Текст книги "Семь сестер. Сестра луны"

– Нет, щенок! Все ты отлично знал! Спасал собственную шкуру в первую очередь. А я вот сейчас отволоку тебя в тюрьму и сдам там тюремщикам с рук на руки. Пусть тебя тоже судят вместе с твоим братом и другими. Жалкий трус! Ты вполне этого заслуживаешь!

– Нет, папочка, нет! Я никогда больше не совершу подобной глупости. Клянусь тебе, это была не моя идея. Один приятель предложил. А мы с Филипе решили, что сможем так немного помочь маме, чтобы она купила еды… А еще красивое платье для Лусии.

– Заткни свою грязную пасть! – рявкнул на него Хозе. – И перестань оправдываться! Все мы прекрасно знаем, куда пошли бы наворованные тобою денежки. Пропил бы их, и все дела! Еще никто и никогда из семьи Альбейсин не сидел за решеткой. Даже когда мы умирали с голоду… Ну, могли еще позариться на фасоль этих payos, чтобы хоть чем-то набить себе живот, но никто из нас не опускался так низко, как ты. Ты опозорил весь наш род! У меня сейчас есть все основания вышвырнуть тебя вон из дома. Иди и скитайся по улицам! И я хорошенько поразмыслю над этим. А пока прочь с моих глаз!

– Да, папа. Прости меня, мама.

– Еще раз оступишься, и обещаю, что я, твой отец, самолично сдам тебя в руки полиции! – крикнул Хозе вслед поспешно ретировавшемуся сыну, который мгновенно исчез за занавеской, отделявшей кухню от спальни мальчишек.

– Что случилось, папа? Почему ты так кричишь на Карлоса? – спросила Лусия, входя на кухню.

– Ничего не случилось, голубка моя, – поспешила успокоить дочь Мария. – Почему бы тебе не проведать свою подружку по соседству, а? Показала бы ей и ее младшим сестренкам, как ты умеешь танцевать, – торопливо добавила она, снова выпроваживая девочку на улицу.

Хозе безвольно опустился на табурет, обхватив голову обеими руками.

– Ах, Мария! – вырвалось у него со стоном. – Мне так стыдно… так стыдно…

– Знаю, Хозе. Понимаю тебя. Но что мы станем делать, если остальные мальчишки вдруг выдадут Карлоса во время допроса?

– Вот как раз за это я меньше всего переживаю. Понятие чести у цыган еще никто не отменял. Это и спасет негодника. Dios mio! У этого щенка взгляд дикого зверя. Порой я сам в его присутствии кажусь себе беззащитным котенком. Может, ему нужна любовь какой-нибудь хорошей женщины, чтобы обуздать его нрав, а? – Слабая улыбка тронула губы Хозе, и он ласково погладил жену по плечу. – Ты у меня хорошая женщина, Мария. Прости меня за то, что я редко говорю тебе это. А должен был бы!

Мария взяла протянутую руку Хозе: редкое мгновение сердечной близости между супругами. Она уж и не припомнит, когда такое было в последний раз.

– И что же нам теперь делать? – снова спросила она у мужа.

– Для начала подождем возвращения Эдуардо. Сегодня утром отец одного из задержанных парней наведался в тюрьму, но охранник не разрешил ему встретиться с сыном. Тюрьма сейчас переполнена такими вот воришками, которые ловили рыбку в мутной воде, воспользовавшись невиданным наплывом людей на фестиваль в Альгамбре. Там еще схватили одну шайку, так они даже угрожали ножом какой-то испанской супружеской паре. Устроили засаду на их экипаж, забрали все деньги и драгоценности.

– Как ты думаешь, какой срок присудят нашему Филипе?

– Все зависит от судьи. Но завтра, чувствую я, в суде будет очень жарко.

Приблизительно через час домой явился и Эдуардо. Никаких дополнительных новостей он с собой не принес, только то, что уже рассказал жене Хозе. Парень, видимо, смертельно устал, осунулся и сейчас выглядел раза в два старше своего возраста. Он искренне обрадовался тому, что Карлос все же нашелся и теперь сидит дома. Мария накормила детей ужином, причем Хозе настоял на том, чтобы Карлос ужинал один в своей каморке, при свете свечи, после чего отправила их всех спать, а сама принесла из хлева недоплетенную корзинку и уселась за работу.

– Может, сделаешь сегодня перерыв, Мия? – обратился к ней муж.

Мария удивленно вскинула на него брови. Впервые за долгие годы он обратился к ней с ласкательным прозвищем, которое придумал еще тогда, когда ухаживал за своей будущей женой.

– Знаешь, когда у меня руки заняты работой, то и мысли всякие дурные не лезут в голову, – ответила она. – А ты разве никуда сегодня не собираешься со своими друзьями?

– Нет, сегодня я остаюсь дома. Надо же нам с тобой обсудить будущее Лусии.

– Мне кажется, сегодня у нас разговоров и без того было с лихвой. Может, отложим?

– Нет, это не может ждать.

Мария опустила корзину на пол и уставилась на мужа, который уселся рядом на табурет.

– Тогда говори, – сказала она.

– Я получил много предложений.

– Ты уже рассказывал мне об этом.

– Серьезные предложения, которые могут обернуться хорошими деньгами для нашей семьи.

– Если ты помнишь, я тогда тебе сказала, что ты должен отвергнуть все эти предложения.

– А я тебе сказал, если помнишь, что всегда и везде есть обходные пути. Нанимать они будут меня в качестве гитариста. А потом вдруг на сцене станет появляться Лусия. Точь-в-точь, как это случилось на концерте в Альгамбре. Все готовы пойти на риск ради того, чтобы продемонстрировать талант Лусии как можно большему количеству зрителей.

– Да, они будут набивать свои карманы деньгами, а мой ребенок будет работать, как каторжный, да при этом еще и нелегально. Станет оплачивать и твое содержание, как я понимаю.

– Ты не права, Мария. Мой прежний босс пообещал втрое увеличить мне жалованье, если со мной приедет и Лусия. Такой суммы денег вполне хватит на то, чтобы ты могла кормить всю семью приличной едой целую неделю!

– Может, и так! Но только вы с Лусией будете в Барселоне. А отсюда туда не самый ближний путь, Хозе. Не наездишься к тебе за деньгами.

– Мия, но почему ты считаешь, что мы не должны попробовать? А что за жизнь мы с тобой ведем здесь? Сыновьям отчаянно нужны деньги, настолько нужны, что они даже не погнушались заняться воровством. Тебе нечего положить в горшок, чтобы приготовить обед, одежда прохудилась. Одно старье и рвань! – Хозе вскочил с табурета и стал возбужденно расхаживать по комнате. – Ты видела, как танцует наша Лусия. И ты прекрасно понимаешь, какие у нее возможности. А наша семья между тем бедствует.

– То есть ты считаешь, что мы настолько бедствуем, что позволительно разбить семью? Муж и дочь уедут, а мы здесь останемся одни, без тебя?

– Если все пойдет хорошо, то через несколько недель вы с мальчишками тоже переберетесь в Барселону.

Хотя Мария и не ожидала от мужа, что он предложит ей немедленно ехать вместе с ним в Барселону, но то, с какой легкостью Хозе решился оставить семью и уехать одному с дочерью, поразила ее до глубины сердца.

– Нет, Хозе! – твердо ответила Мария. – Лусия еще слишком мала, и на этом точка. Барселона – большой город. Там полно всяких жуликов и проходимцев. Да ты и сам не хуже меня это знаешь…

– Да, знаю! Я знаю этот город, как свои пять пальцев! И именно поэтому я и остановил свой выбор на Барселоне, хотя были предложения из Мадрида, из Севильи, из других городов. Но я знаю тамошних людей, Мия, а потому смогу позаботиться о безопасности дочери.

Мария взглянула на мужа. Его глаза искрились и блестели. Уже давно она не видела его в таком приподнятом настроении. И она поняла: Хозе хочет вырваться отсюда не только ради Лусии. Он вдруг поверил в то, что и ему тоже может выпасть второй шанс, и он добьется наконец успеха и станет знаменитым. Осуществит свои юношеские мечты, разбитые вдребезги много лет тому назад.

Мария прищурилась, поняв наконец все, как есть.

– Ты ведь уже дал согласие, не так ли?

– Этот человек сегодня уезжал. Я должен был дать ему какой-то ответ. – Хозе бросил умоляющий взгляд на жену, призывая ее понять всю сложность момента.

В кухне наступила тишина. Наконец Мария сделала глубокий вдох и подняла на мужа глаза, полные слез.

– И когда же вы уезжаете?

– Через три дня.

– А Лусия знает?

– Она присутствовала при нашем разговоре и умоляла меня, чтобы я сказал «да». Бар «Манкуэт» – один из лучших баров фламенко в Барселоне. Отличная возможность для нас проявить себя… Лусии показать себя с лучшей стороны.

– А она даже не подумала попросить разрешения у своей матери, – негромко обронила Мария. – Но вспомни, Филипе сейчас в тюрьме. И ты бросаешь сына, можно сказать, на произвол судьбы, да? Да и Карлосу тоже нужна твердая рука отца. Или ты забыл про это, Хозе?

– Уверен, наша жизнь врозь продлится недолго, всего лишь до тех пор, пока Лусия не создаст себе репутацию в Барселоне. Что случится быстро. На такое короткое время ты вполне сможешь побыть и матерью, и отцом нашим сыновьям. Подумай! Вполне возможно, наш с Лусией отъезд в Барселону станет началом новой жизни для всех нас.

– Что ж, коль скоро решение принято, – Мария медленно поднялась со своего места и повернулась к мужу спиной, – так и говорить больше не о чем.

Хозе подошел к жене и прошелся рукой по ее спине.

– Пойдем в постель, Мия. Давно уже у нас с тобой ничего такого не было…

«Да, потому что ты всегда шляешься по ночам невесть где, а я засыпаю в одиночестве…»

Зная, что цыганка никогда не должна отказывать мужу в исполнении своих супружеских обязанностей, Мария неохотно взяла протянутую руку мужа и молча последовала за ним в спальню. Она легла рядом с ним и почувствовала, как он тут же начал срывать с нее нижние юбки, защищавшие интимные части ее тела, задирать их вверх. Потом взгромоздился на нее и тут же вошел в нежную плоть. А она лежала, ожидая того момента, когда он наконец закончит.

Что случилось довольно быстро. Хозе издал утробный стон и отвалился от нее. А она продолжала лежать в той же позе, с юбками, задранными до самого пояса, и бездумно пялилась в темноту. Вот одинокая слезинка выкатилась из ее глаза и медленно потекла по щеке.

«Во что ты превратилась, Мария?» – мысленно спросила она себя.

«В пустое место», – ответила ее уставшая душа.

– Целый месяц?! – Мария в ужасе уставилась на мужа и на Эдуардо. – Но почему же ты не объяснил судье, что Филипе всего лишь тринадцать лет? – набросилась она на Хозе. – Dios mio! Он еще ребенок, а его сейчас посадят в одну камеру вместе с остальными преступниками. А ведь вся его вина лишь в том, что он пошел за своим братом!

– Мы пытались, мама, – стал объяснять ей Эдуардо. – Но там сегодня в суде такое творилось… Просто самый настоящий сумасшедший дом. Много тех, кто ждал вынесения им приговора. Мы даже не смогли пробиться к судье, чтобы все объяснить. Всех привели вместе, одной толпой. Зачитали обвинение, а потом судья стал оглашать приговоры.

– Нет, это несправедливо! Где же правосудие? – воскликнула Мария с отчаянием в голосе.

– Какое правосудие для цыган? Для них только наказание, – ответил ей Хозе, направляясь к кухонному шкафчику, где он хранил недопитую бутылку анисовой водки. – Могло быть и хуже. Некоторые воришки, которых судили перед ним, получили по шесть месяцев заключения. – Он вытащил пробку из бутылки и сделал большой глоток. – В глазах всех этих payos мы всегда виноваты и нас есть за что судить.

– Мой бедный мальчик! – Слезы ручьем текли по лицу Марии, но она, казалось, даже не замечала их.

– Будем надеяться, что полученный урок пойдет Филипе на пользу. А ты… – вызверился Хозе на Карлоса, робко высунувшегося из спальни. – Посмотри, щенок, что ты сделал со своей матерью!

– Прости меня, мама, – жалобно взмолился Карлос и сделал попытку обнять Марию, но та молча отвернулась от него.

– Но навестить его я хоть могу? – спросила она, торопливо отирая слезы с лица.

– Да, мама. Я переписал часы посещений, – ответил ей Эдуардо. Он единственный в семье умел читать и писать. Он сунул в руки матери бумажку с расписанием. – Я пойду вместе с тобой.

– А что случилось с Филипе? – В пещеру вбежала Лусия. – Мне сейчас сказали на улице, что его посадили в тюрьму в городе. Это правда?

– Si, дочка. Это правда, – ответил Хозе. – Филипе совершил плохой поступок. Украл деньги у одного из тех, кто пришел посмотреть выступления участников соревнования. И сейчас он понесет за это наказание. Вот ты же, моя принцесса, ты ведь никогда не станешь красть. Так?

– А зачем мне красть, папа? Мы ведь с тобой собираемся сделать нашу семью богатой благодаря песням и танцам!

– О чем это Лусия говорит? – Эдуардо повернулся к отцу.

– Скажи своим сыновьям, Хозе, все, как есть. – Мария вытерла нос фартуком, а Эдуардо и Карлос безмолвно уставились на отца. Вид у них был растерянный.

Хозе принялся вводить сыновей в курс дела. Радостная Лусия тут же уселась к нему на колени.

– Пока меня тут не будет, – вещал Хозе, – вы, парни, должны присматривать за матерью, заботиться о ней, чтобы все было хорошо. Приеду, спрошу с каждого по полной.

Стоя посреди своей убогой крохотной кухоньки, Мария вдруг почувствовала, как ее саму разбирает желание бросить все и податься в бега. Бежать из Сакромонте прочь, куда глаза глядят. Новость о Филипе уже пошла гулять по деревне. И какой бы талантливой ни была ее дочь, это не отменит того унижения, которое ей еще предстоит испытать как матери Филипе.

Карлос тут же поспешно шмыгнул к себе в спальню, Хозе объявил, что ему еще надо сходить кое-куда и «порешать кое-какие дела» до отъезда в Барселону. Все разошлись. Остались только Эдуардо с матерью. Он присел на ступеньки крыльца рядом с Марией и взял ее за руку. И она невольно обратила внимание на то, как загрубела и покрылась шрамами от тяжелой каждодневной работы на кузне деда молодая кожа на его руках.

– Я буду заботиться о тебе, мама, пока папа будет в отъезде.

Мария повернулась к сыну и обхватила его лицо ладонями, слабая улыбка тронула ее губы.

– Знаю, милый, знаю, мой самый красивый мальчик на свете. Ты будешь! И я благодарю Господа за это.

* * *

– Что ж, до свидания, Мия. – Хозе взял руки жены в свои и поцеловал кончики ее пальцев.

– А как я узнаю, что вы благополучно добрались до места? Что оба живы-здоровы? – спросила она у мужа. Вся семья сгрудилась возле повозки кузена Хозе. Вещи мужа и дочери уже погрузили, на самом почетном месте сверху лежала зачехленная гитара Хозе.

– Я пришлю тебе весточку через кого-нибудь из наших, кто будет возвращаться домой из Барселоны. Постараюсь сделать это быстро. Лусия, попрощайся же со своей матерью.

– Adios, мамочка, – послушно проворковала Лусия. Но когда Мария обняла дочь, то сразу же поняла, что девочка мыслями уже далеко от родного дома и ей не терпится поскорее отправиться в путь.

– Жаль, что ты не смог навестить нашего сына в тюрьме до своего отъезда, – тихонько шепнула Мария мужу.

– Навещать, как ты знаешь, разрешается только по пятницам, а я пообещал боссу, что уже в четверг мы будем на месте. Да и потом, у него же срок всего лишь месяц, Мария. Время пролетит так быстро, что не успеешь и оглянуться. А Филипе тюрьма послужит хорошим уроком, который он не забудет до конца своих дней.

– Если только выживет, – пробормотала про себя Мария. Она видела, что мужу претят эти неприятные разговоры о плохом. Ему хотелось побыстрее уехать отсюда в предвкушении счастливых перемен в своей жизни и не думать о сыне, который в это самое время томится за решеткой городской тюрьмы.

– Итак, – Хозе почти рывком вырвал Лусию из объятий матери, будто вдруг испугался того, что та ее вообще не выпустит из своих рук, после чего усадил девочку на грубую деревянную скамью спереди. – Мы поехали! – Он взобрался на повозку и уселся рядом со своим кузеном Диего, который тут же взял в руки поводья. – Все новости из дома отправляйте нам вместе с теми, кто поедет в Барселону. Скажите им, что искать нас надо в баре «Манкуэт». Пусть приходят и сами посмотрят, как мы там выступаем. Vamos!

Диего слегка шлепнул вожжами по спине мула, повозка сдвинулась с места и покатила вниз по дорожке. Из других пещер тоже высыпал на улицу народ проводить соседей и пожелать им счастливого пути. Мария с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. «Но никаких представлений на людях!» – приказала она себе, тяжело опираясь на крепкую руку Эдуардо.

– Adios, мамочка! Приезжай в Барселону посмотреть, как я танцую! Я люблю тебя! – крикнула Лусия, когда повозка уже отъехала на значительное расстояние.

– Я тебя тоже люблю, голубка моя! – прокричала в ответ Мария, а потом махала рукой до тех пор, пока повозка не превратилась в крохотную точку, едва заметную на горизонте.

– С тобой все в порядке, мама? – спросил у Марии Эдуардо, когда они снова вошли в дом. – Может, пойдем вместе со мной? Побудешь какое-то время с бабушкой. Понимаю, как тебе сейчас трудно.

– Они обязательно вернутся. – Мария с трудом выговаривала каждое слово. – Я желаю им самого большого успеха. Они его заслуживают.

– Тогда я пошел. Мне пора на работу. Карлоса я беру с собой. Посмотрим, на что он годен. Сможет ли из куска металла выковать хотя бы сковородку или кастрюлю.

Мария глянула на среднего сына, с понуро опущенной головой стоявшего рядом. Мальчишки ушли, а она подумала с некоторым облегчением в душе, что лучше уж пусть лупит кувалдой по куску жести, чем дерется на кулаках бог знает с кем.

– Вот я и осталась одна, – тихо обронила она. – И что же мне теперь делать? – Она обвела растерянным взглядом свою пещеру. И хотя она понимала, что впереди ее ждет еще много таких же вот унылых и одиноких дней, без мужа, без детей, но сегодняшний день все же был особенным. Ведь впервые ночью не лягут в свои постели целых три члена ее семьи.

Но есть и хорошая новость, тут же постаралась Мария подбодрить себя. Кто знает, а вдруг Лусия и Хозе действительно заработают много денег, и тогда они переберутся в Барселону всей семьей, хотя для этого и придется бросить свой родной дом. Другого у Марии ведь никогда не было. Впрочем, вполне возможно, всем им нужно начать все сначала.

* * *

– Ума не приложу, как у тебя хватит смелости показаться на людях, Мария, – попеняла ей Паола, когда в пятницу Мария собралась идти в Гранаду, чтобы навестить в тюрьме Филипе. – Твой сын опозорил обе наши семьи. Остается лишь надеяться, что клиенты твоего отца из числа payos не в курсе, что мальчишка приходится ему внуком. Иначе они тут же прекратят с ним всякие дела.

– Мне жаль, мама, что так получилось, – тяжело вздохнула в ответ Мария. – Но что случилось, то случилось. Надо как-то выбираться из всего этого.

Центральные улицы Гранады в этот ранний утренний час были уже запружены народом, спешащим на рынок. Мария и Эдуардо с трудом пробирались между бесчисленными повозками, груженными фигами, лимонами, апельсинами. Их сладковато-терпкий запах витал в пыльном воздухе. Добравшись до места, мать и сын пристроились в самый конец длиннющей очереди, извивающейся по направлению к тюремным воротам. Солнце нещадно палило, но они терпеливо ждали, когда их наконец пропустят в помещение для свиданий.

Наконец им разрешили войти, и они очутились в мрачной, сырой и холодной комнате, разительно контрастировавшей с тем пеклом, что царило на улице. Сильно воняло нечистотами и потом от десятков немытых тел. Мария даже вынуждена была прикрыть нос чистым носовым платком. Охранник повел их куда-то наверх по бесконечным ступенькам, освещая себе дорогу свечой.

– Такое чувство, что всех несчастных осужденных схоронили заживо в этом подземелье, – прошептала Мария сыну, когда они вошли в длинный узкий коридор. Пол под ногами был влажным и сильно вонял нечистотами.

– Ваш сын здесь, – сказал им охранник, указывая пальцем на большую камеру. За железными прутьями решетки копошилась огромная масса человеческих тел: люди сидели, стояли, лежали, используя каждую пядь свободного пространства.

– Филипе! – крикнула Мария. Несколько человек подняли головы в ее сторону и тут же снова отвели взгляды.

– Филипе! Ты здесь?

Прошло какое-то время, прежде чем мальчишка сумел пробиться сквозь эту толчею. Наконец она смогла ухватить его за ручонки, протянутые между прутьями решетки, и тут же расплакалась.

– Как ты здесь, hermano, братишка? – спросил у Фелипе Эдуардо срывающимся от волнения голосом.

– Я в порядке, – ответил Филипе, хотя по его внешнему виду этого было сказать нельзя. Лицо бледное, словно серое полотно, длинные черные кудри острижены наголо и кое-как, на голом черепе после такой небрежной стрижки множество шрамов и порезов. – Мамочка, не плачь. Я здесь пробуду всего лишь месяц. Как-нибудь вытерплю. – У Филипе затряслись губы. – Прости меня, мама. Я сам не знал, что делаю. Не понимал! Такой дурак! Наверное, ты готова вонзить мне нож в сердце за то, что я опозорил свою семью.

– Милый мой, родной, все образуется, все будет хорошо. Твоя мама пришла сюда ради тебя, и я прощаю тебя, сынок. – Мария судорожно вцепилась в пальцы мальчика. Они были влажными и горячими, несмотря на зверский холод, царивший в каземате. – Как тут вас кормят? Где ты спишь? Тут же и места нет для всех… Наверное, есть еще какое-то помещение и…

Мария умолкла, увидев, как сын отрицательно покачал головой.

– Сплю там, где придется найти уголок. А кормят нас раз в день и…

Внезапно грудь его содрогнулась от сильного приступа кашля.

– Я принесу настойки от кашля, которую приготовит для тебя Микаэла. Ах, мой дорогой Филипе… Я…

– Пожалуйста, мамочка, только не плачь, ладно? Я ведь сам впутался во все это. Но скоро я уже буду дома, обещаю.

– Что тебе тут нужно, братишка? – снова подал голос Эдуардо, видя всю степень отчаяния матери.

– Да тут есть свой черный рынок, на котором можно купить все. Самые сильные сокамерники, впрочем, сразу же отбирают все у остальных, более слабых, – признался Филипе. – Если можешь, принеси в следующий раз хлеба и немного сыра… И что-нибудь из теплой одежды, – добавил он, весь сотрясаясь от озноба.

– Хорошо, принесу, – пообещал Эдуардо, и в это время охранник объявил, что время их свидания истекло. – Держись, брат, а мы навестим тебя на следующей неделе. Господь с тобою, – добавил он шепотом, уводя прочь безутешную мать.

Потянулись дни ожидания. Мария совершала свои невеселые паломничества в тюрьму, часто одна, без Эдуардо, всякий раз, когда разрешались свидания с заключенными. И каждый раз она видела, как буквально на глазах слабел ее Филипе.

– Здесь по ночам очень холодно, – жаловался сын. – А то одеяло, которое ты мне принесла, его тут же у меня отобрали. У меня и сил-то не было, чтобы побороться с обидчиком…

– Филипе, сынок, осталось всего лишь две недели, потерпи как-нибудь, ладно? А потом тебя выпустят отсюда, и ты начнешь новую жизнь. Si?

– Si, мамочка. – Филипе слабо кивнул головой. Слезы побежали по его щекам, оставляя грязные дорожки на лице. Сердце Марии сжималось от боли, когда она слышала тяжелое, прерывистое дыхание сына.

– Вот тебе настойка от кашля, Филипе. А вот это съешь прямо сейчас, пока никто не видит.

Она сунула ему в руку небольшую буханку хлеба. Мальчишка с жадностью откусил почти половину, а оставшийся кусок спрятал за пазуху.

Всякий раз самым тяжелым для Марии была минута расставания, когда нужно было уходить. Весь обратный путь домой она шла, заливаясь слезами. Как ей хотелось в такие моменты поговорить с мужем, посоветоваться с ним. Обременять старших сыновей своими страхами и печалями она не решалась.

– Я справлюсь со всем сама. Справлюсь ради Филипе, – уговаривала она себя, переступая порог своей пещеры, где сейчас всегда было так непривычно тихо. Мария до сих пор так и не осмелилась сказать Филипе, что его отец и младшая сестра уехали из дома, подались в Барселону.

– Hola!

Мария подняла голову и увидела Рамона, стоявшего у входа в пещеру.

– Не помешаю?

– Нет. – Мария слегка пожала плечами. – Никого же… нет. Проходи.

– Я тут принес тебе кое-что. – Он протянул ей корзину.

– Снова апельсины? – Мария едва заметно усмехнулась.

– Нет. На сей раз это пирожные. Моя мать угостила нас, а мы не смогли столько всего съесть.

Мария прекрасно знала, что кексы «Магдалина», которые лежали сейчас в корзинке, – это такая вкуснотища, что их можно есть и есть до тех пор, пока не останется ни крошки. А потому щедрый жест Рамона тронул ее вдвойне.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она.

– Как там Филипе?

– Он… он сражается, – ответила Мария и не удержалась от соблазна: взяла один кекс и тут же впилась в него зубами. «Может, – подумала она, – ноги перестанут дрожать, если съем сладкого».

– Уверен, он справится. Что ж, я пошел, но, если тебе нужна какая-то помощь, не стесняйся, только скажи.

– Спасибо. Обязательно обращусь, если будет надо, – поблагодарила соседа Мария.

Рамон молча попрощался с ней кивком головы и вышел на улицу.

* * *

Весь июль выдался жарким и засушливым. Не было дня, чтобы Мария не останавливала кого-нибудь из знакомых цыган, вернувшихся из Барселоны, либо у себя в деревне, либо когда она сама выбиралась в город, интересуясь лишь одним: не видели ли эти люди Хозе. Но никто не мог сообщить никаких новостей о ее муже. Она даже решила посоветоваться с Микаэлой, когда пошла к ней, чтобы забрать готовое снадобье для Филипе.

– Скоро ты увидишь их обоих, – лаконично ответила ей гадалка. – Гораздо скорее, чем ты думаешь.

Пришлось запастись терпением. Радовало лишь то, что каждый прожитый день приближал срок освобождения Филипе и его возвращение домой.

И наконец этот долгожданный день наступил. Мария, трепеща от нетерпения и радостного возбуждения, стоя в толпе других матерей, терпеливо ждала появления своего Филипе за воротами тюрьмы. И вот отворились ворота, и оттуда проследовала разношерстная вереница взлохмаченных и грязных мужчин, бывших арестантов.

– Mi querida, мой мальчик! Филипе! – Мария подбежала к сыну и прижала его к себе. Кожа да кости. Одежда, превратившаяся за этот месяц в лохмотья, болталась на нем, словно на палке, от тела мальчика разило зловонием, мгновенно вызвавшим у Марии приступ тошноты. «Пустяки, – подумала она, сжимая его худые ручонки в своих руках. – Главное – он свободен».

Несмотря на то что она привела с собой мула Паку, возвращение домой оказалось долгим и утомительным. Филипе истошно кашлял всю дорогу, пока мул неторопливо вышагивал по булыжным улочкам Сакромонте, поднимаясь все выше и выше в гору. Мальчик с трудом держался на спине мула, и Марии приходилось все время подстраховывать сына, чтобы он не свалился на землю.

Наконец они приехали. Первым делом Мария тут же сорвала с сына все его лохмотья и осторожно вымыла в корыте, соскребая грязь с его тощего тела горячей влажной тряпкой. Потом она укутала Филипе в одеяла и уложила в постель. А его изъеденную вшами одежду вынесла во двор, чтобы потом сжечь на костре.

Все то время, пока она суетилась вокруг, мальчик лежал молча, изредка роняя слово-другое. Глаза его были закрыты, грудь тяжело вздымалась от неровного, прерывистого дыхания.

– Может, что-нибудь скушаешь? – спросила у него Мария.

– Нет, мама, ничего не хочу. Мне нужно немного поспать.

Всю ночь напролет громкий, надрывный кашель Филипе гулким эхом разносился под сводами их пещеры. Утром, проснувшись, Мария обнаружила Эдуардо и Карлоса спящими на кухне.

– Перебрались сюда, – пояснил ей старший сын, когда Мария подала ему на завтрак лепешки, – потому что там спать было невозможно. Мама, Филипе очень болен. У него жар… и этот ужасный кашель… – Эдуардо сокрушенно покачал головой.

– Я уже иду к нему, помогу, чем смогу. А вы оба ступайте на работу в кузницу.

Мария поспешила в спаленку сыновей: Филипе весь горел в жару. Она тут же бросилась к шкафчику на кухне, в котором хранила свои лекарственные травы, приготовила смесь из ивовой коры, сухих листьев таволги и пиретрума, вскипятила настой и побежала назад в спальню. Приподняв голову сына, чайной ложечкой влила ему несколько капель жидкости, слегка раздвинув губы. И буквально через секунду его вырвало. Мария просидела у постели сына целый день, влажной тряпкой отирала его лицо и тело, чтобы немного сбить жар, каплями давала воду, но лихорадка не ослабевала: мальчишка горел огнем.

К вечеру Филипе стало совсем плохо, он начал задыхаться. Грудь бурно вздымалась и опадала, когда он с усилием пытался сделать вдох.

– Мария, Филипе заболел? Даже на улице слышно, как он кашляет, – услышала Мария голос из кухни. Выглянула из-за занавески и увидела Рамона. Он держал в руках два апельсина.

– Да, Рамон. Филипе очень болен.

– Может, ему чуток полегчает, когда съест вот это? – Он кивнул на апельсины.

– Gracias, но, думаю, одними апельсинами тут не обойдешься. Мне надо срочно сбегать к Микаэле, попросить ее, чтобы она пришла и дала ему своего зелья, но я не могу оставить Филипе одного, без присмотра, а мальчишки мои еще не вернулись с работы. – Мария в отчаянии затрясла головой. – Dios mio, боюсь, дела у него совсем плохи.

– Не волнуйся, Мария. Я сам схожу к Микаэле и приведу ее к тебе.

С этими словами Рамон тут же вышел из кухни. Мария даже не успела ничего крикнуть ему вдогонку.

Микаэла пришла через полчаса, лицо у нее было очень озабоченным.

– Оставь нас одних, Мария, – приказала она. – В этом закутке воздуха хватает только на нас двоих.

Мария послушно вышла из спаленки сына. Кое-как собралась с силами и стала готовить суп из картофеля и моркови на ужин сыновьям.

Наконец на кухне появилась Микаэла. Лицо ее приобрело еще более печальное выражение.

– Что с ним, Микаэла? – бросилась к ней Мария.

– У Филипе болезнь легких. И болезнь эта серьезно запущена. Видно, месяц, проведенный в сырой камере, не прошел для него бесследно. Нужно немедленно перенести его сюда, на кухню. Здесь по крайней мере есть хоть немного свежего воздуха.

– Он поправится?

Микаэла не ответила.

– Вот, я оставляю для него немного маковой настойки. Дашь ему несколько капель. Хотя бы заснет на какое-то время. Если к утру ему не полегчает, то придется везти в город, в больницу для payos. В его легких полно жидкости, которую надо как-то откачать.

– Никогда! Еще ни один цыган не вернулся из их больницы живым! А посмотри, что эти payos сделали с моим несчастным мальчиком.

– Тогда зажги свечку Деве Марии и молись ей. К сожалению, милая, я мало чем могу помочь твоему сыну. – Она взяла Марию за руки и прочувствованно сжала их. – Я тут бессильна, все происходит слишком быстро.

Когда Эдуардо и Карлос вернулись домой, они перенесли Филипе на кухню и уложили его на матрас. Мария содрогнулась от ужаса, увидев капли крови на его подушке – следы от надрывного кашля, сотрясающего все его естество. Она сняла чистую подушку со своей кровати и осторожно подложила ее под голову сына. Но тот даже не шелохнулся.

– Мамочка, у него кожа стала синей, – испуганно прошептал Карлос, глядя на брата. Потом посмотрел на мать, словно ища у нее слова поддержки. Но у Марии таких слов не было.

– Может, я сбегаю к дедушке с бабушкой и приведу их к нам? – предложил Эдуардо. – Они хоть знают, что делать. – Эдуардо принялся возбужденно расхаживать по кухне, бросая испуганные взгляды на брата, лежавшего на полу и отчаянно хватавшего ртом воздух.