Текст книги "Орион: Око земли"

Закинув в рот еще один пучок скрученной зелени, девушка дернула за рычаги.

– Подожди. Хочу использовать свой последний вопрос, – сказал Маркус.

– Твое право, – неторопливо пережевывая зелень, ответила девушка.

– Как тебя зовут? Вряд ли мы увидимся, но все-таки.

Девушка сплюнула, чуть не попав в лицо Маркуса.

– Вот вечно вам все нужно знать.

– Я сказал вряд ли. Ну и еще ты обещала ответить на все оставшиеся два вопроса. Таков был уговор, – девушка дернула четвертый рычаг и посмотрела вдаль.

– Я не говорила обещаю, – ответила она, пародируя интонацию Маркуса. – Тебе оно все равно ни к чему, – она отжала рычаг тормоза, и экипаж тронулся.

Отмахиваясь от оставленного паровым двигателем теплого шлейфа, Маркус очутился в мире холода.

Интенсивно натирая плечи и выплясывая из-за рвущейся наружу жидкости, он повернулся по направлению к Кренгарду. Его глазам открылась заснеженная дорога, проходящая через плотно стоящую бамбуковую чащу. Покрытые снегом безлистные стебли, устремлялись к небу и склонялись над единственным проходом, образуя нечто похожее на выстроенную самой природой арку.

Маркус позабыл о морозе и о том, зачем снял со спины сумку, пока прохладный ветер в третий раз не напомнил ему, кто тут хозяин. Маркус склонился над сумкой и с ужасом понял, что по привычке завязал ее на два крепких узла.

– Д-да твою-то мать, – выругался он, пытаясь распутать веревки, поддевая их нестриженными ногтями. После трех неудачных попыток в ход пошли зубы.

Глава 5

«Я прямо сейчас пойду и докажу, что эти существа не умеют дышать огнем»

Последние слова Герцога Луперкаля фон Изера, записанные его личным писцом в дневнике.

С ухода капитана прошло около получаса. Руф сидел на краю стойки, держа стопку соевой водки, когда к нему подошла Джоанна. Она перетащила ящик и с еле слышным кряхтением влезла на него. Устало вздохнув, хозяйка жалобно посмотрела на поникшего человека.

– Тебе хорош, – грубым тоном, намекнула она.

Старик поднял тяжелый взгляд на гномиху. Его правый глаз смотрел прямо на ее рыжую шевелюру, тогда как левый косился в сторону, разглядывая соломку.

– Это первая, – прохрипел он. Джоанна подтянула бутылку к себе.

– Тогда лучше и не продолжай, – повысив голос, сказала она. – Пока не протрезвеешь, я тебе здесь больше не налью. И Груну скажу, чтоб не впускал тебя, пока глаз на место не встанет.

Руф почесал грязным ногтем не менее грязный подбородок, не дернув ни единой мышцей на лице. Решив, что клиент требует добавки и фирменной пощечины, Джоанна замахнулась, но голова старика начала опускаться, словно сдувающийся шар.

– Да, – ответил Руф, склонившись до предела. – Надо бы домой.

Он встал, предварительно уронив ногу с протезом, и покрутил стопку в пальцах.

– Давай сюда, – Джоанна потянулась к ней, но Руф увел руку.

– Первая и последняя на сегодня, – он поставил опустевшую стопку вверх дном на стойку.

Скорчив рожу, старик показал Джоанне сморщенную пятерню.

Покачиваясь, он проковылял к закрытой решетке. Потянув ее и сделав шаг, Руф со звоном протаранил железный косяк протезом. После невнятных извинений он вышел через проем, попутно ударив стену.

Перебирая нерасторопными ногами, он спустился с крыльца. На каменной улице старик со шлепком погрузил прохудившийся солдатский ботинок в лужу, что осталась от растаявшего льда. Вода затекла к ступне через дырку в подошве. Руф шлепнул им и почесался.

Серый дым заполнял улицу, более или менее растворяясь у вторых этажей. Не удивительно, что жители здесь в прямом смысле на ощупь искали выставленные у их жилья таблички. В редкие дни, когда горожане отмечали праздники, многие кузнецы переставали работать, и дым становился не таким плотным, раскрывая улицу. Правда тогда появлялось желание самому взять паровой молот, лишь бы вернуть все в непроглядный туман.

Дома стояли вплотную друг к другу, напоминая сросшихся телами зверей. Покрытые инеем первые этажи с полуразрушенными основаниями, казалось, вот-вот посыплются. Потрескавшиеся окна, наспех заделанные трещины и обозленные взгляды рабочих дополняли далеко не самую приятную картину в городе.

Руф жил напротив таверны. Двухэтажный квадратный дом из серого камня. Недавнее землетрясение пошатнуло его, но основную работу по разрушению сделало нежелание владельца что-либо чинить. С виду здание выглядело жилым. Но приглядевшись, многое проявлялось: осевший фундамент, покошенное крыльцо, ржавые трубы системы подачи тепла и света и так далее.

Жаловаться старику хотелось. Жизнь (если его бренное существование от глотка до глотка можно было так назвать) устраивала его. А мысль, что днем ни черта не видно, а ночью число интересующихся резко сокращалось, немного, но успокаивала.

К боли от раны добавился звук хлюпающей воды в ботинке. Пробираясь по памяти через двойной туман (один на улице, второй в его пьяных глазах), Руф остановился и с тяжелым вдохом задрал голову. Он попятился назад и, не найдя сил, остановится, шлепнулся спиной на тротуар. Он лежал на мокрой земле, улавливая тошнотворный запах из рта.

– Упал, – прохрипел Руф, не услышав собственных слов.

«Это вслух было?»

Старик долго лежал на земле, бесцельно смотря полуприкрытыми глазами сквозь белый туман, пока молния не прогремела где-то в небе. Капля дождя разбилась о кончик его носа. Затем прилетела вторая, но на сей раз в сухую губу, чуть ее освежив. По одной они покрывали старика, вскоре сменившись полноценным дождем.

Руф перевернулся на живот и с подготовкой поднялся, опираясь на грязную улицу. Туман немного рассеялся, проявив родной дом. Пошатываясь, старик подергал за протез, убедившись, что тот все так же болтается.

– Говно с болтами, – рявкнул он и пошел к крыльцу.

Дверь как и раньше оказалась открытой. Хозяин не имел привычки закрывать. Что там красть? Облезлое кресло? Пустые бутылки? Больно нужны они ворам.

Руф захлопнул дверь и со второго раза защелкнул шпингалет.

Его состояние напоминало бродяг, которых он давным-давно вылавливал по переулкам Солтиса и бросал в камеры. От Руфа воняло, голова трещала. Алкогольная анестезия спадала. Ребра крошились в мелкую пыль под остатками мышц.

«М… мля», – подумал старик и пожалел, потому что мозг тут же стал пульсировать.

Тяжким грузом он свалился на пол посреди комнаты и накрылся сыплющимся ковром. Надвигался сон. Возможно, последний.

На крыльцо кто-то спрыгнул. Шум волной разошелся по полу, затронув прижатое к нему ухо Руфа. Он по очереди разлепил веки. На подоконнике в горшке стоял цветок. Туман за окном исчез, раскрыв вечернее небо и уходящие остатки грозовых туч.

Издав стон похмельного мученика, старик переворачивался, но запутался в ковре и остановился на правом боку. Так он и остался бы, но когти заскоблили по двери. Старик сморщился, на ощупь ища, чем закрыть уши.

Когти заскрежетали по дереву. К ним прибавилось приглушенное мяуканье. Скрипя и треща, Руф дополз до выхода и, упершись плечом в стену, поднялся. Шпингалет с грохотом оттянулся.

Перед порогом сидел бело-рыжий котенок с площади и глядел разноцветными глазенками. Правый светил голубым, как океан, а левый – зеленым, как поля свежей травы. Встав на четыре лапки, он стряхнул с шерстки капельки воды и спокойно протопал внутрь, как к вернулся домой.

Если бы Руф мог удивиться, то обязательно бы это сделал. Он выглянул за порог, получил пощечину от холодного ветра и закрыл дверь. Снаружи ему были уже не рады.

Свернувшись в бело-рыжий клубок, котенок лежал смятом ковре. Старик выставил протез перед его усами, но зверек не шелохнулся, а только зевнул и мякнул.

– Что?

Котенок дважды мяукнул в ответ.

Голова разрывалась от боли, но это не мешало старику вести диалог.

– Пить хочешь?

Гость моргнул. Руф глубоко вздохнул. Он направился к кладу под лестницей, где хранились остатки провизии. За скрипучей дверцей он нашел кувшин и потряс, услышав плеск. Косящий глазом посмотрел на столик, где покоилась груда пильных мисок.

Услышав тяжелые шаги человека, котенок поднял ушко. Руф зубами откупорил крышку кувшина и вылил воды в миску.

– На вот, – прохрипел он, после с трудом согнулся в коленях и поставил миску прямо перед носом зверя.

Котенок встал на лапы, вытянулся, подняв хвост, обнюхал воду и принялся лакать.

Старик старался разглядеть пятна на голове котенка. Он протер усталые глаза, перешагнул гостя и сел в обшарпанное кресло. На окне проявлялся морозный рисунок. Сотни холодных линий переплетались и тут же разбегались, вырисовывая неповторимые многогранные фигуры. Руф наблюдал за зрелищем, не заметив, как котенок подкрался и запрыгнул ему на колени.

Пушистый гость гладился об морщинистую ладонь, точно говоря: «Спасибо за воду, но мог бы и на молоко раскошелиться».

Старик хмыкнул и потер его ухо. Похмелье еще не отступило, как и размытое зрение, но он не помешало разглядеть три рыжих круга на белой макушке. Первый (самый большой) окружал голубой глаз. Второй (чуть поменьше первого) уходил по диагонали вверх ко лбу. А третий (самый маленький) расположился за вторым.

– Три луны, – подметил Руф. – И крутятся вокруг пушистого Ориона, – он слегка округлил глаза от удивления. – Хорошая кличка. Как тебе? – котенок скрутился клубком на коленях и замурчал. – Договорились.

Котенок мяукнул.

– А ведь весли бы не ты, у меня голова бы не болела. Зачем ты меня из-под башни увел? – котенок продолжал мурлыкать. – Ну и молчи. А ты мальчик или девочка? – Руф взялся за хвост, но мохнатый гость злобно прошипел. – Понял. Будешь бесполым.

Поглаживая котенка на больных коленях, Руф постепенно погрузился в сон.

Туман потихоньку окутывал улицу. Из окон все ещё проглядывалось голубое небо и силуэты торопящихся людей. Руф ворочался в кресле, ища позу, в которой утреннее солнце не будут светить в лицо. Ощущение тошноты и головокружение исчезли. Он открыл глаза, смекнув, что глаза смотрят в одном направлении.

Бело-рыжей клубок шерсти мирно спал на коленях старика. Треск то ли костей, то ли дом разбудили его. Котенок поднял голову, осмотрелся и широко зевнул, оголив миниатюрные острые зубки. Он посмотрел на старика.

– И что хочешь? – спросил тот.

Котенок моргнул, спрыгнул на пол и подбежал к двери. Выпустив из пушистой лапки коготки, маленький вредитель заскреб ими по дереву.

– Хочешь наружу?

Орион мяукнул.

– Ладно, – прохрипел Руф, поднимаясь с кресла. – Но я предупредил.

Пульсирующая боль в ноге не позволяла сделать и шагу. Протез за ночь сам по себе не затянулся, а ключ был наверху.

– Щас.

Старик доковылял до выхода, отодвинул шпингалет и приоткрыл дверь, выпустив Ориона. Выглянул на улицу, но котенок не собирался убегать. Он сел на крыльцо и смотрел на Руфа.

– Хер ли сидим?

Котенок склонил голову. Старик сузил веки, сжимая ручку двери. Битва с милейшим созданием на планете всегда заканчивается поражением для тех, у кого есть частичка сострадания.

– Мл… в печку тебя закину, – недовольно бубнил Руф, выходя из дома. – На пару минут и сразу домой.

Котенок мяукнул и развернулся, маня старика виляющим хвостом.

– Кто-то это уже было, – с иронией подметил Руф.

Он ковылял за котенком, сжимая губы от боли, ставя больную ногу. Пушистый хвост стал подобием маяка в тумане. Они дошли до середины улицы и Орион ускорился. Старик не успевал за ним, и вскоре котенок скрылся. Руф прибавил шагу и внезапно врезался в ступеньку. Над ним висела вывеска: «Сладкий Джо».

– Я приду сюда завтра утром и буду ждать ответа, – повторил Руф, вчерашние слова капитана. – Сраный Орион, – на ступил на крыльцо таверны.

Открыв деревянную дверь, а за ней и решетку, старик оказался в сердце туманной улицы. Помещение было битком забито греющимися рабочими и нищими. Старик сделал всего шаг, как сзади послышался чей-то голос.

– Руф! – воскликнул кто-то.

За столом сидела пара рабочих и мальчуган в сварочных очках и шапке вдвое больше его черепушки. Последний с особой жестокостью откусывал вяленное мясо. Руф их не знал. Впрочем, после рассказанной им правды про Фораминис каждый занюханный крикун в Солтисе считал должным пропустить с ним кружку-другую.

– Ну шо ты как шестеренка заевшая? Иди сюда, выпей с нами, – предложил самый толстый рабочий.

Мальчугана выдрал кусок мяса и, закинув голову, ударился затылком о соседний стол. Рабочие засмеялись, дав старику спокойно уйти.

Никто из пьяной толпы не замечал его. Протискиваться среди них было сродни переходу через болото, где вместо камышей росли качающиеся пьяницы.

Лысеющие макушки впереди раздвигались в стороны. Руф присел на пустующий стул и сразу перед ним прошел молодой парнишка в полицейской форме. Он оперся о плечо старика, посчитав того очередным препятствием, протиснулся между двумя толстяками и исчез.

– Мудак, значит, на месте, – прохрипел Руф. Спящий за столом алкаш поднял голову.

– М?

– Заткнись, – ответил ему старик и встал.

– Угу, – алкаш лег дальше спать.

Парнс ждал с непоколебимо ровной спиной. Несмотря на плотность посетителей в помещении, слева и справа от офицера стулья пустовали. Выбравшись из людского болота, старик приблизился к стойке и уселся рядом с бывшим капитаном.

– Надеялся, не придешь, – начал Парнс. Руф отдышался и постучал по столу.

– Считай это подарком Ориона, – ответил Руф и тут же поймал вопросительное выражение лица Парнса. – Забудь.

За стойкой показалась приближающаяся лысая макушка вместе с недовольным кряхтящим бубнежом и скрежетом от волочащегося по полу ящика. Из-под стола появилась закупоренная бутылка с соевой водкой, а за ней и измученное лицо Груна.

– На! – на выдохе сказал гном, ставя пустую стопку на стол. – Вам, людишкам, не угодишь. Нормальная кружка из-под пива стоит. Выплесни, дунь разок и пей! А не млять! Нам извольте подавать только мелкие стаканчики…

– Закройся! – оборвал его Парнс.

– Сам закройся! – резко ответил Грун. – Ты вообще-то в моей таверне! – заявил он, угрожающе ткнув пальцем.

Взгляд Парнса отяжелел. Всю злость и недовольство сдуло с гнома, как осенью листву с ветки. Он прочистил горло и переключился на сидящего рядом Руфа.

– Джоанна сказала тебя не впускать!

– Я уже внутри, – подметил Руф и посмотрел на гнома. – Хреново ты приказы выполняешь, – Грун презрительно заглянул ему в глаза, ища слова для достойного ответа.

– Нормальные у тебя глаза, – сохраняя твердость тона, ответил Грун. – Застоялся я тут с вами. У меня работы много, – гном спрыгнул с ящика, и его лысая макушка направилась к ступенькам, ведущим в подвал.

– Что ты там хотел? – спросил Руф. Парнс откупорил крышку, разлил из бутылки по стопкам и протянул одну Руфу.

– Узнать как можно больше о Франке и его опытах, а потом доложить мне.

– На кой? – Руф взял стопку. – Дразнить секретом подружек из голубой стражи? – он махнул на выход. – Кто это уходил от тебя? – Парнс осушил стопку и опять наполнил ее.

– Ебать не должно, – резко ответил он и снова залил в себя соевой водки. – На этом все, – он отступил от стойки и кинул несколько динариев на нее. – Остальное Ида скажет. Она тебя ждет.

– Где? – Руф поднес стопку к губам.

– Дома, – ответил Парнс и приказал толпе разойтись.

Выпивохи сжались расфасовались по углам, освободив тропинку до выхода. Оточенным офицерским шагом Парнс направился к решетке. Пройденные им метры рабочие снова поспешили занять.

Старик выпил и призадумался.

– Твою ж мать.

Он соскочил на пол и, волоча за собой больною ногу, поковылял домой.

Всего через несколько дней после зачисления в ряды багровых мечей Руф стал свидетелем того, как Ида бараньей голенью вырубила мужика вдвое больше ее и оттащила тело к сливу канализации. Самое интересное, что сделано это было не в целях самообороны, а ради спора на четыре динария.

По какой-то известной только Юне причине она сдружилась с Руфом. Они вместе учились, служили и воевали. Но расстались не на лучшей ноте и очень давно. И что могла выдать чокнутая бабка оставалось только догадываться.

Дверь дома привычно поскрипывали на ветру. Не мешкая, старик вошел вместе с назойливым туманом и оглядел комнату.

«Никого», – заключил он в мыслях.

И скомканный ковер, и миска с водой остались нетронуты. Все выглядело вполне нормально. Руф прикрыл дверь и задвинул шпингалет. Что-то оставляло его в покое. Какая-то вещь, изменилась, но ему никак не удавалось понять, какая.

Проковыляв в главную комнату, старик сел в скрипучее кресло и замер. Гробовая тишина. Ни единый объект не издавал ни звука, готовясь к чему-то, но ожидание затягивалось. Тем не менее Руф понемногу успокаивался. Им овладела зевота. Он открыл рот, как неожиданно что-то скрипнуло. Можно было спустить это на половицы, но звук напоминал больше тормоза экипажа, чем старое дерево. На секунду перед стариком выкатилась бабка в кресле-каталке и оглушительный звон вмиг заполнил дом.

Зажав уши, Руф добрался к окну и только замахнулся, чтобы разбить его, как все утихло. Не считая надрывного смеха бабки в кресле-каталки. Это была Ида. Ее кожа потеряла былую гладкость, пепел окрасил некогда угольно-черные волосы, а упругое тело изрядно исхудало. Однако ее смех не подпортил даже возраст. Звонкий и громкий, как выстроенные в ряд колокольчики в храме.

Вытерев выступившие от смеха слезы, Ида еще раз дернула за рычаг и гудок снова разнесся по комнате, на сей раз не так громко. Руф рефлекторно зажал уши, но смех бабки его прервал.

– Ви-ви… Виде… видел бы ты…

Cпокойно выдохнув, но все еще слегка посмеиваясь, она обмахала себя рукой будто веером.

– Видел бы ты свое лицо, – начала Ида, потерев кончик носа указательным пальцем. – Ой. Шопельки. Ты выглядел, как первогодка в академии, на которого крикуна спустили. Ты застал года, когда за это не выгоняли? – она задумалась. – В пепел! С этой памятью хрен что вспомнишь.

– Помню, – хмуро ответил Руф. – Я всего на год тебя младше.

– А-а-а! – воскликнула Ида. – Так ты только посвятиться успел! А запаха обоссаных первогодок не нюхал, – она засмеялась. – А я-то думала, какого лешего ты такой тихий был? Задумчивый весь, как срать сел.

– Парнс сказал, я тебе для дела нужен, – прервав начинающийся поток воспоминаний, сказал Руф.

Ида отсмеялась и откинулась на спинку кресла, откатившись слегка назад.

– Ну, а сам-то как думаешь?

– Не томи, – начал Руф. – Загадки я отгадываю по средам, – Ида недовольно хмыкнула и, толкнув кресло за задние колеса, подкатилась к старику.

– Нет тут загадок, – ее голос неожиданно стал серьезным, а идиотизм на лице сменился серьезностью. Руф напрягся. – Ты и Ганс – последние, кто не полег пеплом на поля и кто не поехал кукухой, – она улыбнулась, глядя на нахмурившегося Руфа. – К тому же у тебя передо мной долг.

– Гансу-то ты как жизнь испортила? – он откатил ее от себя подальше.

– Так ты не знаешь?

– Ида, мля! Ты раньше за лишний вопрос морду била, а теперь в философию подалась? – ни с того ни с сего сорвался Руф.

Ида приподнялась на подлокотниках, приблизилась к старику, дала подзатыльник и упала на сидение

– Еще раз на меня крикнешь, и тебе потребуется второй протез. Ясно? – она угрожающе на него посмотрела. Он угрожающе посмотрел в ответ, но моргнул.

– Чего я не знаю про вас с Гансом? – спросил Руф уже спокойнее. Ида откинулась на спинку.

– Мы с ним дали обещание перед Юной быть вместе до смерти, любить друг друга и далее по списку.

– Так остепенилась? – удивился Руф.

– Не. Скажем так, у меня была минута слабости, в которую усач удачно попал, – она обреченно вздохнула. – И после которой появилась дочь, – тут брови Руфа приподнялись.

– Дочь?

– Нет млять, сын! Конечно дочь, ты чем слушаешь? Когда ей год стукнул, Ганса распределили в Монтибус начальником пограничной стражи. А я восстанавливалась в багровых мечах. Мы две минуты поговорили. Правда! Я засекла даже. И ее вместе с Гансом в Монтибус. А там дряни всякой больше, чем в канализации, сам знаешь. Ну и к пятнадцати она сбежала в Кренгард и с концами, – Ида скрестила пальцы в замок. Ее губы задрожали, а глаза понемногу краснели.

Заметив это, Руф громко прочистил горло, чем отвлек ее.

– Так что с франком делать? – спросил он, поправив сползающий протез. Ида шмыгнула носом и протерла глаза.

– Ой, – выдохнула она. – Что?

– Франк.

– Точно, – Ида попыталась щелкнуть пальцами, но вместо этого послышался сухой хруст. – Сойдет. По факту у нас ни хрена на Франка нет. Одни догадки и слезливые истории Парнса, – Руф задумчиво промычал.

– Дальше что?

– Всё.

– То есть?

– Весь план должен разработать Ганс. Сама я ничего не помню, твоей пропитанной водкой башке я такого не доверю. А Ганс был координатором в группе, – Руф глубоко вздохнул.

– И сколько нам ждать?

– Вчера Парнс должен был ему птицу отправить, но маразматик вряд ли примчится из-за горстки догадок. Так что я дала ему вещь, из-за которой усач точно решит приехать, – она сделала паузу, чтобы перевести дух, но забыла… – Стоп. А о чем это я?

– О посылке Гансу, – с хрипотцой напомнил Руф и закашлял, прикрыв кулаком рот. Ида шлепнула ладонью себя по лбу.

– Точно! – воскликнула она, махнув рукой. – Память эта, конечно… Вещь я Парнсу передала, но вот летящая железяка такой груз не утащит. Он сказал, подыщет курьера.

«Полицейский в таверне», – подумал Руф и замолчал.

– Ты чего на меня уставился, как мясник на свинину?

– Сколько ждать Ганса? – чуть повысил голос старик.

– Че орешь? – возмутилась Ида. – Еще раз подобное услышу, получишь подзатыльник. Понял?

Руф прочистил горло, на мгновение почувствовав себя ее провинившимся ребенком. Он отвернулся и угукнул.

– Хорошо, молодец, – она ласково погладила его по колену.

Этот странный жест и манера общения, породили неприятные ответы в голове старика. Но попытка разузнать, что с Идой не так, сулила выплеском еще большего количества бессмысленного бреда.

– Так вот, – продолжала она. – Где-то день будет ехать курьер, еще пару дней усач поноет, что никуда не поедет, ну и день на приезд. Этот леший без устраивания сцен делать ничего не будет. Три-четыре и мы снова увидим его пушок под носом.

– Угу. Пока не придумаете ничего, я буду в таверне, – подытожил Руф и с трудом поднялся с кресла.

– Ты куда это собрался, головастик? – он не слышал этой клички с Фораминиса. – У нас работа тоже есть.

– Какая? – прохрипел Руф.

– Потолкуем с шишками из совета, – ответила Ида и откатилась немного назад.

– Мне хватит разговора с Груном за стойкой, – он оперся на здоровую ногу и осторожно обошел скомканный ковер.

Как только рука старика коснулась ручки двери, разогнавшаяся Ида наехала на его больную ногу. Дыхание перехватило, будто в горле выстроили дамбу, а в мозгу эхом зациклился треск кости.

– Ножка заболела, да? – с пропитанной ядом нежностью спросила Ида.

В ответ от согнувшегося Руфа послышался хруст пальцев в сжимающемся кулаке. Ида схватила его за мочку уха, словно речной рак и подтянула седую голову ближе.

– Говорю в первый и последний раз. Когда сделаем дело, хоть в глаза себе водку заливай, а до этого момента будешь помогать, – она говорила вкрадчиво, выстреливая словами, как снарядами из дискового револьвера. Ее кисть немного задрожала. Вмиг Ида отпустила ухо и обняла себя.

К удивлению, перед Руфом предстала не сильная женщина, которую по слухам побаивался даже Парнс, а измученная временем и десятками вопросов к себе старуха в инвалидной коляске. Стараясь унять мучительную дрожь, она покачивалась взад и вперед, напевая мелодию, отдаленно напоминавшую детскую колыбель.

Старик выпрямился, игнорируя болезненную пульсацию от новой вмятины, и отодвинул щеколду.

– Выкатывайся, нам потолковать с парочкой шишек из совета нужно, – прохрипел он, покашливая.

Чистыми, как постиранное белье взглядом Ида взглянула на старика.

– Зачем? – интонация говорила, что она не шутит.

Уличный туман, как не требующий приглашения гость, проникал в дом. Захлопнувшаяся дверь обрубила серые щупальца, которые вскоре растворились в воздухе.

– Ты сама сказала, что нужно с шишками из совета поговорить.

– Я сказала? – удивление на ее лице не знало границ. Руф нахмурил брови.

– Вспоминай. Франк, Парнс, посылка, Ганс… – вдруг она шлепнула себя по лбу.

– Точно! Совет! Нам нужно поговорить с шишками из совета. С этой дырявой памятью далеко не уедешь.

– Куда нам? – сухо спросил Руф.

– Горн, – выдала она. – Парнс сказал, что договорится с ним о встрече в кузне.

Руф ступил за порог, но разболтавшийся протез дал о себе знать. Рана заныла, напомнив старику про ключ на втором этажа

«Действительно дырявая», – подумал он.

– Щас вернусь

– Куда? – удивленно спросила Ида и посмотрела на повисшую железяку на его ноге. – А! Ты пока доковыляешь, я окочурюсь, – она дернула за рычаг. Ее исхудалые ноги в легких штанах очень медленно выдвинулись параллельно полу на ровной платформе. – Садись и помчали.

– Нет, – твердо ответил Руф и развернулся к лестнице.

Ида крутанула задние колеса и сбила старика. Тот повалился на платформу с исхудалыми конечностями, оторвав на мгновение задние колеса кресла-каталки от пола.

– У Горна починишься, – отрезала она.

Руф попытался встать, но Ида не позволяла, катая телегу взад и вперед. Точки были слабыми, но в их возрасте даже сильный ветер приравнивался к цунами.

– У тебя силы в ниточках не хватит, чтобы катить нас! – прокричал он.

– Не сцыкуй, – успокоила Ида, растягивая треснувшие губы в улыбку. – Толкни уже дверь и дай проехать.

Недовольный Руф выполнил приказ. Ида, скрепя зубами, покатила. Каждый следующий толчок давался труднее. Сил хватило, чтобы съехать вниз.

– Все! – задыхаясь от усталости, сказала Ида.

Руф поставил здоровую ногу на землю, чтобы спуститься и вернуться домой за ключом, как позади скрипнул рычаг. Старик оглянулся на старуху, но ту скрывал туман. Зашумел заведенный парового двигателя.

– Думала, эта рухлядь не заведется, – громко сказала Ида. – Схватись там за что-нибудь.

Скрипнул еще один рычаг и каталка двинулась вперед. Руф вернул ногу и вцепился в безжизненную конечность Иды.

Вдобавок к тому, что всю дорогу его слегка потрясывало от каждого попадавшего под колеса бугорка или впадины, абсолютно ничего не было видно. Старик прожил на этой улице всю жизни и научился по звуку безошибочно определять, где и какой цех находился, но сейчас все проносилось c такой скоростью, что точно известным оставалось только направление. Звуки и запахи пролетали мимо, смешиваясь в поток из непонятной смеси. И только смех Иды где-то сзади напоминал Руфу, что они все еще не померли.

Первые лучи пробивающегося сквозь редкий туман солнца достигли глаз направляющего, и состав стал тормозить.

Они достигли площади. На фоне строительных работ проезжала телега с размозженными телами, которые вытащили из-под завалов. Через щели между досками сочилась кровь, оставляющая тропинку из бурых лужиц на тротуаре.

Заднее колесо повозки въехало в выбоину и из повалившейся набок телеги к опустившейся ноге Руфа выпало тело темноволосой девочки. Через остекленевшие глаза боль и страдание всматривались в остатки души старика, которые не успел сжечь алкоголь. Тело старика обхватил знакомый по Фораминису могильный холод. Вшивая секунда отделяла Руфа от сердечного приступа, но между ним и девочкой вовремя вышел кучер.

Он поднял тело и закинул в телегу, как какой-нибудь мешок картошки. Это был мужчина в птичьей маске, как и люди на рынке. Он носил белый длинный плащ, черные перчатки, плотно прилегающие к рукам, и черные ботинки с металлической подошвой, от которой его шаги можно было расслышать на другом конце площади. Он блеснул кроваво-красными линзами и строительный шум как будто затих, оставив старика наедине с ровным и хладнокровным дыханием чумного доктора, исходящим из фильтров под загнутым клювом маски.

Наблюдая за тем, как лошадь под ударами кнута потянула за собой телегу, Руф вспомнил про сумасшедшую за спиной. Та сидела с распахнутыми глазами, что-то еле слышно шепча.

– Куда нам? – прохрипел Руф, старясь игнорировать ее поведение.

Ида подняла на его заплаканный взгляд, не переставая шептать. Он резко сменился более осознанным. Она проморгалась и ударила старика в плечо.

– Ты чего на меня уставился? – дерзко спросила она. – Нам ехать надо, а он птичек глядит.

Бледные пальцы Руфа с нездоровым хрустом сжалась в кулак.

– Так вези нас к нему, – процедил он и получил подзатыльник.

– Я ведь предупреждала! – ответила она и потянула рычаг. Паровой двигатель под сидением снова затарахтел.

«Что у этой бабки с башкой?» – раздумывал Руф, пока поправлял проклятый протез.

Они проехали по уцелевшему участку площади и завернули на улицу с названием, описывающим весь род ее деятельности.

Плавильная так же, как и ее соседка, являлась рабочей зоной всего с несколькими жилыми домами. Однако здесь в основном располагались плавильни. От постоянного жара даже ночные морозы приходили сюда с запозданием, чем пользовались как бедняки, так и уличные кошки.

Среди работающего населения преобладала мужская половина, способная выдержать запредельные температуры на протяжении целого дня. Женщинам же оставалось всего два пути: либо заниматься домом, наслаждаясь прохладой, либо на ровне с мужиками вкалывать до седьмого пота, на что шли далеко не многие.

По приезде желание как можно скорее отсюда убраться зародилось у обоих стариков. Чтобы это понять, хватило одного изнеможенного взгляда друг на друга, после которого Ида дернула за рычаг, и кресло поехало чуть быстрее. Пока они добирались до личной кузницы Горна в центре улицы одежда обоих промокла потом насквозь. И если по пути встречный ветер чуть-чуть спасал ситуацию, то после остановки их моментально накрыло жарким невидимым одеялом.

Кузница Горна считалась достоинством всей округи. Возвышаясь над остальными домами внушительным каменным куполом, она занимала пространство, где без труда поместилось бы четыре Сладких Джо. Внутри располагались наковальни любых размеров, точильные камни, растяжки для кожи и еще с десяток вещей, о предназначении которых мало кто из непосвященных знал.

Но ценнейшим экспонатом была плавильня. Ее воплотили в огромном черепе, напоминавшем одну из голов существа, изображенного на гербе Империи. Нижняя челюсть с двумя рядами заостренных зубов лежала на каменном полу, намертво закрепленная заставшим металлом по периметру.

В ней по слухам плескалась лава из мирового вулкана, позволяющая Горну ковать лучшее оружие и столовые приборы на свете. Верхнюю челюсть отломали от черепушки и при помощи петель прикрепили обратно. Хозяин поднимал ее каждое утро на нужную высоту, а в конце дня смыкал челюсти зверюги, тем самым выпуская струи пара через его ноздри.

Изнывая от жары, старики остановились под навесом. Руф держался до последнего, чтобы предстать перед кузнецом багровых мечей, а Ида, наплевав на рамки приличия, открыла рот и обдувала себя всем, что можно было использовать в качестве веера.