Текст книги "Лауреаты Лондонской литературной премии. Альманах-приложение к журналу «Российский колокол» (2015–2019). Выпуск 2"

На столе уже стояло шампанское и кофе. Все трое пили брют и молчали, каждый думал о своем. Энн набирала темп и заказывала бокал за бокалом.

хорошо еще что ей постоянно кто-то помогает попервоначалу Герм поддерживал Феде тоже пришлось раскошелиться немного теперь Мали к араб но не шейх увы но денежки водятся благородный человек не жадный с ним интересно две семьи в Эмиратах стать третьей женой нет уж извините…

Энн показалось, что она сидит сейчас с Гермом и выносит ему мозг рассказом о своем приятеле Малике: «Понимаешь, мы давно знакомы. Ты, наверное, помнишь, я занималась арабским еще в Москве. Малик – близкий друг моего учителя. Мы познакомились в Москве, потом пару раз виделись в Абу-Даби. Оказалось, у него дела в Калифорнии. Вот мы и стали встречаться. А сейчас он в Амстердаме. Мне нравятся южные мужчины: они предупредительные, щедрые, немелочные. Не думаю, что наши отношения надолго и всерьез. Откровенно говоря, не вижу себя с ним, да еще в Амстердаме. Если уж я в свое время отказалась от наследного принца Фуджейры…» Зачем она объясняет Герму что-то о Малике? На Герма никакой надежды… Одни стихи. Это не ее он любит – нарцисс, собой красуется, не может налюбоваться.

Наверное, она уснула от выпитого шампанского. И уже нет Герма, уже не в поезде едет, а нежится в постели в мамином доме в Яболе, а мать напевает, склонившись над ней:

 
Жила принцесса милая, милая, милая, жила принцесса милая, ми-ла-я,
Но появилась феечка, феечка, феечка, но появилась фе-ечка, фе-е-чка,
Заколдовала девочку, девочку, девочку, заколдовала девочку, де-воч-ку,
И та проспала целый век, целый век, целый век, и та проспала целый век, целый век
В огромном замке высоко, высоко, высоко, в огромном замке высоко, вы-со-ко.
Вот скачет к замку юный принц, юный принц, юный принц, вот скачет к замку юный принц, ю-ный принц.
Поцеловал и разбудил, разбудил, разбудил, поцеловал и разбудил, раз-бу-дил.
Девушка зарделась, зарделась, зарделась, в лице изменилась, изме-ни-лась,
Письмо написала, написала, написала, а кому послала, ко-му, ко-му?[13]13
  Песня про Принцессу.


[Закрыть]
 

– Кому пошлешь, Анастасьюшка? – спрашивает с улыбкой матушка. – Джавхару, Захиру или Мохаммеду? А может, пошлешь соседу нашему, Петруше, все-таки?

Настенька колебалась и сидела, задумавшись, на постели, а мать упрашивала ее:

– Что бровки насупила? Прояснись, разгладь морщинки на лице своем, розочка моя прекрасная на рассвете жизни!

Рассеялось сладкое видение, нет уютной постели. Энн проснулась в кресле экспресса. Дурно ей от выпитого вина. А напротив попутчики странные… Зачем ей эти попутчики, зачем вообще ей такие попутчики? И еще этот мускулоид со своими предложениями: у него, мол, изрядный капиталец имеется в офшоре на острове Woman. Связаться с роботом – себя не уважать.

* * *

Сериал «Сибирская ночь» завершился северным сиянием. Наступило солнечное утро!

– Энн, ты была замужем? – спросила Нинель.

– Нет, дорогая. Выйду замуж, когда полюблю.

– Ты никогда не любила?

– Получается, что нет. Была знакома с одним человеком. Мне казалось, у нас могло бы сложиться. Как-то мы оба, мне кажется, заинтересовали друг друга. Хотя «заинтересовали» – не то слово. Бывает так, хорошее совпадение, что ли… Но он внезапно пропал. Не то чтобы исчез. Как бы это сказать – мне перекрыли к нему доступ. Кто перекрыл? Нашлись серьезные люди. В общем, мне было до него не добраться.

– Не было никого, равного ему, – продолжила Энн после некоторой паузы. – Как он одевался, а песни пел – за душу брало. А уж красив – и лицом, и станом, словно святой Бхагван Раджнишу! Увидел он меня в первый раз на приеме – босиком, в одном прозрачном бериллиевом платье на бретельках, – голову потерял! На консульском приеме надо было его видеть, а не так, как мы сейчас в обычном VIP-вагоне экспресса!

– Эх, ласточка быстрокрылая, так все в одиночку и летаешь! – сказала со вздохом Нинель. – Да разве ты себе ровню найдешь?

– Да, ушел, ушел от меня мой герой, похожий на Шри-Бхагавана, ушел и сердце мое взял с собой. Разлучили нас, не допустили друг до друга. Любил он меня, всей душой любил, сколько лет с той поры минуло!

– На что тебе та любовь, что давным-давно землей засыпало? – спросила Нинель.

– Богатый, красивый, из хорошей семьи. Да, богат он был, уж так богат… А я все же не пошла за него. Не любила я его – вот и не пошла замуж. И слова не давала – даже намеком не обнадежила!

– Да кто же он был, этот похожий на Шри-Раджнишу? И когда жил на свете – до потопа или после? – ядовито спросил Федя.

– Ишь, разговорился, малой, чтоб тебя самого потопом смыло и унесло, дай красавице слово сказать, – прикрикнула на него Нинель.

– Да, любил меня подобный святому Раджнишу, обезумел от любви. На колени бросался, молил: «Прошу лишь один день с тобой пробыть, хочу испить блаженства бессмертия…» Отказала я ему, а потом перекрыли нам путь друг к другу недобрые люди. Купил для меня браслеты, колье, золото, бриллианты, рубины… Уговорили его не посылать мне – все равно, мол, не захочет принять подарок, обратно отправит, потом позору не оберешься. А теперь его нет, умер, а стал мне дороже всех других.

– А в остальных случаях? Неужели никто не делал предложения?

– Были отношения. И предложения делали. Один олигарх, например, хотел, чтобы я стала его второй женой.

– Сафарбек, что ли? – спросила Нинель.

– Да нет, были и нормальные кандидаты в женихи.

Энн ударилась в воспоминания. В разговоре мелькали имена известных поп-музыкантов, владельцев ресторанов в Голландии, Эмиратах, Италии, Гонконге. Энн любила подобную публику.

– Я в Эмиратах дружила с итальянцем Джанпаоло, он был одним из подрядчиков по строительству Бурдж-Халифы[14]14
  Башня Халифа – небоскреб высотой 828 метров в Дубае, самое высокое сооружение в мире. Форма здания напоминает сталагмит.


[Закрыть]. Работал как одержимый. А потом, когда отдыхал, пил без остановки. Мы могли с ним всю ночь сидеть на балконе раздетыми, пить хорошее вино и петь. Не подумайте, у меня с ним ничего не было. Ну, почти ничего. Просто дружили. И сейчас дружим. Западные мужчины относятся к женщине совсем не так, как русские.

– Ох уж эти халифы! Как это, интересно, итальянцы могут стать халифами? – недоверчиво спросила Нинель.

Энн вздохнула, но ничего не ответила – она думала о своем.

– Много вопросов могла бы решить. В то время я несерьезно относилась к недвижимости, вот и осталась ни с чем. До сих пор – девочка-лимитчица. Куда ни поеду, везде квартиру снимаю – в Калифорнии, Москве, Амстердаме…

– Почему не вышла замуж? Никто не нравился?

– Как никто? Раз были отношения, значит, кто-то нравился. Просто заранее знала, что не получится, – ответила Энн, но Нинель так просто с толку не собьешь.

– Согласна с тобой, всегда заразнее точное знание, правильней сказать: знание заразительней, чем незнание. Мы с тобой похожи в этом – я тоже люблю полную ясность, особенно в особо неясных вопросах. Если все было так хорошо, почему ты решила, что ничего не получится?

– Потому что знаю предел отношений. Зачем выходить замуж, если вскоре разводиться?

– Просто ты не любила. Полюбила бы, пошла бы за своим суженым на край света. Как я за Федей. И не думала бы о переделе отношений. Кстати, где ты выходишь, в Москве или Амстердаме? – сказала Нинель и задумалась.

– Мы в Москве выходим, – добавила она. – А тебе-то зачем туда? Тебя ничего не связывает, свободная пташка. Москва – Азия, я бы рекомендовала до Амстердама…

* * *

Энн почувствовала себя неважно – от курева, кофе, выпитого вина и переживательных воспоминаний.

– В какую все-таки сторону отсюда располагается женсковая комната? – бросила она заплетающимся языком свой вопрос в свободный эфир.

Кто-то принял ее сигнал в никуда, ответил и словесно-звуковыми сигналами указал направление. Кто этот кто-то, столь благонравный и добролюбый? Федя – вряд ли… Нинель – тоже вряд ли! Мускулоида вроде не видно…

Правая нога Энн выкатилась вперед, крутанулась против часовой стрелки, оплела левую ногу слева и сзади. Ощутив опору твердого пола, правая нога выпрямилась и выдавила вперед левую ногу. Той ничего не оставалось делать, как выброситься вперед, сделать оборот по часовой и оплести правую ногу справа и сзади. Чтобы сохранить равновесие, Энн вцепилась ногтями в кресла у прохода вагона. После нескольких пируэтов она заметила, что, несмотря на титаническую работу ног, продвижение в сторону заветной женской комнаты оставалось незначительным.

Если бы в этот момент кто-то поинтересовался, в чем причина ее столь необычной походки, – геморрой, гонорея или газы, – Энн не задумываясь отбрила бы негодяя: «Недержание мочи, вот что!» И спросивший не понял бы тонкой иронии ее ответа, потому что истинная причина состояла в том, что именно такая походка казалась Энн особенно элегантной и грациозной.

Грациозной и элегантной! Но то несущественное обстоятельство, что она практически не продвигалась к заветной цели, все-таки несколько ее смущало.

Нет, Энн Гордон – не обычный человек. О, Великий Ошо, он всегда рядом с ней, и путешествующая молодая особа из Америки сумеет справиться и с этой проблемой! Энн подняла руки и вытянула их вперед, стопы выпали из лабутенов.

«Эх, надо было надеть в дорогу мартинсы или в крайнем случае челси!» – с запоздалым сожалением подумала она и зависла над полом, оформляя свои нестандартные действия обезоруживающей улыбкой с почти незаметными желтыми сколами на зубах и отдельными признаками пародонтоза корней. Да, были незначительные дефекты в этой в целом потрясающей картине, содержащей элементы реального вознесения.

Селебрити лос-анджелесского разлива беспомощно шевелила в воздухе ногами, но продвижения вдоль прохода вагона от этого тоже почти не происходило.

Описываемое здесь небольшое происшествие было слишком тривиальным, чтобы заинтересовать хоть чем-то рядовых очевидцев. Но нашлись настоящие ценители, которые узрели в эволюциях Энн черты несомненного физического и духовного совершенства, а совершенство, как известно, раздражает. Красивые, но абсолютно нерезультатные маневры Энн заметили две сидящие неподалеку девушки.

– Смотри-ка, – произнесла одна из них, – Ступорова, похоже, в полном ступоре. Как же они все меня достали! Слабо попасть в нее пластиковой бутылкой?

– Это мне-то слабо? – возмутилась сидевшая рядом приятельница, евразийское происхождение которой не позволяло ей сомневаться в своих возможностях при любых жизненных коллизиях, и изо всех сил своего молодого тела (недооценить которые было бы весьма легкомысленно) бросила пустую бутылку из-под воды в зависшую в воздухе фигуру поклонницы идей Ошо. Бутылка была, видимо, слишком легкой. Ее материальное воплощение вообще не проявило никаких признаков взаимодействия с призрачным видением подвыпившей путешественницы, прошило его насквозь и упало на пол.

– Надо взять что-нибудь поувесистей, – рассудительно заметила первая и швырнула в Энн бутылку с водой.

Бутылка смяла колышущуюся фигуру поклонницы Ошо, скомкала, точно мягкую занавеску. Энн развернулась и вместе с бутылкой шлепнулась в проход. Упала, поднялась, почувствовала почву под ногами, засунула ноги в лабутены и выпрямилась. Случайно взглянув на свои руки, она с ужасом обнаружила, что идеальные наклейки ногтей не выдержали встряски, покинули ее руки и рассыпались по полу.

– Все в порядке, – сказала она, заметив встревоженные лица Нинель и Феди. – У меня в Van есть специальный ногтевой браузер.

Достала из сумочки небольшой гаджет и несколько раз нажала кнопку.

– Дажна арботать, не стоит тебе хелповаться со мной, Федя, это неприличновски. Бататрейки плохо кантачатают. Вот так…

Браузер включился от кнопки, и ногтевые накладки, словно птички, слетелись и расселись по пальчикам молодой путешественницы, выбрав и заняв положенные им места.

Энн неустойчивой походкой ковыляла вдоль прохода, и когда она удалилась на изрядное расстояние, Нинель со значительным видом поднесла палец к губам и произнесла, обращаясь к Феде:

– Хочешь, открою тайну?

– Открой, дорогая, говори скорей, не томи!

Нинель по привычке поломалась, а потом раскрыла Феде страшную тайну:

– Не было в ее жизни никакого Kara на Важнишу, вернее, того, кто похож на этого Важнишу! Так же не было, как я никогда не была царицей Савской!

Дама задумалась о том, насколько корректно не признавать себя царицей Савской. Ведь она, Нинель, легко путешествует во времени… Да нет, куда до нее царице Савской, допотопной дикарке, скорее всего зараженной генитальным герпесом, которая наверняка не умела даже толком помыться, а запахи и эманации немытого тела забивала примитивными притираниями, а также маслами и настоями отрубей грубого помола…

– А музыканты, сомелье? – прервал ее мысли Федя. – Про Герма я точно знаю, они встречались в Москве. Правда, это было давно. Она ведь уехала лет пятнадцать тому…

– Кто-то есть, наверное. Сомелье, музыканты третьесортные… Итальянца точно не было. Хорошо, что рядом с тобой я, меня просто так – тем более на мякине – не проведешь! В общем, не надо верить этим россказням. О Герме, кстати, мы знаем только с ее слов. Может, этот типчик и обретается где-то, но при чем здесь Энн, да простит меня Вседержитель?!

– Как это? Господи, да неужели? Святый Боже, Святый Крепкий, помилуй нас! – воскликнул Федя. – Откуда ты-то знаешь об этом?

– А то ты гулял без меня по Америкам две недели, думаешь, бесконтрольно? Все о тебе знаю и о твоих прехехешках предоскональненько. Да не боись, я не против, дело молодое. Поскольку если есть две вещи, которые я люблю больше всего на свете, так это контроль, а коли нет контроля, тогда уж лучше полная бесконтрольность. А вот Анастасия твоя Стопарикова все как есть выдумала… Из пальца высосала. Никогда не ходил по белу свету этот похожий на Важнишу, и никто его не видел. Так же как и Сафарбек, как и принц Фуджейры. Она всем о Гутцериеве и Мохаммеде рассказывает, а до этого Синюшному наплела с три короба…

– Наверное, и о Герме тоже. Какая лгунья, лиса, как она нам всем глаза отводила! И я-то… Взял и поверил… А ты, Нинель, все знала и виду не подавала, вот это выдержка, браво!

* * *

Энн добралась до женской комнаты и уселась на крышку унитаза. Она знала, как нелегко будет вновь подняться, – а ей придется подняться, чтобы вернуться на свое место. Она еще не овеществилась в полном объеме после астрального полета, столь нетактично прерванного бутылкой с водой. Ее туловище не набрало достаточно вещественной материи и оставалось совсем плоским, напоминая фигуру, вырезанную из тонкого картона. На картонке образовалась вмятина – как раз в том месте, куда попала бутылка с водой. В общем, все обошлось неплохо. Потому что если бы Энн была овеществлена в полной мере, от удара бутылки появилась бы ссадина, а может, и кровотечение. И тогда ей потребовалось бы лечение на долгие месяцы, потому что у Энн ссадины и кровоподтеки практически не заживали.

Чувство слабости, которое, как она ожидала, еще продлится некоторое время, никак не позволяло ей сидеть прямо, потому что картонка ее туловища постоянно ломалась гармошкой как раз на стыке позвонков спины. Чтобы переждать время, необходимое для полного перехода в материальный мир, и собраться мыслями, она решила прилечь на полу между унитазом и колонной ноги раковины. Это, пожалуй, не комильфо, но здесь все равно никто не увидит. Она поджала под себя ноги, обхватила их руками, а лицо спрятала между коленей. Это называется – свернуться калачиком. Члены тела в этом положении были довольно благосклонны друг к другу. А что еще надо одинокой, но уверенной в себе женщине?

Однако пребывать в этой позе Энн перестала быть в состоянии, поскольку чувствовала, что яркие светильники на потолке изливают на нее свой мертвенный свет. Потому что если уж и существовали две вещи, которые Энн недолюбливала, то одной из них был искусственный свет, а второй, конечно же, естественный свет: как солнца, так и луны.

Она перевернулась лицом вниз, легла ничком и почувствовала себя несчастной. Зачем она лежит здесь, в отхожем месте, а не на траве в сельской местности, прислушиваясь к ночным звукам, пению кузнечиков, лаю собак, шуму листьев и кваканью лягушек?

Откуда-то донеслись звуки незатейливой песенки:

 
Кукушка куковала, года она считала,
Ошиблась, просчиталась, о чем-то размечталась.
И начала все снова, век куковать готова[15]15
  Слова А. Тесленко.


[Закрыть].
 

Кукушка! Песня затихла, Энн захотелось продолжить тему кукушки, она тихо пропела:

 
Песен, еще не написанных, сколько?
Скажи, кукушка, пропой.
В городе мне жить или на выселках?
Камнем лежать или гореть звездой?
Звездой, звездой?[16]16
  Слова В. Цоя.


[Закрыть]
 

Петь больше не хотелось. Из двух песенок о кукушке ей все-таки больше понравилась первая, потому что в ней было довольно симпатичное слово «размечталась». А во второй песне… «Камнем лежать» – это ужасно! «Или на выселках» – тоже довольно грустное словосочетание, в общем, мало хорошего!

К этому времени Энн устала лежать между унитазом и раковиной – почему, кстати, здесь нет биде? Она давно уже собиралась как-то выбираться отсюда, но ей помешала песня о кукушке. Она все еще была не овеществлена и не ощущала в полной мере холод и твердость пола и стен, покрытых допотопной кафельной плиткой, которую использовали, она считала, только в прошлом, доисторическом двадцатом веке. А теперь Энн окончательно овеществилась, и ей не хотелось больше обретаться в этом не самом импозантном, сугубо вспомогательном пространстве и вдыхать запахи хлорки, перемешанные с другими ароматами отхожего места. Поэтому она встала, привела себя в порядок, – настолько, насколько могла это сделать в ее состоянии, – и выбралась из женской комнаты, где совсем недавно ее настигло чувство слабости, и двинулась назад к своему месту в вагоне.

Это чувство слабости Энн оставила в унитазе женской комнаты вместе с остатками вина и кофе, а также салата из авокадо, который ей подавали в рекреации, и теперь уверенно двигалась к своему месту, уверенно, но и боязливо одновременно, поскольку не знала, как ее попутчики отнесутся к тому, что она была в их присутствии не совсем, видимо, адекватна! А ведь она хотела обсудить с Нинель вариант программирования своего будущего успешного замужества.

* * *

«Жизнь проходит чередой картинок на ЖК-экране, а счастья нет», – подумала Энн.

За столиком никого не было. Она пребывала в недоумении, что же теперь делать, но в тот момент, когда ее пятая точка достигла сиденья кресла, в воздухе высветилась голографическая записка, оставленная Федей с Нинель. В записке сообщалось, что они не дождались дорогой Энн и решили вернуться на свои места, чтобы отдохнуть и немного поспать. Что они счастливы были провести время со столь чарующей попутчицей и надеются продолжить самую тесную дружбу с ней. Федя с Нинель сообщали также, что приходил их общий знакомый офицер, японоподобный мускулоид, и передал информацию для Энн, что в вагоне-ресторане, в секции супер-VIP, ее ожидает некто господин Векшин. Причем ждет ее вместе с Гермом, которого он назвал своим хорошим знакомым. Просил особо не задерживаться, потому что заказал для них хороший аргентинский мясной стол с лучшими сортами красного вина. И если они задержатся, то мясные блюда потеряют свои фантастические вкусовые качества. Еще Федя и Нинель добавили от себя о том, что они удивлены: ее друг Герм, оказывается, здесь, едет в этом поезде, а Энн зачем-то скрывает это, так с друзьями не поступают. Что они и сами не прочь были бы отведать мясных деликатесов и аргентинского жаркого в такой симпатичной компании, но если уж они оказались лишними на этом празднике жизни, тогда им лучше удалиться.

Энн перечитала еще раз записку, потом надела наушник, прокрутила аудиовоспроизведение, чтобы проверить, правильно ли она все поняла, не ошиблась ли в чем-то. Да нет, все правильно – Векшин пригласил ее с Гермом на обед. Федя с Нинель решили, что Герм где-то здесь, тоже едет в этом поезде. Пусть так и думают. По большому счету это именно так. Герм до сих пор помнит о ней, значит – он где-то здесь, рядом в его представлении. Векшин, кстати, сейчас большая шишка в Москве, продюсирует самые дорогие аниме для компьютерных игр, и у него были какие-то дела с Гермом. Энн заметила Векшина, когда шла в рекреацию с офицером, и попросила любезного биоробота передать тому электронную записку якобы от Герма о том, что Герм был бы рад увидеться с ним в этом поезде и что за Векшиным еще по Москве есть должок, если он не забыл, и не угостит ли он Герма вместе с его подружкой, очаровательной Энн Гордон, хорошим мясным обедом. Заодно можно и обсудить общие проблемы.

Записка сработала, их ждет отменный стол и хорошие вина. Да и сам Векшин мужчина ничего себе. Полноват, правда. А с другой стороны, на Украине говорят: хорошего человека чем больше, тем лучше. Какая все-таки сволочь этот Герм! Пошли бы вдвоем, как люди, хорошо время бы провели.

Векшин выбрал лучший ресторан… Придется пойти так – опять как приживалка какая-то, будто она бестия продувная, будто ее на помойке нашли. Или уговорить все-таки Герма? Связаться как-то и уговорить… Что-то у нее совсем плохо с головкой – где она сейчас и где Герм? Придет к Векшину, а тот скажет: «А где Герм?» Может, Векшин и не будет в восторге от ее ног и ее улыбки… Ну и плевать. Она еще встретит своего суженого. К черту обед, к черту Векшина, надо брать судьбу в руки и самой устраивать собственную жизнь.

Кто лучше подойдет на роль отца ее отца?

Если ее новый отец появится от ее же яйцеклетки, тогда отец отца должен быть, конечно, человеком обеспеченным – это во-первых, а во-вторых – чадолюбивым, чтобы захотел свое чадо обеспечить всеми жизненными благами. Ну а то, что его чадо станет и отцом Энн, – этого ему знать необязательно. То, что мужем Энн станет именно его сын, этого он тоже не будет знать. Но ведь есть еще зов крови. Настоящее живое сердце почувствует все без объяснений, забьется с неожиданной силой.

А если не забьется? Все это надо обмозговать и продумать самым тщательным образом. Предположим, что забьется все-таки… И ему захочется непременно помочь неимоверно симпатичному мужу Энн. Хотя этот муж будет старше самой Энн уж никак не меньше, чем лет на двадцать. Да, сложная задача. Энн подумала, что Мали к для этой цели подходит лучше многих. Во всяком случае – лучше, чем тот же Герм, вечно строящий из себя какого-то необыкновенного мачо. Пожалуй, Нинель права: надо ехать до Амстердама. Даже в этой части – куда ехать – слишком много компетенций, и тут с налету не разберешься.

Дальше технически более-менее понятно – найти суррогатную мать, зарядить ее утробу яйцеклеткой Энн, оплодотворенной спермой Мали ка, и отправить ее вынашивать и рожать ребенка и одновременно будущего отца Энн в прошлые времена – ровно настолько прошлые, чтобы к моменту зачатия самой Энн ребенок уже стал бы мужчиной репродуктивного возраста. На эти все эволюции, конечно, потребуются немалые деньги. Герм, наверное, не откажет в этом Энн.

Конечно, Герм, а кто же еще? Он же любит говорить, что хочет ее счастья. А Энн для счастья нужен ребенок – но так, чтобы она сама его не вынашивала. Не Малика же просить финансировать ЭКО! Малик даст свое семя, и в будущем ему еще придется всерьез обеспечивать своего ребенка. Энн из тех женщин, что знают меру и нормы приличия. Она не станет нагружать милого Малика еще и этим. В общем, детали проекта следует досконально обдумать. Сейчас все равно не получится – Энн чувствовала, что засыпает, и мысли у нее в голове ворочались очень медленно и с явной неохотой. До Амстердама далеко, поезд еще не дошел даже до Москвы, она немного подремлет и постепенно во всем разберется. Если уж недалекая Нинель справилась с такой задачей, то уж Энн это и подавно под силу – ведь рядом с ней всегда ее Великий учитель Ошо!

Неожиданно Энн встрепенулась, будто ее ужалила оса, – она вспомнила, что есть и другая проблема, которая, пожалуй, посложнее первой будет.

Как сделать так, чтобы ее новый отец имел отношения с ее же матушкой буквально за несколько дней до близости матушки с ее теперешним отцом? Чтобы они оба этого захотели и чтобы это произошло именно тогда, когда от этого их сближения обязательно получился результирующий результат – а именно юная Энн, но зачатая другим биологическим отцом. Как сделать так, чтобы между ее матерью и ее новым отцом именно в тот момент вспыхнуло неодолимое влечение друг к другу?

Как, как? Как ей отсюда повлиять на те стародавние времена, не отправляясь самой туда? Или все-таки отправиться самой и повлиять как-то на сближение этих двух столь милых ее сердцу людей? Вот задачка так задачка! Но ведь Энн – настоящий философ, и, скорее всего, и эта проблема ей по плечу. Хотелось бы обсудить с Нинель идею нового зачатия Энн, рождения от другого отца и последующего замужества с будущим отцом, но где эта Нинель, где этот Малик, где этот Герм, где все остальные, столь упорно добивавшиеся близости с ней, а некоторые и ее руки? Никого нет рядом! Она может позвать только робота-мускулоида – печальный результат! Может, пойти все же к Векшину – поесть в супер-VIP отделении ресторана и выпить хорошего вина? Попробовать завоевать сердце этого Векшина. В данный момент Энн не чувствовала в себе сил для новых подвигов. Одинокая путешественница, селебрити из Лос-Анджелеса, постепенно проваливалась в темную дрему в вагоне экспресса Лос-Анджелес – Москва – Амстердам.

да Энн особенно повезло в жизни Господь дал ей прекрасное тело и острый раскованный ум в ее распоряжении оказалось огромное количество различных компетенций и правомочий даже в теории недоступных другим людям вопрос только как этим всем правильно распорядиться

* * *

Проснулась оттого, что кто-то тронул ее за плечо. Это был Герман.

– Хватит дрыхнуть, из-за тебя мы пропустили обед у Векшина. Зачем ты прислала к нему вместо себя пару каких-то фриков? Когда я добрался до вагона-ресторана, эти наглецы сожрали деликатесы – пастрому, хамон, токи-нету и даже специально приготовленную векшинету – испортили настроение хозяину и гостям, я посмотрел на это свинство и ретировался. Ты еще не наигралась в самостоятельность за пятнадцать лет? Не девочка уже, очнись, тебе скоро сорок семь, ну хорошо – сорок шесть. Просыпайся, длительное путешествие в поисках заморского счастья завершено, мы возвращаемся домой, через двадцать минут Москва.

– Что за поучительный тон? – взвилась Энн. – Если есть намерение и впредь так разговаривать со мной, лучше тебе выйти одному, а я дальше без тебя. Слава богу, мне есть куда и к кому ехать!

Энн внимательно посмотрела на Германа и неожиданно почувствовала теплоту и особую легкость в груди.

«А нужно ли мне лишнее звено в цепочке? – подумала она. – Вот готовый человек, Герм старше меня почти на восемнадцать – вполне может сойти за отца. А пройдет не так много лет, к восьмидесяти превратится в полного младенца и будет за сына. Неплохой вариант, вот уж верно говорят: Топоровым с Ябола ума не занимать».

– У тебя, кстати, есть еще шанс жениться на самой Энн Гордон, – произнесла она с независимым видом. – Но для этого Герму, гражданину Санкт-Петербурга, придется стать отцом моего сына, сыном самому себе и одновременно моим отцом. В этом случае тебя ждет блестящее будущее: ты сможешь состояться как трижды родственник самой экстравагантной женщины мира Энн Гордон. Но пока, несчастный, тебе только кажется, что ты есть, потому что на самом деле тебя еще нет, ты – недочеловек, потому что настоящий Герм еще не родился. Не понял? Ну извини – если не нравится, адье, ты – в Москву, а я – до Амстердама.

Ах, просто не понял… Поверь, и все: понял, не понял – это не имеет ровно никакого значения, потому что последующее произойдет без твоего осознанного участия. Я должна покурить в тамбуре, а ты сними с полки чемодан и собери вещи, только ничего не забудь. Ведь у моего друга дырявая память – ты сегодня пил гинкго билобу?

Нет, я вижу. Вот электронные квитанции – когда выйдем, получи багаж: двенадцать чемоданов и клетка с домашним хорьком. Хорьком! Не с собакой и не с козлом – не спутай!

«Трижды родственник, что за бред? Кому нужны эти эскапады? Я и так вполне ей в отцы гожусь. А вот хочется ли мне стать мужем Энн – большой вопрос! Тем не менее… Похоже, я прочно обосновался под ее леопардовым каблуком. Когда она успела нанести на ногти арабские письмена? Нет, моя froken до сих пор неотразима», – подумал Герман и снял с полки ее чемодан.