Текст книги "Евангелие от психопатов"

Кафе «Святой Лазарь»

«Кафе» в церкви святого Марка устраивали в спортивном зале школы. За час до окончания воскресной службы из хранилища туда стаскивали громоздкие столы с прикрученными к ним скамьями. В углу ставили два огромных самовара, промышленных размеров кофеварку и лоток с одноразовой посудой и салфетками. Тут же стоял ящик с пакетиками чая «Липтон», сахаром, сукралозой и концентратом для приготовления дешёвого подобия горячего шоколада. На отдельном столе располагались большие коробки с глазированными пончиками – шестьдесят «кленовых плиток», шестьдесят с розовой глазурью и шестьдесят с «бостонским кремом». Числа никого не смущали. Толстый, похожий на тролля в очках Стивен, ответственный за организацию «бесед за пончиками» с важностью проверял, готов ли кофе, озабоченно сверкая очками в сторону волонтёрки мисс Эмили, пожилой прихожанки, слишком рано разливающей кофе по бумажным стаканам.

Любимым грехом Стивена было чревоугодие, именно оно довело дьякона, мечтавшего о месте отца Генри, до бесформенного, безобразного ожирения. На втором месте, возможно, стоял бы блуд, но Стивен компенсировал тонущее в обжорстве либидо мастурбацией и о сексе даже не помышлял. И, всё же, когда Катерина вошла в «кафе», Стивен замер на мгновение, рассеянно оглядывая прекрасную незнакомку в элегантном белом пальто.

– Белое носят только люди, уверенные в своей правоте, – заметила мисс Эмили вполголоса, но, Стивен её услышал.

– А? Кто? – переспросил он, и, не дожидаясь ответа, направил своё тучное тело в сторону загадочной гостьи.

– Доброе утро, мадам! Чем я могу вам служить? – пропел дьякон голосом, пропитанным колоссальным множеством вкусных вещей, съеденных за короткую тридцатилетнюю жизнь.

– Здравствуйте, я ищу отца Генри. Вы – Стивен?

– Именно, – безразмерный паяц услужливо склонил голову набок.

– Катерина, – женщина крепко пожала потную руку Стивена, мягкую, как поролоновая игольница.

– Добро пожаловать в нашу церковь. Не выпьете ли с нами чашечку кофе? – заискивающим тоном произнёс дьякон, приободренный теплотой рукопожатия. Катерине не хотелось пить церковный кофе, но и отказываться было неудобно. Она получила у сверлящей её круглыми глазками мисс Эмили бумажный стакан, наполовину наполненный горячим кисловатым напитком, и пригубила. Стивен тоже взял стакан, неспешно добавил в него три пакетика сахара и два сухих сливок, перемешал, и с ловкостью человекообразной обезьяны захватил два пончика в левую руку.

– Мы ожидали вас, Катерина. Отец Генри поручил мне познакомить вас с нашими прихожанами. Здесь очень много милых людей. Я уверен, что вы найдёте себе друзей. И, уж, по крайней мере, на мою дружбу вы можете всегда рассчитывать.

Катерина улыбнулась в ответ.

– Зря пончик не берёте! Они великолепны! Свежие, я в шесть утра поднялся, чтобы купить их, пятнадцать коробок! До Пепельной среды нам можно, – Стивен кивнул в сторону стола, на котором лежали пончики. Служба уже закончилась и возле столика начала собираться очередь прихожан.

«Кафе» быстро наполнялось людьми. Заходящие в спортзал мужчины сразу замечали красивую гостью в белом пальто, восторженно сканируя Катерину истосковавшимися глазами. Их жёны тоже немедленно находили незнакомку, но, старались делать вид, что не замечают её, однако, пристально наблюдая за поведением своих супругов. О, женская ревность. Существует ли во всём мире что-нибудь столь же отравляющее и острое, сколь ты? У многих женщин в кафе моментально испортилось настроение только из-за присутствия прекрасной новенькой. Катерина тоже рассматривала прихожан, поток которых долго не иссякал. Она обратила внимание на то, что люди здесь были одеты лучше, чем обычно водится в Сиэтле. В одежде католиков прослеживалась консервативность, женщины были одеты в платья, мужчины – преимущественно в брюки и джемперы, дети тоже выглядели очень опрятно.

– Мисс Кэй! – окликнул Стивен, – познакомьтесь! Это Катерина, она у нас в гостях.

На оклик подошла привлекательная стройная брюнетка неопределённого возраста, одетая в красное платье, цвет кризиса в женском сознании. На её шее висели жемчужные бусы, которые интересно контрастировали с её редкими для американки из верхнего эшелона среднего класса желтоватыми зубами.

– Как вы делаете? – спросила Кэй, улыбаясь именно той улыбкой, которая так часто повергает новоприбывших эмигрантов в рассеянное недоумение.

– Хорошо! Как вы делаете? – Катерина пожала холодную руку Кэй.

– Я Кэй. Приятно познакомиться.

– Меня зовут Катерина.

– Девушки, раз вы сразу так подружились, я оставлю вас буквально на несколько минут, – Стивен заботливо взял Катерину за плечи обеими игольницами, – у меня есть пара вопросов для отца Генри, я скоро вернусь.

– Как ваш кофе? – поинтересовалась Кэй.

– Он очень вкусный, – соврала Катерина.

– Да? А я ненавижу эту марку. Они покупают тут самый дешёвый, для меня он слишком кислый, – Кэй недовольно скривилась, – а где ваш муж?

– В командировке, – опять соврала Катерина.

– Конечно. А он американец?

– Да.

– Я так и думала. А откуда ваш акцент? Вы из Украины?

– Нет, я русская, я из России.

– Вы знаете, я обожаю украинскую еду. Борщт, пироги, капустняк, – это всё очень вкусно. Не то, что эти дешёвые сэндвичи нашего фаст-фуда. Вы умеете готовить хороший борщт? – в голосе Кэй появилось оживление.

– Да, конечно, – поспешила признаться Катерина.

– Какой ужас. Там ведь столько ингредиентов, это такая морока – рубить эти овощи. Я надеюсь, вы пользуетесь процессором? – Кэй посмотрела на Катерину с состраданием.

– Нет, я без проблем рублю всё сама.

– Ах, какой, должно быть, сложной была ваша жизнь на украинской земле! – воскликнула Кэй; Мисс Эмили недовольно покосилась на неё и покачала головой.

– В России, – поправила Катерина, – а не на Украине.

– О, тем более! На Украине хоть есть курорты. А в Сиберии? В Сиберии идёт снег. У вас много снега?

– Много, – честно призналась Катерина.

– А супермаркеты у вас есть? – Кэй достала из маленькой лаковой сумочки коробочку с мятными леденцами, закинула один в рот и протянула остальное Катерине, – возьмите!

– Спасибо, я не хочу.

– Возьмите-возьмите, у вас неприятный запах изо рта. Не стоило пить этот кофе, – судя по виду рук Кэй, ей было лет сорок пять. Катерина послушно взяла два леденца из коробочки.

– Так есть у вас супермаркеты?

– Ни одного, – внезапно строго ответила Катерина.

– А где же вы берёте продукты для борщта? – Кэй высоко подняла аккуратно выщипанные брови.

– Мы всё заказываем из Америки по интернету. Спасибо Биллу Клинтону и эре интернет-коммерции.

– Не может быть! – Кэй восхищённо присвистнула.

– Да, это так. Некоторые вещи из Китая.

– А как же собственные огороды? У нас в сороковых годах люди разводили собственные огороды, чтобы помочь государству справиться с кризисом, – не сдавалась Кэй.

– Нет, такого у нас нет, под снегом ничего не вырастишь.

– А вера? Можно ли вам верить в Бога?

– Конечно.

Этот ответ озадачил Кэй и она нахмурилась.

– А почему же тогда мы кормим столько украинских мигрантов, которые приезжают потому, что, якобы, их из-за веры преследуют? – нашлась желтозубая американка через минуту размышлений.

– Не знаю.

– Но они разводят здесь огороды!

– Значит, не вы их кормите.

– Логично, – Кэй нахмурилась и замолчала. Некоторое время она ничего не говорила, но, было слышно, как она гоняет во рту леденец.

Солдат любви

Некоторых послушать, так любовь – это сиськи мять или новый айфон выпрашивать. А Катерина увидела её иначе; любовь – это когда одним взмахом мачете рассекаются подколенные сухожилия и, не успев почувствовать боли, ты падаешь на колени, не в силах более двигаться самостоятельно. Боль приходит с небольшим опозданием, потом – исцеление. Но, если любовь коснулась своим лезвием однажды, походка переменится навсегда.

В одну решающую минуту Ваня стал всем, и всё стало Ваней. Вселенная кружилась в такт волшебной музыки, которая рождалась в голове Катерины и разливалась чудодейственными приливами по венам от одного лишь его телефонного звонка. Он был моложе и здоровей Барина, – восхитительное своим совершенством тело, полное здоровья и силы, – он словно был изваян Бенвенуто Челлини.

Она любила его страстно, яростно, преданно, нежно и не могла надышаться его запахом, налюбоваться его строгим и, одновременно, весёлым лицом. Истосковавшись по родной речи, Катерина слушала русского Ваню, как внимает измученный жаждой путник журчанию долгожданного ручья, обещающему и утоление этой жажды, и сладость, и покой. Она любила его за то, что он был молод. Она любила его ещё больше за то, что он был русским. За то, что он слушал ту же музыку, что и она, за то, что смеялся над теми же анекдотами.

Его поцелуи были божественны, от них было больно оторваться. Она ждала каждого его прикосновения, как ребёнок ждёт заветного подарка. Близость с ним её разочаровала, но другие, искристые чувства слепили и глушили её: Катерина была счастлива только от того, что Ваня был рядом. Ночные прогулки под цветущими деревьями, встречи на берегу чёрного озера, покрытого золотыми кувшинками и зелёной вязью водорослей, аромат юного вашингтонского лета, луна и звёзды, увеличенные оптическим прицелом снайперской винтовки; Ваня был стрелком.

Много позже, когда Катерина вспоминала о встречах с Ваней, ей в голову приходили два слова – «я жила». Ни до, ни после него таких чувств ей испытывать более не приходилось.

Бывало, Барин выходил в ванную и включал душ, чтобы поговорить с кем-то по телефону. Катерине не волновалась, хотя она и понимала, что разговаривает он с женщиной. Она не обращала особого внимания на странные звонки, на то, как он старательно прихорашивается перед тем, как выйти «по работе» в пятницу вечером. Она догадывалась, что, возможно, у него уже есть другая, но, после ударов, муж стал ей безразличен, и Катерина не ревновала. Ваниной же измены перенести она не смогла.

Всё случилось как в сериале для подростков. Ваня назначил ей свидание, а потом вдруг внезапно отменил. Катерина на расстоянии почувствовала ту, другую женщину. Болезненной, физически ощутимой тревогой её присутствие заползло в сознание Катерины уже в тот момент, когда она собиралась на встречу с Ваней. Это звучит невероятно, но Катя представила себе другую настолько отчётливо, что, когда она увидела их вместе, испытала удивительное облегчение и странное ощущение того, что соперница просто материализовалась из её мысли.

Когда Ваня отменил свидание, не в силах терпеть, Катерина сама поехала к нему. Запарковав машину напротив его дома, она ждала час или даже два, выкуривая сигарету за сигаретой. Наконец, они вышли, и Катя увидела, как он провожает к автомобилю ту, что почувствовала издалека. Они поцеловались, – чужая рука обвила Ванину шею. Небо вдруг залилось алой краской, чёрное солнце взлетело над горизонтом. Катерина едва не потеряла сознание от боли, которую трудно было с чем-то сравнить. Она оставила его, как раненый зверь перегрызает лапу, чтобы выбраться из капкана и жить дальше, хоть калекой, но – жить.

Разговор со святым отцом

– Что это у вас за репродукции? – спросила Катерина, разглядывая новые плакаты, заказанные Стивеном для его мероприятия.

– Это плакаты с изображениями святых для игры, которая будет в марте. Узнаёте, кто это? – отец Генри был рад видеть русскую у себя в офисе.

– Да, конечно. Это – Мария Магдалина, работа Тициана, – ответила Катерина, слегка нахмурив брови.

– Именно. Кающаяся проститутка, – подтвердил святой отец.

– Мария Магдалина никогда не была проституткой. Это, всего лишь, миф, ошибка католиков, – возразила Катерина с неожиданным холодком в голосе.

Отца Генри этот комментарий нисколько не удивил. Из опыта общения он знал, что большинство русских в Америке очень хорошо образованны, и голыми руками их не возьмёшь.

– Помилуйте! Спустя две тысячи лет, всё в христианской культуре можно смело отнести к мифологии. Вопрос вовсе не в подлинности образа Марии Магдалины, – вполне вероятно, что она вообще не существовала. Куда важнее факт того, что католики, как общество, приняли и обожествили падшую женщину. О чём вам это говорит?

– О том, что католики оптимистично надеются на очищение от любых грехов, – пожала плечами Катерина.

– Именно так! И совершенно небезосновательно, уверяю вас. Все четыре Евангелия, плюс апокрифальные сочинения приводят нас к этому выводу, – прими Господа и ты очистишься. Знаете, Катерина, я много читал церковной литературы, и часто мне казалось, что сама концепция святой Троицы есть не что иное, как метафора к бытию человека. Ведь мы тоже триедины: у нас есть душа, созданная по образу Божию, – это есть Отец. У нас есть дух, или то, что называют иногда астральной или тонкой оболочкой, – это есть Святой Дух. И, наконец, у нас есть плоть и кровь, а разве рождённый от земной женщины Сын Господа не является метафорой к этой форме существования человека? Ведь он тоже был материализован.

– Святой отец, мне очень нравятся ваши рассуждения. Признаться, мне и в голову не приходило провести подобную параллель, – тон Катерины значительно потеплел, – скажите, как вы считаете, а есть ли в космосе разум, помимо землян?

– Катерина, в бесконечной Вселенной должны быть бесконечные возможности для существования разумной жизни, – на лице священника появилась ироничная улыбка.

– А как же тогда пришельцы с других планет вписываются в современную христианскую доктрину?

– Очень просто. Все они – твари Божии, и относиться к ним мы должны с христианским состраданием, – отец Генри упорно боролся с желанием смотреть на Катерину, бесстыдно и откровенно. Ему очень нравился её красиво очерченный рот, круглая, женственная грудь, длинные волосы. Но ведь она не просто так явилась в его офис. По её настроению он понимал, что, видимо, она недовольна церковной школой или чем-то ещё.

– Святой отец, – Катерина сменила тон на серьёзный.

– Я всё ещё слушаю вас, Катерина! – священник воспользовался удобным случаем и внимательно посмотрел на красавицу. Её щёки вдруг запылали.

– Я принесла вам ноты и прочие книги. Я пришла сказать, что больше не буду волонтёром в вашей воскресной школе, и Матвей тоже, наверное, скоро перестанет посещать.

– Катерина, что с вами? Я был уверен, что вам здесь нравится.

– Я хочу уйти от мужа, поэтому мне придётся переехать отсюда, – слишком решительный тон, которым она это сказала, выдал внутреннюю неуверенность. Отцу Генри была хорошо известна эта манера женщин – говорить категоричными утверждениями с тем, чтобы их переубеждали.

– Куда вы хотите уйти от мужа? – спокойно спросил священник и вновь дал себе волю, очертив глазами оба полукружия груди Катерины.

– Я хочу уйти насовсем, подать на развод.

– Признаться, я очень удивлён тем, что вы мне сейчас говорите. Вы же понимаете, что я – священник?

– Да, отец Генри. Я это понимаю.

– Можете не называть меня отцом, зовите меня просто Мэтью. Но и как друг скажу вам – я стою на защите семьи. Церковь учит нас любви и долготерпению в браке, а не распрям и прелюбодеянию.

– Причём здесь прелюбодеяние? – Катерина оскорбилась, как показалось отцу Генри по её выражению лица и возмущённому тону.

– Прелюбодеяние имеет к разводу самое непосредственное отношение, – строго констатировал отец Генри, – причём, вы не только сами становитесь на эту преступную тропу, но и подталкиваете своего мужа. Я не буду сейчас приводить вам цитаты из Библии, но, семью нужно сохранять, чего бы это ни стоило!

– Мой муж бьёт меня, унижает, пьёт, – с ненавистью перечислила женщина свои обиды.

– Ваш муж эмоционально на что-то реагирует! Возможно, он болен! Но, разве вы не обещали ему любить его и быть верной в здоровье и в болезни, в богатстве и в бедности? Разве вы этого не говорили?

– Говорила, – Катерина сникла, задумавшись.

– А теперь куда делись ваши обещания, данные перед людьми и Господом? – отец Генри стоял на своём, разглядывая внезапно поверженную женщину со странным, труднообъяснимым удовольствием.

– Но он же бьёт меня, – Катерина подняла глаза, сверкающие слезами и посмотрела на священника.

– И Господа нашего Христа били! Но он не дрогнул, защищая то, что правильно и важно! В вашем случае – сохранить семью, а не пускаться по пути прелюбодеев.

– Причём здесь это?! – почти выкрикнула Катерина.

– При том, что красавицы уходят из семьи в надежде найти что-то лучшее; а лучшего, чем любовь Господа к покорной жене, нет! Разрушая семью, вы предаёте и Бога.

– Вот книги, отец Генри. Прощайте, – Катерина положила книги на плакат с Марией Магдалиной и повернулась к святому отцу спиной.

– Молитесь, чтобы красота ваша скорее увяла, тогда вы сможете усердней служить Господу! – пустил ей вслед раздосадованный священник.

Крещение Алисы

Есть девушки, которым дарят сто одну розу. Для них же приобретают роскошные автомобили, белые, марок «Мерседес» и «Лексус», с кожаными салонами. Таким девушкам покупают всё, что продаётся, им дарят всё, что имеют. Почему и за что? Катерина никак не могла понять. Может быть, за их длинные волосы медового цвета, за бархатистую кожу, за фарфоровые ляжки. О, если бы появился в её жизни мужчина, который бы мог запросто подарить ей фортепиано, или скрипку, или купить ей любые наряды в самом лучшем универмаге. Интересно, как это – получать дорогие подарки лишь потому, что ты красива?

Чтобы подняться на ступеньку выше по лестнице классов, должно смениться два поколения семьи. Родители Катерины были служащими, бабушка – тоже. Теперь, несомненно, был её черёд действовать. Но, как подняться и обеспечить себя и сына в чужой, неласковой стране? Можно притворяться и утешать себя тем, что «не в деньгах счастье» и «сама смогу на всё заработать», но любому, кто держал в руках хоть тысячу долларов, хорошо известно, что деньги – это свобода.

Катерина щёлкнула мышью по линейке функции «заработок жениха» и выбрала «сто тысяч долларов в год и выше». Всего за тридцать четыре доллара в месяц, сайт знакомств подарил простой девушке из российской глубинки общение с пятидесятидвухлетним Дэвидом Фордом, заносчивым и вздорным адвокатом, заработок которого превышал миллион долларов в год; Дэвид работал только с крупными корпорациями, в своём деле он был асом.

Катя и Дэвид в его совершенно нелепой спальне на третьем этаже роскошного особняка. Да что там – «особняк»! Это, фактически, – замок Золушки в Диснейленде, минус костюм Микки-Мауса, минус усталые взгляды родителей и запах копчёной индейки вперемешку с фальшивой ванилью сладкой ваты. Впрочем, в замке Дэвида сладкой ваты хоть отбавляй. Он придумал себе «домашний кинотеатр»; с огромным экраном, шестью рядами кресел, обитых вызывающе красным бархатом. Золотые гвоздики, ножки из красного дерева. Аппарат со сладкой ватой, аппарат с попкорном, старинный игровой автомат, афиши, фотографии каких-то знаменитостей с их небрежными размашистыми автографами. Фотографии Дэвида в обнимку со звёздами. Он и сам порядком известен, Дэвид – Форд, а эта фамилия – яркий лейбл. Он – один из лучших юристов страны, он бизнесмен, его портрет улыбается изумительной керамикой, горделиво поблескивая продолговатыми очками со страниц «Ньюсвика» и «Форбса». В этом и есть ценность Дэвида для Катерины, быть с ним рядом интересно и даже азартно: будет, о чём рассказать подруге. Она завидует его успеху, твёрдости, знаниям. Она испытывает восторг, когда он рассказывает о своих судебных делах. Но, чем же ему интересна Катерина? Только тем, что она привлекательна и на двадцать лет его младше. Вот она – нехитрая матрица учения Дарвина.

Ещё у Дэвида есть охотничий зал с чучелами его африканских трофеев. Это отвратительное зрелище; головы несчастных животных вызывают у Катерины острое чувство брезгливости. Камин в этом зале украшен затейливой мозаикой, лицо Дэвида аж удлиняется от гордости, когда он рассказывает о ней; её изготовил и выложил какой-то французский художник. Если бы не отрезанные головы животных, Катерине бы тоже понравилась эта мозаика, но она ненавидит охоту.

Рояль. На первом этаже, возле входа. Разуваться никто не будет, руки мыть тоже. С порога – сразу бряцать по клавишам. «К Элизе» ещё никогда не звучала так издевательски; Бетховен не знал, что его нежную пьесу будут играть немытыми руками с выражением адского самодовольства на лице. Ах, какая же разносторонняя личность этот Дэвид. Он тоже брал уроки музыки. Теперь он хочет, чтобы русская поучила его играть на фортепьяно. Может ли Катерина научить его играть вальс Грибоедова за одно занятие? Сочинял ли музыку Пушкин? Может ли Катерина заниматься сексом с Дэвидом во время занятия?

Господи. Этот пожилой адвокат сошёл с ума, или просто деревенское сознание простой русской девушки Кати пока не готово принять ход мысли и жизненный образ человека, относящего себя к американской правовой элите.

Крещение Алисы Мартовским Зайцем. Не путать со скрещиванием.

Игровая комната с бильярдным столом и рулеткой. Занимались ли вы сексом во время игры в американский пул? Нет?! А хотели бы? Нет?! Какая скованность, какая внутренняя боль! Катерине хотелось веско и достойно ответить ему, как-то парировать, чтобы он прекратил задавать ей эти дурацкие, унизительные вопросы. Но, рядом с Дэвидом она чувствовала себя Маугли, которого почти загипнотизировал Каа.

Роскошная библиотека, в которой никто не бывает, – видно же, что эти полки с золочёными корешками просто служат декорациями. Нельзя винить Дэвида; на чтение Оскара Уайльда времени не остаётся, – есть слишком много других дел, ведь нужно оплачивать весь этот шик. Головы животных и мозаика просят денег, автомат с попкорном нужно обслуживать, изумрудные лужайки требуют уплаты налогов. Садовник, горничная, мэрия, казначейство. В этом потоке дел не до чтения сказок Гофмана, – найти бы минуту, чтобы деловито перелистать свежее издание процедурального кодекса.

В доме Форда нет детских комнат, – дочери Дэвида выросли и упорхнули. Нигде не осталось милых сентиментальностей вроде старых кукол, лошадок, розовых пуантов под стеклом. Фотографий дочерей на стенах тоже нет, но есть гордый портрет бывшей жены Дэвида, – стоящая на лыжах безупречная блондинка в красном комбинезоне триумфально улыбается фотографу двумя рядами белоснежных бусин. Подписано чёрным маркером: «Швейцарский курорт. От всего сердца, 1977». Кати ещё и в планах не было, а эти люди уже от всего сердца рассекали на горных лыжах по швейцарским курортам. Катерина вдруг испытала смешанное чувство смущения и торжества. Она – моложе. С Дэвидом она ощущала свою молодость и свою красоту, несмотря на то, что ей было уже немного за тридцать. В просторном холле ещё один портрет красавицы из семидесятых. Понятно – тогда жена нравилась. А сейчас, много лет спустя, что осталось от её блистательной красоты? Но сам Дэвид почти не изменился, причём, перемены, за исключением седины, – к лучшему. Он так и остался долговязым очкариком с кислой физиономией, источающей надменность. Зато, подкачал грудь и бицепсы, приоделся! А жена? Сколько ей сейчас, лет под шестьдесят? Кого она волнует теперь? Уже точно, не Дэвида. От прошлого остались лишь эти снимки, нужные самолюбию Дэвида портреты жены-трофея, супруги, которой можно было гордиться в мире корпоративных адвокатов. Портреты детей не нужны в этом кукольном замке большого мальчика, который отчаянно сопротивляется старению и обставляет свой дом всё новыми игрушками, придумывая себе забавы. Одной из этих забав, очевидно, должна была стать Катерина. Русская брюнетка с печальными глазами. Она играет на скрипке и фортепиано, поёт и умещает в своей голове всё собрание стихов Пабло Неруды, а это занятно. Ни одна красотка из его офиса не знает даже, кто такой Неруда. Ещё его восхищает то, что она знает наизусть все либретто к мюзиклам Уеббера; а ведь музыкальный театр – это тайная страсть Дэвида. Интерес Катерины к мюзиклу особенно приятен прижимистому адвокату; билеты в театр стоят на порядок дешевле, чем в оперу, а до Пуччини эти двое не дотягивали.

Привлекательных женщин, доступных Дэвиду, очень много, но некоторые способности Кати в его глазах делают её чем-то вроде кабанчика с щетиной редкой расцветки или бобра-альбиноса. Таких, как она, в коллекции Дэвида ещё не было. Интересно, может ли Катерина декламировать на испанском и заниматься сексом одновременно? Было бы неплохо!

Катерина волнует, – она не слишком молода, но ещё не стара; далеко не глупа, но и толком не отёсана, при необходимости, её легко можно заткнуть. Она так занятна и хороша сейчас, что овладеть ею – это большой азарт для мужчины-охотника. Если бы федеральный закон допускал подобное, голову Катерины вполне можно было бы прибить к стенке в одном ряду с оленями и антилопами в охотничьем зале, увековечив очередную победу Дэвида соответствующим трофеем. Вещественное доказательство великолепия Дэвида номер тысяча двадцать один: теперь покорена ещё и русская женщина. Но Катя не даёт Дэвиду победить себя. Она сидит на чёрной софе в этой невероятной спальне старого мальчика, возомнившего себя королём. Катерина неотразима в своём белом кружевном платье, длина которого позволяет лишь догадываться о форме её ляжек. Рядом на резной тумбочке с позолотой – его вино и её тоник, без джина. Воспитанная на развалинах коммунизма, Катерина решила ни на секунду не терять бдительности, находясь в логове идеологического врага; алкоголь здесь категорически неуместен, – оставить самогонку для встреч с односельчанами. Катя осматривается, сидя в спальне расшалившегося поседевшего мальчишки-фантазёра. Он выдумал себе несуразную кровать, с шестами и балдахином, обрамлённым золотой бахромой. Видно, что бельё на кровати – цвета африканской фиалки, такое бы на мантию Гарри Поттеру, но никак не на постель пожилому адвокату.

– Что мне сделать, чтобы ты, наконец, расслабилась? – спрашивает Дэвид, его очки похотливо мерцают в комнате, наливающейся, в тон постели, лиловой акварелью сумерек. Ясно, что он имеет в виду. Тур по замку подошёл к своему логическому завершению; старый граф Дракула приземлил принцессу на диван и уже проверяет языком остроту своих сточенных клыков. Белое кружевное платье, прикрывающее ляжки, настолько бело, что её светлая кожа кажется золотой на его фоне. Длинные волосы Катерины, туфли, чулки, осанка – вся она, на диване в спальне мужчины, которого ни капли не желает, – вот главная несуразица и нелепость этого дома. По сравнению с ней, смешные умывальники в виде лебедей с платиновыми клювами и позолоченные львы у входа в домашний кинотеатр кажутся просто апофеозом эстетического вкуса. Катя прислушалась к себе, пытаясь понять, зачем и почему она здесь. Да, ей хотелось бы так жить. Она нашла бы применение и лужайкам, и роялю, и библиотеке. Но, она ни капли не хочет этого мужчину. Совсем недавно её грудь разворотила любовь к молодому русскому; культивировать любовь к старому американцу возможности не представлялось.

Однако, это не важно, как она относится к этому человеку. Важно то, что мужчина и женщина находятся в спальне, – в сторону возраст, гражданства и идеологию. Лиловые простыни, золотая бахрома. Дэвид нервничает, Катина нерешительность и внезапная апатия не укладываются в его картину Вселенной, в которой он сам является точкой отсчёта. Даже после тура по его чудесному замку, прельстившему стольких женщин, она не сдаётся, не манит, и не отвечает. Лживый старик прибегает к последнему козырю: «В моей спальне не бывает женщин, на которых я не хотел бы жениться…» Это звучит жалко, но продолговатые очки торжествующе мерцают в опустившемся на них полумраке. Чёртов Синяя Борода! Сколько ж секретарш он замуровал в стене домашнего кинотеатра под эту байку? Катерину смешит её собственный чёрный юмор; красивый рот непроизвольно растягивается в улыбке, нелепость ситуации лишь усугубляется, адвокат поставлен в непривычное ему крайне невыгодное положение. Но, женщине его не жаль. Катя встаёт с дивана. Дэвид бросается на колени к её ногам, обнимая их, как избалованный эгоистичный мальчик обнимает матушку, в надежде выпросить дорогую игрушку. Это игра; в ней можно победить, лишь отказавшись играть вовсе. Катя задерживается на полминуты, сверху разглядывая себя и Дэвида. Невеста в белом кружевном платье и седой жених. Это уже было на картине Василия Пукирева. Об этом уже писал Андерсен, – крот и Дюймовочка. Но, её головы не будет среди трофеев американского адвоката. Она поднимает его и уходит, отстранившись.

Жди теперь мести, Катя. Нет никого ужасней, чем властный мужчина с уязвлённым самолюбием.