Текст книги "Орион: Око земли"

Внезапно из-за спины вышел широкоплечий мужчина с маленькими ушами. В легкой рубашке на голое тело и фартуке, закрывающим ноги, он держался как ни в чем не бывало. С него не стекал ручьями пот, взгляд не изнывал от жажды, а дыхание было ровным и спокойным, что выводило Руфа из себя. Мужчина скрестил мускулистые руки на груди.

– Зубы для стариков куем по выходным, – низким басом уведомил он. Руф отел собрать оставшуюся слюну в рту, чтобы смочить горло, но выпитая вчера водка не позволила.

– Мы к Горну, – прохрипел он.

Мужчина в фартуке задумчиво сжимал и разжимал челюсти.

– Ждите здесь, – наконец сказал он и ушел вглубь купола.

Он подошел к работающему у наковальни человеку. Тот был намного больше первого и, не переставая с неимоверной мощью долбить паровым молотом по куску металла на наковальне, слушал, что ему говорили.

По какой-то причине людей стало четверо. Двое в фартуках и двое бьющих молотом. И наковален оказалось тоже две. Руф прикрылся от солнца, насчитав на ладони десять пальцев. Голова закружилась, и он упал.

– Так и знала, что он не выдержит, – где-то рядом послышался приглушенный голос Иды. – У тебя вода еще есть?

Никто не ответил.

– Так принеси, а то он тут до ночи валяться будет, – Руф услышал отдаляющийся громкий топот.

Снова молчание, но на этот раз оно длилось куда дольше. Старик чувствовал, что его тело лежит на чем-то твердом и холодном, но не мог пошевелиться.

«Неужели умер? – понадеялся он. – Есть ли честь в смерти от жары?.. А есть разница? Всем давным-давно наплевать, дышишь ты или нет. Ладно. Я мертв. Где тогда обещанные пепельные поля или лунные реки? Провинившийся… Нет. Просто тело все еще не сожгли, поэтому я и не могу отправиться на суд. Говно. Не могу ничем пошевелить, но все еще чувствую, как ноет рана. Теперь я один из тех, кто ждет, пока их тела превратятся в прах? Сотни лет наедине с самим собой, чувствуя, как ты медленно разлагаешься? Лучше уж выслушивать причитания Джоанны, чем это».

Вибрации от топота дошла до лежащей на полу головы старика и затихли у правого уха.

– Галантности у тебя, как у булыжника, – сравнила Ида. – И молчишь, и приказы выполняешь… Подожи! Ты лед что ли принес? Я ждать подождать, пока он растает?

В ответ снова молчание. Ида грозно фыркнула.

– Отойди отсюда, сейчас сделаю все.

Руф почувствовал, как чей-то ботинок чиркнул по его шишке на лбу, и поморщился от резкой боли.

– О! Живой, – сказала Ида. – Вон носом дергает. Сейчас разбудим.

Колеса заскрипели, застучал лед, отбиваясь от стенок деревянной кружки. Заскрипел позвоночник.

Руф не двигался, но слова старухи его заинтересовали. Вдруг он почувствовал, как на его веки положили по кусочку льда. Мороз обжигал, а стекающие капли раздражали кожу. Холодные костлявые пальцы сжались на его подбородке и открыли нижнюю челюсть. В глотку упала третья ледышка и застряла в ней.

Что-то включилось в мозгу Руфа. Он схватился за горла, пытаясь сделать вдох и выкашливая ледышку. Один мощнейший удар по спине выстрелил ей, как пушечным ядром, а заодно и распрямил позвоночник страдальца.

– Я же говорила, что разбудим, – сказала Ида. – Сядь куда-нибудь. Не маячь перед глазами.

Недовольно нахмурившись, человек с рыжими волосами склонил голову и сел на стул у прохода.

– Дышишь? – с волнением спросила Ида, глядя на вытирающего глаза Руфа.

Минуту назад он рассуждал о долгожданной смерти, а сейчас стараниями сумасшедшей старухи и бодрящего удара здоровяка снова жил. Быть воскресшим – странно. Сохранилось ярое желание вернуться, но непонятно куда конкретно.

– Башкой, ты, конечно, знатно бахнулся, – ее бледные губы искривились в улыбке.

Руф коснулся лба. На них осталась два кровавых пятна. По всей видимости, лежал он здесь уже давно, потому что кровь успела свернуться, но ботинок здоровяка вновь ее раскрыл.

– Возьми, – Ида протянула платок. – Не хватало, чтобы ты еще вытек, пока мы с Горном говорим.

– Горном? – переспросил Руф, забирая платок из рук.

– Ага, – ответила она, откинувшись на спинку. – Я тоже хотела рыжие завитушки на плечах нашего кузнеца посмотреть, но нет. Знакомься – это Горн-младший.

На Руфа посмотрело хмурое лицо здоровяка с огненно-рыжими усами, переходящими в бакенбарды. О его родстве с лучшим кузнецом багровых мечей намекали цвет волос и габариты. Но и этих фактов оказалось достаточно, чтобы все вопросы незамедлительно полетели в топку.

– Грун…

– М-мертв, – заикнувшись, закончил Горн-младший.

– Ого! Он сказал первое слово, – умилилась Ида. Подозрительный взгляд Руфа перевелся на нее.

– Первое?

– Сама в шоке! Мы часа два сидим, и он все молчал.

– Ты два часа молчала? – Руф поднялся и разогнул спину.

– Не язви. Тут его подмастерье сидел. Мы с ним болтали, пока в котельную не понадобилось. Сопляк обнаглевший, – она обидчиво скрестила руки на груди.

– О-он п-пошел следить з-за м-м-металлом, – оба старика удивленно посмотрели на него.

– Повтори, – сказал ему Руф. Большая голова Горна отрицательно покачалась.

– Так вот че ты молчал! – возрадовалась Ида и подкатилась к здоровяку. Тот зажался в угол.

Старушка гладила напуганного ей же главного инженера. Он явно не понимал, почему эта женщина утешает его, как младенца то поддаваясь, то отстраняясь её ласки.

Руф почувствовал колющую боль на лбу. Он отнял от него платок с красным пятном, напомнившим о цели приезда.

– Ида, – прохрипел он. Старуха не слышала, продолжая гладить коленку здоровяка. – Ида! – крикнул он. Старуха вздрогнула и злобно посмотрела на старика.

– Я же сказала не орать на меня! – возопила она, не отпуская Горна. Руф нахмурился.

– Спрашивай у него, что нужно и поехали.

Ида шлепнула себя ладонью по лбу.

– Точно! Мы же говорить приехали, – вспомнила она и обернулась к Горну. – К тебе Парнс приходил?

Здоровяк кивнул.

– Молодец! Тогда ты знаешь, что нам надо?

Снова кивок.

– Расскажи нам о Франке, что знаешь. Хорошо?

Горн отрицательно покачал головой.

– Почему? – твердо спросил Руф.

– Не м-могу м-м-много говорить.

– За тебя говорит тот сопляк? – спросила Ида и в ответ получила утвердительный кивок.

– Когда он вернется? – спросил Руф и посмотрел в круглое окно. Солнце уже перевалило за середину дня. – До темноты надо домой.

– Лишь бы поныть! Сейчас он нам все обязательно расскажет. Правда ведь? – Горн препирался, тыча пальцем в дверь, намекая на скорый приход подмастерья. – А может, расскажешь? – грубее спросила Ида. Горн не переставал указывать на выход, но уже не так уверенно. – Рассказывай! – от ее голоса зазвенели колокольчики, висящие на потолке. Она вонзилась острыми, как когти, пальцами в его коленную чашечку так, что при желании могла вырвать.

– Л-ладно! – пискнул Горн. Хватка Иды ослабла.

– Вот видишь, – она по-доброму взглянула на Руфа, будто только что слепила несколько пирожков, а не почти что оставила главного инженера калекой. – Успеем мы домой. Успеем, – старик косился на нее до безумия доброе выражение лица.

– Вот и хорошо, – Ида вновь обратилась к здоровяку. – А теперь расскажи нам, что тебе известно о Франке?

Горн сглотнул ком в горле. Он взял со столика булку и предлажил ее старику с лицом по типу: «Что это было?». Тот пожал плечами и указал на старуху, намекая на то, чтобы он начал ей отвечать.

– Х-хорошо, – начал Горн. – П-по р-расказ-зам отца в-вы уже знак-комы с Франком?

– Ближе к сути, – потребовал Руф и получил грозный фырк от Иды.

– Продолжай, – сказала она, улыбнувшись. Горн отвернул голову, не сводя глаз со старухи.

– М-мне и-известно, что он з-забирает все т-т-трупы после з-зем…, з-земм…

– Землетрясения, – помог ему Руф.

– Д-да. З-забирает в л-лаб-борат-т-торию.

– Это мы и так знаем, – понимающе сказала Ида. – А что-нибудь другое знаешь? – Горн кивнул.

– С ним т-тесно раб-ботает Д-денс. Это г-глава научной г-группы. Он к-каждый день п-передает ему ч-черные з-з-записки. Что-то в-в-важное. П-пов-ви-ви.

– Ага. Какой-нибудь отвар от поноса, – заявил Руф. – Почему знаешь, что это важно?

– Н-не откуда. П-просто так д-д-думаю.

– Хорошо-хорошо, – говорила Ида. – А еще что-то? – отрицательно покачала головой и зажевал пирожок.

«Мало, – думал Руф. – Пытать или вернуться домой через таверну. Сейчас у нас не так много зацепок. И одна из них – Денс. Каким хером с ним поговорить? Вряд ли глава научной группы будет слушать, если он вправду связан с Франком. Может у Иды идеи есть?»

Старуху гладила двухметрового кузнеца, приговаривала, как тот мало ест и совсем не думала о задании.

– Заканчивай. Поехали, – сказал Руф и, сделав пару шагов, застыл.

Рана не перестала болеть, но уже значительно меньше. Он выставил протез вперед. Отблескивающие новизной болты были затянуты до отказа.

– Тебе починили железку, пока дрых, – пояснила Ида.

Горн закивал, подтверждая слова старухи. Он прочистил горло и продолжил идти к выходу. Дверь оказалась круглой и сделана специально под стать владельцу – огромной. Чтобы охватить ее ручку, не хватало обеих ладоней старика.

– Ладно! – выкрикнула Ида, разворачиваясь на своей коляске. – Поехали, головастик. Дверь открой, я выкачусь.

Он дернул дверь, но та не сдвинулась ни на миллиметр. Щелкнул сустав в локте

К нему подкатилась Ида и притопал Горн. Обойдя старуху, главный инженер без труда отворил проход. Обширный коридор заполнился прогретым уличным воздухом. Ида толкнула задние колеса и с пробуксовкой вылетела наружу. Не пригибаясь, Руф прошел под вытянутой рукой Горна, как под городской аркой. Не его плечо упала тяжелая ладонь, но старик не дрогнул.

– П-присматривай за ней, – попросил Горн, указав на Иду. – С н-ней что-то н-не так.

– Думаешь? – с сарказмом подметил Руф.

– Н-не с-смейся. Пок-ка ты леж-жал, она над т-твоим т-телом с-склонилась и п-плакала, п-пока п-п-подм-мастерье не п-пришел. По-о-остоянно им-мя повторяла – Ия.

Поняв, что здоровяк не бредит, старик кивнул. Он сбросил с плеча тяжелый груз и вышел в жаркое пространство Плавильной улицы. Круглая массивная дверь закрылась за ним, напоследок обдав спину прохладным ветерком.

«Странно, – размышлял старик. – Пришли, получили, ушли. Даже, если его попросил Парнс, все равно разговор прошел слишком гладко. Дрессированные крикуны больше припираются командам».

– Эй, головастик! – восторженно крикнула Ида, проверяя какую-то комбинацию рычагов. – Мне тот сопляк тоже кое-что подделал. Домчимся так, что и закричать не успеешь. Садись!

Она забавлялась, как ребенок, что было чуждо Руфу. Он старался не влезать в жизнь Иды, отстраняясь или просто игнорируя ее поступки, но слова Горна напрягли старика. Он всерьез задумался о ее проблемах.

Хотя рана при движении и ныла гораздо меньше за счет затянутого протеза, вес конструкции не уменьшился ни на грамм. Любой сделанный шаг в буквальном смысле иссушал и без того ослабшего старика. За последние сутки в его глотку упала лишь стопка горькой дряни и кусок льда, да и тот вылетел обратно. Мысли о еде и питье под натиском обстоятельств отошли на второй план, пока желудок бурлящими позывами не напомнил о себе.

– Почему такой бледный? – спросил испуганная Ида.

– Потому что я старый и питаюсь водкой, – хмуро ответил Руф.

На лице старухи проявилась смесь страха со злостью.

– Это не повод так мало есть! Ты посмотри на себя! Твои кости для вертела годятся уже! Ну кто так делает? Вон Горна отец вырастил, как вымахал, а ты что? Я…

– Ида! – выкрикнул Руф. С ее лица моментально сдуло все эмоции.

– А?

– Закрой рот и поехали домой, – прохрипел он. Ида развела руками.

– Ты совсем что ли охренел? Я тебе сесть предложила, а не промеж ног мне глядеть!

Руф напрягся так, что послышался треск суставов. То ли незаметно просочившаяся усталость вкупе с особенностями Плавильной улицы так пагубно на него подействовала, то ли совесть, покачиваясь в кресле-качалке, дала о себе знать, но он не смог выдавить из себя ни слова обвинения в адрес Иды.

Подмастерье подправил колеса каталки так, что, если бы проводилась гонка между ней и скаковой лошадью, кобыла сошла бы с дистанции. Во всяком случае, Руф воспринял их поездку именно так. На самом же деле пробегающий мимо мальчишка с кульком овощей запросто обогнал их, то и дело подтягивая спадающие штаны и провожая озадаченным взглядом странную парочку.

Вернувшись к крыльцу дома, старик на ощупь отыскал ступеньки и с трудом поднялся. Доски под его ногами точно овациями из треска приветствовали вернувшегося владельцам.

Проблемы одна за другой накладывались на шаткие плечи старика. Желание скрыться от внешнего мира и сгореть вместе с жилищем становилось навязчивой идеей. Он толкнул дверь и был готов прямо на пороге замертво упасть, позабыв о голоде и обезвоживании. Ему нужен был покой. Столь долгожданный и приятный.

– Долго будешь пол проминать? – заявила Ида из-за спины.

Вены на лбу Руфа вздулись. Кожа на шее извернулась, с которой посыпались кусочки отмершей плоти, глаза покрыла пелена невыносимого желания убивать.

Из-за тумана Ида не видела его лица. Тщательно облизав языком подсохшие губы, она дернула рычаг. Раздался мощный гудок, на пару секунд развеявший туман вокруг источника. Руф вдавливал уши, не способный препятствовать въезду каталку к нему домой.

Когда старика отпустило, он с твердым стремлением уничтожить обитавшую в доме нечисть яростно проковылял внутрь. Пройдя по оставленному от мокрых колес следу, он застал Иду за поеданием жаренной куриной ножки с хлебом. Живот взвыл при виде еды в мольбе отложить приговор.

Пережевывая мяса, Ида заметила злого старика. Худощавый, со впалыми бледными щеками, мешками под глазами с походные сумки, он твердо опирался на ноги, вздувая грудь, и не отрывался от еды. Ида подняла плотный солдатский вещмешок с пола, достала из него еще одну жареную ножку с куском хлеба и протянула ему.

– Держи, а то ветром снесет.

Руф перебирал пальцами в размышлениях. Он понимал, что если прямо сейчас возьмет это, то сразу же попадет в капкан, и о спокойном одиночестве можно будет забыть. Оставался вариант навестить Джоанну и заточить несколько закусок там, как он и планировал сделать, но идти туда было невмоготу. Другого выхода не оставалось.

Поначалу Руф осторожно взял ножку и надкусил нежную ребристую кожицу хорошо прожаренной птицы. Следующий кусок получился куда щедрее. В рот отправился хлеб, переваливаясь с одной стороны поредевших зубов на другую. И не важно, что все было холодным и далеко не свежим, ведь голод с лихвой возмещал нехватку хруста корки и аромата.

Уже не скрывая желания, старик начал интенсивно жевать, снова и снова заполняя рот, пока не увидел протянутый в худой руке кувшин. Пережеванная пища отправилась по горлу вниз, а за ней потекло вино. Оно моментально обволокло горло и с теплым жжением заполнило желудок. Руф закрыл глаза и закинул голову. Вспомнились деньки академии, когда перед большими торжествами их кормили как на убой и разрешали лечь спать на час раньше. Самое простое, но в то же время самое ценное, что нужно было солдату – сытный ужин и крепкий сон в спокойное время. Две вещи, которых когда-то давно лишился старик.

Закончив с едой, он уселся на пол, накрыл ноги ковром и уставился на цветок.

– Кто следующий? – спросил он через какое-то время. Ида убрала мешок и подкатилась ближе к нему.

– Осталось всего два. Завтра поедем к Лайну в храм, а через день проведаем Болна. Борова, который отвечает за продовольствие в городе.

– За завтра не успеем к обоим?

Ида несколько секунд молчала, смотря на растущий в горшке цветок.

– Сделаем мы все в один день, а дальше что? – устало начала она. – Будем напиваться до Ганс не приедет? Не, дорогой. Времени у нас вагон, так что торопиться не надо. Тем более, когда я еще сумею провести с моим мальчиком так много времени? И так слишком много воды утекло… – последние слова прозвучали тише.

– Моим мальчиком? – с подозрением повторил Руф и посмотрел на старуху. Та посапывала, сидя в кресле-каталке.

Нахмурившись, Руф вернулся к цветку.

Приближалась холодная ночь. Немного посидев без движения, старик стянул с себя ковер и накрыл подергивающуюся во сне старушку, а после вернулся на пол размышлять. Время шло. Туман рассеялся. По ту сторону окна проявлялся морозный рисунок.

Глава 6

«На первый взгляд кажется, что это просто полоумные фанатики. На второй, впрочем, тоже. Но не успеешь оглянуться, как читаешь со всеми молитву и серьезно надеешься стать выбранным Всезнающими»

Томас Курц, «Обряды и таинства народов севера».

Оставив желтое пятно на снегу рядом с бамбуковым стволом, Маркус затянул ремень на брюках, поверх затянул узел на поясе утепленных штанов. Вышел снова к дороге, забрал оставшуюся там сумку и завязал ремень на поясе плаща.

Из мешка с продовольствием достал кувшин воды, откупорил крышку и отпил. Пострадавшие при развязывании узла запищали от боли. Маркус отнял кувшин ото рта и крепко сжал губы. Проверив языком целостность, он закрыл кувшин, убрал в мешок и достал яблоко. Он сжал фрукт.

«Да им убить можно», – подумал он и выбросил его в него.

По словам темноволосой девушки, Кренгард расположился за чащей и к цели Маркуса должна была привести дорога. Поправив лямки и зажав дыру на мешке, он двинулся.

Очень скоро широкая дорога стала сужаться. За резким поворотом она и вовсе превратилась в узенькую тропинку. Осматривая ее, Маркус повернулся в сторону города. Вдруг доныне спящие сомнения мысли разгорелись.

«Что я тут делаю вообще? – размышлял он. – Меня ведь даже не пропустят к Пирамиде. Да если и да, то дальше что? Постучу и попрошусь войти? Бред собачий. Надо было послать их в совете. Чтобы они сделали? Отстранили на неделю? Месяц? Ради Юны. Отдохну. Ну буду потом сторожить сортиры до конца жизни. Все веселее, чем бомжей вылавливать по подворотням!»

Он уже был готов сделать первый шаг назад, как что-то внутри заставило напоследок взглянуть на тропу. Ее непреодолимые сугробы и кошмарное узкое пространство поддерживали выбор Маркуса. И он бы осуществился, не зазвучи голос Зигмунда: «Если не проверишь сам, то никогда не узнаешь наверняка». Еще одно правило, данное отцом в далеком детстве. По его вине выбора у Маркуса не оставалось. Зато оставались шрамы, синяки, опыт и выговоры.

«Блин, – подумал Маркус. – Но я до сих пор не имею ни малейшего понятия, каким образом смогу пройти в пирамиду, – он задумчиво склонил голову. – Глава совета ведь говорил про научную группу, – он чуть-чуть подождал. – Мля! Ладно. Пошли».

Холод настырно забирался под одежду, возвращая путника в чувства.

Глубоко вздохнув через нос и выпустив тонкую струйку пара изо рта, Маркус туго затянул ремень, но, явно переборщив, немного его расслабил.

Ветер просвистывал по тропе с удвоенной силой, прогоняя незваного гостя. Стены, выращенные в вечной мерзлоте, сужали и без того небольшой коридорчик, скрежетом приказывая развернуться. Сугробы до колен дотягивались до пояса и продолжали расти. От усталости и толики страха Маркус представил себя бугорком на пути следующего осмелившегося прийти сюда глупца.

Голодный и усталый он жевал подмерзший кусок вяленного мяса, проклиная борова.

Жадно вдыхая обжигающий холодом воздух, Маркус прикрылся от наступающего ветра и заглянул вперед. Просматривалась не ставшая приговором извилистая дорога, а бамбуковая стена, что означало либо проход к Кренгарду, либо ещё один поворот лабиринта. В любом случае пройдено было слишком уже много, чтобы возвращаться.

Хватаясь за обледенелые стебли, Маркус подтягивался вперед. В ответ они стряхивали на голову путника спившийся снег. Тот игнорировал атаки, пока по макушки не ударило что-то тяжелое. Он остановился, посмотрел вверх и в тот же миг остроконечная сосулька пролетела в сантиметре от кончика носа и воткнулась в ногу полицейского.

– Допустим… ай, – отреагировал Маркус, но ничего не почувствовал.

Отойдя от первичного шока, он успешно подвигал пальцами, что хорошо, но те почти не чувствовались, что плохо.

Высоченная ледышка проткнула козырек капюшона, тем самым не позволив поднять голову и увидеть ее основание. Как выяснилось позднее со склонившихся верхушек бамбука свисало множество ледяных шипов – потенциальных смертей полицейского.

Аккуратно придерживая сосульку впереди, Маркус хотел ее положить на снег. Но тонкая ее половина надломилась, и полицейский попросту не удержал массивный верхушку. Та повалилась на только-только успокоившийся бамбук. Пугающая вибрация разошлась от одного стебля к другому, пробуждая озлобленных наблюдателей чащи.

– Ох бл… – фразу оборвал вонзившийся перед лицом ледяной шип.

Маркус отскочил, но следующий попал в мешок с припасами, с грохотом разбив покоящийся в нем кувшин. Не раздумывая, Маркус кинулся сквозь сугробы к возможному выходу.

К прежним проблемам добавилась еще и возможность быть насаженным на ледяной вертел. Каждый проваливающийся в сугроб шаг сопровождался несколькими вонзавшимися шипами. Некоторые падали перед ним, вынуждая отталкивать их на бамбук, поддерживая общий хаос.

Силы иссякали с неимоверной скоростью. Оставшиеся метры ощущались, как все полосы препятствий за годы, проведенные в академии.

Сугробы уплотнялись. Ноги уже не утопали в них. Снег с осколками льда, подхваченный ветром, норовил попасть в рот и отчасти добавился цели. В спешке откашливаясь, Маркус с неподдельным желанием жить проталкивался вперед. Одна его личность, верящая только в хорошее, убеждала, что впереди выход к Кренгарду и оставалось лишь немного поднажать. Тогда как ее мрачная сестра не обронила ни звука и наблюдала за происходящим, но, как ни странно, ее молчание слышалось даже громче.

Справа показался просвет. Маркус подхватил снега, вытер им лицо и кинулся к спасительному сиянию, выпрыгивая из сугробов. Просвет увеличивался, приоткрывая уходящую вправо тропу. Когда злосчастный поворот миновал, вдалеке показались первые лучи солнца. Полицейский шатался, втягивал столько воздуха, сколько могли вместить заледеневшие легкие, а вслед за вдохом рухнул на тропинку перед ним.

«Живой?» – подумал Маркус, раскинув руки. Через секунду из его горла вырвался легкий смешок. Потом еще один, но громче. Обессиленный, усталый, голодный, не обращая внимания на падающий на лицо снег, он расхохотался, как писклявый ребенок.

Он запрокинул в голову и в каких-то сантиметрах от себя увидел торчащий шип. Истерический смех накрыл его новой волной. Он попытался поднять левую руку, но не смог. В кисти чувствовалась непонятная колющая боль. Маркус несколько секунд фокусировал взгляд, всячески издеваясь над обветренным лицом. Рука с натянутой на нее кожаной перчаткой двоилась и никак не хотела соединяться в единое целое. Картина сошлась. В ладони торчал отломанный кусочек ледышки, а немного выше лежала его большая половина.

С неимоверной тяжестью Маркус приподнялся и отодрал руку от земли. Шип прошел насквозь. С тыльной стороны торчал кончик выкрашенного кровью наконечника. Пальцы все еще двигались – кости не задеты. Это, безусловно, радовало Маркуса, в отличие от мысли, что нужно было достать красную склянку и обработать рану.

Одной рукой он снял лямки, перевалил сумку на ноги, полез внутрь и нащупал ещё один шип, проткнувший ее. Ладонь немела.

«Хоть бы не разбилась, хоть бы не разбилась», – думал полицейский.

К счастью, лекарства остались невредимы. Достав красный пузырек и оторвав рукав от рубахи, он откупорил крышку и обильно смочил содержимым ткань. Настало время вынимать из руки лед.

Маркус вдернул шип из ладони выбросил его за спину. Он стянул перчатку, оголив бледную руку. Перед тем как перевязать рану, он бездумно посмотрел сквозь нее на поднимающийся вдали синий дым.

Ему везло. Сильно везло. Любой другой на его месте бы радовался, благодаря всех известных Непрощенных за спасение. Но не Маркус. Во многом, потому как знал, что за большим везением скрывается куда большая неудача.

По широкой дороге Маркус вышел к Кренгарду.

Разросшееся поселение из землянок на поле посреди хвойного леса и скалистых гор. Ничего необычного, если бы не огромная пирамида, целиком из белого металла, закрывающая внушительную территорию.

Откуда она здесь взялась или сколько ей лет за семь с лишним веков с ее обнаружения не ответил ни один ученый. Во многом это было связанно с тем, что большинство записей о ней хранилась под боком у сотни обитающих внутри людей, но из-за изолированного образа жизни делиться тайнами они не намеревались.

Судя по рассказам Зигмунда, местное население на полном серьезе поклонялось живущим внутри, приравнивая их чуть ли не к Богам. Строилось предположение на основе их поведения: Чрезмерные восхваления, ежедневные обильные подношения в виде еды и питья, ненависть ко всем не верующим, посвящение жизни служению и перечень правил, которые обязательно должен соблюдать каждый житель Кренгарда.

Также он упоминал, почему фанатики столь верны идеям. По его словам, обитающие внутри могли одной лишь силой мысли влиять на стихию, менять погоду, управлять умами и многое другое. Местные называли это магией. Сам Зигмунд говорил, что никогда не видел ее в действии и не мог подтвердить ее существование, но также не мог отрицать этого.

Маркус спустился по расчищенной дороге к жилым бугоркам, из труб которых валил густой дым. Встретить здесь что-то, кроме вкопанных в землю бревенчатых домиков с обильным слоем снега, определенно считалось удачей, но удивляло совсем не это. Никакого порядка расположении между ними не было. Только на первом, относительно небольшом участке земли, съежились четыре землянки, как испуганные на холоде котята, а уже на следующем хозяйничал одинокий бугорок с дымящейся трубой. Подобное было повсюду. Словно заселявшиеся сюда люди бросали камень и там, где он приземлялся, в дальнейшем вырастала новая землянка.

На пошатывающегося путника с окровавленной рукой жители реагировали неоднозначно. Одним хватало пары секунд, чтобы произвести оценку и вернуться к хозяйским делам. Другим этого казалось мало, и они провожали незнакомца недовольным взглядом. Третьи осторожно следили за ним, пока не оказывались замеченными. Так или иначе никто не пожелал помочь или узнать, что случилось. Местные, если ты не был одним из них, могли без угрызений совести оставить помирать, а потом скинуть в общую могилу к таким же безликим трупам.

За незнакомцем оставался след из кровавых пятен. Маркус не помнил, сколько прошел и куда вообще направлялся. Он попросту старался не останавливаться, поддерживая себя в сознании.

Его левая нога уперлась во что-то твердое. Камень или, возможно, чья-то подножка, подставленная для смеха – неважно. Маркус уже падал и вот-вот готов был проверить лицом прочность утрамбованного снега. Треск от сломанной он него тысячекратно отразилась в ушах. Веки отяжелели. Тело отказывалось поддаваться. Захотелось спать. Ни с того ни с сего твердая поверхность показалась ему мягчайшей постелью. Глаза осторожно закрылись, и мрак завладел уставшим сознанием путника.

Громкий удар разбудил Маркуса. Он резко поднялся, о чем горько пожалел, когда через секунду запоздалая чувствительность ударила в затылок и срикошетила в сломанную переносицу. Зажмурившись, Маркус замер, чтобы ненароком не заболело что-то еще. В таком положении пришлось просидеть некоторое время, отвлекаясь на окружающие звуки.

Слева мужчина мучительно стонал, стуча по дереву. Немного правее в огне потрескивали ветки. Там же что-то скрежетало, точно поварешкой водили по дну котелка. Рядом пищал девичий голосок; задавал вопросы, а кто-то погрубее отвечал ей из дальнего угла.

Осторожно открыв глаза, Маркус осмотрел небольшую комнатку. Слева лежал молодой парень, перемотанный бинтами c засохшей кровью. Блики огня отражались от взмокшего тела. Оторванной до локтя культей он стучал по кровати, сделанной из нескольких досок и пней под ними. Голову обмотали, оставив нетронутыми губы и пучок светлых волос на голове. Однако от тех губ осталось едва ли одно название.

Немного дальше расположили камин, походивший на тот, что был в доме отца темноволосой девушки. Над огнем висел старенький котелок, в котором улыбающаяся женщина в достающей до пола коричневой шубе усердно помешивала что-то деревянной поварешкой. В углу за столом у двери сидел хмурый мужчина с густой коричневой бородой. Он монотонно отвечал на все вопросы устроившейся на кровати позади него девчушки в чепчике и шерстяном пальто, при этом вырезая что-то из дерева.

Взгляд Маркуса непроизвольно упал на собственное тело. Накинутая шкура отогрела замерзшие ноги. Снова чувствовалось, как пальцы потираются друг о друга. Вспомнив про дыру на ладони, он увидел идеальную повязку со схожими бинтами, что и на страдальце слева. При сжатии пальцев в кулак рана отдавала слабым уколом. Осторожно поддев плотно прилегающие полоски ткани, он выставил ладонь ребром и заглянул внутрь.

В углублении скрывался кусочек сложенного бинта. Однако из-под него выглядывала непонятная тускло светящаяся зеленым кашица. Маркус засунул палец, очень медленно отклеил заплатку и разглядел, что субстанция полностью заполняла рану.

– Папа! – пискнула девочка в чепчике. – Он проснулся!

Маркус отвлекся от изучения раны и наткнулся на три пары смотрящих на него глаз и тычущий указательный палец девочки. Женщина кивнула и вернулась к готовке, тогда как хозяин жилья, отложив обточенную деревяшку, повернулся к гостю.

– Как рука? – спросил он. По суровости голоса этот дядька не уступал медведю, впрочем, как и по внешности.

– Лучше, – ответил Маркус, пригладив бинты. – А что за кашицу вы в нее наложили? – папа-медведь провел широкой ладонью по лысому черепу.

– Я тебя не перевязывал, – ответил он и поднялся со стула.

Толстые нити скрепляли плотно прилегающие меховые штаны на нем, а ступни скрывала странная обувь. Казалось, что прямо поверх ногу намотали несколько слоев меха. На сгорбленное тело накинуто нечто похожее на шерстяной ковер, свисающий передним углом до колен, а руки и тело под ним закрывал вязаный коричневый свитер.

– Это пингвинчики! Пингвинчики! – завопила девочка, но, получив грозный взгляд отца, захихикала и закуталась в пальто.

– Пингвинчики? – переспросил Маркус. В морских птиц, обработавших рану, почему-то верилось с трудом.

– Она шутит, – мягко объяснила мама-медведица, не отвлекаясь от готовки. – Не похожи они на пингвинов.

– Похожи, – выглядывая из-под воротника, не угомонялась девочка.

– И чем же таким они похожи? – наигрывая серьезность, спросила женщина. Девочка растерялась.

– Ну…, ну, они ходили вот так, – сидя на месте, она стала покачиваться из стороны в сторону.

– Не так они ходили, – ответил папа-медведь и, приблизившись к незнакомцу, кинул сумку с вещами тому на ноги. – Одевайся, – прорычал он. – Скоро есть будем. Не хочу видеть голого мужика за своим столом, – Маркус утвердительно кивнул, не сводя взгляда с отблескивающего на лысине огня.