Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"

Успехи Британии в Ливии и Абиссинии тем более отвратили Франко от поспешных решений как раз в тот момент, когда Гитлер уже собирался посылать войска и солдат на осаду Гибралтара. 7 декабря 1940 г. глава абвера адмирал Вильгельм Канарис явился к Франко в Мадрид просить его согласия на то, чтобы через месяц немецкие войска вошли в Испанию. Франко отказал. 10-го числа Канарис телеграфировал в Берлин: «Испания не желает ничего предпринимать до тех пор, пока сохраняется морская угроза со стороны англичан». Терпение Гитлера лопнуло, и операция Felix – захват Гибралтара – отправилась в долгий ящик. К февралю 1941 г. внимание фюрера окончательно сосредоточилось на восточном направлении. Каждая дивизия требовалась ему для запланированного вторжения в Россию. Интерес фюрера к Гибралтару угас, но поскольку Германия соглашалась уплатить истребованную Испанией высокую цену, то Испания в следующие два года оставалась активным сторонником оси, пока победы союзников в Северной Африке не убедили ее в том, что весы склонились в другую сторону. А до тех пор итальянские самолеты, бомбившие Гибралтар, заправлялись на испанских аэродромах, из Испании в Германию отгружалось всевозможное сырье, включая молибден, в Испании полным-полно было нацистских дипломатов и шпионов, и им оказывалось всяческое содействие в их борьбе против союзников. Франко даже послал дивизию на помощь Гитлеру, когда тот начал наступление на Россию – жест скорее символический, – а разведывательные самолеты люфтваффе взлетали с испанских аэродромов вплоть до 1945 г. Однако официально Испания сохраняла нейтралитет. Гибралтар так и не тронули, и ворота в Средиземное море не захлопнулись перед союзниками.

Если бы Франко вступил в войну, падение Гибралтара было бы неизбежно, а вслед за Гибралтаром была бы обречена и Мальта. Гораздо более сложной – возможно, даже непосильной – стала бы для англичан задача удерживать Ближний Восток. Их престижу в мире и вере в себя был бы нанесен значительный ущерб, возможно, и Черчилль не сохранил бы за собой пост премьер-министра. Не то, чтобы союзники были обязаны за это благодарностью Франко: осмотрительный испанский диктатор руководствовался исключительно собственными интересами и не вмешался в конфликт только потому, что рассчитывал получить за свою помощь больше, чем страны оси готовы были ему предложить. Однако принятое им решение оказалось ко благу и Британии, и самой Испании.

Роммель, уже составивший себе репутацию во время завоевания Франции в 1940 г., 12 февраля 1941 г. прибыл в Африку. Его солдаты, воодушевленные победами в Европе, воспринимали африканскую экспедицию как еще одно романтическое приключение. «Нам всем чуть за двадцать, мы все безумцы, – писал лейтенант мотопехоты Ральф Рингер. – Безумцы, которые добровольно вызвались в Африку и ни о чем другом не могли говорить, только о ночах под южным небом, о пальмах и бризах, туземцах, оазисах и тропических шлемах. И мы скакали как бешеные и обнимались – мы едем в Африку!»¹⁵. Лейтенант Пьетро Остеллино, редкий в итальянской армии экземпляр настоящего фашиста, с восторгом писал жене 3 марта: «У нас тут все очень хорошо, возвращение в наши руки захваченной было врагом Киренаики – вопрос дней или даже часов. Спешим на передовую во славу Отечества. Гордись и возноси свои страдания на алтарь дела, за которое твой супруг сражается с энтузиазмом и страстью»¹⁶. Три дня спустя он дописывал: «Наш моральный дух высок, и вместе с нашими доблестными союзниками мы готовимся к великим делам. Наше дело свято, и Бог – за нас»¹⁷.

Первую атаку на англичан Роммель предпринял 24 марта и без труда захватил Эль-Агейлу на берегу Большого Сирта (Сидра). Британским танкам удалось остановить продвижение Африканского корпуса под Мерса-Брега, но сравнительно небольшая армия под командованием генерал-лейтенанта Филипа Нима вскоре вынуждена была отступить. 4 апреля Роммель снова атаковал и вновь вынудил англичан к отступлению, угрожая перерезать пути снабжения. Многие британские танки нуждались в ремонте. Немцы, не встречая особого сопротивления, продвигались к Тобруку. Для защиты порта был оставлен австралийский гарнизон, основные силы англичан отступили за египетскую границу, практически на исходные позиции, которые занимали перед декабрьским выступлением.

Уэйвелл ставил Ниму задачу: важнее сохранить армию, нежели захваченную территорию, но солдаты не ведали об этой высшей цели и возмущались тем, что приходится драпать. Артиллерист Лен Тутт описал сражение, в котором его батарея двадцатипятифунтовых пушек несколько часов сдерживала вражеские танки. С наступлением темноты раздался приказ отступать. «Что за хреновина? Немного прошли, вроде бы собирались вступить в бой, но не успели даже разведать позицию, как снова приказ отступать. Не поймешь, в каком направлении. Все подразделения движутся одновременно. Вот глупость – так только паника увеличивается. Вскоре мы распознали и признаки опасности: какие-то парни спрыгнули с застрявшего грузовика и побежали к другому, а между тем, повозившись с минуту под капотом, вполне вероятно, смогли бы починить свой. Бросали машины и потому, что в них закончился бензин, хотя по обе стороны дороги двигались трехтонные цистерны с топливом»¹⁸. Бои продолжались с переменным успехом, проход Халфая и форт Капуццо несколько раз переходили из рук в руки, но к концу мая немцы и итальянцы прочно завладели всей оспариваемой территорией.

13 мая Пьетро Остеллино писал жене из-под Тобрука: «Мы существенно продвинулись, и теперь это лишь вопрос времени. Жарко, но терпеть можно, и я вполне здоров. Коричневый, как салями, отчасти от солнца, отчасти от песка, который липнет к коже и вместе с потом превращается в слой грязи. Воды вдоволь, но стоит умыться – и четверть часа спустя ты снова чумазый»¹⁹. Вскоре, получив известие о вторжении оси в Грецию, он писал: «Вчера пришло письмо от дяди Оттавио из Албании. Он рассказывает об одержанной там большой победе. Вскоре мы сравняемся с ними и выкинем англичан отовсюду»²⁰. Хотя австралийцы продолжали удерживать Тобрук даже после того, как Африканский корпус проследовал дальше, к Египту, стратегическое превосходство, со всей очевидностью, было теперь на стороне Роммеля. А тем временем, как верно заметил Остеллино, англичане потерпели ряд поражений и в других местах.

2. Греческая трагедия

Борьба за Балканы началась с затеянного Муссолини мрачного фарса. Потешившись какое-то время идеей завоевать Югославию, он все же 28 октября 1940 г. переправил 162 000 человек из Албании в Грецию. Находившийся в Северной Африке маршал Грациани узнал эту новость лишь из передачи «Радио Рима». Не ведал ничего и Гитлер: дуче так разобиделся, когда Германия, не поинтересовавшись его мнением, захватила Румынию, на которую претендовала также и Италия, что теперь решил изменить правила игры и представить Берлину свои действия в Греции как уже свершившийся факт. Предлогом послужила поддержка, якобы оказанная греками британцам во время их средиземноморских операций. Никто не ожидал серьезного сопротивления от маленькой страны всего с 7 млн жителей, тем более что оборонительные сооружения Греции защищали ее со стороны Болгарии, но не Албании. Международный договор обязывал Великобританию вступиться за афинское правительство, но поначалу помощь ограничивалась небольшим количеством самолетов и другого вооружения. Муссолини говорил своим офицерам: «Если вы скажете, что нам не побить греков, я откажусь называться итальянцем»²¹. Министр иностранных дел Чиано, как правило, осторожничавший, на этот раз одобрил очередную войну: Греция представлялась легкой добычей. Достаточно, полагал он, символической бомбардировки, и Афины капитулируют, но для пущей надежности он тратил миллионы лир на подкуп греческих политиков и генералов (неясно, впрочем, попали эти деньги по назначению или посредники-итальянцы все разворовали).

Но вышло совсем не так, как рассчитывали в Риме. За несколько недель до объявления войны итальянская подводная лодка потопила греческий крейсер Helli. Народ Эллады возмутился и на вторжение ответил решительным «Нет». Всюду появлялись граффити: «Смерть макаронникам, потопившим нашу Helli». Нищая Греция сумела мобилизовать 209 000 солдат, 125 000 лошадей и мулов. Диктатор Иоаннис Метаксас, прежде отнюдь не пользовавшийся народной любовью, записал в дневнике, когда обострились трения с Италией: «Теперь все на моей стороне». Крестьянин Ахмет Цапунис направил Метаксасу телеграмму: «Не имею денег, чтобы пожертвовать на национальную оборону, и отдаю свое поле под Барико, в нем 5,5 акра. Смиренно умоляю вас принять его»²². Население Кипра, преимущественно этнические греки, прежде симпатизировало державам оси в надежде, что их победа избавит остров от статуса британской колонии. Но теперь киприот писал: «Превыше всего мы мечтали о поражении армий, ступивших на греческую землю, и чтобы плодом нашей победы стала обещанная Черчиллем свобода».

На глазах у изумленного мира греческая армия не только отбросила итальянцев, но и к ноябрю глубоко проникла в Албанию. Итальянский генерал Убальдо Содду хотел просить у греков перемирия. В Афинах Марис Маркоянни услышал, как маленький мальчик спрашивал: «А что мы сделаем с Муссолини, когда побьем итальяшек?»²³ Гитлера греческое фиаско привело в ярость. Он всегда был против вторжения в Грецию и уж никак не желал допустить его до ноября, когда в США проходили президентские выборы: опасался, что очередная агрессия держав оси сыграет на руку Рузвельту. Он требовал, чтобы до конфликта на материке Муссолини закрепил за собой Крит – тогда англичане не смогли бы атаковать оттуда. В письме из Вены от 20 ноября фюрер выразил неудовольствие неудачами итальянцев. Дуче в ответном письме ссылался в свое оправдание на дурную погоду, на нежелание болгар участвовать в войне – это позволило грекам высвободить большие силы для переброски на Запад, – наконец, на отсутствие помощи со стороны албанцев. Муссолини сообщил Гитлеру о своем намерении высадить в Греции еще 30 дивизий «и истребить греков под корень». Те, кто тешил себя иллюзией, будто Муссолини не столь жесток, как Гитлер, с ужасом услышали о распоряжении, отданном итальянскому главнокомандующему Бадольо: «Все города с населением более 10 000 человек уничтожить, стереть с лица Земли. Это приказ».

Осуществить варварский приказ не удалось. Несколько месяцев греческая и итальянская армия удерживали друг друга в горах Албании. Такой скверной зимы старожилы не видели уже полвека. Сержант Диамантис Стафилакас с Хиоса записывал в дневнике 18 января 1941 г.: «Дверь нашей землянки не открывается, ее завалило снегом. Сильный ветер нагреб сюда снег. А сегодня опять хлынул дождь. Мы промокли до костей. Огонь не зажжешь, задохнешься в дыму. Ночью не пристроишься лечь, все тело болит. Я встал, вышел, побродил. Хотел откопать новую землянку и прорыл сантиметров двадцать – тут снова пошел снег, и я сдался»²⁴.

Тысячи солдат страдали от обморожения. Спирос Триантафилос горестно расставался с любимым серым жеребцом – конь надорвался, продираясь сквозь метель: «Голодный, промокший до костей, измученный переходом по каменистой почве, он не мог двигаться дальше. Я вынул свое добро из переметной сумы, чтобы идти, как все, пешком. Погладил его шею, поцеловал. Хоть и животное, но это же мой боевой товарищ. Тысячи раз мы вместе смотрели в лицо смерти, столько пережили незабываемых дней и ночей. Я обернулся: он смотрел мне вслед. Какой это был взгляд, друзья мои! Такая боль, такая тоска! Я готов был заплакать, но слезы не шли. Война не оставляла нам времени для слез. Я подумал, не лучше ли убить его, но духу не хватило. Я оставил его там, и он смотрел мне вслед, пока я не скрылся за скалой»²⁵.

Раздосадованный Гитлер и слушать не стал заверения Муссолини, что-де с Грецией справится сам. 13 декабря была издана директива № 20 об операции Marita: «В свете угрожающей ситуации в Албании нам вдвойне необходимо разрушить планы англичан создать под прикрытием Балканского фронта воздушную базу, с которой они могли бы атаковать Италию и нефтяные скважины Румынии». С того момента, как 12 октября 1940 г. генерал Ион Антонеску сделался премьер-министром Румынии, эта страна, а главное, ее нефтяные ресурсы, оказались под контролем немцев. Большинство жителей Румынии видели необходимость в союзе с Германии для защиты от территориальных претензий Советского Союза.

В январе самолеты люфтваффе уже бомбили английские корабли в Средиземноморье, поднимаясь с аэродромов Сицилии. 29 января внезапно скончался генерал Метаксас. Под давлением немецкой дипломатии Болгария присоединилась к оси, вскоре пошла на уступки и Югославия, хотя дворцовый переворот в Белграде ненадолго привел к власти пробританский режим. Боевой дух итальянцев упал ниже нулевой отметки: стало ясно, что амбиции их лидеров привели к унизительному разочарованию и придется теперь мириться с немецкой гегемонией в Средиземноморье. Полицейский информатор в Милане доносил: «Многие, многие пессимисты видят теперь в Италии протекторат Германии и говорят, раз мы вынесли три войны, большие потери флота, пожертвовали своим сырьем и золотым резервом лишь для того, чтобы в итоге утратить политическую, экономическую и военную независимость, то гордиться такой политикой вроде бы не приходится»²⁶. Зимой цены поднялись, простым людям в Италии приходилось все хуже. Паек риса и спагетти урезали до 2 кг в месяц на человека, в то время как работнику в среднем требовалось 400 г в день. Желание итальянцев повоевать, и так-то хрупкое и кратковременное, так и не восстановилось после поражений 1940–1941 гг. Солдаты, матросы, пилоты Муссолини и рядовые граждане превратились в пленников, печально влекущихся за триумфальной колесницей Гитлера.

6 апреля 33 немецкие дивизии, в том числе 6 танковых, ворвались в Югославию, без труда опрокинув ее сопротивление. Во время бомбардировки столицы с воздуха в Белграде погибло 17 000 человек – эта чудовищная цифра свидетельствует о том, насколько гражданское население было неподготовлено к налету. Шесть дней спустя оккупанты захватили город, и 17 апреля Югославия капитулировала.

Еще в марте Британский корпус численностью 56 000 человек (в основном уроженцы Австралии и Новой Зеландии) приступил к высадке в Греции с намерением закрепиться на северо-востоке страны. Черчилль неизменно настаивал, чтобы войсками из доминионов распоряжалось британское командование, и это, по понятным причинам, отнюдь не устраивало правительства на местах. Теоретически задействовать в боях канадские, австралийские и новозеландские подразделения можно было лишь с санкции их правительств, но в 1940–1941 гг., пока премьер-министры доминионов не начали решительно возражать против подобного нарушения их законодательства и автономии, их одобрение зачастую испрашивали задним числом. Премьер-министр Австралии Роберт Мензис 24 февраля принял участие в заседании британского Военного кабинета, на котором было принято решение отправить армию в Грецию, однако от Роберта и от других премьеров умышленно скрыли точку зрения командующих, в том числе опасения высших офицеров из доминионов. О том, что новозеландцев в декабре 1940 г. перебросили в Грецию, в Веллингтоне узнали спустя несколько недель. Основное бремя трудной и опасной Средиземноморской кампании возлагалось на австралийские и новозеландские войска, причем командовал ими британский генерал. Разумеется, австралийских политиков это отнюдь не радовало.

Сами солдаты по неведению воспринимали ситуацию более романтически. Им впервые предстояло вступить в бой, и, как большинство молодых людей в подобной ситуации, они не думали об опасности, а наслаждались экзотической для них природой, предчувствием чего-то небывалого. Артиллерийский капрал Морри Каллен эйфорически писал родным в Новую Зеландию о том, с каким восторгом он и его товарищи плыли по Средиземному морю: «Никогда я не видывал таких прекрасных оттенков синего цвета, от небесно-голубого до глубокого иссиня-черного, и совершенно ровная вода». Рядовой Виктор Болл описывал в дневнике Афины: «Лучшее место, где нам довелось побывать, жители очень дружелюбны. Оглядел акрополь, руины древних Афин. Квартал борделей намного чище, чем в Каире. Мы напились в стельку, но все же нашли обратный путь»²⁷. Лейтенант Дэн Дейвин позднее вспоминал: «Мы все были воплощением молодости и здоровья. Людям, которые всю жизнь питаются хорошим мясом, присуща естественная отвага». Войска из доминионов шли в первый свой бой с уверенностью и энтузиазмом, но поразительно, в какой мере это настроение им удалось сохранить и в последующих испытаниях. Командующие, правда, смотрели на дело мрачнее. Стоявший во главе Австралийского корпуса генерал сэр Томас Блейми, старый негодяй, по отзывам ближайших подчиненных «трус и никудышный командир», 26 марта уже присматривал на юге Греции подходящие гавани для эвакуации.

Немцы вошли в Грецию 6 апреля 1941 г., одновременно ударив и по Югославии. Присутствие британцев послужило предлогом для оправдания собственных действий: «Правительство рейха отдало своим вооруженным силам приказ изгнать британские отряды с земли Греции. Сопротивление будет беспощадно подавлено. Немецкая армия является не как враг греческого народа, немцы не желают воевать против греков. Удар, который Германия вынуждена нанести по греческой земле, направлен против Англии». Английские войска были чересчур растянуты, собрать силы и отразить вторжение им не удалось. Если немцы где-то встречали сопротивление, а порой такие упрямцы им попадались, они попросту отводили передовые отряды назад, а затем прорывались в другом месте.

Новозеландец Виктор Болл описывал первый этап долгого и тягостного отступления: «Весь день по пятам за нами грохотала канонада – куда бы мы ни пошли, нас поливали огнем. Прямо рядом со мной парня убило, осколок попал в горло, многие потирали ушибы от камней. То и дело налетали самолеты, сбрасывали бомбы, строчили из пулеметов. Это действует на нервы, когда не можешь ответить»²⁸. Другой новозеландец, Рассел Брикелл, описывал переживания при налете пикирующих бомбардировщиков: «Лежишь на брюхе в окопе или канаве, прислушиваясь к визгу падающей бомбы. Секунда полной тишины, когда она врезается в землю, затем грязь взлетает и бьет тебе в морду, и громкий взрыв и осколки со свистом разрезают воздух»²⁹.

Вскоре немецкие войска хлынули через проход Монастир со стороны Югославии и зашли в тыл греческим позициям в Албании. Союзники в беспорядке отступали на юг; враг превосходил их и числом, и умением, от воздушных налетов они не имели никакого прикрытия. Военврач-австралиец запомнил, как всю ночь слушал «топот людских ног и лошадиных копыт»³⁰: греки уже не отступали, а бежали в панике. Войска оси приближались, сея среди мирных жителей горе и страх. Через греческую деревню вели колонну итальянских военнопленных; вдруг начался артиллерийский обстрел, десятки пленников были убиты и ранены. Старуха, чей сын Стати погиб в Албании, при виде такого зрелища зарыдала. Сосед, владелец кафе, посоветовал ей не тратить слез на итальянцев: «Они убили твоего сына». Однако женщина, не прислушавшись к доброму совету, поспешила на помощь к раненному шрапнелью солдатику, который в бреду кричал: «Мама, хлеба!» Она попыталась промыть его раны смоченной в ракии тряпкой, плакала и разговаривала с ним, словно со своим утраченным первенцем: «Не плачь, Стати! Да, это я, твоя мама! Не плачь! Есть у нас и хлеб, и молоко»³¹.

В зимнем противостоянии итальянцам греческая армия исчерпала свои силы. Для ускоренных маневров не хватало колесного транспорта. Немцы без зазрения совести пользовались своим господством в воздухе, это оказалось особенно выигрышно в стране, где так мало дорог. «Сегодня днем мы узнали, на что способно люфтваффе, – писал капитан Чарльз Кристалл, служивший в австралийском полку. – Налетели 190 бомбардировщиков и лупили, пока все вдребезги не размолотили. Они шли тесными рядами, а мы таращились на них в изумлении, были просто поражены тем, сколько их сразу»³². Хотя австралийцы и новозеландцы продолжали вести упорные арьергардные бои, 28 апреля уже началась эвакуация морем из Рафины и Порто Рафти. Немцы распространились уже и по Пелопоннесу, с оконечности которого, из Навплии и Каламаты, Королевский флот поспешно вывозил британские войска.

Когда мирные граждане облачаются в военную форму, им требуется время, чтобы привыкнуть и уже без прежнего ужаса взирать на чинимые войной разрушения. Во время отступления австралийцам и новозеландцам сильнее всего врезалось в память зрелище опрокинутых, брошенных машин, ружей, складов с боеприпасами, радиоприемников, дальномеров, тысячи тонн неиспользованного оборудования, оставшегося на обочине пелопоннесских дорог. Когда солдаты поднимались на борт, им тоже приказывали бросить оружие, пулеметы и минометы, которые они упрямо волокли за собой во время отступления. Это решение имело определенные последствия и для обороны Крита, время которой настало несколько недель спустя. Уходили британские войска с чувством острого стыда перед местными жителями: те даже сейчас, в общем несчастье, провожали их как близких друзей.

К концу апреля немцы полностью овладели Грецией. Уэйвелл успел эвакуировать примерно 43 000 солдат, остальные 11 000 человек попали в плен вместе со всеми средствами транспорта и тяжелым вооружением. Премьер-министр Александрос Коризис покончил с собой. Греческие солдаты по одному спускались с гор, большинство заранее бросало оружие. «В какой-то момент, – писал очевидец, – я заметил капитана, который поднялся на бугор и обратился к тысячам собравшихся вокруг людей. Он крикнул им: “Друзья, увы, наша страна проиграла войну”. Они ответили ему диким, чудовищным, противоестественным воплем: “Зето!” По-гречески это “Ура”, вернее, “Будем жить!”»³³

Но такие проявления чувств могли разве что временно утолить страдания народа под игом жесточайшей оккупации. Некий греческий генерал сказал офицеру ВВС Георгию Цаннетакису: «Георгий, мрачная ночь опустилась на нашу страну!»³⁴ 27 апреля в столице Греции немецкий офицер Георг фон Штумме разговаривал с архиепископом Иеронимом. «Первым делом он заявил, что всегда мечтал посетить Афины, ведь он столько читал об этом городе и в школе, и когда учился в военной академии…» Архиепископ перебил его и сказал: «Да, до войны у Германии было в Греции много друзей, и я принадлежал к их числу». Теперь с дружбой было покончено. Грек, узнавший об этом разговоре, писал: «Фон Штумме понял, что в Греции он, быть может, сумеет найти сколько-то квислингов, но друзей ему не сыскать»³⁵.

Три недели спустя, 20 мая, немцы высадили десант на Кипре. Британские и новозеландские подразделения на северном побережье острова сражались отчаянно и в первый день вторжения сумели нанести вражеским парашютистам существенный ущерб. Но 21-го немцы захватили аэродром Малеме, куда начали прибывать основные их силы. Контратака англичан не увенчалась успехом, и за следующие шесть дней обрушившиеся с воздуха десантники смяли оборону англичан и пришли на выручку своим отрядам, засевшим в Ретимноне и Гераклионе. Англичане отступили. «Все страшно устали, боевой дух в войсках угас, – вспоминал Ян Стюарт, батальонный санитар. – Нелегкая выдалась прогулка, по высоким горам, чаще всего ночью, медленно-медленно, слышно только, как фляги звенят, да споткнешься порой о товарища, который сбился с дороги. А лучше всего запомнилась роса на цветах, ароматы Кипра, очень крепкие, такое не изгладится из памяти». Другой офицер заметил: «Этот поход раскрывал в человеке все лучшее, христианское, но и самое скверное в его природе, его эгоизм». Генерал-лейтенант Бернард Фрейберг, новозеландец, возглавлявший оборону, не видел другого выхода, кроме эвакуации. К ночи 30 мая, когда флот вынужден был прекратить дорого ему обошедшуюся спасательную операцию, удалось вывезти 15 000 человек; 11 370 попали в плен, а 1742 человека погибли. Новозеландец слышал, как те, кто оставался на берегу, получили приказ сдаваться. «Наступила глухая тишина. Слышно было, как падает булавка. Каждый оставался во власти собственных мыслей, если, конечно, мог еще размышлять. Время от времени где-нибудь в канаве, вади, раздавался выстрел – какой-то бедолага предпочел покончить с собой. Вскоре я впервые в жизни услышал немецкую речь: “Alle man raus, schnell, schnell” – поднял глаза и увидел солдата, который стоял с винтовкой наготове. Нас погнали обратно в Канею, точно стадо баранов».

Критская экспедиция обошлась адмиралу Каннингему в 3 потопленных крейсера и 6 эсминцев, еще 17 кораблей получили серьезные повреждения – самые большие потери флота в отдельной операции за всю войну. Погибло 6000 немецких парашютистов, что на будущее отвратило Гитлера от попыток проводить крупномасштабный десант. Но пока что завоевателям удалось разбить превосходящие силы союзников, даже несмотря на то, что радиоразведка Ultra обеспечивала их всеми сведениями о планах немцев и даже о намеченном времени операции[8]8
  В этой книге я простоты ради буду именовать все расшифровки переговоров стран оси Ultra, хотя американцы обозначали японские радиопереговоры кодовым словом Magic. – Прим. авт.


[Закрыть]. Значительная часть ответственности за поражение ложится на Фрейберга как на командующего, но он был скован в своих действиях: не хватало транспорта для передислокации, недостаток радиоприемников не позволял поддерживать связь. Когда началось сражение, Фрейберг не знал толком, что происходит, и не имел возможности передавать приказы в войска. Люфтваффе безраздельно господствовало в воздухе, и англичане теряли не только корабли и солдат, но и свой боевой дух. Энергия немцев, их опыт, тактика, решимость и руководство на всех уровнях превосходили возможности оборонявшихся, и все же на местах им оказывали решительное сопротивление, причем особенно отличились новозеландцы.

Со стратегической точки зрения Гитлеру гораздо выгоднее было бы направить воздушный десант на Мальту. С большой вероятностью ему удалось бы захватить этот остров. От вторжения на Крит с его глубоко враждебным к немцам населением Германия ничего не выиграла. Если бы Фрейберг и сумел удержать остров, британскому флоту было бы очень нелегко снабжать гарнизон провиантом и боеприпасами под непрерывным авиаобстрелом: превосходство люфтваффе в воздухе было неоспоримым. Утратив Грецию, англичане вряд ли могли извлечь какую-то пользу из этого оторванного от материка форпоста. Самолетов для того, чтобы поддерживать с Крита боевые действия в Африке, у них не хватало, и уж тем более не хватало их для того, чтобы предпринимать решительную контратаку с этого острова – так что, лишившись его, они в стратегическом плане даже выиграли.

Разумеется, в июне 1941 г. ни англичане, ни сторонние наблюдатели не рассуждали подобным образом. Остававшийся на родине солдат Лен Ингленд 29 мая писал: «Думаю, народ впервые сообразил, что так можно и проиграть. В целом все время происходит одно и то же: где бы мы ни столкнулись с немцами, нас теснят. Мы проигрываем даже на море, хотя считается, что уж там-то мы господствуем. Быстро распространяется вера в непобедимость Германии»³⁶. Черчилль ранее провозгласил, что Англия намерена удержать Крит, и вот, пожалуйста: гарнизон сдался даже при численном перевесе. И хотя премьер-министр потом еще несколько лет мечтал восстановить Балканский фронт и втянуть в войну Турцию, это оставалось всего лишь фантазией. Балканы были полностью поглощены империей оси – в значительной мере к ущербу самих же агрессоров. Сперва оккупацию региона взяла на себя Италия; она направила сюда полмиллиона солдат и понесла такие потери, каких не понесла и в Северной Африке. Затем явились немцы и тоже поняли, что Греция и Югославия – не приобретение, а тяжкое ярмо на шею. Но это им предстояло узнать позже, мрачным летом 1941 г.