Текст книги "Охотничий Дом"

Миранда

Я наблюдала, как танцует Кейти – или пытается. С таким видом, будто прилагает неимоверные усилия, чтобы не веселиться. Она постоянно где-то витает с тех пор, как мы здесь, и это не дает мне покоя. Положим, она всегда была тихоней, но не такой угрюмой и молчаливой. Я никак не могла избавиться от странного ощущения, что передо мной незнакомка.

Я всегда точно знала, что происходит в жизни Кейти. А она всегда точно знала то, чем я хотела поделиться из своей. Но последнее время мне о ней вообще ничего неизвестно. Все два месяца, что мы не виделись, она отделывалась извинениями. Я твердила себе, что они искренние: она всегда так занята, занята, занята на своей гребаной работе. Занята, поскольку она же настоящий взрослый человек, в отличие от меня. А как-то раз отговорилась тем, что ей нужно в Сассекс к больной матери (пьянство все-таки дало себя знать). Я даже предложила поехать с ней, сказала, что с радостью повидаю Салли, – господи, я же знаю эту женщину больше двадцати лет. Пусть я ей не нравлюсь – в лицо она всегда называла меня вертихвосткой, дыша перегаром, – все равно так было бы правильно. Но Кейти столь поспешно отказалась, словно ее потрясла сама мысль об этом.

Сказать по правде, мне ее не хватает. Знаю, я всегда произвожу впечатление человека самодостаточного, не желающего, чтобы кто-то совал нос в его дела. Но в последнее время все стало немного сложнее. Кейти единственная, с кем я могу поговорить о неприятностях, что на нас свалились. Все о делах Джулиена я бы рассказывать не стала, очень важно, чтобы никто не узнал об этом, и тем не менее.

Но о моих попытках забеременеть я ей все же рассказала. Точнее, кое-что рассказала. На самом деле мы уже давно пытаемся. Полтора года, если точнее. Двух лет неудач ведь достаточно, чтобы нам предложили ЭКО?

Я могла бы еще рассказать, как редко мы занимаемся сексом, а зачатию это совсем не способствует. Про отчужденность, которая возникла между мной и Джулиеном уже с год как, а то и раньше.

Если уж до конца быть честной, я знаю, почему не рассказала об этом, – мне нравится быть человеком с идеальной жизнью, подругой, у которой все прекрасно, которая всегда готова вмешаться и дать совет с высоты своей идеальности. А разногласия между нами и некоторое отчуждение в постели вовсе не повод, чтобы отказаться от семьи.

Возможно, это отчуждение между мной и Кейти неизбежно, это часть взросления, и теперь каждый живет своей жизнью. Работа и семья оттесняют дружбу. И дальше это будет только усугубляться. Не думаю, что я вправе винить ее. С возрастом друзья отдаляются, общество друг друга уже не приносит столько радости. Иногда я просматриваю на фейсбуке фото десятилетней давности, времен нашей учебы в Оксфорде, и на некоторых рядом со мной люди, чьих лиц, повторяющихся тут и там, я совсем не помню… не говоря уж об именах. Это слегка раздражает. Я листаю картинки: вечеринка за вечеринкой, дома, и в барах, и в общей студенческой гостиной; я обнимаю каких-то людей, которых наверняка даже не знаю. Фотографии с первого курса самые загадочные. Говорят, весь первый курс в университете ты пытаешься избавиться от «друзей», с которыми сошелся в первую неделю, и в моем случае это правда: я зря болтала с одной навязчивой девицей на собеседовании, зря трепалась по пьяни с парнем на посвящении первокурсников – потом он постоянно «натыкался» на меня в разных местах колледжа и звал пить кофе.

Окончив университет, вы тратите следующие несколько лет, стараясь отсеять оставшихся друзей, понимая, что у вас нет ни времени, ни сил, чтобы колесить по Лондону или по стране, чтобы повидаться с людьми, с которыми у вас нет ничего общего. Никогда не думала, что такое случится со мной и Кейти. Мы знаем друг друга с детства. Это другое. Такие друзья всегда рядом, ведь правда? Раз уж продержались вместе так долго.

Тем не менее, если бы я не знала ее сто лет, я бы сказала, что Кейти переросла меня. И где-то на заднем плане в моей голове звучит навязчивый голосок. Этот неприятный голосок – худшее, что есть во мне, и он говорит: «Я сделала тебя тем, кто ты есть, Кейти. Без меня ты была бы ничем».

Но сегодня я не дам ей испортить себе настроение. Я сделала большой глоток из бокала, чтобы усилить эффект от таблетки. Постепенно все расслабились. Джайлс рылся на полке с настольными играми, пока не вытащил «Твистер»[15]15
  «Твистер» – довольно бестолковая игра, в которой игрок руками и ногами должен касаться одного из цветных кружков на игровом поле (всего 24 кружка и 4 цвета). Ведущий вращает рулетку и раздает указания игрокам, какого кружка им надо коснуться. В результате на игровом коврике возникают причудливые композиции из раскоряченных игроков. Тот, кто поставит ногу или руку не на коврик, упадет или хотя бы коснется поля не рукой или ступней, выбывает.


[Закрыть].

– О, твою ж мать! – с улыбкой воскликнул Джулиен.

Как же давно я не видела, чтобы он по-настоящему улыбался. Скорее всего, это просто действие таблетки, но от улыбки Джулиена где-то внутри начал надуваться пузырь, так похожий на счастье. Может, Джулиен наконец вылезет из своей норы. Он там сидит уже год. И это страшно утомляет – и его вечный виноватый вид, и мое разочарование.

Глупо хихикая, мы после нескольких попыток сумели разложить пластиковый коврик для игры. Всем внезапно ударило в голову.

– Чур, я ведущая! – торопливо выкрикнула Кейти.

Таблетку она принимать не стала, как и Самира, но у той хотя бы уважительная причина: радионяня у нее на поясе точно полицейская рация. Кейти сейчас смотрела на нас, как взрослый, которого достали детские глупости, чем чуть не испортила мне всю радость. Захотелось сказать ей что-нибудь резкое, прикрикнуть, но слов я не нашла. И тут Марк схватил меня за руку и прижал мою ладонь к игровому полю. Дальше Джулиен: правая нога – на зеленый круг. Джайлс, Марк, Бо и, наконец, Ник. Господи, даже Ник не побрезговал «Твистером». Вскоре Джулиен оказался почти верхом на мне, и сквозь туман в голове я подумала, до чего это странная близость. Самый интимный момент за долгое время, вот уж точно. И может, сегодня ночью у нас случится секс в этой большой кровати со столбиками и балдахином. Секс не ради зачатия. Просто ради удовольствия.

Эмма упала и выбыла из игры. Она со смехом поднялась.

Еще несколько ходов. Ник поставил ногу мимо коврика и тоже выбыл, потом упал Джайлс, запутавшись в своих руках-ногах. В игре остались только Бо, Марк, Джулиен и я.

Неожиданно чья-то рука коснулась моей правой груди. Я так причудливо изогнулась, что никто этого не видел. Я с улыбкой оглянулась, полагая, что это Джулиен, но рука принадлежала Марку. Эмма маячила где-то в стороне, Джулиен нависал сверху, поэтому я была абсолютно уверена, что никто ничего не заметил. Какое-то мгновение мы с Марком в упор смотрели друг на друга. Взгляд у него был остекленевший, как у лунатика. В голове моей вдруг прояснилось. Неправильно – эта мысль вытеснила все прочие. Это неправильно. Он что, забыл правила?! Ну да, мы вечно флиртуем, и да, он хочет меня, а мне это нравится, и он оказывает мне всяческие услуги, ему самому это в радость. Но прикасаться ко мне он не имеет права. Это другое.

Я отбросила его руку. Потеряв равновесие, Марк упал.

– Марк выбыл! – радостно вскрикнула Эмма.

Меня слегка подташнивало – сказывались обильная еда, выпивка, таблетка. Я распрямилась под дружные вопли «так нечестно!» и требования занять прежнюю позу и, спотыкаясь, побрела в ванную. Я хочу умыться, мантрой звучало в голове, я хочу умыться ледяной водой.

В ванной я посмотрела на себя в зеркало. При ярком свете, несмотря на все мои усилия, я выглядела заметно старше тридцати трех. Дело не в морщинах – я позаботилась, чтобы их было как можно меньше, – это что-то неопределимое, какое-то напряжение и усталость. На лице, в глазах. Печать. Я смотрела на свое отражение и понимала, сколь разобщены женщина в зеркале и женщина, что внутри меня. Это же не я, да? Вот эта усталая циничная женщина в зеркале? О чем я только думала, принимая таблетку? Забыла, что после веселья и легкости неизбежно придут тоска с тошнотой. Впрочем, кого я обманываю. Тоска и тошнота стали моими постоянными спутниками, с таблеткой или без.

Раньше я в допинге не нуждалась. Достаточно было просто быть собой. Выглядеть тем, кем я и была, – гребаной выпускницей Оксбриджа, трепаться о состоянии экономики и новых трендах в моде, о платьях в обтяжку, о платьях-комбинациях.

Но однажды утром я проснулась и поняла, что от меня ждут чего-то большего. Например, карьеры. «Чем вы занимаетесь?» – первый вопрос на любой вечеринке, свадьбе и званом ужине. Когда нам было по двадцать и кто-нибудь задавал такой вопрос, это звучало претенциозно, тогда мы только играли во взрослых. И вдруг просто быть Мирандой Адамс стало недостаточно. Люди ожидают, что вы «Миранда Адамс – вставить что-нибудь авторитетное». Издатель, например, или адвокат, или сотрудник банка, или веб-дизайнер. Одно время я пробовала говорить, что пишу роман. Но это вызывало неизбежные вопросы: «А у вас есть агент? А издатель? А контракт на книгу?» И после очередного «А?..» про себя: «Значит, никакая ты не писательница».

И я бросила попытки выглядеть кем-нибудь. Иногда, чтобы эпатировать окружающих, я говорю: «О, знаете, я домохозяйка. Мне просто нравится содержать дом в порядке для Джулиена, заботиться о муже, делать все, чтобы ему было удобно». И притворяюсь, будто удивлена молчаливым потрясением, которое за этим следует.

Потому я и флиртовала с Марком. Чтобы доказать, что еще чего-то стою. Доказать, что я еще (только шепотом…) не вышла в тираж.

Но это же глупо. Я ведь флиртую со всеми подряд, и Кейти мне говорила об этом еще в школе. Но с Марком все по-другому, а потому не следовало его завлекать.

Из коридора донеслись шаги. Наверное, Джулиен, пришел убедиться, что со мной все в порядке. Или Кейти, как в старые добрые времена. Но когда дверь медленно открылась, на пороге стоял человек, которого мне меньше всего хотелось видеть.

Я все время забываю, какой он большой. Своим телом он загородил весь дверной проем.

– Какого черта, Марк? – почти прошипела я. – Что это было? Ты меня лапал?

Я ждала, что он начнет умолять ничего не говорить Эмме, клясться, что сам не понимает, как это у него получилось. Но вместо этого он сказал:

– Он недостоин тебя, Мэнди.

– Что? А ты, что ли, достоин?

Во мне вскипел гнев, я толкнула Марка:

– Дай пройти.

Он посторонился. Но в следующий миг схватил меня за руку. Я попыталась вырваться, но его пальцы стиснули запястье так, что кожу обожгло болью. Моя злость сменилась возбуждением и страхом. Он же не осмелится, нет? Не здесь же, когда остальные прямо за стенкой?

– Отвали, Марк! – голос мой прозвучал угрожающе.

Прежде он ни разу так себя не вел – по крайней мере, со мной. Я все пыталась вырвать руку, но пальцы его были как тиски. И зачем я столько времени потеряла на курсах по самообороне, толку от них никакого.

Марк наклонился ко мне:

– Все это время я ему помогал. Еще с Оксфорда. Выгораживал, прикрывал, если надо. А что сделал он для меня? Помог, когда я его просил? Что-нибудь взял на себя, хоть раз? Нет. Меня это достало. Не собираюсь больше врать ради него.

Голос звучал совершенно трезво, слова выговаривались четко. Будто таблетка совсем на него не подействовала. Зато я была слишком вялая, в голове туман. Только боль в руке как-то держала меня на плаву.

– Ты о чем?

Чувство такое, будто я отстаю от него на несколько минут.

– Я знаю про него. Знаю его грязный маленький секрет. Сказать, чем он занимался?

Я вздрогнула, от волны страха и ярости. Сейчас важно притвориться, что я ничего не знаю, – что не хочу ничего знать.

– Что бы это ни было, – пробормотала я, – не желаю ничего слышать. Не хочу иметь с этим ничего общего.

От моих слов Марк даже опешил, тиски ослабли, и я вырвала наконец руку.

– Я… ты хочешь сказать, что тебе все равно?

Неужто он воображает, будто муж не посвятил меня в свой маленький секрет? Неважно, лучше сейчас прикинуться дурочкой. На случай, если когда-нибудь мне понадобится отстраниться от этого, доказывать свою невиновность.

– Да. Все равно. Не хочу я ничего знать.

– Хорошо. – Марк был искренне изумлен, и куда делся весь его апломб. Он отступил.

На заплетающихся ногах я доковыляла до гостиной, уверенная, что кто-нибудь заметит выражение моего лица и спросит, что стряслось; меньше всего мне хотелось вообще с кем-то разговаривать сейчас.

Но на меня никто не обратил внимания. Все снова играли в «Твистер», смеялись, глядя, как Джайлс пытается оседлать Бо. В гостиной царило все то же настроение – счастливая эйфория, вызванная алкоголем и таблетками. Но я вдруг увидела их со стороны, и все мне показалось нелепым, даже фальшивым, будто мои друзья изо всех сил старались продемонстрировать, как им весело.

Наконец Эмма заметила меня.

– С тобой все нормально, Мэнди?

– Мы подумали, ты там застряла. – Джайлс придурковато хихикнул. – И Марк пошел посмотреть, как ты там.

– Господи! – воскликнула Эмма. – Помнишь, Мэнди, как у кого-то на вечеринке ты застряла в туалете?

– Не помню, – ответила я.

На самом же деле что-то такое я смутно припоминала. Не само происшествие, а свое чувство тогда – жуткий стыд. Господи, до чего было унизительно, настоящий позор. Но это вроде случилось очень давно, лет десять назад. Однако если помнит и Эмма, то, значит, путаю, история не такая давняя.

– Когда это было?

– Ну, – Эмма задумалась, – вроде бы на какой-то тусовке в Лондоне. Тогда случилась мода на квартирные вечеринки, помнишь? Недавно, а кажется, что сто лет прошло.

Я кивнула, но от ее слов мне стало почему-то не по себе. Но я не могла понять, почему.

– С тобой все хорошо? – опять спросила Эмма.

Голос такой материнский, такой заботливый… такой чертовски покровительственный.

– Да, да. С чего мне должно быть нехорошо?

Наверное, я произнесла это слишком резко, выдала себя. Вид у нее сделался уязвленный.

Я просидела еще час или около того. Выдержала дольше Кейти – она, должно быть, сбежала, пока я была в ванной. А ведь только ей мне и хотелось рассказать о происшедшем – именно ей, а не мужу. Можно, конечно, сходить к ней в домик, вряд ли она уже легла. Но если уйти, Марк решит, что напугал меня, а я этого совсем не хочу. Действие таблетки закончилось, и я с завистью наблюдала, как остальные хохочут, счастливо дурачатся.

Наконец, решив, что высидела достаточно, я повернулась к Джулиену:

– Я устала.

Он рассеянно кивнул, но было ясно, что он меня даже не слышал. Таблетки всегда сильно действовали на него. Вообще-то я хотела, чтобы он проводил меня в наш коттедж, но не позориться же перед всеми, объяснять, что я имела в виду.

Я вышла на улицу, в небе сияла полная луна, озеро блестело серебром. Ночь была совершенно ясная, если не считать темной полосы облаков на горизонте, где свет звезд мерк, будто на него набросили покров.

В голове все вертелись мысли о Марке, о случившемся. Запястье, в которое он вцепился, ныло. Утром наверняка будут синяки – напоминание о его пальцах. Я вытащила из кармана айфон, включила фонарик. Слабый луч упал на дорожку. Я немного успокоилась, словно увидела свет маяка. Я брела по дорожке, то и дело оглядываясь, проверяя, не идет ли кто следом. Глупость, конечно, но я была уже на пределе, а здесь сама тишина наблюдает за тобой. Вдруг вспомнилось, как в юности возвращалась в Лондоне из клуба, тоже пьяная, зажав в кулаке ключи. Просто на всякий случай. Но здесь же такая глушь, рядом только самые близкие друзья. Однако тишина и покой внезапно будто налились враждебностью. Ну что за нелепые страхи. Я сказала себе, что утром все будет выглядеть по-другому.

И почему бы нам не уехать утром? Скажу Джулиену, когда вернется. Он, конечно, не особо обрадуется, он так ждал этой поездки. Вообще-то мы оба ждали – я, может, даже больше. Но, думаю, он согласится, если я объясню. Приедем домой, выпьем шампанского, может, закажем еду и будем смотреть вестминстерский фейерверк с нашей крыши. Тут я сообразила, что представляю вовсе не наше нынешнее жилье – солидный дом, а нашу первую лондонскую квартирку, где мы жили в те времена, когда я еще не осознала, что ничего не добьюсь в жизни. Пока не превратилась в пустое место. Пока Джулиен не стал машиной для зарабатывания денег.

А было бы здорово.

Но уехать – значит признать свое поражение. Это Марк должен стыдиться, он должен бежать. Не я. Меня захлестнула ярость. Вспомнилось, как я смотрела в зеркало, как видела там совсем не то, что мне хотелось бы видеть. Вспомнилось, что еще до того, как Марк облапал меня, я вовсе не чувствовала того веселья, на какое рассчитывала. Как Самира что-то бубнила про режим сна у младенцев и молокоотсосы, тыкала в мерзкие пятна на своей мешковатой футболке. И это девушка, которую в Оксфорде прозвали Принцесса Самира, потому что выглядела она неизменно безупречно и уже в девятнадцать лет была образцом стиля. Когда мы с ней вдвоем появлялись в пабе, да даже в общей гостиной общежития, то производили настоящий фурор. Обе примерно одного роста, одна блондинка, другая брюнетка, в сногсшибательных нарядах. Одна под стать другой. Две яркие пташки.

А еще Кейти – такая отстраненная, чужая, вся явно в мыслях о чем-то более важном, наверное, о работе. Ведет себя так, будто она лучше всех нас, – ну да, успешный адвокат. И это чувство, что одна я оказалась за бортом. Потому и заставила всех танцевать. Потому и достала таблетки. Вообще-то собиралась приберечь их на завтра, на празднование Нового года, но так захотелось снова оказаться в центре внимания, диктовать свои правила.

Повернув, я увидела далеко впереди три прямоугольника света, сияющих в темноте. Коттедж лесничего. Я уже была там, но не осознала, насколько этот дом удален от остальных – почти у подножия горы. В центральном окне возник силуэт. Наверняка этот Даг еще не ложился. С такого расстояния фигура его выглядела размытым призраком. Я шарахнулась в сторону, что было совсем уж нелепо: даже если он и увидит свет моего телефона, то уж точно не разглядит меня. Но сейчас все было не так, как несколько часов назад, когда я постучала в его дверь. Сейчас я чувствовала себя уязвимой, потерянной в этом пейзаже, огромном, враждебном, безмолвном. Очутиться бы среди городских огней, шума, суеты.

Остаток пути до коттеджа я преодолела почти бегом. В доме выдохнула, почувствовав себя в безопасности. Но ощущение это продлилось совсем недолго – решив запереть дверь, я обнаружила, что замка в ней нет.

* * *

Прежде чем забраться в постель, я выглянула в окно. В соседних домиках тоже зажегся свет. Похоже, остальные разошлись вскоре после меня. И где же Джулиен? Что-то он не торопится.

Прошло полчаса, потом час. Запястье ныло. Я натянула свитер, влезла в дурацкие мохнатые шлепанцы, которые Джулиен терпеть не может, – по его словам, я в них вылитая «деревенская домохозяйка из шестидесятых», но я не спешу их выкидывать, уж очень уютные. Меня слегка трясло, хотя в домике было тепло.

* * *

Проснулась я в четыре утра. Не сразу сообразила, где нахожусь. Увидела в темноте светящиеся цифры на часах у кровати. Решила, что я дома, но в городе в любое время стоит гул автомобилей, слышны сирены, а тут слишком тихо. Я не знала, что меня разбудило. Не помнила, как уснула. Вдруг поняла, что лежу в свитере и мохнатых тапках поверх покрывала. В прихожей горит свет. Это я его оставила? Не помню.

И вдруг в дверном проеме возник силуэт. Я сжалась на кровати. Человек шагнул вперед, и я узнала Джулиена. Я включила прикроватную лампу. Щеки у него были красные от холода. И странные пустые глаза.

Я села на кровати.

– Джулиен? – Голос прозвучал тонко, пронзительно, как чужой. Джулиен вздрогнул. – Где ты был?

– Прости. Я гулял.

– Среди ночи?

– Ну да, захотелось проветриться. Гребаные таблетки, потом отходняк, разные мысли в голову полезли – словом, нашло на меня. Сходил к озеру. – Он описал рукой круг. – Видел этого чудилу, лесничего.

– Лесничего? – Я вспомнила силуэт в освещенном окне.

– Да, этот болван внезапно вышел из чащи. С собаками. Какого черта он делал ночью в лесу? По-моему, он того, двинутый. Думаю, тебе стоит держаться от него подальше.

Меня одновременно и тронула, и разозлила его забота, этот снисходительный мужской шовинизм. Но хотя бы ему не все равно, подумала я. И тут же спохватилась: я настолько не уверена в его любви, что мне требуется такое подтверждение?

– Не только от него, – сказала я.

– Ты о чем?

– О Марке. Он пошел за мной в ванную. Схватил за руку. Вот, смотри. – Я подтянула рукав свитера. – Заявил, что знает про твой грязный маленький секрет. Да, так он и выразился.

Джулиен замер.

– Он имел в виду то, о чем я думаю? Неужели ты рассказал ему? Мы же договорились, что ты никому не скажешь. Это уничтожит все. И не говори, что у меня паранойя. В тот момент, когда ты решил использовать меня, ты сделал меня соучастницей, хотел ты того или нет.

Долгое молчание. Наконец Джулиен вздохнул, провел пальцами по волосам и заговорил:

– Слушай, Мэнди… Мы очень много выпили… а еще эти таблетки…

Я ощутила нарастающий гнев.

– Хочешь сказать, я все выдумала? Ты мне не веришь?

– Нет-нет. Но, может, он вовсе не это имел в виду, просто хотел задеть тебя. Он же любит иногда выпендриться. И мы с тобой знаем его столько лет.

– Погоди-ка, ты что, его защищаешь?

– Нет, конечно же, нет. Но… послушай, стоит ли так переживать из-за его глупости? Он мой самый старый друг. Может, нам нужно больше ему доверять?

И тут до меня дошло. Он защищал не Марка. Он защищал себя. Потому что если Марк действительно знает его – наш – секрет, то в любой момент может использовать это против Джулиена.

Мне стоило бы разозлиться. Но гнев уже улетучился, сменившись бесконечной усталостью.

* * *

Джулиен разделся. Достал из шкафа пижаму. Шикарная вещь, подарок моей мамы, которая внимательно следит за модными трендами, и эту пижаму она подарила Джулиену на Рождество, купила в «Мистере Портере». А ведь было время – не так уж и давно, – когда он любил спать нагишом. Нам нравилось кожей чувствовать друг друга.

– Не надо, – сказала я, когда он собрался натянуть штаны.

Джулиен замер в нерешительности, нагота его была какой-то беззащитной.

– Холодно же.

– Наденешь их… потом.

Внезапно мне так захотелось, чтобы он обнял меня, утешил, захотелось почувствовать тяжесть его тела, прикосновение его губ – пусть сотрут это странное, вязкое ощущение, что не покидает меня с вечера.

Для эффекта я содрала с себя свитер. Под ним ничего. Откинулась на спину и развела ноги – чтобы уж никаких сомнений, что у меня на уме.

– Иди сюда.

Но лицо у Джулиена сморщилось.

– Я действительно устал, Мэнди.

От его отказа меня словно ледяной водой окатило.

В первые годы отказывала всегда я. И пара исключений – однажды он разболелся, а в другой раз слишком нервничал перед собеседованием – лишь подтверждали это правило. Но сейчас все обстояло иначе. Я даже начала подсчитывать отказы. Набралось не меньше десяти.

Дома у меня два отдельных ящика для нижнего белья. В одном повседневное: трусы и лифчики от M&S, практичные и удобные. Джулиен обычно отшатывается в притворном ужасе, когда я достаю из стиральной машины повседневный лифчик с гладкими чашечками. А во втором ящике всякие штучки от Agent Provocateur, Kiki de Montparnasse, Myla и Coco de Mer. На сотни, а то и на тысячи фунтов шелка и кружев. Такое белье не носят под одеждой, оно нужно для того, чтобы украсить ваше тело перед тем, как это белье снимут. Собирая чемодан, я поняла, что уже не помню, когда в последний раз такое надевала. Был соблазн все это выбросить – мне чудилось, игривые вещицы потешаются надо мной. Но вместо этого я сгребла кое-что и бросила в чемодан. Доспехи для отчаянной – последней? – атаки.

Конечно, то, что Джулиен избегает секса, вполне объяснимо. У него полно проблем – правда, в большинстве он виноват сам, – да еще я со своим навязчивым стремлением забеременеть. Но здесь, среди этой девственной красоты, после шампанского и таблеток, я думала, все будет иначе. Меня слегка потряхивало, когда он лег рядом и отвернулся.

Я прижалась к нему, чтобы хотя бы согреться. Погладила его по затылку. Под ладонью было влажно.

– Твои волосы, – сказала я.

– Что?

Голос совсем не сонный. Он что, притворяется, что хочет спать?

– У тебя волосы мокрые.

– А, ну да, там дождь.

Я вспомнила совершенно ясное небо, неужели облака надуло так быстро? И вообще там же мороз, какой еще дождь. Впрочем, вероятно, это снег. Внезапно я поняла, что Джулиен лжет. Но почему и зачем? Никаких предположений у меня не было. Нет, все это глупости, беспокоиться не о чем. Ведь я и так знаю самую страшную его тайну.

* * *

Однажды вечером, около года назад, Джулиен сказал как бы между делом:

– У меня есть приятель. Он хочет, чтобы ты сделала ему веб-сайт. Он перебрался за город и пытается наладить свой бизнес. Что скажешь?

Догадывалась ли я уже тогда, что здесь что-то не так? Сейчас, вспоминая тот разговор, я понимаю, что тон был уж слишком непринужденным. А вот пальцы Джулиена нервно барабанили по кухонному столу, что с непринужденностью никак не вязалось. И на меня он не смотрел. Кроме того, ведь он никогда не воспринимал всерьез меня как веб-дизайнера, высмеивал мои нечастые разговоры о том, не завести ли мне собственное дело. Называл мое веб-творчество «поделками», будто я увлекалась шитьем лоскутных одеялок.

Это был бы только второй мой заработок – первый раз я помогала друзьям устроить праздник в честь будущего ребенка. Я тогда решила, что дело какое-то плевое, раз Джулиен решил мне предложить, какой-нибудь жалкий проект. Джулиен давно уже зарабатывал более чем достаточно, но сознавал, что мое самолюбие страдает. И в тот момент я не стала анализировать, почему именно мне он предложил эту работу. Обрадовалась, что пополню свое чахлое портфолио. И будет чем похвастаться на своем сайте и в соцсетях. И вообще, для привлечения клиентов нужно ведь иметь опыт и примеры работ. Дилемма, напоминающая спор о курице и яйце, но так оно и есть.

– Мне выслать ему расценки? – спросила я Джулиена. – Надеюсь, он не считает, что я буду работать бесплатно.

Не хотелось, чтобы парень подумал, что раз я жена его кореша, то ему обломится халява. Скидку по дружбе я, безусловно, сделаю, но я же прежде всего – профессионал. Мое время стоит дорого. Я давно не чувствовала себя востребованной, если такое вообще хоть когда-то было, и буквально наслаждалась этим ощущением. Ни о чем другом и думать не могла. Только о том, что не позволю унизить себя бесплатной работой.

– О деньгах можешь не волноваться, – сказал Джулиен, улыбнувшись, – он уже пообещал, что заплатит щедро. Часть наличными, часть на счет, так что можно не декларировать всю сумму, если не хочешь.

Но ведь фирма всерьез еще не начала работать. Никаких поступлений нет, и даже к концу года прибыль вряд ли будет. Джулиен ведь наверняка знал это?

Даже тогда я ничего особенного не заподозрила. Да и разве должна была? Он ведь, в конце концов, мой муж.

Только когда на мой счет упали пятьдесят тысяч фунтов, а Джулиен вернулся домой «из паба, где смотрел регби», с такой же суммой пятидесятифунтовыми купюрами, у меня зародились подозрения.

– Джулиен, какого хрена происходит?

Он криво усмехнулся, развел руками:

– Столько он захотел тебе заплатить. Ему так понравилось. И у него денег куры не клюют, для него эта сумма – просто мелочь.

Я, может, даже и поверила бы, если бы не видела его глаза.

– Джулиен, – сказала я твердо, чтобы он знал, что лапшу он мне на уши не навесит, – деньги поступили на мой счет. Так что я уже вовлечена в эту вашу херню. И я твоя жена. Поэтому ты должен рассказать мне все прямо сейчас.

– Но так будет лучше для нас, – хрипло сказал Джулиен. – Я… В общем, мне подвернулся шанс.

– Какой шанс? Работа на стороне?

– Ладно. – Он ухватился за спинку стоящего перед ним стула, и я увидела, как костяшки его пальцев побелели. – Думаю, могу тебе рассказать. В общих чертах…

Он как будто собирался с силами.

– Слушай, эта возможность просто сама мне в руки пришла. Ко мне попала некая информация, и было глупо ею не воспользоваться.

И тут до меня дошло.

– О боже, Джулиен. Господи. Ты имеешь в виду торговлю инсайдерской информацией? Ты об этом сейчас говоришь? Вот откуда эти деньги?

Его мгновенно побледневшее лицо сказало мне больше правды, чем все его слова.

– Я бы не стал это так называть. Нет, ничего такого. Я всего лишь навел пару человек на одну мысль. Друзей. Ничего по-настоящему важного. Такое случается постоянно.

Я не могла поверить своим ушам.

– Ты имеешь в виду, что таких людей постоянно арестовывают.

Только на прошлой неделе я читала про Рея Йорка, партнера одного крупного инвестиционного банка, который схлопотал срок за то, что продавал секреты своему партнеру по гольфу. На поле он как бы случайно поделился интересной новостью, якобы не зная, что его приятель торгует информацией и зарабатывает на этом миллионы. Потом Йорк утверждал, что ничего не понял даже тогда, когда его друг начал настаивать, чтобы он принял подарки: часы «Ролекс», украшения для жены, пачки наличных. Его вычислили, и жизнь его была кончена. Он потерял работу, оказался в тюрьме, жена с ним развелась, дорога назад в финансовую сферу для него закрыта теперь навсегда. Си-эн-эн показала интервью с ним возле здания суда, он чуть ли не рыдал, говорил, что пусть все отнесутся к его истории как к поучительной. И разумеется, суд постановил, что он должен вернуть все и даже больше.

Этот тип не вызвал у меня ни малейшего сочувствия. Разве можно, думала я, быть таким гребаным идиотом? Это казалось мне очевидным.

Но, как оказалось, мой муж был именно таким гребаным идиотом.

– Где были твои мозги, Джулиен? – закричала я. – Ты как картежник, который вечно ждет новой комбинации.

– Прости, Мэнди, я не знаю, что… – И вдруг его лицо изменилось, стало жестким. Он больше не оправдывался, не ныл и не жаловался. – Тебе легко говорить, Миранда. Но ты, похоже, забыла, сколько стоит твоя сладкая жизнь. Сколько стоят наши путешествия – Тулум, Мальдивы, Санкт-Антон. Между прочим, все это не даром. Ты половину своего времени проводишь, листая проспекты о поездках, за которые надо заплатить больше, чем некоторые зарабатывают за год. А все эти посылки от Net-a-Porter каждый сезон или ежемесячные пятьсот фунтов твоему сраному диетологу? Да, я много зарабатываю. Но у нас почти нет сбережений. А теперь ты постоянно твердишь о том, что надо завести детей, – а знаешь ли ты, сколько сейчас стоят частные школы? Ведь дети Миранды Адамс, конечно, не могут ходить в бесплатную школу, как я. А университет? Ты в курсе, что они снова подняли цены? Работает ведь только один из нас…

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Моя работа не так надежна, как ты думаешь, Миранда. Финансовый кризис был не так уж давно. А тогда мы едва не оказались в полной заднице.

Я ушам своим не верила.

– Ты не имел права вмешивать в это меня, Джулиен. Это твои проблемы.