Текст книги "Словно птица"

Глава 16

Увидев меня, Джек сразу встает. Сиденье с шумом захлопывается.

– Как он? – спрашивает Джек.

Я смотрю на него пустыми глазами, кажется, что пальцами я до сих пор сжимаю занавеску у кровати.

– Ну… он какой-то притихший.

– Но ему лучше?

– Наверное.

Я иду дальше словно во сне. Толкаю двери, ведущие в коридор, и стою там, ничего не понимая. Я снова ощущаю волну в горле, которая пытается вырваться наружу. Мне хочется свернуться калачиком прямо здесь, посреди коридора, и плакать. Но повсюду люди, спрятаться негде. Я сосредоточенно переставляю ноги. Не знаю, куда направляюсь, я по-прежнему не хочу уходить от папы, но знаю, что мама права. Он в хороших руках. Все эти аппараты и трубки должны же как-то ему помогать.

Я двигаюсь вперед, пока не начинаю чувствовать, что волна в горле немного улеглась. Провожу рукой по бледно-персиковым стенам и заглядываю в помещения, мимо которых прохожу. В основном это приемные перед кабинетами или отходящие в сторону коридоры. Но попадается и несколько палат, которые можно рассмотреть через стекло.

Я останавливаюсь у одной из них и заглядываю внутрь. Там люди сидят на койках и смотрят телевизор, некоторые читают. Никаких трубок в носу или занавесок вокруг кровати. Никто из пациентов не выглядит так, как папа, и не кажется таким больным. Я думаю: наверное, у папы самое тяжелое состояние среди всех пациентов больницы.

Поворачиваю за угол. Полы здесь так же сверкают, а стены стали бледно-голубыми. Не знаю, как я теперь смогу найти кафе, но мне даже нравится вот так бродить по больнице.

А потом я замечаю его. Узнаю я его не сразу, потому что сейчас он без капельницы. Но благодаря колючим рыжим волосам становится понятно: это Гарри. Странно, но я чувствую некое облегчение. Я направляюсь к нему по коридору, он не оборачивается.

Прислонившись к дверному косяку, он наблюдает за каким-то помещением. По выражению его лица я догадываюсь: он занимается примерно тем же, что я делала только что в других коридорах, – высматривает самого больного пациента в палате. Но, подойдя ближе, понимаю, что он наблюдает за какой-то большой приемной. Я встаю прямо у него за спиной, но он все еще не догадывается, что я здесь.

– Привет, – говорю я тихо.

И сразу начинаю волноваться, что Гарри меня не расслышал, потому что он оборачивается не сразу, а только через несколько секунд.

Но он все-таки расслышал и ужасно удивился, что это я.

– Ты снова здесь? – спрашивает он.

– Да, потому что мой папа в…

– Кардиологическом отделении. Точно. Это там, дальше по коридору.

Я молчу, кусаю губу. Потом заглядываю в приемное отделение.

– Что ты делаешь?

Гарри тоже смотрит в ту сторону.

– Да не знаю. Наверно, мне просто нравится наблюдать за людьми.

Я хмурюсь, но он ничего не прибавляет. Сегодня его щеки розовее, он не кажется таким бледным. Поверх пижамы у него надет свитер.

– Ты еще болеешь?

Гарри улыбается:

– Я всегда болею.

Потом отталкивается от косяка и спрашивает:

– Хочешь, покажу тебе здесь все?

Я даже не успеваю ответить, а он уже поворачивается и куда-то идет. Я стою в нерешительности: он правда этого хочет? Но Гарри оглядывается на меня через плечо.

– За этой дверью мое отделение, – говорит он, остановившись у закрытой двери в нескольких метрах от меня. – Хочешь взглянуть?

Хочу, наверное… потому что пока не готова идти в кафе и выслушивать, в каком тяжелом состоянии сейчас папа. Но это тоже как-то странно. Мы ведь толком и не знакомы. Человек может быть таким приветливым, только если ему от тебя что-нибудь нужно.

– Мне пора возвращаться, – отвечаю я.

Гарри пожимает плечами, отворачивается и набирает код на панели у двери. Ждет сигнала, тянет дверь на себя и оставляет ее открытой.

– Здесь всегда немного дурдом, – говорит он, кивком указывая внутрь. – Совсем непохоже на кардиологию.

Он продолжает держать дверь открытой. И я решаю последовать за ним.

Первое, что я замечаю: здесь все розовое. Ярко-розовое. И стены, и пол, и стойка в центре холла, и кресла рядом с ней. Единственное, что здесь не розового цвета, – это потолок; он небесно-голубой, и там и сям на нем нарисованы белые облачка. А еще здесь шумно. Слышатся разговоры, музыка, передача по телевизору, детский плач. Гарри проводит меня через весь этот гул. Машет медсестре, которая идет в нашу сторону.

– Это Айла, – говорит он ей.

Медсестра удивленно приподнимает бровь, когда мы проходим мимо; наверно, она подумала, что я девушка Гарри. Я быстро отвожу глаза и смотрю на часы на стене – 9:45. Мама скоро уже будет в кафе.

Я заглядываю в комнаты по обеим сторонам коридора, пытаюсь понять, что здесь происходит. Повсюду дети: лежат на кроватях, играют в игры с родителями, сидят на диванах в яркой комнате с фиолетовыми стенами. Мимо нас проходит маленький мальчик, абсолютно лысый.

– Что это за место? – спрашиваю я тихо.

– Детское онкологическое отделение.

Я резко останавливаюсь прямо посреди коридора.

– У тебя рак? Правда?

Гарри поворачивается ко мне, слегка морщит лоб.

– Ну… я сюда не повеселиться пришел. – Он внимательно смотрит на меня. – Острый лимфобластный лейкоз. Бред, правда?

Он корчит гримасу. Я не смеюсь, хотя он, кажется, этого ждет. Я совершенно сбита с толку. И стараюсь не смотреть на его волосы. Они кажутся такими густыми. Он не выглядит как человек, больной раком.

– Ты уверен?

У него вырывается смешок:

– Кажется, трех лет лечения мне хватило, чтобы в этом убедиться. Правда, сейчас я в ремиссии. Это значит, что рак ненадолго отступил, поэтому меня просто накачивают химией, чтобы все оставалось так, как сейчас. – Он перехватывает мой взгляд. – Волосы пока на месте. Но через несколько дней все может измениться.

– Но ты даже не выглядишь больным, – говорю я. – Сегодня – точно нет.

– Потому что во мне сейчас чужая кровь. – Заметив мое смущение, он подмигивает, наклоняется ко мне и шепчет на ухо: – Это просто переливание крови, я не вампир, если вдруг ты об этом подумала.

Я наконец улыбаюсь. Он так искренне говорит со мной. И ведет себя так, словно жить с раком – это естественно. Но ведь он серьезно болен. Возможно, так же серьезно, как папа. Мне кажется даже несправедливым, что Гарри с виду куда свежее и бодрее. Мне не хочется встречаться с ним глазами, вместо этого я принимаюсь разглядывать коридор. В палате напротив какая-то девочка смотрит на меня с кровати. Она выглядит совершенно измученной, почти без сознания. У меня вдруг возникает чувство, будто я вторгаюсь в чужую жизнь.

– А мне вообще сюда можно? – спрашиваю я. – Как-то это все странно.

– Ты же со мной, все в порядке.

– Но я ведь даже не знаю тебя, мы едва знакомы.

– А это важно? Я тоже не знаю здесь никого из ребят, – отвечает Гарри, шагая дальше. – Кстати, это педиатрическое отделение, так что здесь нет специальных часов посещения.

– Педиатрическое отделение?

– Ну, для детей. – Он закатывает глаза. – Они думают, что нам здесь очень одиноко, поэтому наши двери всегда открыты. Ну ок.

Он останавливается у открытой двери. Я заглядываю в палату. В ней две кровати, но только одна выглядит так, как будто на ней спали. Стены в палате светло-зеленые, на одной висит большой плоский телевизор. Эта палата совершенно не похожа на то место, где сейчас лежит папа.

– Я здесь самый взрослый, – объясняет Гарри. – Поэтому ко мне никого не подселяют. Ну, если сам не попрошу.

– А это твоя палата?

– Сейчас – да. Но если кого-то нужно будет изолировать, меня могут переселить в другую.

Наверное, он хочет, чтобы я вошла, но я не решаюсь. Ведь это же как-никак его спальня.

– А долго ты уже здесь?

Он задумывается.

– Сейчас уже недели три, плюс-минус. До этого я проходил лечение дома. Но маме все-таки нужно ходить на работу, поэтому меня положили сюда.

Обойдя меня, он первым заходит в палату.

– Иди посмотри, какой тут вид.

Окно здесь широкое, во всю стену; гораздо больше, чем окна в папином отделении. Через стекла в комнату льется свет. Гарри подходит к окну. В солнечном свете его лицо кажется бледным, как у привидения.

Он снова приглашает меня войти:

– Не волнуйся, я не заразный.

Он улыбается, а я отвожу взгляд и смотрю на улицу. Там я вижу озеро, окруженное деревьями, и, не успев понять, что делаю, уже влетаю в палату. Внимательно осматриваю поверхность воды, проверяю, не сюда ли прилетели кликуны.

– Я сто лет уже смотрю на это озеро, – говорит Гарри. – Хотел сказать тебе об этом еще вчера, когда ты завела разговор про юрков. Как думаешь, там, у озера, они есть?

Я вся сжимаюсь в ожидании какой-нибудь издевки. Но Гарри больше ничего не говорит и смотрит на меня с искренним интересом.

– Может быть, – отвечаю я. – Но для них пока рановато.

Он заметно грустнеет.

– А как выглядят эти юрки?

– Ну, они маленькие, рыжеватые…

– А, то есть похожи на меня?

Я смотрю на него.

– Да, немного. Но отсюда, сверху, их не увидеть.

Кажется, Гарри хочет еще что-то сказать про юрков, а я тем временем поворачиваюсь и внимательно осматриваю озеро. С одного края стайка уток, какие-то птицы плавают в камышах у берега, но мы слишком далеко, чтобы понять, какие именно.

А потом я кое-что замечаю. Одну птицу. Отсюда я не могу сказать, кликун это или шипун, но это точно лебедь. Оперение у него сероватое, как у молодой особи. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю об одинокой серой самочке, которая улетала в тот день от электрических проводов в заповеднике… Она была совсем одна. Может, это она?

– Что там? – спрашивает Гарри.

– Просто лебедь, вероятно, кликун. Может быть, один из той стаи, за которой мы гонялись.

– Гонялись?

Я поворачиваюсь к Гарри, собираясь было объяснить, как мы с папой всегда выслеживаем стаю кликунов и как в этом году они не смогли остановиться в своем обычном заповеднике из-за новой линии электропередачи. Но в конце концов говорю только:

– Именно этим мы занимались, когда у папы случился сердечный приступ.

Уголки рта у Гарри ползут вниз:

– Не хотел напоминать тебе о папе. Или о том, что с ним случилось.

– Все нормально. – Я снова поворачиваюсь к окну и напрягаю зрение, пытаясь определить, кликун это или нет. – Папа обрадуется, когда я расскажу ему, что на этом озере есть лебедь. Честно.

– Правда?

– Да, – я улыбаюсь. – Он на них просто помешан.

Глава 17

Гарри ведет меня к кафе.

– Мама не будет тебя ругать, правда? – спрашивает он в лифте.

Я внимательно смотрю на него, гадая, почему его это беспокоит.

– Могу вас познакомить, если хочешь.

– Не-а. – Гарри качает головой и вдруг кажется очень смущенным.

Он выходит из лифта и указывает в сторону вестибюля, где уже видно кафе. Мама с Джеком сидят за одним из крайних столиков. Мама поднимает голову и замечает меня. Я машу им рукой, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что опоздала.

– Ну, еще увидимся, – говорит Гарри. – Не забывай, наше отделение всегда открыто, можешь навещать меня в любой момент.

– Я постараюсь.

Мама протягивает мне бумажный стаканчик с горячим шоколадом. Он почти совсем остыл.

– Мы думали, ты заблудилась, – говорит она.

– Прости. В общем, так и было.

Я утыкаюсь лицом маме в шею – будем считать, что обнимаю.

Потом смотрю на Джека, он хмурится.

– Кто это был? – спрашивает он, глядя на лифты у меня за спиной, где, вероятно, скрылся Гарри.

Я пожимаю плечами:

– Просто парень, которого я встретила в коридоре. Его зовут Гарри.

Мама издает легкий смешок, но мне кажется, она скорее удивлена, чем рада.

– Только ты заводишь друзей в больницах, малышка. Можешь выпить это по дороге?

Я киваю и иду за ней со стаканчиком в руках. В машине мы молчим. Мама очень устала, а Джек, наверное, не может прийти в себя после встречи с папой.

– Что дальше? – спрашиваю я тихо.

Мама смотрит на меня в зеркало заднего вида и сразу понимает, о чем я.

– Будут проводить обследования, искать причину проблемы. Возможно, на этой неделе ему придется сделать операцию. Но сейчас его состояние стабильно. Не стоит волноваться.

Но в ее голосе нет уверенности.

Когда мы приезжаем домой, Джек сразу идет в гараж за футбольным мячом.

– Я в парк, – сообщает он маме.

– Можно мне с тобой? – поспешно спрашиваю я.

Мне не хочется сейчас заходить в дом; не хочется сидеть с мамой, мучительно соображая, что еще сказать про папу. Лучше побыть с людьми, с кем угодно… Даже друзья Джека подойдут. Если бы Саския не уехала, я бы, конечно, пошла сейчас к ней.

Джек морщит лицо, раздумывая. Очевидно, он не хочет брать меня с собой, но все-таки он кивает. Не знаю почему. Может быть, жалеет меня. Не переставая бить по мячу, он идет вниз по улице; мяч отскакивает от столбов и стен. Я иду за ним на расстоянии нескольких метров.

Четверо друзей Джека поджидают его в парке: Дино, Джез, Рав и Кроуви. Со всеми я знакома. Они расселись на верхнем уровне большой деревянной площадки в виде замка, свесив ноги над скалодромом. Я бросаю быстрый взгляд на Кроуви, но он, конечно, на меня не смотрит, опустил голову и сосредоточенно рисует что-то маркером на верху горки. Длинные волосы падают ему на лицо. Я заставляю себя отвести глаза до того, как он поднял голову и заметил, что я на него пялюсь.

Тут есть пара девушек из класса Джека; они катаются на качелях. Увидев их, Джек бросает на меня быстрый взгляд, и я знаю, что он значит: «Не веди себя по-идиотски, Айла. Не позорь меня». Я улыбаюсь всем сразу. Одна из девушек еле заметно машет мне рукой. Я знаю ее с тех пор, как летом посещала спортивный лагерь от школы. Кажется, ее зовут Лора. Прежде чем я успеваю уточнить ее имя, Дино и Джез кричат мне: «Привет!» Сегодня они гораздо приветливей, чем обычно. Может, Джек уже рассказал им о папе, и теперь они знают, что из всех присутствующих здесь мне одной приходилось вызывать скорую. Я опять оглядываюсь на Кроуви, но, кажется, он до сих пор не понял, что я пришла.

Прислоняюсь к столбу у качелей. Сложно делать вид, что хорошо вписываешься в компанию, если знаешь, что все они относятся к тебе как к младшей сестренке Джека. Поэтому я просто смотрю, как брат бьет мячом о стенку скалодрома. Мяч натыкается на выступы в стене и отскакивает к нему под странными углами. Джек легко останавливает его коленом. Он так здорово контролирует мяч и направляет его именно туда, куда хочет. Гораздо лучше, чем я.

Лора – девушка, которая мне помахала, – пытается завести со мной разговор, спрашивает, как прошли мои выходные, и я не могу понять, знает ли она что-нибудь про папу. Я кратко рассказываю ей, что случилось. Лора вежливо кивает и придает своему лицу сочувственное выражение. Может, она просто пытается произвести впечатление на моего брата. Не знаю. Но мне все равно становится как-то не по себе, когда я все это с ней обсуждаю. Она издает столько странных звуков, показывая, как сильно ее волнует эта история. Когда разговор сходит на нет, я опускаю глаза вниз, на свои ботинки: оказывается, я зарылась ногами в опилки, которыми посыпана площадка. Мне хочется спросить Лору, как прошли ее выходные, но после моего рассказа это будет звучать очень глупо.

Парни спрыгивают с замка, чтобы поиграть в футбол. Наступает тот неловкий момент, когда я не знаю, идти мне с ними или оставаться здесь, с девушками. Но тут Кроуви останавливается и оглядывается на качели.

– Нам нужно сделать две равные команды, – говорит он.

Наверное, он обращается ко всем сразу, но какое-то мгновение мне кажется, что он имеет в виду только меня. Потом он улыбается; у него очень красивая улыбка, она открывает все его белые ровные зубы. А потом Кроуви действительно смотрит на меня.

– Ты хорошо играешь, – говорит он, приподнимая брови.

Когда Кроуви отходит, вторая девушка на качелях начинает хихикать и что-то бормотать себе под нос. Я направляюсь следом за ним, но оборачиваюсь.

– Уверена, вы тоже можете присоединиться. Ребята не будут против, – говорю я девушкам.

Те только улыбаются и пожимают плечами.

– Ну, может, попозже, – добавляет Лора.

Они одеты совсем не для футбола, теперь я это замечаю. Наверное, какое угодно другое занятие для них сейчас привлекательнее.

Мальчики отмечают ворота своими свитерами. Я играю в команде Джека и Кроуви. И ужасно этому рада: рада, что Джек разрешил мне играть вместе с ним. Рада, что Кроуви позвал меня. Оглядываюсь на остальных. Кажется, никого не раздражает, что я здесь, никто даже не обращает на это внимания. Все просто хотят начать игру.

– Если получишь мяч, просто пробеги с ним, – тихо говорит мне Джек, – а потом пасуй мне. Не пытайся забить гол.

Он знает не хуже меня, что у меня получается лучше всего. Я медленно выдыхаю. Разминаю мышцы в ногах. Все мое тело уже рвется в игру, я так хочу перестать постоянно думать о папе.

Джек отправляет мяч далеко за середину поля, и игра начинается. Дино тут же бросается к нему, но сбоку подлетает Кроуви и выбивает у него мяч. Он классно играет, может, даже лучше Джека. Некоторое время я не участвую в происходящем, только смотрю, как парни пасуют друг другу мяч. Все бегут в одном темпе, гонят мяч к воротам противника. Кажется, каждый из них всегда знает, где в этот момент должен находиться другой. Мне это напоминает полет лебедей: такое же общение без слов и поддержка… такая же четкая форма. Смотрю, как Кроуви обегает Дино и Рава, закручивает мяч, а потом перекидывает его Джеку. Кажется, ему это дается без всяких усилий.

Джек на секунду останавливается, чтобы отбросить волосы с лица. Увидев меня, он начинает колебаться. Я сейчас нахожусь в хорошей позиции. А к нему уже подскакивает Джез, пытаясь перехватить мяч. Выбора у него практически нет. Джек смотрит мне прямо в глаза и посылает мяч через поле.

Я легко останавливаю его. Затем фиксирую. Вот он, момент, вот мой шанс показать себя. Но ко мне уже бежит Дино. Нужно ускоряться. Я двигаюсь к флангу и перехожу на бег. Впереди чисто, все остались сзади, рядом с Джеком. Думаю, они не ожидали, что брат будет пасовать мне. Не спуская глаз с самодельных ворот, я сосредоточенно веду перед собой мяч. В ногах появляется приятное чувство. Мне ужасно нравится бежать так быстро, оставив всех далеко позади. Уголком глаза я замечаю, что Дино пытается меня догнать. Джек тоже несется изо всех сил, торопится первым успеть к противоположному краю поля, потому что не хочет, чтобы я сама забивала гол. Но даже он не может догнать меня. А он бегает быстро. Обычно даже быстрее меня. Но не сегодня.

Никто не смог даже приблизиться ко мне в тот момент, когда я оказалась у ворот. Поэтому я сама загоняю туда мяч. Я волнуюсь, что могу промахнуться, если решу забить гол с расстояния. Улыбаюсь. И вскидываю вверх кулак. Я только что забила свой первый гол на глазах у всех друзей моего брата. Классное чувство. Я оглядываюсь на остальных, нахожу глазами Кроуви. Он тоже улыбается и аплодирует мне, подняв над головой руки. Потом до меня наконец добегают Дино и Джек. Они оба тяжело дышат и злобно сверкают глазами. Понятно, почему злится Дино, но Джек? Подскочив ко мне, он задирает футболку и вытирает вспотевшее лицо.

– Я же сказал, что голы на мне, – рычит он.

Он наклоняется вперед, упирается руками в колени и старается отдышаться. При этом я чувствую себя прекрасно, кажется, я могла бы так бежать целый день. Подойдя, тыкаю пальцем брату под ребра.

– Ты не рад, что я забила? – говорю я, ухмыльнувшись, и меня разбирает смех.

Все начинается с легкого хихиканья, но дальше я не могу с собой справиться и начинаю так хохотать, что приходится усесться на траву. Я прижимаю руки к влажной земле и пытаюсь успокоиться, но вместо этого фыркаю и всхлипываю от смеха. Джек смотрит на меня сверху вниз. Сначала – очень строго, мечтая, чтобы я заткнулась, но потом даже он начинает улыбаться. Ничего не может с собой поделать.

– Чокнутая, – бормочет он.

– Чокнутая, зато быстрая! – Я продолжаю так хохотать, что еле выговариваю слова.

– Да, этого не отнять.

Брат выпрямляется и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться. Я хватаю его за ладонь, и он тянет меня вверх.

– Ну, пойдем, чокнутая, игра не закончилась только потому, что ты забила один гол.

Я бегу обратно на свою позицию и чувствую, как пружинят ноги, отталкиваясь от земли: я готова повторить все сначала. Смотрю через поле и вижу, что Кроуви мне улыбается. И тут понимаю: я уже давно не вспоминала про папу, так мне было весело. И мне сразу становится очень стыдно.

Глава 18

Всю дорогу до школы я пытаюсь убедить маму, чтобы она разрешила мне остаться с ней.

– Просто я хочу быть с папой, – уверяю я ее. – Все равно в школе мы сейчас не проходим ничего нового. Только готовимся к Рождеству.

И это правда. Мы не делаем там ничего особенного, а я действительно хочу быть с папой. Но дело не только в этом. Мне просто невыносима мысль о том, что сейчас нужно возвращаться в школу, где нет Саскии: после прошлых выходных, после всего, что случилось. В конце концов мама сдается.

– Хорошо, я узнаю в школе, можно ли тебе пропустить один день. – Посмотрев в зеркало заднего вида, она замечает, что я улыбаюсь. – Но не думай, что это может войти у тебя в привычку.

– Непонятно только, почему и мне нельзя пропустить денек в школе, – ворчит Джек.

– У тебя экзамены, вот почему.

Мама заезжает на парковку для учителей и, не заглушив мотора, выходит из машины.

– Я недолго.

Она забегает в администрацию.

Я оглядываю парковку, надеясь, что никто из моих учителей не успеет приехать, пока я здесь. Джек медленно бредет к школьным воротам, и оттуда ему навстречу выходит Кроуви. Я нервно сглатываю и в эту минуту жалею, что не иду сейчас в школу вместе с Джеком. Вижу, как Кроуви кладет руку Джеку на плечи и что-то шепчет ему на ухо. Я представляю, каково это – ощущать у себя на лице его дыхание. Потом он начинает смеяться. Я смотрю на его волосы – они гораздо длиннее, чем разрешено правилами школы, – и вспоминаю, как он улыбался мне вчера на поле. Но сегодня он на меня даже не оглядывается.

Мама выходит из администрации, показывая мне большие пальцы.

– Все улажено, – говорит она и садится в машину. Прежде чем тронуться, она поворачивается ко мне и объясняет: – Мне сказали, что ты можешь не ходить в школу столько, сколько тебе потребуется.

Перебравшись через коробку передач, я сажусь на переднее кресло. Закидываю ноги на приборную панель и смотрю, как за окнами мелькает город. Хоть я и знаю, что посещение папы – дело непростое, все равно не могу избавиться от приятного чувства, что мне удалось сбежать. Без Саскии в школе стало совсем невыносимо. Мама прибавляет скорость, и я поднимаю глаза к облакам. Воображаю, что я птица, летящая высоко в небе так быстро, что может равняться с машиной. А еще я, конечно, высматриваю лебедей. Вот бы увидеть их хоть одним глазком, чтобы потом порадовать папу.