Текст книги "По берегам Западной Двины"

Дорожные коменданты. Поездка в партизанский район

Командир отдельного дивизиона 120-миллиметровых минометов капитан Петр Михайлович Пархомовский получил в первых числах февраля 1942 года приказ командира дивизии о расформировании дивизиона. Тяжело было сознавать, что часть, созданная многомесячным трудом, ликвидировалась. Нечего скрывать, все офицеры и солдаты были огорчены, хотя и понимали важность причин, побудивших принять такое решение. Собирали солдаты свои вещевые мешки, брали самое необходимое. В дивизионе вещи возили в повозках, а впредь предстояло все носить на себе. Выдали всем полный запас патронов, сухой паек на двое суток, по пачке табака. Дружный был коллектив. Грустно было тем, кто уходил в стрелковые полки, и тем, кто пока оставался. Понимали, что расставались навсегда. До штабов полков идти полтора-два часа. Перед рассветом построилась колонна убывающих солдат и офицеров. П. М. Пархомовскии поблагодарил всех за добросовестную совместную службу, пожелал в дальнейшем счастливой солдатской судьбы. В полдень наши товарищи были уже в стрелковых ротах на окраине Демидова. Хорошее пополнение прибыло в пехоту.

В последующие несколько дней конский состав дивизиона передали в 891-й артполк. В распоряжении командира дивизиона оставили небольшую группу офицеров, предвидя в ближайшем будущем на ее основе заново сформировать дивизион. В их числе оказался и автор этих воспоминаний, заместитель командира батареи лейтенант Никонов Михаил Матвеевич.

Вскоре и нам дали срочное поручение. 8 февраля командир уже бывшего дивизиона П. М. Пархомовский собрал оставшихся в его подчинении офицеров и сообщил, что согласно приказу командира дивизии, четыре офицера дивизиона должны немедленно убыть для организации расчистки дороги от армейских баз до Демидова. Через двое суток дороги должны быть проходимы для автотранспорта. Ответственным за выполнение приказа был назначен заместитель командира батареи Грудин Николай Павлович. В его подчинении оказался Никонов М. М. и еще два офицера. Каждому из нас выделили по одному помощнику из младших командиров и по одной конной упряжке. С Пархомовским оставались лейтенант Климов Георгий Семенович, старшина одной из батарей и пять солдат. Они должны били завершить передачу имущества дивизиона.

Собралась наша группа во главе с Николаем Грудиным на первое организационное совещание. Даже не представляем, как нам взяться за такую работу. Развернули карты, считаем, сколько километров дороги нужно расчистить. На каждого пришелся участок в 30–35 километров. Мой участок начинался от Демидова с центром в деревне Заборье. Решили называть себя при общении с населением комендантами, хотя никто нам таких званий не присваивал, да и документов, подтверждающих наши полномочия, не было. Через час после получения приказа все «коменданты» уже ехали на свои закрепленные участки дороги. Слой снега на местности, где должна быть дорога, достигал толщины от 60 до 150 сантиметров. Ширина дороги должна позволять разъехаться встречным автомашинам.

В среднем пять кубометров снега нужно было убрать с каждого погонного метра дороги. Общий объем работы огромный. Приезжал я в деревню, что на дороге или вблизи дороги, просил собрать всех жителей. Приходили женщины, подростки, парни и девушки, старики. Я рассказывал, как сложилось положение на фронте под Демидовым, что нет боеприпасов и продовольствия, нечего солдатам на передовой есть, затруднена эвакуация раненых. От имени командования просил срочно расчистить от снега дорогу, что облегчит положение на фронте. Вопрос, как правило, был один: где их участок дороги? Тут же на собрании узнавал местных руководителей, ответственных за организацию работы. Через двое суток, возвращаясь в Заборье, видел сотни людей, расчищающих дорогу. Большей частью она уже была пригодна для движения автомашин. Дорога представляла собой траншею со снежными стенами высотой два-три метра. Даже не верилось, что за двое суток выполнена такая колоссальная работа.

В Заборье встретился с Грудиным Николаем, доложил о завершении работ по расчистке дороги. По ней первыми прошли две гаубицы из 891-го артполка. Командир огневого взвода рассказал, что на переходах от города Западная Двина два раза попадали под бомбежку, побило лошадей. Нa два орудия осталась одна упряжка – шесть лошадей, везут орудия поочередно. До наступления вечера в Заборье отдохнут, а за ночь намерены добраться до Демидова. Мы рассказали артиллеристам о ходе боев, что артиллерию давно ожидают. Предупредили о большой активности в районе города немецкой авиации.

Плохое снабжение войск было не только из-за бездорожья. Не было в достатке транспортных средств и бензина. Железнодорожный путь от Осташкова до Андреаполя был разрушен еще осенью 1941 года и пока не восстановлен. На армейские базы по этой причине грузы поступали также нерегулярно. Автотранспорт больше работал на армейские базы.

Грудин Н. П. сообщил, что нашей группе командованием дивизии поставлена задача мобилизовать местный транспорт для военных перевозок. Это указание тоже было передано устно. В дружеской беседе мы оба высказались за необходимость получения письменного документа о наших обязанностях и правах, но пока пришлось незамедлительно выполнять и эту задачу. Рано утром с сержантом Рыкуниным В. М. держали путь в деревни, что подальше от маршрутов передвижения воинских частей. Война через эти места в течение полугода прошла дважды. Часть лошадей взяли для нужд нашей армии, сколько смогли – реквизировали немцы, и осталось их у населения очень мало. Однако обстоятельства заставляли вновь обращаться с такой просьбой к населению. Люди откликнулись и на этот раз. Без слов запрягали последних лошадей. Вечером 12 февраля первый обоз из 25 подвод я передал Грудину для перевозки боеприпасов. В последующем через каждые 2–3 дня собирал обозы из 20–25 подвод и направлял в Заборье или на адреса по указанию начальника службы тыла дивизии. Постепенно иссякли возможности получать конный транспорт в дозволенном мне районе. Одних и тех же лошадей нельзя было беспрерывно использовать для перевозок. Постоянно думал, где бы еще взять лошадей? Восточнее линии Белый – Слобода – Демидов не было наших войск. Были ли там немецкие войска, где конкретно, не знал. От местного населения слышал, что там партизанский район. Решил там побывать, выяснить, не помогут ли нам партизаны своими ресурсами.

Из Заборья выехали в восточном направлении, но затем дорога постепенно отклонилась на юго-восток. К вечеру, проехав километров 15–20, в одной из деревень встретили вооруженных людей, оказавшихся партизанами. В большом, по сравнению с другими, доме в центре деревни располагался партизанский штаб. Один средних лет партизан, как я понял, из числа их командования, после приветствий и взаимного знакомства рассказал об обстановке в районе намеченной нами поездки.

В селе Свистовичи действует сельский совет, постоянно находится подразделение партизан. Дальше в направлении Луховщины, а также южнее ехать не рекомендовал. О цели нашей поездки не расспрашивал. У них в отряде бывали офицеры из разведотдела нашей дивизии. Очевидно, полагал, что и мы имеем задание разведывательного характера. Партизанам было известно о размещении 1117-го СП в районе Слободы, о положении под Демидовым. Чувствовалось, что они получают своевременную информацию с большой территории.

Ночь провели в партизанском штабе. Рано утром дежурный партизан вывел нас из деревни на дорогу к селу Свистовичи. Началось наше путешествие в глубь партизанского края. Большую часть пути ехали густым лесом, хвойным или смешанным, по узкой, малонаезженной дороге. Вдалеке, то тут, то там слышались изредка выстрелы одиночные и короткими очередями. Это настораживало. Очень хотелось получить свежие сведения об обстановке, но навстречу никто не попадался. Так мы к полудню благополучно доехали до Свистовичей. Село выглядело довольно большим, неповрежденным войной. Встретившийся первым на улице старичок выразил удивление нашим появлением, а затем, убедившись в действительной нашей принадлежности к Советской армии, начал бойко задавать вопросы: кто мы, как идут дела на фронте, скоро ли прогоним немцев и т. п. Пришлось отвечать на некоторые вопросы, хотя времени для разговора особо небыло. Старик подтвердил, что сельсовет в селе действительно работает, и показал, как к нему проехать.

Не заметили мы на улице села обычного оживления, даже дети не играли возле домов. Особенность обстановки, вероятно, проявлялась в поведении людей. Сельсовет размещался на краю села в маленьком деревянном домике. Вблизи тянулась посадка хвойных деревьев. Рыкунин поставил лошадь во дворе и остался при ней, а я вошел в дом. В единственной комнате за столом сидела миловидная девушка лет семнадцати, как оказалось, секретарь сельсовета. Она, судя по внешним проявлениям, как и старик, была весьма удивлена появлением офицера Советской армии. Видимо, по этой причине в первый момент разговор между нами проходил с некоторым недоверием с ее стороны, но постепенно оживился. В течение получаса мы беседовали о жизни села, о партизанах, благодаря которым здесь продолжал действовать сельский совет. На вопрос о месте нахождения председателя сельсовета ответила, что он обещал быть во второй половине дня.

Внезапно открылась входная дверь. На пороге появился мужчина высокого роста, плотного телосложения. Небритый, с припухшим лицом, в возрасте 30–40 лет, одетый в поношенную военную шинель со знаками различия старшины. По его внешнему виду и иным признакам я понял, что этот человек не служит в Советской армии. Не снимая руки с дверной ручки и держа во второй руке винтовку, он устремил на меня настороженный, неприязненный взгляд. Затем пьяным голосом, обращаясь на «ты», поздоровался. Продолжая стоять в той же позе у двери, спросил у девушки: «Где председатель?» Она ответила, что председателя сегодня не будет.

Зло выругавшись, не прощаясь, «старшина» вышел на улицу. Его внезапное появление, грубость и невоспитанность прервали беседу. Собеседница была явно расстроена. Однако меня заинтересовала личность этого человека, так как старичок, встретивший нас при въезде в село, говорил, что военных с фронта в селе не бывает. Я поинтересовался, почему она на его вопрос о председателе ответила иначе, чем мне. «Приходивший человек, может, и был когда-то старшиной, а теперь он, вероятнее всего, бандит или немецкий пособник, – сказала девушка. – У него под командованием имеются еще несколько вооруженных людей. Они давно в ссоре с партизанами и не раз высказывали угрозы в адрес председателя сельсовета». Разговор как-то сошел на нет. По рекомендации девушки, в ожидании председателя, мы поехали пообедать и покормить лошадь. Быстро разыскали нужный дом, расположенный в полукилометре от сельсовета. Хозяина дома, бывшего председателя колхоза, а ныне партизана, в доме не оказалось. Хозяйка – женщина средних лет, встретила нас очень радушно, хорошо покормила, дала сена лошади. Они здесь еще жили неплохо.

Через час-полтора, только отъехав от гостеприимного дома, мы увидели бегущую нам навстречу и что-то кричащую нашу знакомую – секретаря сельсовета. Сблизившись с нами, взволнованная, плачущая, она сообщила, что тот самый старшина и с ним еще один вооруженный мужчина в форме солдата силой вывели председателя из сельсовета, грозились расстрелять, усадили в сани и увезли из села. Из дальнейшего расспроса выяснилось, что председатель пришел в сельсовет вскоре после нашего ухода на обед и решил нас дождаться. Бандиты, так девушка называла старшину и солдата, наблюдали за сельсоветом и взяли председателя в момент, когда им никто не мог помешать. Девушка плакала и с ожиданием смотрела на нас.

Мы были единственными, кто могли что-то предпринять. Шли минуты, мы оценивали обстановку, чтобы принять решение.

Прошло всего два часа, как мы приехали впервые в это село далеко за линию фронта. Нас предупреждали быть осторожными. Говорили, что встретим здесь партизан, но в действительности встретили бандитов, а партизан пока не видели. Окружающей местности не знаем. Где бандиты, сколько их, можно ли рассчитывать на помощь партизан, если решимся преследовать их, не попадем ли сами в западню? Такие мысли мгновенно возникли у меня и, очевидно, у Рыкунина, который выжидающе смотрел на меня. Руководствуясь здравым смыслом, следовало предоставить возможность местным партизанам разобраться самим в конфликте. Не окажемся ли мы сами в руках бандитов, а затем у немцев. Но партизан нет, а время идет.

«Куда они увезли председателя?» – спросил я девушку, пытаясь уточнить маршрут. Она назвала ближайшую деревню и рукой показала направление. На размышления больше времени не было. Быстро погнали свою, уже изрядно уставшую лошадку в указанном направлении. Какого-то конкретного плана освобождения председателя пока не было, да и быть не могло. «Будем действовать по обстоятельствам», – сказал я Рыкунину. При выезде из села нас окликнул мужчина, одетый в светло-коричневый дубленый полушубок. Он бежал прямо к нам по глубокому снегу, держа в одной руке карабин, а второй энергично подавал знак остановиться. Мы поняли, что это подкрепление нам, и придержали лошадь. Он сходу завалился в сани, сказал, что является комиссаром здешнего партизанского отряда, находится на излечении после ранения. Лет ему было около тридцати пяти, роста ниже среднего, шатен. Нам стало повеселее. Только узнав о случившемся с председателем, он поспешил на выручку.

Комиссар рассказал, что осенью 1941 года, когда фронт продвинулся на восток, на территории сельсовета появилась группа вооруженных людей, выдававшая себя за военнослужащих Советской армии, попавших в окружение. В первое время трудно было разобраться в истинной причине появления этих людей, да и некому было выяснять. Вскоре население заметило, что эти «военнослужащие» занимаются грабежами, пьянствуют, избегают сближения с местными советскими активистами. Когда на территории сельсовета организовался партизанский отряд, они в него не вступили, наоборот, начали конфликтовать с партизанами. На председателя сельсовета, первого организатора и командира партизанского отряда, они были особенно озлоблены, так как он всячески пресекал их деятельность. Комиссар, как и девушка– секретарь сельсовета, называл их бандитами. Насильственный захват ими председателя и открытое высказывание угрозы его убить окончательно раскрыли их враждебную сущность. Немцы практиковали засылку таких групп в районы действия партизан. Ситуация несколько прояснилась. Председатель был схвачен по заданию немцев, иначе зачем его увозить, расправиться с ним проще было бы в сельсовете. «Быстрее, быстрее», – требую я от Рыкунина, но лошадка наша и так уже выбивается из сил – в пути с раннего утра.

Километрах в трех от Свистовичей мы въехали в небольшую деревушку. Жители сообщили, что бандиты в их деревне захватили еще одного советского активиста – бывшего работника Демидовского райисполкома и поехали в следующуюдеревню, что в трех километрах далее. Спешим к указанному селу. Вскоре въезжаем туда; единственная улица этого населенного пункта под прямым углом поворачивала налево. Проезжаем угловой дом и видим впереди, метрах в семидесяти на дороге стоят конные санки, а в них два человека в черных пальто. Около них стоит человек с винтовкой. «Они!» – радостно вскрикнул комиссар. Человек возле санок что-то выкрикнул, лег на снег и направил на нас винтовку. «Стой!.. Стрелять буду!» – донеслось до нас. Из дома выбежали еще два вооруженных человека. Один из них также занял положение для стрельбы. А третьего я сразу же узнал: это был тот самый старшина, их главарь. Размахивая пистолетом, он разразился грубой бранью в наш адрес. Предчувствуя возможное возникновение перестрелки, мы припрятали свои сани за дом. Рыкунин занял позициюдля стрельбы у левого угла дома, комиссар – у правого. Я подготовил свой пистолет к стрельбе, вогнал патрон в патронник, положил за борт шинели и вышел из-за угла дома на переговоры с бандитами. Несколько минут продолжалась словесная перепалка. Они всячески ругались, оскорбляли нас, но не стреляли. Что-то их удерживало от перестрелки. Я понял это и предложил главарю бандитов подойти к нам для переговоров. После очередной порции ругани бандит к нам идти отказался. «Иди сам сюда, если хочешь», – крикнул он. Зимний день близился к концу. Наступление темноты было для нас нежелательно. Решил сам пойти на переговоры, иного выхода не было. Рыкунин и комиссар держали вооруженных людей на прицеле. Когда я подошел, главарь несколько поутих и предложил вести разговор в доме. Входить в дом – это еще одна неизвестность. Большой деревянный дом из двух половин-комнат, разделенных коридором. Входим в правую, что окнами на дорогу. Просторная чистая комната, тепло, но хозяев нет. В углу иконы, рядом стол. Бандит сел за него, справа на скамью положил пистолет. Я сел напротив. Между нами угол стола. Он достал из кармана гимнастерки удостоверение личности военного образца на имя старшины медсанбата, без фотокарточки, передал мне. Я внимательно его рассматривал, а он рассказывал, как летом 1941 года их воинская часть оказалась в окружении, как плохо к ним относится председатель сельсовета и местные партизаны. Для меня было главным в разговоре с ним добиться согласия освободить председателя и его товарища. Рассказ бандита мог быть заранее придуманной легендой, но приходилось делать вид, что верю ему.

Он требовал не вмешиваться в их дела, в их взаимоотношения с местными жителями и с партизанами. Я слушал и все более убеждался, что передо мной человек, продавшийся немцам, выполняющий их задание. Иначе зачем же он не пошел в партизаны как тысячи советских воинов, оказавшихся в окружении, почему не переходит к советским войскам, уже давно находящимся под Демидовом, почему готов стрелять в меня – офицера Советской армии, вместо того чтобы радоваться такой встрече и просить принять под свое командование? Да, передо мною враг. Возникла мысль первым применить оружие и тем достигнуть преимущества. Но что тогда будет с задержанными? Бандиты их уничтожат, как только услышат звуки стрельбы в доме. Кроме того, нет ли в доме или поблизости еще бандитов – их сообщников, ожидающих сигнала к определенным действиям. Не ожидает ли он здесь тех, кому назначено передать задержанных? Принимаю решение в такой обстановке освободить председателя и его товарища без применения силы, хитростью. Прерываю рассказ бандита, спокойно говорю, что приехал в Свистовичи с подразделением солдат и в ближайшие минуты сюда прибудут мои бойцы, а возможно, и партизаны; а если он сию же минуту не освободит задержанных, я передам его и сообщников на суд партизан. Я встал, давая понять, что разговор окончен. Руку положил за борт шинели, где находился приготовленный для стрельбы пистолет. Бандит еще с минуту сидел, затем положил в карман свое оружие и молча, как побитый, пошел к выходу. Выйдя на крыльцо, зло выругался в неопределенный адрес и приказал своим сообщникам отпустить задержанных. Они вышли из саней и вначале шагом, затем бегом устремились к дому. Я тоже пошел вслед за ними, а Рыкунин и комиссар вышли на дорогу и до нашего приближения держали оружие наготове.

Уже впятером ехали в Свистовичи, разговаривали мало, отдыхали от перенесенного нервного напряжения.

Председателю было лет 38–40, роста выше среднего, брюнет, стройный, приятный на лицо мужчина. Его товарищ постарше на 10–15 лет, с седыми волосами. Через полчаса езды видим – навстречу нам спешат две санные упряжки с людьми. Поравнявшись с нами, из саней выпрыгнули человек десять партизан, вооруженных разнообразным стрелковым оружием, окружили нас и возбужденно, наперебой начали расспрашивать о случившемся. Партизаны ехали выручать своих товарищей. Наши спасенные разговорились, рассказали, как их взяли бандиты, как угрожали, как неожиданно пришла помощь и спасение. Шесть человек партизан поехали в деревню, где остались бандиты. Что там произошло, мне неизвестно.

Уже было темно, когда приехали в Свистовичи. В единственную комнату сельсовета набралось полно народа, в основном партизан, обсуждали случившееся, многократно благодарили нас – спасителей. Председатель уже по-хозяйски сел за свой стол, посадил меня напротив, спросил, по какому случаю, откуда на его счастье забросила нас судьба в Свистовичи. Я умолчал о первоначальной цели своего приезда, так какубедился, что брать отсюда конный транспорт для перевозки воинских грузов идея неосуществимая. Сказал, что в связи с большой удаленностью от баз снабжения в воинской части, где я служу, бывает нужда в продовольствии, особенно в картофеле. «Сколько нужно картофеля?» – спросил председатель. «Сколько сможете», – ответил я. «Двадцать подвод хватит?» – поинтересовался он.

Я рассчитывал всего на несколько мешков, чтобы загрузить одни свои сани, и, конечно, с благодарностью согласился, но высказал желание всё исполнить завтрашним днем. Долгая отлучка могла обеспокоить Николая Грудина и других моих товарищей. «Рано утром здесь, у лесной посадки будут собраны двадцать подвод, а картофель будете брать в селе, что на шоссе между Демидовом и Холмом. Картофель там заготовлен по указанию немцев, для их войск. Возьмем его с помощью партизан и местных жителей. Обоз должен выехать еще до рассвета», – сказал председатель. Такой сложный и хлопотный для партизан вариант добычи картофеля не входил в мои намерения, но отказываться от подарка было нельзя. По моей карте он показал маршрут поездки туда и обратный маршрут к Заборью. Ехать предстояло в тыл немцев, и я задумался, имею ли на это право, не упрекнут ли меня за самовольство дивизионные начальники. Как бы отвечая на мои мысли, председатель сказал, что мелкими группами немцы по шоссе не ездят, а о появлении подразделений партизаны предупредят. Закончили деловой разговор, и он пригласил меня вместе поужинать. В доме, недалеко от сельсовета, собралось 10–12 партизан, в их числе две или три женщины. Много расспрашивали о разгроме немцев под Москвой, о нашем наступлении от Осташкова, о боях и перспективе наступления под Демидовом и Велижем. Партизаны знали, что немецким войскам удалось пробить коридор к их гарнизону в Демидове. В связи с исключительностью произошедшего события выпили за здравие и долголетие спасенного и за нас – спасителей. Внимание к нам, двум молодым парням, от пожилых людей было оказано очень большое. Мы даже стеснялись от слов похвалы и уважения. Тосты были сказаны за Советскую Армию, за скорую победу. Я произнес тост за храбрых партизан и пожелал им успехов.

Ночевать ушли в дом одного из партизан. Часа в четыре утра меня разбудили, покормили завтраком. Хозяйская дочь проводила до сельсовета. Рыкунин ночевал в другом доме, но тоже был там. Подошел председатель, пошли к лесопосадке, где виднелись подводы, готовые к поездке. Председатель сообщил, что меры по обеспечению безопасности поездки уже принимаются по всему маршруту. На головной подводе вместе со мной поедет человек, знающий маршрут. Рекомендовал по прибытии к назначенному селу не скапливаться у буртов с картошкой всем обозом, а подъезжать по одной подводе, нагружать и быстро отправлять на сборный пункт в деревню в сторону Свистовичей, где будет находиться партизанский пост. Чувствовалось, что он сам переживает за благополучие нашей поездки. В пять часов утра, как и намечалось, выехали. Рыкунина я поставил замыкающим в обоз, на всякий случай.

Путь был не близкий, но по снежной дороге, на морозе, ехали быстро. Проезжали несколько деревень, но в них не останавливались и ни с кем не разговаривали. В пути дважды встречались с партизанами. Ближе к полудню была еще одна встреча. Нас обогнали на хорошей лошади, запряженной в легкие санки, два молодых партизана с немецкими автоматами. Сказали, что разыскивают немецкого пособника, побывавшего ночью в одном из сел. Примерно через полчаса партизаныуже возвращались, уступая нам дорогу, ехали целиной. Позади санок трусцой бежал мужчина средних лет, видимо, тот, которого разыскивали.

Кисти его рук были перевязаны веревкой, привязанной к санкам, чтобы не убежал. «Что с ним сделают?» – спросил я старика-ездового. «Война… что заслужил, то и получит. Если бы таких гадов не было, немец в наши места нос не казал», – не спеша ответил он.

Здесь, в партизанском районе, я воочию увидел и убедился, что население оккупированных областей не покорилось оккупантам. Вспомнилось прочитанное о партизанах Смоленщины в далекие времена первой Отечественной войны. Ныне партизанское движение развернулось еще в больших масштабах, неизмеримо больших.

Во второй половине дня приблизились к назначенному селу. Возле зарослей кустарника придержали свой обоз. На двух подводах подъехали к крайним домам cелa. Здecь нас уже ожидала пожилая женщина, тепло поздоровались, узнали, что ни немцев, ни полицейских в селе нет. Можно грузить картошку, сказала она. Бурты с картофелем оказались поблизости, в этой же части села, и уже раскрыты. Здесь же виднелась груда пустых мешков, собранных для нас жителями села. Группа женщин и несколько пожилых мужчин после взаимных приветствий начали проворно загружать мешки отличным картофелем. Пять минут, и первая подвода ушла загруженная. Подошла вторая, третья. Быстро наполнялись мешки и загружались подводы.

Мы знали, что в это время кто-то обеспечивает нашу безопасность, но все же оба – я и Рыкунин внимательно наблюдали вокруг, чтобы не оказаться в ловушке. Два часа, и все подводы были загружены. Как все было до деталей продумано и четко организовано от сбора подвод в дальнюю поездку до сбора мешков и их погрузки! А оповещение партизан по маршруту поездки и обеспечение охраны! Значит, реальна советская власть в партизанском районе, работает связь и выполняются распоряжения.

Когда отошла к сборному пункту последняя груженая подвода, все работавшие на погрузке жители села обступили меня, задавали массу вопросов, спрашивали, когда прогоним немцев, просили передать добрые пожелания всем советским воинам. Почти у всех из них кто-то из близких был в армии, сражались против немецких оккупантов. На продолжительную беседу не было у нас времени, поблагодарили всех, попрощались и поехали догонять обоз. Переночевали в одной из деревень, рекомендованной председателем. Рано утром продолжили поездку. Рыкунина поставил в голове обоза, а сам поехал замыкающим на последней подводе. Ехали все время спокойно. Через три-четыре часа должны достигнуть освобожденной территории. Замечаем, нас стремится догнать какая-то одинокая подвода. Придержали свою лошадь, сошли на дорогу. Подъезжают две молодые женщины, здороваются, начался разговор. Оказалось, мы проезжали деревню, где они живут. Жители узнали, кто мы и куда едем. За короткое время собрали подарок для солдат, сражающихся под Демидовом – два мешка льняных полотенец. По поручению односельчан, женщины просили передать их скромный подарок по назначению. Невелик подарок, но от души. Перегрузили мешки в наши сани. Поблагодарил женщин, сказал в их адрес шутливый комплимент и поехали догонять обоз.

Начался лес, через который пару дней тому назад мы въезжали в партизанский район. Как и тогда, справа, слева, впереди изредка постреливали. Видимо, партизанские патрули постоянно контролировали «окно» в линии фронта и при этом давали о себе знать командованию условными выстрелами.

К вечеру достигли деревни Заборье. Обоз с картошкой передал представителю продснабжения дивизии. В течение нескольких недель она была ценной добавкой к питанию раненых в дивизионном медсанбате. Полотенца тоже долго и хорошо служили солдатам.

Николай Грудин, как старший над нами, утром следующего дня с интересом слушал мой рассказ о поездке в партизанский район. Результат поездки был оценен весьма положительно. Однако за линию фронта я не имел права самовольно выезжать, и Николай опасался, что может быть из-за этого неприятность. «А зачем ты ввязывался в переговоры с бандитами?.. Зачем ехал за картошкой в лапы к немцам? Партизаны и без тебя бы это сделали», – сердился Николай. Его упреки были справедливы. Пришлось обещать быть более осторожным, не превышать своих прав и полномочий. На выезд за линию фронта действительно требовалось разрешение высокого начальника, командира дивизии не ниже, при наличии к тому важной причины.

«Риск – дело благородное, но он должен быть на законном основании и обоснован», – согласились мы и решили о поездке за линию фронта никому не докладывать.

Побывав на оккупированной немцами территории Смоленской области, я убедился еще раз, что наш народ не склонил голову перед захватчиками, не покорился их воле, а продолжает героическую борьбу.