Текст книги "По следам апостола Павла"

Прибытие в Фессалонику

Салоники, бывшая Фессалоника или Солунь, теперь представляют собой самый большой город в Турции после Константинополя. Этот город тянется длинной линией вдоль залива. Глаз с удовольствием останавливается на его зеленых садах, домах, расположенных амфитеатром, высоких минаретах, выделяющихся на фоне темных кипарисов или светлого, прозрачного голубого неба. Некоторые дома стоят на самом берегу моря, синие волны которого теряются в бесконечной дали.

При входе в город нас поражает странное смешение народов. Там под сводами базара сидит уютно расположившийся турок, тут разложил свой товар хитрый грек, болгарин или опытный в деле торговли еврей. Последних особенно много, около 60 тысяч на 100 тысяч жителей. Но они живут не исключительно торговлей: они занимаются также разными отраслями промышленности, ремеслами. Даже прислуга, рулевые, носильщики и т. п. здесь большей частью евреи. В Салониках много мыловаренных и кожевенных заводов и хлопчатобумажных фабрик. Кроме того, благодаря своему географическому положению, этот город, на рейде которого и теперь ежегодно останавливается не менее 5000 кораблей и к которому уже проведена железная дорога, обещает со временем стать центром европейско-азиатской торговли.

Во времена апостола Павла Фессалоника, лежавшая на большой игнатийской дороге и на берегу прелестной Термейской бухты, возвысилась если не по имени, то по существу до степени столицы Македонии[6]6
  Собственно, она была столицей только одного из четырех македонских округов.


[Закрыть]. Она отстояла на четыре или пять дней пути от Филипп. Апостолам приходилось идти по живой и разнообразной местности. Дорога пролегала мимо плодоносных полей, тщательно обработанных виноградников и фруктовых садов, или поднималась в горы, где со скал с шумом свергались водопады; временами она вела их через большие леса каштанов, дубов, платанов, сосен и елей.

Наконец взорам путешественников представилась и сама столица Македонии; за ней блестело море, а вдали возвышался «многоглавый» Олимп, место, куда воображение греков поселило «громовержца» Зевса с сонмом богов. Как должно было гореть сердце служителей Единого Бога желанием просветить заблуждавшийся народ и проповедать ему Евангелие Царствия Божия!

Четыре недели в Фессалонике

Во времена римского владычества Македония пользовалась гораздо большим благосостоянием, чем теперь под турецким господством материально бедствующая Греция. В то время оживленная торговля и деятельная промышленность приводили в движение всю страну и центром ее в этом отношении была Фессалоника, обладавшая, кроме того, значительными государственными привилегиями: римляне сохранили за ней ее прежнюю свободу и автономию, народные собрания, право чеканить монету.

Господствовавшее в городе оживление сразу должно было броситься в глаза апостолам. Им попадались навстречу купцы всех стран: македоняне, греки, римляне, малоазиатцы, евреи, сирийцы, египтяне и другие, а также отдельные солдаты или целые части римского гарнизона. Обращаясь с вопросами к прохожим, путники отыскали тот дом, в который шли. Он принадлежал некоему Иасону, на которого им, вероятно, указали в Филиппах. У него они нашли весьма радушный прием.

В один из следующих дней апостол Павел отправился в ту часть города, где жили ремесленники и мастеровые: ему нужна была работа. Зная по опыту, что на основание и утверждение общины требуется немало времени, он располагал пробыть здесь по крайней мере несколько месяцев и, не желая жить на чужой счет, искал занятий. Как известно, ремеслом его было делание палаток. Конечно, было очень трудно, даже почти невозможно совместить апостольское служение с работой для насущного хлеба, – и апостол Павел, ставивший свои личные нужды всегда на последний план, действительно терпел в это время большую нужду, что видно из того обстоятельства, что филиппийцы два раза присылали ему деньги.

В субботу он и Сила пошли в синагогу, где собрались ее обычные посетители – иудеи, а также эллины и македоняне. Здешняя синагога была самой большой во всей провинции и, вероятно, отличалась великолепием, соответствовавшим значению, которое имели в этом городе богатые иудеи. Здесь, как и во многих других местах, они служили посредниками между Востоком и Западом в качестве купцов и банкиров. Как и везде, они и здесь не забывали свою синагогу и свой возлюбленный Сион и собирались по субботам, обращая свои мысли и взоры к далекой Обетованной земле и к горе Синайской, которая была для них не менее священна, чем Олимп для греков. Данные на ней Богом десять заповедей, подобно электрическим лучам, пронизывали языческий мрак этого города, превосходившего блеском другие города Македонии и лежавшего у самого подножия воспетого поэтами Олимпа. Выраженное в законе Моисеевом чистое, высокое нравственное учение, поэтические псалмы Давида, полные ожидания Того, «Который должен придти» все это оказывало свое действие на сердца и совесть многих слушателей, так что фессалоникийцы охотно посещали синагогу.

Павла, как путешествующего раввина, тоже пригласили сказать слово. Он выбрал для проповеди своей такой текст, который должен был затронуть за живое сердца людей, находившихся в напряженном ожидании Мессии. Судя по содержанию слова, оно было сказано на главу 53 пророка Исаии. Упомянув о всеобщем ожидании Мессии, апостол изобразил перед своими слушателями Того, Кого они ожидали, не в виде увенчанного лаврами царя, возвращающегося с победы во главе своих легионов, но как страждущего Спасителя, с терновым венцом на голове. Он доказал из Писания, что Христу надлежало идти совсем иным путем, чем все тогда думали, что Ему надо было пострадать и претерпеть позор и самую смерть, чтобы потом прославиться в Воскресении. Он объяснил, что Христос должен был победить не римлян, а совсем других врагов – грех и смерть. Потом он рассказал жизнь Иисуса Назарянина и дошел до слов, буквально приводимых в «Деяниях» и составляющих главный смысл его речи: «Сей Иисус, которого я проповедаю, и есть Христос!» Изобразив перед присутствующими жизнь, смерть и Воскресение Спасителя, не утаив распространившегося между иудеями слуха, что ученики украли Его тело, он рассказал и о том, как он сам гнал Церковь Божию и как он обратился к Воскресшему, увидев Его собственными глазами на пути в Дамаск. С тех пор он не знает другой цели в жизни, как проповедовать Иисуса всем народам, – как иудеям, так и македонянам. Он закончил увещанием не медлить и скорее обратиться на путь спасения. Медлить нельзя, так как мы не знаем ни дня, ни часа, когда снова придет Сын человеческий.

Эта проповедь сильно потрясла и воспламенила все собрание. Сердце израильтянина не могло не волноваться от мысли, что Мессия пришел. Хотя этот факт и показался странным для некоторых, но прямые указания на пророков, великодушие, с которым все народы приглашались в Царствие Божие, указание на второе пришествие Господа, наконец, неодолимая сила убеждения самого апостола – все это произвело самое глубокое впечатление на большую часть присутствовавших фессалоникийцев. Из иудеев уверовали, конечно, немногие; но зато очень многие эллины, женщины и мужчины, знатные и бедняки, приняли Евангелие с восторгом (Деян. 17, 4).

Итак, в Фессалонике было уже положено хорошее, много обещавшее начало. Павел не терял времени, чтобы все больше и больше скреплять узы, связывавшие его с новообращенными христианами, и чтобы соединить все умножавшееся число учеников в единую христианскую общину. Вероятно, многие состоятельные члены ее почли бы за честь и радость принять его к себе в дом, но Павел не пожелал этого, основываясь на весьма уважительных причинах. Вероятно, ему не раз приходилось встречать на улицах и рынках софистов, гадателей, шарлатанов, проповедников тайных религий Востока, например, культа Изиды, которые все под видом любви к истине искали случая пожить на чужой счет. Евреев особенно обвиняли в том, что они отовсюду умели извлекать деньги. «Иудеям все достается дешево!» – говорит один тогдашний писатель. Поэтому все лучшие и мыслящие люди заранее относились бы с недоверием к проповедникам нового учения с Востока, если бы они извлекали из своей профессии выгоду. Тем более Павел как еврей и как проповедник нового восточного учения должен был избегать даже тени нарекания. Он решился лучше терпеть нужду и голод, чем допустить клевету на Евангелие в городе, дававшем тон всей провинции.

Итак, он работал почти сверх сил день и ночь, как сам впоследствии напоминает фессалоникийцам (1 Фес. 2, 3), и, вероятно, голод и нужда не раз посещали его. В этом положении дар филиппийцев был ему вдвойне приятен, а для них принятие этого дара было знаком высшего доверия, так как апостол делал для них исключение из общего правила. Впоследствии он пишет им, как бы в утешение, что он научился быть и в обилии, и в недостатке, в почете и унижении, и присовокупляет: «Все могу в укрепляющем меня Христе».

Укрепленный Самим Христом, апостол не приходил в уныние и раздражение от житейских невзгод, но был постоянно радостен и полон надежд (1 Фес. 2, 2). Скучать ему было некогда, а благословенное процветание общины должно было радовать его душу и поддерживать в нем бодрость. Свое апостольское служение он ставил всегда на первый план, работал только в свободные часы. Часто и по вечерам в атриуме или перистиле Насонова дома собирались христиане и язычники и слушали слова вечной жизни без страха, с тем большим доверием, что апостол ни от кого не принимал ни малейшего дара. А сам он постоянно думал и заботился о всех, никого не забывая. Он хорошо знал, сколько опасностей грозит первым христианам; поэтому помнил по именам всех, склонных к заблуждению: сомневающихся, впадающих в крайности, необузданных, колеблющихся и медлительных и спешил ко всем на помощь, не боясь трудов и утомления. Мы его видим то в роскошных домах, владельцы которых приняли благовестие, то в комнате рабов, то у еврейских торговцев. Он всех увещевал, поощрял, ободрял, утешал, у всех рассеивал сомнения. Никакой отец и никакая мать не могли бы столько сделать для своих детей, о чем он и сам мог сказать в своем послании (1 Фес. 2, 7). «Мы были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими». Он не сердился на слабых, не сетовал на тех, у кого было еще много грехов и недостатков, кому казалось слишком трудно так внезапно оставить все языческие привычки; тем более, что друзья и знакомые новообращенных постоянно уговаривали их возвратиться к прежним обычаям. Павел терпеливо переносил все их недостатки, радовался их успехам, не гневался при неуспехе. Он так любил своих духовных чад, что охотно отдал бы за них самую жизнь. (1 Фес. 2, 8).

Наиболее ощутимые успехи делала проповедь христианства на субботних собраниях в синагогах. Через несколько недель синагога уже более походила на христианский храм, чем на место собраний иудеев. Христиане приводили своих родных и знакомых, и новое учение таким образом проникало во все слои общества. Кроме низших классов, к верующим присоединилось значительное количество людей знатных, особенно женщин, которые и здесь оказались первыми, верными хранительницами святыни, примером для будущих поколений.

Бегство

Павел жил в Фессалонике уже около четырех недель, когда неожиданное событие заставило его покинуть это прекрасное, подававшее такие надежды поприще деятельности. И здесь, как во многих других местах, против новой веры выступили не уверовавшие во Христа иудеи. Начальники синагоги, завидовавшие успехам Павла и Силы среди учеников, приобретенных в их собственной синагоге, еще более разжигали эту ненависть. Но апостолы имели в городе уже так много приверженцев, что трудно было вступить против них с открытой враждой.

Еще одно обстоятельство побуждало иудеев к большей осторожности, а именно то, что высшие сферы к ним не благоволили. Император Тиверий изгонял их из Рима, но в начале царствования Клавдия еврейская часть города в столице мира была уже снова густо населена. Иудеи умели забрать в свои руки всевозможные дела, начиная от торговли старым платьем и кончая банкирской конторой. И царствующий император Клавдий два раза принимал против них меры. Теперь он был особенно враждебно настроен по случаю беспорядков, произведенных ими под предводительством некоего Хрестуса[7]7
  Часто выражали предположение, что под этим Хрестусом (Chrestus) надо подразумевать Христа (Christus); но это предположение не имеет научного основания, тем более, что имя Хрестус встречалось тогда очень часто. Прим. автора.


[Закрыть], и только что издал эдикт, снова изгонявший иудеев из города.

Строгие мероприятия царствующего Рима висели тогда, как Дамоклов меч, и над прочими иудеями государства. Поэтому фессалоникские иудеи были достаточно осторожны, чтобы не принимать личного участия в мятеже, а изобрели другой план. С помощью денег было нетрудно набрать небольшую шайку туземной черни, которая восстала бы против христиан будто бы по собственному побуждению. Нужно было, не упоминая даже имени иудеев, только обвинить чужеземцев перед властями в политическом преступлении, подобно тому, как первосвященники обвинили Иисуса. Заговорщикам очень пригодилось то, что Мессия называется в пророчествах Царем, а обнаруживать притязание на этот титул было теперь весьма опасно. Везде ходили темные слухи о покушениях на жизнь императора Клавдия. Провинциальные власти были особенно подозрительны и зорко следили за событиями.

В назначенный день толпа язычников-фессалоникийцев бросилась в дом, где жили Павел и Сила. Дверь была сорвана и предводители шайки появились в доме, требуя выдачи апостолов. Но там не было никого, кроме Иасона и немногих христиан. Не добившись от них никаких сведений, мятежники схватили их и вытащили на улицу. При быстро увеличивающемся шуме и смятении несчастных повлекли к политархам.

Политархи очутились лицом к лицу с буйной толпой, выдававшей им каких-то преступников. Обвинение носило серьезный характер. «Это всесветные возмутители. Они составляют заговор во всем мире, были в Риме и пришли сюда, а Иасон принял их в свой дом. Они хотят свергнуть императора и называют царем другого, по имени Иисус!»

Это было самое опасное обвинение, какое только можно было придумать. Но политархи сохранили присутствие духа, видя, что в мятеже участвует только чернь. (Деян. 17, 5). В толпе не было ни одного человека, достойного доверия. Может быть, правители и раньше слыхали о чисто религиозном характере Павловой проповеди, может быть, они знали Иасона за почтенного и мирного гражданина. Одним словом, они не испугались народа, как товарищи их в Филиппах, а записали имена обвиняемых, получили о них удостоверение от домохозяина и других граждан, может быть, взяли некоторую сумму денег в обеспечение, что христиане не будут предпринимать никаких политических заговоров, и затем отпустили их на все четыре стороны.

Итак, все предприятие иудеев оказалось бесплодным, пленники были выпущены на свободу, а у Павла и Силы и волос с головы не пропал. Но фессалоникские христиане, хорошо зная фанатизм тамошних иудеев, настоятельно советовали обоим апостолам тотчас же оставить город. Павлу было очень трудно уступить им. В Фессалонике ему предстояло очень много работы, ее хватило бы на целые годы. Но община, которая и сама охотно удержала бы его при себе, представила такие уважительные причины, что апостол, скрепя сердце, должен был согласиться оставить Фессалонику, рассчитывая скоро возвратиться сюда опять.

Вечером община собралась еще раз. Апостол увещевал христиан к единодушию и единомыслию, поблагодарил верного Иасона, оказавшего ему гостеприимство и сегодня пострадавшего ради него, помолился вместе со всеми и поручил их Господу. Потом он и Сила покинули блестящую столицу Македонии.

Павел в этом году более не был в Фессалонике, хотя и остановился недалеко от нее в маленьком городке Верни, чтобы при удобном случае снова туда возвратиться.

Два раза он пытался сделать это, но «воспрепятствовал сатана» (1 Фес. 2, 18). В Фессалонике было так неспокойно, что он был принужден отложить свое путешествие. Зато пребывание в Верии было не бесплодно. «Здешние были благомысленнее фессалоникских. Они охотно приняли слово, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так. Итак, многие из них уверовали, также эллинских почетных женщин и мужчин немало» (Деян. 17, 11–12). Но когда известие об успехах христианства проникло в Фессалонику, тамошние иудеи пришли сюда, возмущая народ, так что Павлу пришлось опять покинуть и этот город и даже всю эту провинцию. Там остались только Сила и Тимофей, недавно снова присоединившийся к апостолу. Итак, Павел один, без спутников, отправился в Афины, где, в ожидании их, и остался.

Оставленная апостолом община в Фессалонике принесла добрые плоды. Она крепко держалась даже среди сильных гонений от соотечественников (1 Фес. 2, 4). А в том, что касается братской любви друг к другу, она служила примером для всех христиан Македонии, так что Павел мог даже сказать им: «О братолюбии нет нужды писать вам, ибо вы сами научены Богом любить друг друга. Ибо вы так и поступаете со всеми братьями по всей Македонии» (1 Фес. 4, 9-10). Даже вражда соотечественников послужила только к тому, чтобы обратить на фессалоникийских христиан внимание всей Греции. «От вас, – так пишет апостол, – слово Божие сделалось известно не только в Македонии и в Ахаии, но и везде». Мир обратил внимание на общину рабов Иисуса Христа, которая выступила вперед так смело и с таким одушевлением. Апостол с уважением смотрел на людей, которые были так счастливы своей новой верой, что охотно отдали бы за нее жизнь, между тем как для старых олимпийских богов никто не решился бы ни на что подобное. В том же 52 г. Павел написал фессалоникийцам послание, в котором живо выражаются все эти радостные мысли.

Впоследствии Павел и сам еще раз посетил Фессалонику; но и на этот раз его прибытие возбудило целую бурю фанатизма его врагов. «Везде были огорчения: внутри борьба, снаружи – страхи» (2 Кор. 7, 5). Но все это было лишь доказательством того, какие глубокие корни пустило здесь христианство. Вероятно, Павел провел в этом городе счастливые дни, несмотря на гонения. Хотя ему и пришлось увещевать некоторых членов, смущавшихся от слухов, что «наступает день Христов», но кроме этого незначительного обстоятельства, община была тверда в вере и на нее нельзя было жаловаться. Как римские императоры считали македонян лучшей гвардией, так и апостол Павел мог видеть в своих македонских общинах лучший авангард воинов Иисусовых, вооруженных «бронею веры и любви» и «облеченных в шлем спасения».

Фессалоника и впоследствии занимала выдающееся место в христианском мире как первый город европейской Греции. С упадком христианства в Малой Азии и Греции начала меркнуть и фессалоникская звезда. Но этот город все-таки держался дольше других под господством христианской веры. Когда византийские цари не могли дольше защищать ее, он отдался под покровительство венецианской республики. В 1430 г. венецианцы были изгнаны из Фессалоники, и теперь город принадлежит туркам. Тем не менее проповеданный Павлом Крест и теперь еще сияет на двенадцати храмах этого города.

Прибытие в Грецию

Греция времен императора Клавдия, конечно, нисколько не напоминала древнюю Грецию в ее цветущий период. С тех пор успело пройти полтысячелетия, и это время уже было предметом изучения для исследователей старины. Места остались те же, многие произведения искусства сохранились, но дух страны был уже не тот; да и с внешней стороны она много изменилась; особенно если сравнивать ее с тем, какой она была во времена Перикла. Между тем как древнее греческое образование и древний греческий дух проникли в весь тогдашний мир, сама Греция опустилась до ничтожества благодаря своей раздробленности и вражде маленьких государств. Некогда столь свободолюбивая, теперь она была только римской провинцией, и на ее именно полях и морях, при Филиппах и Акциуме, была добыта Римом императорская корона. Народонаселение Греции сильно уменьшилось, некоторые места совсем опустели. В иных городах пустовали целые дома; пастух прогонял свое стадо мимо здания городского совета, где некогда собирались славные предки теперешнего населения, готовые отдать свою кровь за свободу. Плодородные и цветущие виноградники и поля были заброшены и не обработаны. Беотийские Фивы, в древности соперничавшие с Афинами, теперь, по словам Страбона, едва заслуживали названия большой деревни. Такая же судьба постигла и прочие города Беотии, за исключением Танагры и Феспии.

Но апостолу Павлу не пришлось видеть этой картины разрушения, так как он, вероятно, проехал из Берии в Афины морем. Путь его лежал мимо известных в истории и преданиях берегов Олимпии и Фессалии и через греческий архипелаг, между Беотией и Эвбеей. Приблизительно на четвертый день пути вдали показалась южная оконечность Аттики, мыс Сунион, который приходилось обогнуть. Перед путешественниками явился стоявший на вершине передней горы дорический храм Афины со своими мраморными колоннами. Это, конечно, был самый прекрасный храм из всех, виденных Павлом до сих пор. Его ослепительно белые колонны еще и до сих пор приветствуют мореплавателя с вершины мыса Колоннеса.

Отсюда корабль повернул в Саронскую бухту. Что за вид открывался теперь на широкий эгинский залив! Слева все яснее и яснее вырисовывалась знаменитая Эгина, впереди лежал бессмертный Саламин, справа виделись безлесные горы и равнины Аттики. Ближе всего к морю возвышалась широкая, гладкая, известная обилием меда гора Гиметт; далее знаменитый своим мрамором Пентеликон и острая вершина Ликаветта; левее – Парнес и еще далее налево – Элевзинские горы.

Наконец, в виде белой точки, появился на горизонте Акрополь, все больше и больше выступавший над морем; потом выплыли из тумана белые колонны Парфенона и Пропилеи, возвышавшиеся над «золотыми, украшенными множеством храмов, лучезарными Афинами». Можно было уже различить колоссальную золотую статую богини девственницы Афины-Паллады. Через несколько часов Павел должен был впервые ступить на землю столь знаменитого, «несравненного» города.