хотелось бы, чтобы ты помог отцу Геннадию в обустройстве монастыря.

Изяслав вспыхнул, затем сдержал себя:

– Отец, я воин, мало понимаю в мирских делах. Я занимаюсь дружиной, ее пополнением и обучением. Это более подходящее для меня дело. Хотелось бы мне участвовать и в малом походе на поганых.

– Изяслав, я не отменяю своего задания, но мне бы хотелось, чтобы ты научился распоряжаться княжеской казной. У отца Геннадия есть нужды, я хочу понимать наш вклад.

– Я думаю, мы справимся, Изяслав. Отец Геннадий, Изяслав только вернулся из плена. Был оглушен во время боя, потом ранен, плечо еще не зажило. Говорят, у вас есть святой источник, который творит чудеса.

– Князь-батюшка, есть, как не быть. На том стоим. Люди идут прикоснуться к благости. Вылечим, вымолим нашего благодетеля.

– Изяслав, ты долго был в плену, как вели себя печенеги с тобой, а с другими русскими людьми?

– Внешне учтиво, но с остальными невыносимо. Разорили деревню, насиловали женщин, дружинников сделали колодниками. Я не смог никого спасти, сейчас отец послал дружину для освобождения людей. Мне бы хотелось быть там, – Изяслав опустил глаза, ему стало совестно за свою горячность и своенравие, – но тебе видней, отец. Мучили наших людей, а сами хотели с русскими породниться, женить меня на печенежской княжне.

– Князь, а ведь такие браки часто помогают, чтобы прекратить разорение земель. Вы не думали об этом?

– Я хотел бы видеть своих внуков светловолосыми, как я сам, а земли свои пока могу защитить с Божьей и княжеской помощью. И мой сын думает так же. Дружина справится с этим. Негоже нам пресмыкаться перед погаными, льющими кровь русских людей.

– Да будет так, батюшка, спаси вас господи. Завтра пришлю своих людей, княжич.

– Ценю твою деловую хватку, святой отец.

Изяслав проводил батюшку и вернулся к отцу:

– Отец, мне бы хотелось, чтобы ты предупреждал меня о своих желаниях. Мне хотелось бы боле времени проводить с тобой.

– Сын, ничего я заранее не продумывал, просто святой отец снял мои мысли с языка. Тебе надо отвлечься от войны, у тебя есть немного времени.

Изяслав подумал, что ему даже не пришлось ничего говорить отцу. Он задержится здесь, будет свободен на какое-то время от родительских глаз. Теперь он понимал, что втягивать отца в свои сердечные дела неправильно. Он муж и воин, должен все решить сам.

37

Он вернулся к своим пленникам. Они сидели за столом в людской. Несколько служанок и дружинники слушали Фому:

– А разве это не чудо, когда у гроба господня вдруг полыхнет огонь, и он такой ласковый, что им можно умываться. Он не жжет.

– А как такое может быть? – Служанка прикоснулась рукой к пламени свечи – обожглась.

– Это чудо. Бывает один раз в году, на Пасху, как сейчас.

Псалтирь был открыт, и, видимо, Фома его читал.

– Оставьте нас с братом.

Она не хотела выходить, остановилась, опустив глаза.

– Да, что такое, пташка, посмотри на меня. – Подумал он и сказал более мягко: – Подожди, у нас мужской разговор.

Кивнула, но глаз не подняла.

Перед Изяславом сидел маленький человечек с жиденькой бороденкой, подслеповатыми выпуклыми глазками.

– Ну, скажем, никакой ты ей не брат. А кто? Любовник?

– Ох, батюшка, ну какой из меня любовник? Я монах. Хожу по монастырям, благодати ищу. Вот встретил Найдену несколько недель назад. Полюбил, как родную. Души в ней не чаю, спасла она меня.

– Так ее Найденой зовут… Поэтому и встрял?

– Испугался за деву. Погубишь душу нежную.

– А знаешь ли, монах, что эта пташка управляется с мечом не хуже меня. Ранила меня, вот я ее и ищу.

– Да не поэтому ты ее ищешь. На ложе свое нечестивое положить хочешь.

Изяслав вскочил, воткнул меч в стол:

– Ты, холоп, место свое знай.

– Знаю, батюшка, горяч ты и крут. Если не я, так кто тебе скажет? Ты ж крещеный, а живешь в грехе, деву юную совратить хочешь. Все про злато ей говоришь, купить хочешь…

Изяслав молчал, все сказанное про него – истинная правда.

– Да я не учить тебя пришел, просить тебя хотел. Она про себя и двух слов не скажет. Тебе точно. Когда ей было год или два, ее в лесу нашел волхв, выкормил ее, научил врачевать. Они живут в лесу. Она нашла в поле раненого воина, и они с волхвом выхаживали его всю зиму. Волхв волнуется о судьбе своей дочери. Я проводил ее до монастыря, чтобы она побыла среди людей.

– Чтобы что?

– Не знаю я, батюшка, что и делать. Только занимает меня другая история. Когда нашел ее воспитатель, при ней были золотые вещи. Камею, я слышал, ты видел… и вот еще. – Он выложил крестильный крест затейливой работы, образ Божьей Матери, сверкающий драгоценными камнями. – Видно, Найдена – совсем не Найдена, крещеная она, православная. А вещи эти говорят о высоком положении родителей. Как бы найти их, батюшка? Хотел я к отцу Геннадию идти, да ты налетел как вихрь.

– Жди. – Изяслав вышел из людской.

Он был в недоумении, теперь, когда она в его доме, он ее не отпустит. Не сможет. Сможет хотя бы видеть ее, говорить. Ведь, если бы монашек пошел бы к отцу Геннадию, он ее бы не увидел. Но зачем ему ее родители? Он уже сегодня хотел провести с ней ночь, но теперь не может. Слишком Фома был прав. Ну, не насильник же он, в самом деле! Она стояла, вжавшись в угол, глаза не поднимала.

«Ну, посмотри же на меня», – думал он. Не смотрит.

– Он обидел тебя? – Он показал на дружинника, она покачала головой. Взял руку. Как лед!

– Я тебя не трону, пташка, поживешь у моей матери. Ей здесь тяжело одной.

Опять промолчала. Ему больше бы понравился ее удар мечом, и так она попала ему в самое сердце и без меча.

– Княгиня еще не спит?

– Она так рано не ложится, – ответил дружинник.

38

К матери он заходил как к себе, они были очень близки. Она молилась. Он тихо сел в углу.

– Что-то случилось, ангел мой?

– Матушка, за деву юную прошу, приюти у себя.

– Кто она тебе?

– Хочу, чтобы моя была. Это она меня ранила, защищаясь.

– Удивил. Первый раз просишь у меня за девушку. Так понравилась? Кто ее родители?

– Сам не знаю, ничего не знаю.

– Никогда не видела тебя таким. Успокойся. Веди ее сюда. Подумай, я не дам ее в обиду, если что.

Ему некуда было деваться, многое было ему позволено, но он не мог вдруг стать насильником, все, что он сейчас делал, было неправильно, недостойно князя.

Зашла тихо Найдена, глаз не поднимала, вдруг разрыдалась и упала Велимире в ноги.

– Не бойся, никто тебя не тронет. Расскажи о себе.

Молчит, мотает головой, в глаза не смотрит.

– Хорошо. Молчи. Поживешь у меня, поможешь, успокоишься. Почему сына ранила?

– Он напал на меня.

– Глаза-то какие!! – Княгиня смахнула с лица Найдены выбившуюся прядь.

– А что говорил?

– Хотел купить у отца.

– Так он – князь. Мог бы и купить. Девушке нельзя одной быть. Она должна быть с мужем, он ее защитит и любить будет. Мой сын на девушек внимания не обращал, а тебя даже за нападение простил. Дорогого стоит, милая. Отец-то твой где?

– Не знаю. Деда меня воспитывал… Стало опасно – печенеги пришли. Монах привел меня сюда.

– Вот видишь, сколько мужей о тебе заботилось. Мой сын тоже хотел сделать тебя своей. Так должно быть, мы подчиняемся. Мы женщины.

– Я боюсь его. Он яркий, быстрый, страстный. Я не успеваю понять, что со мной происходит. Целует так, что умереть можно… – Закрыла рот рукой. – Я не должна это говорить.

– Говори, милая. Тебе надо сказать. Молиться умеешь?

– Да, матушка.

– Иди умойся. Я закрою тебя, чтобы ты не боялась.

Изяслав вошел:

– Я все слышал.

– Что ты наделал, голубь мой? Ты с дружиной мягче.

– Подчиниться должна.

– Должна. Но не подчиняется. А хороша-то как! Стоит. Иди уже. Ты меч у нее забрал?

Пусть успокоится, помолимся с ней.

Он вышел. Долго стоял у двери. Она была близко, ему это было важно. Что с ним? Он не понимал себя, его злость на нее, желание обладать вдруг сменилось сочувствием. Как маленький воробышек стояла она, сжавшись в угол, не имея сил и возможности обороняться, а он, потомок князя Северского, кружил над ней как коршун. Устыдись. Изяслав!

Он вернулся к монаху:

– Останься у нас, дел много. Поговорим еще.

39

Найдена оказалась в какой-то маленькой светелке, видимо, здесь княгиня занималась рукоделием или переодевалась. Было темно, разглядеть предметы этой комнатки было невозможно. Она прилегла и, несмотря на усталость и какую-то загнанность, уснуть не могла. Когда она увидела монастырь, она сразу не поняла, как люди могли построить столь величественное сооружение. То, что в лесу были высокие деревья, было понятно. Но как руками можно было построить и расписать такой огромный дом? Она остолбенела и ходила долго вокруг храма, стараясь привыкнуть к великолепному зрелищу. Фома не торопил ее, он, зная, где она жила, не был удивлен ее ошеломлению. Он завел ее внутрь храма только через несколько дней. Внутреннее убранство храма потрясло ее куда больше внешнего. В храме еще стояли леса, его отделка и роспись продолжались. В высокие окно храма било солнце, он был очень удачно освещен, готовые фрески выглядели ярко и достоверно. Сцена Страшного суда испугала девушку, и она, вскрикнув, спряталась за колонну. Иконники и писцы бросили работу, чтобы посмотреть на удивительную девушки. Другие жители монастырской слободы тоже заметили за Найденой странности. Она больше старалась бывать одна, не сразу отвечали на задаваемые ей вопросы, да и лучше бы она не отчала вообще. Люди решили, что она обыкновенная деревенская дурочка. Но насмешки людей не задевали ее. Она любила бывать в храме и часами смотрела, как иконники расписывают стены. Она пыталась помогать им, была у них на побегушках, поднося воду или растирая краски. Она не прогоняли ее, потому что видели ее особую красоту и искренность. Да и Фома не давал свою спутницу в обиду, назвавшись ее братом. Только случай дал Найдене возможность избавиться от обидного прозвища. У ее соседки по келье заболел мальчик, он плакал всю ночь, не давая людям спать. Бедная баба сначала ласкала ребенка, потом стала ему грозить. Найдена забрала ребенка и определила, что у того болели уши. Она достала мазь, все снадобья хранились в ее новом кожаном поясе. Мальчик от мази и заговоров успокоился и заснул. Утром Найдена продолжила лечение, и мальчик явно стал себя чувствовать лучше На следующий день кто-то опять обратился к ней за помощью, и она опять помогла, потому что это была ее обычная жизнь. Когда Любомир лечил кого-нибудь, то всегда рассказывал ей, как чувствовал себя человек и что он сделал, чтобы помочь. Над Найденой перестали смеяться и даже освободили ей келью, чтобы она жила одна и принимала больных. Несколько женщин помогали ей в сборе трав и приготовлении снадобий. Ее жизнь вошла в спокойное русло, но скученное существование людей тяготило ее. Ей как будто не хватало воздуха, не все люди нравились ей. Однако самым большим подарком для нее были посещение служб, общение с иконниками и чтение книг, которыми ее снабжал Фома. И вот такой, остолбеневшей, уставшей от людей, и застал ее Изяслав. Ворвавшись как ветер в ее запутанную, изнурительную жизнь, он не давал ей возможность подумать и хотя бы как-то отнестись к нему. Его неожиданный поцелуй не прозвучал для нее оскорблением, но удивил ее. Неужели она, местная дурочка, интересна красавцу княжичу? Она не верила ему, думая, что он просто хочет отомстить ей за ранение. Сон настиг ее перед рассветом, ей было беспокойно.

Утром они с княгиней и Изяславом пошли на молебен, князь устал и занемог, остался молиться дома. Когда они вышли из церкви, их отступили просящие. Раздавали монет без счета. Вдруг какая-то женщина бросилась в ноги в княгине:

– Княгиня-матушка, просят тебя женщины, чтобы ты отпустила Найдену назад в нашу Слободку. Она начала лечить мальчика, а теперь ему стало хуже. Она и заговоры знает и отвары делает, старика моего выходила. Отпусти, матушка, или хотя бы приходить разреши.

– Что ж ты молчала, Найдена, что мальчика не долечила?

– Матушка, прости, не успела сказать.

– Изяслав, пошли Найдену с дружинником в слободку, пусть поможет людям, – распорядилась княгиня. – А у тебя сейчас встреча с отцом Геннадием. Ступай.

Изяслав посмотрел вслед уходящим, за Найденой потянулись женщины.

– Изяслав, ты знал, что она людей лечит?

Он не мог соврать, но очень хотел. Он ничего не знал о своей пташке.

Пожал плечами:

– Это к моему делу не относится.