Текст книги "По берегам Западной Двины"

1. Описание боевых действий 332-й СД в феврале-апреле 1942 г. произведено на основе личных воспоминаний, бесед с участниками событий: Климовым Г. С., Пархомовским П. М., Покровским И. К., Кирилловским С. Н.; сведений ЦА МО СССР фонд 1117-го СП, опись 10095, дело 7, стр. 38, 58, 63, 66. Опись 171468, дело 3, стр. 29, 31. Фонд 1646, опись 20, дело 1, стр. 37, 39, 52, 55, 61.

2. После войны в деревнях Н. Секачи, Миловиды, Беляево оставались жить некоторые граждане, проживавшие в названных деревнях в период боев зимой 1942 г., в их числе Кондратьева Валентина Григорьевна, 1932 г.р., Кондратьев Александр Никитич, 1928 г.р., Вавилова Полина Сергеевна, 1904 г.р. Их воспоминания также использованы. Кроме того, они сообщили:

А. Н. Кондратьев: «В феврале ночью слышу, кто-то стучит (житель Н. Секачей). Входит группа людей в белых халатах со звездочками на шапках. Говорят: мы русские. Вдруг появились немцы на машине, наши их побили. Дней пять наши держали дорогу на Витебск под обстрелом, побили тогда много немцев. Когда нас выгнали из дома и вели по дороге, мы видели возле дороги груды убитых немцев и наших солдат».

П. С. Вавилова: «В Миловидах в феврале несколько дней были наши. Затем немцы снова пришли. В Миловидах немцы организовали ремонт своих танков. Наши в феврале били из артиллерии по Миловидам, Секачам и по Козьему. Везде были немцы. Побили их много. В Беляево был немецкий штаб. Один немец сказал мне: придут русские, а нам капут!».

Емельянов Александр Никифорович и его жена Мария Ивановна жили в Беляево. Они рассказали: «В нашем доме жили немцы, а нас с детьми выгнали жить в баню. Немцев было много. Когда в 1943 г. они отступали, то наш дом сожгли, а нас погнали отступать. По пути мы спрятались в болото и дождались своих. Немцев в Беляево побито очень много».

Бои под Велижем. Минометная рота

Весеннее распутье несколько повлияло на ход боевых действий. На участке дивизии их активность уменьшилась. Обе стороны готовились к летним боям. Каждый из нас, советских людей, интересовался положением дел не только на своем участке, но и у соседей, на всем гигантском фронте от Баренцева до Черного морей, о работе промышленности и выпуске вооружения и боеприпасов. Тяжело было нашей стране, нашему народу вести войну по существу в одиночку против фашистской Германии и ее союзников: Италии, Румынии, Венгрии, Финляндии, в распоряжении которых были экономические ресурсы оккупированных стран Европы. Все это мы понимали, и каждый старался внести большой личный вклад в потенциал нашей борьбы против фашизма. Мы на фронте знали, что предстоят жестокие сражения, но в конечном итоге победа будет за нами. Это нас воодушевляло.

Противостоящая Калининскому и Западному фронтам центральная группа армий противника к лету 1942 года продолжала оставаться самой сильной на советско-германском фронте. 79 дивизий врага все еще находились в 180–200 километрах от Москвы. Против одной из них – 205-й пехотной дивизии – мы стояли «лицом к лицу», готовясь к решительным сражениям.

По решению командования армии дивизия в начале мая заняла новый рубеж обороны. От 48-й стрелковой бригады 1119-й стрелковый полк принял участок по северо-восточной окраине города Велижа, начиная от Западной Двины, далее передний край шел к мельнице, затем к ручью Велижка и западнее его по полю к улице Володарского. Полком командовал майор Литвинов Василий Петрович, положительно проявивший себя в боях ранее. Молодой, лет 30–32, выше среднего роста энергичный мужчина был немного похож на грузина. В командование полком только вступил, но уже имел среди подчиненных авторитет и уважение.

От улицы Володарского шли далее юго-восточнее деревни Боровлево городские кварталы: часть 65-го, 66-го, 67-го, 83-го, часть 84-го – занял оборону 1115-й стрелковый полк. Командир полка майор Самарский А. Т. (Самарский Алексей Терентьевич, командир 1115-го СП с15.01.42 по 15.07.43 гг.)

1117-й стрелковый полк занимал оборону во втором эшелоне батальонными и ротными опорными пунктами по деревням Малая Ржава, Большая Ржава, Шакоры, Курбатовщина, Карпеки. Командир полка майор Карака Марк Григорьевич.

На стыке и несколько впереди левого фланга 1115-го СП занимал оборону прикрепленный к 332-й СД 3-й армейский стрелковый батальон в деревнях Рябинка, Ачистка, Проявино. Командный пункт – в деревне Щеткино.

Части дивизии совершенствовали оборону, пополнялись за счет выздоравливающих, изучали противостоящего противника.

В конце апреля 1942 года я получил назначение в 1119-й СП на должность командира минометной роты. В начале мая, пройдя несложное оформление в штабе полка, пришел в роту. Огневая позиция минометов располагалась западнее деревни Лаврентьево, в неглубоком овраге, где протекал Велижка-ручей шириной 4–5 метров. Впереди за бровкой берега оврага ровное поле, где в 300 метрах, параллельно оврагу, проходила наша линия обороны с траншеей к окопам. За ней восточная окраина Велижа с немецкой траншеей и окопами, землянками и блиндажами. Левее, в километре, виднелись дома улицы Володарского. Правее, в 200–300 метрах – разбитая мельница и еще чуть дальше – кладбище. Первое, что привлекало внимание при взгляде на восточную часть города, это несколько высоких каменных церквей, возвышавшихся над домами. Некоторые дома и постройки хозяйственного назначения были кирпичные. Ручей Велижка и овраг возле мельницы поворачивали влево и еще метров через двести уходили в кварталы города, занятые противником. В овраге возле мельницы была огневая позиция еще одного взвода – 50-миллиметровых минометов. В тот период войны они состояли у нас на вооружении. На втором этаже мельницы был ротный наблюдательный пункт. Телефонная связь от него шла на обе огневые позиции. Всех людей в роте насчитывалось около 30 человек вместе с двумя офицерами и старшиной. Вся позиция роты, особенно наблюдательный пункт, постоянно простреливались ружейно-пулеметным и минометным огнем. Артиллерия противника обстреливала часто деревню Лаврентьево. Снаряды перелетали через нас и рвались метров за двести на противоположной стороне оврага. Окопы для минометов были вырыты в заниженной части склона оврага, чтобы противнику не были видны вспышки выстрелов. Землянки для расчетов, обслуживающих миномет, врыты в стенку оврага, чтобы не было прямых попаданий снарядов в них. Такая же маленькая землянка занималась офицерами. Условия жизни и быта для солдат у минометчиков были, конечно, лучше, чем у пехоты, и значи– тельно. Горячую пищу с батальонной кухни доставлял старшина роты два раза в день в термосах. При этом, бывало, попадал под обстрелы, но кормил нас регулярно, хотя не очень питательно. В первые же дни познакомился с офицерами и солдатами, побеседовал с каждым. Большинство были ивановцы, прошли до Велижа с боями.

В последующие дни ходил в наши передовые траншеи, знакомился с командирами стрелковых рот, которые мы поддерживали огнем минометов. Из оврага к первой траншее вел ход. Траншея не везде была глубокая, приходилось местами пригибаться. В ответвлениях мы оборудовали места для пулеметов, для наблюдателей: через перископ внимательно рассматривал немецкие окопы. До них было 70–100 метров, а местами и того меньше. Между нашими и немецкими окопами со времени зимних боев лежали трупы людей – наших, в валенках, и немцев, а также оружие. Вся эта «ничейная зона» была напичкана минами противопехотными и противотанковыми. Перед немецкими окопами виднелись проволочные заграждения на столбах. Перед нашими окопами таких заграждений пока не было. Наблюдатели и снайперы не теряли все время бдительности. Стоило на короткое время подняться выше бруствера – следовал выстрел, или пулеметная очередь, или прилетало несколько мин. Землянка у командира роты имела размеры два на два метра и глубиной метра полтора, имела два наката бревен, покрытых слоем земли, окон не было, стены не обшиты. В углу землянки – маленькая металлическая печка, похожая на цилиндрическое ведро. В ночное время землянки зимой отапливались. Днем большая часть солдат отдыхала, а с наступлением темноты занималась работами по совершенствования окопов, траншей, ходов сообщений. Пища готовилась в тылу и в термосах доставлялась на передовую. Таковы были условия жизни и быта у пехоты в обороне.

Траншея и землянка, этим и ограничивалось пространство для жизни солдата-пехотинца, а его верхняя граница – высота бруствера. Отдыхали на земляном «топчане», покрытом травой или ветками деревьев. Грязь постоянно, а после дождя еще и вода по дну траншеи. Согласовал с командирами стрелковых рот порядок вызова огня минометов по их сигналам, наметили ориентиры в обороне противника, чтобы быстро и правильно понимать друг друга при телефонных переговорах.

Бóльшую часть светлого времени суток мне приходилось находиться на наблюдательном пункте. Изучал оборону противника, выявлял расположение его огневых точек, корректировал стрельбу из минометов. Стреляли чаще и больше из 50-миллиметровых минометов. Для 82-миллиметровых минометов мин выделялось очень мало, и мы берегли их на случай отражения атаки немцев или на обеспечение частных боевых операций, проводимых по инициативе нашего командования.

50-миллиметровые минометы стреляли очень кучно, и мин на них давали достаточно. Как только на переднем крае противника замечалось движение или начинал активничать пулемет, мы открывали огонь из этих маленьких минометов. Немцы, как правило, отвечали из своих минометов или орудий. Тогда в «дело» включалась одна из батарей 891-го артполка. И так почти ежедневно и по несколько раз шел огневойбой.

С мельницы обзор переднего края немецкой обороны был хороший, но очень слаба была защита наблюдателя от поражения. Деревянная стена защищала только от пуль и осколков. Усилили ее бревнами и отрыли щель у фундамента, чтобы укрыться в случае сильного артобстрела.

Минометные роты в тот период в стрелковых полках объединялись в батальоны. Командиром минометного батальона в 1117-м СП был старший лейтенант Колмогоров, лет двадцати трех, высокого роста, стройного телосложения, всегда опрятно одетый мужчина. Он мне нравился за культуру обращения и реальность мышления. Он тоже был выпускником Московского Краснознаменного военного училища имени Верховного Совета РСФСР, двумя годами ранее нас. Отношения с ним сложились хорошие. Его командный пункт был на северной окраине Велижа. Бывал он в нашей минроте и особое внимание обращална организацию взаимодействия с пехотой.

В июне Колмогоров провел беседу с личным составом роты и зачитал опубликованное в газете сообщение о состоявшейся договоренности между Великобританией и СССР о совместных действиях в войне против гитлеровской Германии. Это обрадовало всех. У людей появилась надежда получить реальную помощь в борьбе против фашизма. В окопах и в штабах заговорили о возможности открытия Второго фронта в Европе.

Из офицеров штаба батальона в тот период иногда бывал в роте младший адъютант – младший лейтенант Раткевич Иван Викентьевич. Он тоже был новичок в батальоне. Войну начал рядовым солдатом пехоты. В январе, после артподготовки, с винтовкой в руках шел в цепи стрелков по широкому заснеженному озеру Волго от северного берега к южному, где засел в укреплениях враг-оккупант. Немецкие пули со свистом пролетали справа, слева, над головой. Падали на снег товарищи, раненные и убитые, но все быстрее шли вперед солдат Иван Раткевич и многие его однополчане. Враг в том бою был разгромлен.

Были в январе 1941 еще жестокие бои, посчастливилось, уцелел солдат, и направили его учиться на курсы младших лейтенантов-минометчиков. Так, вкратце, рассказал о себе при знакомстве Раткевич И. В. Боевой офицер, проверенный огнем, подумал я про него, такой неподведет.

Позади огневой позиции наших 82-миллиметровых минометов, в деревне Лаврентьево еще оставались малоразрушенные дома. На чердаке одного из них был оборудован наблюдательный пункт батареи 891-го артполка. Побывал у соседей, познакомился. Глубина обороны противника отсюда просматривалась лучше, чем с нашего пункта на мельнице. Кроме того, у артиллеристов наблюдение велось с помощью стереотрубы 10-кратного увеличения, а у нас простым глазом и с помощью бинокля. Перенял у них кое-что полезное в ведении документации, в инженерном оборудовании наблюдательного пункта. Огневая позиция артиллерийской батареи находилась в лесу километрах в двух восточнее. Стреляли они тоже редко и отчитывались перед командованием дивизиона за израсходованные снаряды. Запас боеприпасов на огневых был создан и у нас, и у артиллеристов, но берегли, знали, что самые серьезные бои впереди.

В результате личных наблюдений и бесед с другими офицерами пришел к выводу, что оборонительная позиция противника имеет значительные преимущества перед нашей позицией. Каменные здания, церкви и иные прочные сооружения, которые сами по себе представляли защиту от минометного и артиллерийского огня, будучи дооборудованными, превращались в настоящие долговременные оборонительные сооружения. Прикрываясь строениями, противник незамеченным совершал передвижения по фронту обороны. Со стороны противника, с высоких зданий, с церквей хорошо просматривалась наша оборона от переднего края на глубину нескольких километров.

Мы в мае-июне активно вели оборонительные работы. Левее, по рубежу Ляхово – Ночевки – Саксоны укреплял свои позиции 1115-й СП. Командный пункт дивизии из деревни Большая Ржава переместился в деревню Додоны, поближе к Велижу.

На юге советско-германского фронта, в Крыму немцы начали наступательные операции крупными силами. Советские войска были вынуждены оставить Керченский полуостров и Севастополь. В конце июня врагу удалось прорвать большими силами оборону войск Брянского и Юго-Западного фронтов. Летняя кампания 1942 года приносила успехи противнику.

С чувством тревоги и озабоченности за судьбу Родины читали мы сообщения о продвижении врага вглубь нашей страны. В начале июля бои проходили на подступах к Воронежу, на сталинградском направлении.

А на нашем участке фронта продолжалась позиционная война.

Отражение немецкого наступления. Июль – август 1942 года

В ночь на 11 июля 1942 года 1119-й СП передал участок обороны по северо-восточной окраине Велижа 1117-му СП. Я показал сменщику передний край обороны противника, его огневые точки, рассказал о поведении немцев на сдаваемом участке и иные сведения, которые могут пригодиться. Ночью отошли в тыл на пять-шесть километров, гадали, какая нам будет поставлена новая боевая задача. Ждать долго не пришлось. Нам поручили оборону левого фланга дивизии на широком фронте юго-восточнее Велижа. Один стрелковый батальон занял оборону по западным скатам высоты, где расположена деревня Большая Ржава. Здесь был и командный пункт полка. Второй батальон – южнее километра четыре, в деревне Шакоры.

Третий стрелковый батальон убыл в резерв командира дивизии далеко от участка обороны полка. Минометной роте, где я был командиром, приказали занять огневую позицию на южной окраине большой красивой деревни Крутое, расположенной на возвышенности, господствующей над окружающей местностью. Замечательный вид местности открывался на деревни, поля, леса в западном и южном направлениях. Жили в хуторе до войны хорошо. Дома добротные, с приусадебными постройками, садами. В центре деревни выделялось новое двухэтажное здание школы. Только на краю села одиноко стоял маленький старенький домик, хозяином которого был мальчик лет десяти – сирота Ваня. Недалеко, в овраге, стояли на позиции наши минометы, и Ваня был частым гостем у солдат.

До батальонных опорных пунктов от нас было около трех километров. Юго-западнее, примерно в двух километрах, в деревне Осиновка находилось боевое охранение – стрелковый взвод. В первый же день прибытия в Крутое я побывал в Осиновке в боевом охранении. Жителей в деревне не было. Командир взвода сообщил, что противник находится километрах в двух-трех западнее, ничем себя не проявляет. Вдали виднелась опушка леса Касплянской дачи. Вспомнилась апрельская поездка в Понизовье, партизаны: «Где они сейчас, как живут в приютившем их лесу, окруженном врагами?»

Связи телефонной с батальонами, а также и с боевым охранением в роте не было. Договорились на всякий случай о сигналах ракетами. С моего наблюдательного пункта на вершине возвышенности, что западнее деревни Крутое, сигналы будут хорошо видны.

Неделю жили спокойно, как в глубоком тылу, помылись в деревенской бане, привели в порядок обмундирование, написали письма родным и близким. Питались получше, в дополнение к пайку жители снабжали нас овощами, молоком. Вечерами деревенские девушки подходили к нашему расположению, слышался оживленный разговор, шутки, задушевные русские песни. После декабря 1941 года, после морозной зимы, заполненной маршами и боями, после окопов и землянок, свиста пуль и осколков снарядов – этот отдых был заслужен. Я это учитывал и не очень загружал солдат службой и работами. Но бдительности не теряли. На ночь выставляли парные посты на позиции и на подходе к ней, а в светлое время суток постоянно наблюдали за местностью в сторону противника и интересовались, не появляются ли в деревне подозрительные люди. Погода все дни стояла солнечная, сухая.

24 июля, рано утром, только что взошло солнце, как обычно я вышел с огневой позиции на наблюдательный пункт, что в полукилометре на высоте. Отошел метров двести, вижу – с юго-запада в нашем направлении летит девятка немецких бомбардировщиков. Прошли над деревней, развернулись, построились в круг и один за другим начали пикировать и бомбить фугасами и зажигательными бомбами мирное, еще спавшее Крутое. Нам нечем было им помешать. Я лежал на спине и наблюдал эту картину жестокости, совершаемую людьми, именующими себя высшей расой. Минут через десять все дома были объяты пламенем, в котором метались обезумевшие женщины, дети, старики. От деревни уцелела лишь одна избушка сироты Вани. Солдаты минометной роты, материальная часть, лошади – всё уцелело, потерь не было. Овраг и предусмотрительно отрытые в земле укрытия-щели уберегли роту от потерь.

Такой налет не мог быть случайным. Мы привели себя в полную боеготовность, усилили наблюдение. Враг мог появиться из любого места, так как сплошной линии обороны не было.

Вскоре вижу, дальше и южнее боевого охранения, от деревни Старое Село по направлению к левому соседу пошли автомашины с немецкой пехотой, артиллерия. Это происходило на расстоянии четырех– пяти километров от нас, вне досягаемости 82-миллиметровых минометов. Откуда-то издалека по двигающимся немецким войскам открыла огонь наша артиллерийская батарея, но движение их не прекращалось. Непосредственно на Крутое противник не наступал. Не исключено, что он посчитал ее сильно укрепленным пунктом и решил обойти с флангов. Этим же можно объяснить и налет авиации на деревню.

Ближе к полудню из района Большой Ржавы начали доноситься звуки учащенной артиллерийской стрельбы и разрывов снарядов. Все говорило о том, что там идет бой. Волновало, что нам в такой обстановке не поступало никаких распоряжений. Наконец, во второй половине дня прибежал посыльный с приказом следовать для поддержки стрелкового батальона в деревню Большая Ржава. Шли не по прямой дороге, уже контролируемой противником, а в обход, перелесками и посевами. При подходе к Большой Ржаве оказались на своем же минном поле. Ограждение по чьему-то недосмотру не было снято, и рота благополучно преодолела минное поле. Батальон, значившийся на второстепенном участке, не имел серьезной артиллерийской поддержки. Наше прибытие было весьма кстати. Выбежав на высотку, что на южной окраине деревни, увидел в километре или чуть дальше продвигавшиеся из леса в направлении деревни длинные цепи немецкой пехоты. За первой цепью метрах в двухстах шла вторая цепь. Солдат в этих цепях было много, несколько сотен. Быстро подготовил данные для стрельбы, и наши мины начали рваться в рядах наступающих немцев. Усилился с нашей стороны огонь стрелкового оружия. Противник залег. Мы поражали его, не давая возможности возобновить атаку. В таком положении удержались до темноты. Деревня осталась за нами, однако на флангах немцы продвинулись. Их осветительные ракеты взлетали и справа и слева, а затем и в нашем тылу. Стало понятно, что мы окружены. Как могло получиться, что немцы к полудню вышли к Большой Ржаве? Оказалось, оборона приданного дивизии армейского стрелкового батальона на рубеже Рябинка – Ачистка – Проявино была слабая и противник ее преодолел рано утром первой атакой. Затем овладел деревней Щеткино и вышел на шоссе Велиж – Демидов, овладел деревней Холопово. Командир 1119-го СП майор Литвинов принял решение контратаковать прорвавшегося на шоссе противника. После артиллерийского и минометного обстрела немцев, занявших Холопово, две роты стрелков 1119-го СП дружной, стремительной атакой выбили их из деревни и, преследуя, ворвались в деревню Щеткино, где встретили на марше противотанковую батарею врага и разгромили ее. Контратака удалась, но мало осталось наших сил в Большой Ржаве. Противник наступал явно превосходящими силами и к вечеру вновь вышел на шоссе в районе Холопово и при поддержке танков продвигался на деревни Печенки и Большую Ржаву. Здесь их встретила огнем прямой наводки артиллерийская батарея под командованием капитана Тихонова П. А. Наводчик орудия сержант Савельев первым снарядом разбивает гусеницу головного танка. Он врезается опорными катками в землю, разворачивается, останавливается. Второй выстрел – и снаряд заклинивает башню. Следующий танк, свернувший с большака в сторону огневой позиции батареи, поражен выстрелом орудия, где наводчик рядовой Мосин. Снаряд попал в моторную часть, танк горит. Осколочными снарядами артиллеристы в это же время били по пехоте танкового десанта. Враг был здесь остановлен, но продолжал накапливаться.

Еще более серьезная обстановка создалась на левом фланге полка, где в деревне Шакоры была позиция обороны второго батальона. Она к вечеру оказалась обойденной противником, так как соседняя, 145-я стрелковая дивизия под напором превосходящих сил отошла и стык с нею оказался открытым.

Сведения о событиях на участке полка нам – командирам отдельных подразделений в полном объеме не были известны. Моя рота, остатки стрелкового батальона и спецподразделения: полковые саперы, разведчики, медики, хозяйственные подразделения, а также раненые, в наступившей ночной темноте чувствовали себя довольно тревожно. Пора ужина уже прошла, но никто и не вспоминал о нем. Всех интересовало – что делать далее. Разговоров об этом особенно не вели, на это есть командир, ждали его приказа. Часа за два до полуночи меня пригласили к командиру полка. Майор Литвинов В. П. находился в крестьянском доме, сидел у стола и при свете свечи рассматривал карту района боевых действий. Наверное, нелегко ему было принять правильное решение в создавшейся сложной боевой обстановке.

Пригласив ближе к столу, спросил о наличии в роте мин. Услышав ответ, упрекнул за полный расход боеприпасов, но не очень строго. «Стреляли вы хорошо и в нужный момент боя, но нельзя было расходовать все до последней мины, война не кончилась, – сказал он, глядя в карту. – Смотрите, вот здесь Большая Ржава, вот деревня Лемеши. По полевой дороге ведите роту в Лемеши. Осторожнее переходите через шоссе, там могут быть немцы. Пополнитесь боеприпасами и совместно с находящимися там подразделениями организуйте оборону. Одновременно выведите хозяйственные подразделения и медиков с ранеными». Убедившись, что приказ понят правильно, он отпустил меня.

Через полчаса в голове колонны хозяйственных подразделений минометная рота выступила по заданному маршруту. На повозках разместили тяжелораненых, кто мог – шли сами. Все понимали вероятность встречи с противником и двигались осторожно, соблюдая тишину, держа наготове оружие. Подойдя к шоссе, некоторое время наблюдали, нет ли вблизи немцев. Затем выставили по сторонам охранение и перебрались через шоссе, оказались в посеве ржи. Дороги дальше не было. Полем, с помощью компаса, по азимуту пошли к Лемешам. Я побаивался, не ошибиться бы в направлении движения, все же ночь и местность незнакомая. Внезапно возле нас из посева поднялись два вооруженных автоматами солдата, оказавшиеся дивизионными разведчиками, которым было поручено встречать выходивших из окружения. Не будучи предупрежденными, в темноте мы их чуть было не пристрелили. Уточнили у них маршрут и вскоре были у цели. Большая деревня Лемеши была пуста, покинута жителями. Никто не хотел вновь встречаться с немцами и их «новым порядком». Уходя, жители спешили, взяли с собой только самое необходимое, даже часть скота бросили.

Рота разместилась в трех домах в центре деревни. Поблизости устроились на ночлег и все остальные, прибывшие с нами. Мне было приказано довести их до Лемешей, а как далее поступать, они должны были решать сами. Старшина роты и повар быстро сориентировались в обстановке. Из бесхозного поросенка приготовили солдатам плотный ужин и накормили также всех раненых и других солдат, с нами прибывших. Часа в два ночи я взял трех наиболее опытных солдат, вышел метров на триста в поле по направлению к деревне Печенки, велел отрыть окопчик, сказал, что утром здесь будет наблюдательный пункт. Телефонную связь намечал провести на рассвете. В случае внезапного появления противника наблюдатели, одновременно выполнявшие роль боевого охранения, должны были нас оповестить. Пока я выставлял наблюдателей, лейтенант Сорокин обошел всю деревню. Никаких подразделений для организации здесь обороны не обнаружил.

Как же выполнять приказ командира полка оборонять Лемеши? Солдаты, утомленные событиями прошедшего дня, крепко спали, а мое желание отдохнуть как рукой сняло. «Где наша пехота, о которой говорил командир? Как пополниться боеприпасами? Где наступающим днем будет наш полк, его штаб и командир?»

Эти вопросы не имели ответов, а от них зависела судьба людей, которые пришли в Лемеши и теперь отдыхали, уверенные в том, что завтра утром старший командир скажет, что нужно делать, отдаст правильный приказ. Такого старшего командира, который должен был здесь быть, не оказалось. Я привел сюда более сотни солдат, изних половина ранена. Выходит, быть мне пока командиром для всех. Этот вопрос решил правильно. Затем начал обдумывать распоряжения, которые отдам на рассвете:

В первую очередь отправлю раненых в тыл дивизии. При них есть военфельдшер, и он найдет сам медсанбат. Затем пошлю старшину на склад артснабжения за минами. Выберу подходящее место для огневой позиции, установлю минометы, протяну связь на наблюдательный пункт. В это время обязательно подойдет стрелковое подразделение, возможно, и артиллерия…

Эти хорошие размышления успокоили меня до такой степени, что усталость взяла свое – я незаметно уснул.

Проснулся от звука разорвавшегося снаряда и звона оконных стекол, выбитых осколками. Было уже светло. Выбежал на улицу, резво залез на крышу сарая, вижу – метрах в семистах от деревни стоит немецкое самоходное орудие и разворачивается в цепь немецкая пехота. Еще несколько выстрелов самоходки по деревне в разные места, наугад. Это был, надо полагать, передовой отряд противника, численностью до ста человек. Со стороны нашего охранения раздавались частые автоматные и винтовочные выстрелы, которые через пять-шесть минут прекратились. Немцы, вероятно, сочли, что встретили заранее организованную нашу оборону и готовились к серьезному бою. Тем временем солдаты нашего боевого охранения, выполнив свою задачу, отходили к селу перебежками и ползком. Мне с сарая это было видно, а немцы их, возможно, и не замечали. Старший из боевого охранения доложил о противнике не более того, что я видел сам. Эти три солдата выполнили свой долг.

Пока я оценивал обстановку и беседовал с солдатами боевого охранения, произошли совершенно непредвиденные события. После разрывов первых вражеских снарядов хозяйственные подразделения, медики быстро запрягли лошадей, посадили на подводы раненых и покинули деревню. В их положении это были оправданные действия. Но, к сожалению, за ними последовал с ротными повозками и наш старшина. Увидя отъезжающего, со сна не разобравшись в происходящем, солдаты роты подхватили минометы и тоже поспешили в заросли кустарника за деревней. Благо, убежали не далеко, опомнились. Мне не оставалось ничего иного, как присоединиться к роте. В кустах, в трехстах метрах от деревни, собралось человек пятьдесят боеспособных солдат, не считая ездовых. В том числе неизвестно как там оказались семь человек полковых саперов с младшим командиром во главе. На вооружении у нас было несколько автоматов, карабины, винтовки, ручные гранаты, несколько бутылок с горючей смесью. Превосходство противника численное и в вооружении было явное. Однако замешательство, охватившее в первый момент солдат, прошло. Чувствовалось, что они даже раскаивались за бегство из деревни без приказа. Я тоже помнил задание командира полка и решил вернуться в Лемеши, задержать противника сколько будет возможно. Приказал старшине возглавить обоз, взять раненых, пока ненужные минометы погрузить на повозки и следовать в деревню Погорелое, искать там кого-нибудь из командования, узнать, где можно пополнить боеприпасы.

В одной из повозок оказалась резервная, как мне сказали, винтовка СВТ – самозарядная винтовка Токарева. Я вооружился ею, построил всех оставшихся, сказал несколько подходящих обстановке слов и приказал бегом следовать за мной оборонять Лемеши. С момента стихийного ухода из деревни прошло 15–20 минут. Убегали из деревни люди, забывшие на какой-то миг о воинском долге, поддались чувству страха. Эти же солдаты, организованные в управляемое подразделение, устремились занимать боевую позицию, обгоняя меня, их командира. Они знали, что враг значительно сильнее, что могут быть ранены, убиты, но это было уже не самое главное. Каждый старался выполнить свой долг любой ценой. Мы пересекли деревенскую улицу, вышли «на зады» деревни, обращенные в сторону противника, и возле домов, сараев заняли оборону, протяженностью 150–200 метров. За время нашего «маневра» немецкая пехота развернулась двойной цепью и уже придвинулась к деревне на расстояние 300–350 метров. Самоходное орудие медленно, со скоростью пехоты двигалось в нашем направлении, изредка постреливая по деревенским домам и сараям. «По фашистским гадам беглый огонь!» – пошла команда по линии нашей обороны, когда до пехоты противника оставалось метров 250–300. Оживилась стрельба с нашей стороны. Я тщательно прицелился в высокого, толстого немца, находившегося вблизи самоходки, ведущего себя как командир, и произвел выстрел. Поразил ли его, незнаю, так как в этот же момент самому пришлось укрываться от вблизи рвавшихся снарядов. Очередного выстрела не получилось, винтовка оказалась неисправна, разорвало гильзу в патроннике, и она там застряла. Возможно, по этой причине она и находилась в повозке как резервная. Бой разгорался. В соседнем окопчике, они были здесь отрыты, вероятно, на случай укрытия от бомбежек жителями и нам пригодились, поднялась голова в каске, прицелилась, прогремел выстрел. Это былодин из саперов, влившихся в нашу группу. «Эй, товарищ, перебрось мне шомпол выбить из патронника гильзу!» – крикнул я ему. С помощью шомпола после каждого выстрела выбивал гильзу и несколько минут вместе со всеми вел огонь по немцам. Видно было, что они несли потери. Кто-то падал и оставался лежать, пробегали их санитары с носилками. В их тыл уходили и уползали раненые.