Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"

3. Песчаная буря

В качестве утешительного приза за потерю Балкан англичанам удалось добиться двух не очень значительных успехов. Ирак получил независимость еще в 1932 г., однако на основании договора англичане сохраняли право держать в этой стране свой гарнизон для защиты принадлежавших им нефтяных скважин. С начала войны в Багдаде начали бороться за власть иные партии, которых привлекала возможность встать на сторону оси. В апреле 1941 г. в результате военного переворота пост премьер-министра получил националист и сторонник оси Рашид Али. Под впечатлением военных побед Гитлера и не слишком задумываясь о том, как далеко от Багдада до Берлина, он отменил договор, предоставлявший англичанам права пребывания и прохода через страну, и направил войска захватить базу RAF в Хаббании. Самолеты люфтваффе начали снабжать новое правительство, заправляясь на аэродромах в Сирии. Французские (то есть вишистские) власти в Дамаске помогали немцам кое-каким инвентарем и посылали с ними в конвое истребители. Уэйвеллу не хотелось отправлять войска из Египта в Ирак, но Черчилль настаивал. Вспомогательная индийская армия высадилась в Басре и двинулась вглубь страны. К ней присоединилось 1500 солдат Арабского легиона из Трансиордании. Иранская армия не сумела оказать существенного сопротивления. Через месяц осада Хаббании была снята, и стороны заключили перемирие. В Багдаде утвердилось пробританское правительство, которое в итоге решило объявить войну державам оси.

Попытка вишистского правительства внедриться в Ирак и нарастающее германское присутствие в Сирии побудили Черчилля не рисковать и упредить попытку нацистов овладеть Левантом³⁷. Он приказал Уэйвеллу снарядить войска для захвата Сирии, которая с 1920 г. находилась под управлением Франции в качестве подмандатной территории Лиги Наций, объединенной с Ливаном. Черчилль рассчитывал, что при существенном перевесе англичан по численности и вооружению они не наткнутся на сопротивление, однако в июне 1941 г. вишисты сражались упорно. Их отвага в очередной раз продемонстрировала, что Франция толком и не знала, на чьей она стороне – как до капитуляции в 1940 г., так и после. Эта неопределенность сохранялась вплоть до 1944 г. Когда в сентябре 1940 г. англичане вместе со сторонниками де Голля попытались отнять у вишистов Дакар, подводная лодка Beveziers торпедировала британский военный корабль Resolution, нанеся ему значительный урон. Черчилль еще более обозлил французов, наградив орденом коммандера Бобби Бристоу, который во главе отряда добровольцев подплыл к новенькому боевому судну вишистов Richelieu и закрепил на его корпусе четыре глубоководные мины. В отместку за покушение на Дакар вишистские самолеты бомбили Гибралтар.

На встрече Гитлера с маршалом Петеном в Монтуар-сюр-ле-Луар 24 октября 1940 г. имело место комическое недоразумение. Фюрер заявил: «Я счастлив пожать руку французу, который не несет ответственности за эту войну». Слова эти остались без перевода, и маршал, вообразив, будто его любезно спрашивают, как он добрался, ответил: «Bien, bien, je vous remercie»[9]9
  «Хорошо, хорошо, благодарю вас» (франц.). – Прим. пер.


[Закрыть]. Даже если маршал не намеревался придать своему ответу столь раболепную интонацию, его режим и на деле, и в пропаганде проявлял крайнюю враждебность к англичанам. Адмирал Рене Годфруа, командовавший французской эскадрой в Александрии, ответил решительным отказом на предложение присоединиться к британскому флоту и 26 июня писал главнокомандующему вооруженными силами в Средиземноморье: «Для нас, французов, существует непреложный факт: во Франции имеется правительство, поддерживаемое парламентом и действующее на неоккупированной территории, то есть это правительство невозможно считать незаконным или низложенным. Следовательно, установление любого другого правительства и поддержка такового правительства являются мятежом».

Французам приходилось выбирать ту или сторону, и враждебность между сторонами только нарастала. На борту французской подводной лодки-миноносца Rubis было проведено голосование, и почти весь экипаж, за исключением двух человек из 44, принял решение сражаться вместе с англичанами. Напротив, в ноябре 1940 г. 1700 офицеров и рядовых французского флота воспользовались правом репатриироваться, которое предоставили им англичане, однако новые друзья, немцы, безо всякого милосердия торпедировали у берегов Франции судно, доставлявшее их домой и шедшее под флагом с красным крестом. Четыреста человек утонуло, но сумевший выплыть коммандер Пол Мартен недрогнувшей рукой писал в Тулон старшему по званию: «Политика Черчилля внушает мне опасение, что вскоре наступит демагогическая катастрофа. Мыслящие англичане страшатся будущего, их тащат на аркане демократы, международные финансисты, евреи. Несомненно, они завидуют той альтернативе, которую нашла для себя Франция»³⁸.

Это уж крайний случай, но антисемитизм и впрямь был широко распространен во Франции: вишистские чиновники и полицейские отлавливали евреев и тех, кто отваживался носить Лотарингский крест, символ Свободной Франции, почти с таким же азартом, как сами немцы. «Боже, что делает со мной эта страна? – восклицала еврейская писательница Ирен Немировски, скрывавшаяся в июне 1941 г. в ненадежном французском убежище. Позже она попадет в Аушвиц и там погибнет. – Она отвергает меня, так будем же относиться к ней с прохладцей, смотреть, как она утрачивает честь и жизнь»³⁹. До июня 1944 г. сопротивление охватывало лишь меньшинство французского народа, а гораздо больше французов относилось к нему враждебно. После освобождения те, кто служил у де Голля, могли этим похваляться, но во время оккупации многие французы относились к приверженцам де Голля как к смутьянам и предателям и сами же выдавали их властям Виши или немцам.

8 июня 1941 г. отряды австралийцев, англичан и Свободной Франции вошли в Сирию и Ливан. Английский десант высадился на побережье, в устье реки Литани наткнулся на ожесточенное сопротивление и понес большие потери – 45 погибших, включая командира отряда, и 75 раненых. Два французских тяжелых миноносца бомбардировали позиции англичан, а затем направили огонь на эскадру английских миноносцев. Одно судно было сильно повреждено. К атаке на военные корабли англичан присоединились бомбардировщики Виши, сопровождавшие их истребители сбили три Hurricane. Военнопленный французский сержант заявил военному корреспонденту Алану Мурхеду: «Вы считали нас трусами, верно? Говорили, что мы не хотим сражаться во Франции. Думали, мы не лучше итальяшек. Вот мы вам и показали»⁴⁰.

Немалое мужество требовалось человеку, чтобы расстаться с родиной, домом, семьей, сделаться отступником в глазах своего народа и присоединиться к Свободной Франции. Многие поляки в аналогичной ситуации сделали такой выбор, почему же французы не помогали союзникам, воевавшим против завоевателей, оккупантов их страны? Падение Франции породило горечь, требовавшую выхода – поиска козлов отпущения. Многие французы возлагали вину за капитуляцию на англичан: они-де изменили им в июне 1940 г. После того как Королевский флот расстрелял французские корабли в Мерс-эль-Кебир, ожесточение против англичан возросло. По сути дела, французы ненавидели самих себя, и из этой ненависти рождалась агрессия. Вековая ревность к Альбиону обострилась теперь, когда Петен сдался, а Черчилль продолжал борьбу. Оккупантов не любили, но еще менее любили англичан, особенно распространена была неприязнь к ним среди профессиональных солдат, матросов и летчиков.

«Франция не хочет освобождения, – заявил The New York Times бывший премьер-министр Виши, известный коллаборационист Пьер Лаваль. – Она хочет созидать свою мечту в сотрудничестве с Германией». Многие соотечественники разделяли его мнение: Сопротивление набрало во Франции силу только к 1944 г., а по сравнению с партизанским движением в России и Югославии его военное значение было невелико. Мало кто из французов, оборонявших в 1941 г. Сирию, испытывал угрызения совести, убивая англичан, индийцев и австралийцев – вторгшегося на их территорию противника. Продвигаясь вглубь Сирии, англичане находили на стенах брошенных крепостей надписи в таком духе: «Погодите, английские ублюдки, скоро придут немцы, и вы будете драпать еще быстрее, чем мы».

Союзники продвигались к Дамаску. Обстреливавшие их с воздуха истребители Виши ранили одного из высокопоставленных офицеров Свободной Франции. 16 июня торпедные бомбардировщики авиации ВМФ потопили у Бейрута суперэсминец Chevalier-Paul, а позднее была торпедирована вишистская подводная лодка, и на ней погибло 55 моряков. 19-го у Мецце мощная контратака вишистов при поддержке танков вынудила сдаться два индийских батальона и подразделение королевских стрелков. Попытки англичан проявить великодушие и призывы к переговорам отвергались с презрением. Во время налета на французский аэродром эскадрилья Hurricane первый раз, низко пролетая над летным полем, не открыла огонь, потому что увидела, что пилоты Виши, прислонясь к своим самолетам, угощают подружек аперитивами. Зато при повторном заходе с земли открыли огонь, и несколько Hurricane, в том числе самолет знаменитого в будущем писателя Роальда Даля, были повреждены. Французы направили в Левант подкрепления из североафриканских колоний. Среди руин римской Пальмиры подразделения Иностранного легиона девять дней сдерживали натиск англичан с востока, хотя некоторые испанские легионеры, не выдержав идеологического конфликта, сдались без боя.

К 14 июля, когда вишистский генерал Анри Денц смирился с неизбежным и заключил перемирие, он успел потерять более тысячи человек. У союзников потери были несколько меньше: погибло 416 австралийцев. В Виши славили как героя пилота Пьера ле Глоана, аса, сбившего в этой кампании семь британских самолетов. Англичан упорное сопротивление французов возмущало, а жестокость, с которой, как выяснилось, обращались с пленниками, и вовсе вызвала негодование. Роальд Даль впоследствии писал: «Лично я никогда не прощу вишистам этого бессмысленного кровопролития»⁴¹.

Уже в процессе мирных переговоров Денц отправил 63 пленных британских офицеров и сержантов в Грецию, чтобы оттуда вывезти их в лагерь в Германию, и только предупреждение англичан, что в таком случае ему и его ближайшим подчиненным будет отказано в репатриации, вынудило генерала возвратить пленных. После этого 32 032 солдата из французских и колониальных войск отправились со своими командирами во Францию, а 5668 человек предпочли остаться на службе у де Голля. Генерал Жорж Катру, заочно приговоренный режимом Петена к смерти за поддержку де Голля, был назначен полномочным представителем Свободной Франции в Леванте. Сирийский народ без особого энтузиазма воспринимал французское правление любой политической окраски, но от господства немцев этот регион удалось обезопасить. Решительные действия Черчилля, вопреки опасениям его генералов, принесли плоды, хотя в руководстве операциями проявлялась порой неумелость, вызывавшая сомнение в компетентности британских военачальников.

Так или иначе, сирийская авантюра увенчалась успехом, существенным в том числе и со стратегической точки зрения. Обезопасить позиции англичан на Ближнем Востоке было важнее, чем удержать Крит. Но уже покоренным или в страхе ждущим нападения народам Европы нелегко было обрести утешение посреди столь наглядных поражений и неудач союзников. 1 июня 1941 г. Михаил Себастиан записывал в Бухаресте: «Пока Британия не сдается, остается надежда»⁴². Но теперь, когда самолеты оси господствовали в воздухе над Средиземноморьем, престиж британского оружия упал – и ему предстояло упасть еще ниже.

15 июня 1941 г. Уэйвелл, получив подкрепление в виде танков, с большим риском доставленных ему по Средиземному морю, развернул операцию Battleaxe, но 88-миллиметровым пушкам Роммеля хватило двух дней, чтобы отразить нападение и нанести противнику серьезный урон. Главнокомандующему британскими вооруженными силами на Ближнем Востоке эта неудача стоила его должности – его преемником стал генерал сэр Клод Окинлек, который поставил Алана Каннингема, покорителя Абиссинии, во главе только что созданной Восьмой армии. К неудовольствию Черчилля, затем последовало пятимесячное затишье, никаких крупных операций, лишь небольшие схватки в Северной Африке и других местах, хотя широко прославлялась защита осажденного Тобрука австралийцами.

Новая операция в пустыне – Crusader – развернулась 18 ноября. На этот раз Каннингем располагал значительно бόльшими силами, чем Роммель, который не сразу угадал размах и направление британского удара. Восьмая армия поспешила на помощь Тобруку и после ожесточенного сражения сняла с крепости осаду. Контратака Роммеля провалилась, ему пришлось отступить, потеряв 38 000 немцев и итальянцев (англичане потеряли 18 000 человек). Потери танков составили 300 у немцев против 278 у Каннингема. В последние дни 1941 г. армия оси вернулась в Эль-Агейлу, откуда им прежде удалось продвинуться примерно на 800 км вглубь Египта. Англичанам уже казалось, будто они переломили ход войны в пустыне в свою пользу. Черчилль торжествовал, но итальянские и немецкие солдаты считали, что возможен и новый поворот событий.

Лейтенант Пьетро Остеллино 7 декабря писал: «Только теперь я могу взяться за письмо, до сих пор англичане не давали! Два с половиной дня мы находились в окружении, силы противника превосходили наши в сто раз, артиллерия так и колошматила. Но мы продержались до прихода подкреплений, а потом погнали врага. Захватили пленников и бронемашины. Разумеется, мы тоже понесли тяжелые потери. Прошу тебя, не волнуйся, если я стану писать тебе не так часто: почта отправляется не каждый день»⁴³.

Так определился характер войны в пустыне. Немцы удерживали преимущество в воздухе, пусть и не подавляющее, поскольку лучшие самолеты британских ВВС оставались в Англии. Над пустыней против Bf 109 сражались уступавшие им по боевым качествам Tomahawk, Kittyhawk и Hurricane. Не столь развита была у англичан и система взаимодействия земля – воздух, а немцы уже научились использовать самолеты в качестве воздушной артиллерии. Количественный перевес людей и машин был на стороне англичан, однако изъяны командования и тактики и недостаток экипировки сводили это преимущество на нет. Немецкие танки были лучше. Британские танки чаще выходили из строя из-за механических поломок, нежели от вражеских снарядов, а ремонт и восстановление танков в британской армии не были налажены, цистерны с бензином протекали. Армия Каннингема существенно уступала Африканскому корпусу в умении задействовать в бою одновременно танки, противотанковые ружья и пехоту. Вновь и вновь англичане бросали в сражение танки без прикрытия, и танки погибали – так, во время операции Crusader Седьмая танковая бригада лишилась 113 бронированных машин из 141.

«Надо учиться у немцев, – писал австралиец Джон Батлер во время осады Тобрука. – Их батальоны представляют собой полностью укомплектованные боевые единицы: там и противотанковые ружья, и танки, и самолеты, и полевой ремонт, и зенитки, и артиллерия, а когда нам требуется поддержка с воздуха, нужно предупреждать авиацию за 48 часов. Умора – все равно, как если бы требовалось писать в пожарную команду письмо, когда твой дом вспыхнет»⁴⁴. Структурные изъяны британской армии порождали на каждом уровне офицеров, которым недоставало энергии, воображения и гибкости. Большинство действовавших в пустыне подразделений были плохо обучены, и ими плохо командовали. «В 1941 г. и в начале 1942 г. мораль в британской армии упала очень низко, – писал один из офицеров, лейтенант Майкл Керр. – Требования к подготовке пехотинцев никак не соблюдались: новобранцы не понимали, чего от них хотят, что происходит»⁴⁵.

Размах операций в Северной Африке был незначителен по сравнению с судьбоносными событиями в России: в тот период Британия обычно выставляла не более шести дивизий против трех немецких и пяти итальянских формирований. Тем не менее за действиями Восьмой армии пристально следили на родине, поскольку лишь в пустыне английские солдаты напрямую сражались с немцами. Роммель пользовался огромной известностью и у своих, и у врагов: яркий, дерзкий, изобретательный военачальник. Мало кто понимал, насколько он пренебрегает логистикой и насколько такое пренебрежение опасно в Северной Африке. Англичане считали командующего Африканским корпусом «хорошим немцем», хотя он преданно поддерживал Гитлера, пока не стало окончательно ясно, что Германия проигрывает войну. Существенным преимуществом союзников была разведка, поскольку они сумели взломать радиокоды держав оси, но в 1941–1942 гг. Роммель тоже был неплохо осведомлен о планах англичан: он перехватывал ежедневные радиосообщения американского военного атташе в Каире, полковника Боннера Феллерса – своего «дружочка Феллерса», как Роммель его ласково именовал. Из радиоперехвата Роммель извлекал большую выгоду, пока Феллерса в июле 1942 г. не отозвали в Вашингтон. Но главным фактором в ту пору оставалось превосходство немецкой армии: этим успехи Роммеля обуславливаются в большей степени, чем гениальным руководством, вопреки тогдашним домыслам британских СМИ и современным легендам.

Сражения на огромных пространствах Ливии, стремительные продвижения и отступления войск, разумеется, поэтизировались. В британской прессе появлялись романтические сочинения о гуманном обращении Африканского корпуса с пленными, о кратких перемириях по взаимному соглашению, чтобы вытащить раненых с поля боя. «Приближался вражеский патруль, – писал рядовой Батлер из Австралии во время обороны Тобрука, – я собирался уже выдернуть чеку [из гранаты], как вдруг из-за бруствера послышался голос: “Стой, динго, у нас тут два твоих приятеля!” Ребята сказали, что немцы их подстрелили, потом, рискуя собственной шкурой, втащили их к себе, перевязали раны, напоили горячим кофе и послали за медиками. Слава богу, рыцарский дух еще не угас»⁴⁶. Другой участник событий сообщал о затишье, во время которого обе стороны вытаскивали с поле боя раненых: «Солдаты обеих армий стояли под изумленным солнцем. Абсолютная тишина прямо-таки сочилась напряжением. Тишина составляла поразительный контраст прошедшей яростной ночи. Затишье – словно два воина в доспехах остановились, подняли забрала и на миг за железом стали видны человеческие лица»⁴⁷. После неудавшейся немецкой атаки один из австралийских солдат писал: «Мы сидели на парапете, махали руками, дразнили их. Кто-то выкрикивал: “Хайль Гитлер! Будете пиво?” или: “Попробуйте завтра снова!” – другие выкрики были не столь приветливы»⁴⁸.

Сержант Сэм Брэдшо разыскивал остатки своего танкового соединения после провала операции Crusader и увидел вражеского солдата, ковылявшего по проложенной в песке колее.

Я подъехал и окликнул его: «Итальянец?» Он на прекрасном английском ответил: «Нет, я не итальяшка, я немец», – само предположение показалось ему обидным. Он был ранен, поэтому я подвез его на танке и дал напиться. Он угостил меня сигаретой Capstan. «Мы перехватили вашу колонну с провиантом», – пояснил он. Примерно в километре впереди мы увидели немецкие бронемашины, и мой немец скатился с танка и захромал к ним. Мой стрелок прицелился в него, но я крикнул в переговорник: «Не стреляй, пусть идет!» Немец обернулся, отсалютовал и нахально крикнул: «Свидимся в Лондоне». В ответ я прокричал: «Лучше в Берлине»⁴⁹.

Но в рыцарском ведении войны имелась оборотная сторона: если союзники считали свое положение со стратегической точки зрения безнадежным, они были готовы, особо не стыдясь и не опасаясь последствий, сдаться, нежели сражаться до последнего человека или погибать в безводной пустыне. Английских военачальников и в особенности их начальство в Лондоне весьма удручали частые местные капитуляции и в целом отношение к войне как к спорту.

Восьмая армия отличалась пестрым национальным составом. Новозеландская дивизия (впоследствии корпус) считалась образцовой, солдаты проявляли лучшие качества своего народа – надежность и решительность. Высоко ценились также два австралийских дивизиона, особенно после того, как сложилась легенда о стойком сопротивлении «динго» в осажденном Тобруке. Однажды немецкий офицер наорал на пленника: «На хрена вы, австралийцы, явились сюда воевать за гадов-англичан?!»⁵⁰ Военный корреспондент Алан Мурхед писал о «людях из доков Сиднея и с овечьих ранчо Риверины, этих образцах отваги с тощими грязными лицами, в высоких ботинках, с револьверами в карманах. Большими разлапистыми ладонями они крепко держат свои винтовки и ухмыляются, вечно ухмыляются». Эти ребята, недисциплинированные, зачастую и не имевшие хорошего начальства, безусловно, заслужили свою грозную славу, в особенности ночными вылазками. «Австралийцы считали себя лучшими в мире вояками, – писал английский офицер, – и по праву»⁵¹. Он уточнял, что подразделения австралийцев держались на «товариществе», а это для настоящего солдата куда более сильный стимул, чем абстрактная цель войны.

Не столь однозначны были отзывы о южноафриканцах в составе армии Окинлека. В благоприятные дни эта дивизия тоже хорошо сражалась, но в тяжелые времена не слишком хорошо проявляла себя. То же самое можно сказать и об Индийской армии: порой тут тоже демонстрировали замечательное умение воевать, совершали подвиги, но не приходилось рассчитывать на надежные и постоянные результаты. Британцы по заслугам ценили своих любимцев гуркхов, но и в этом подразделении не каждый был героем. И сколько бы белые офицеры ни уверяли себя в том, что их люди преданы королю и главе империи, на самом деле Индийская армия состояла из наемников. Элитой Восьмой армии считались собственно английские подразделения – Седьмая бронедивизия, «Крысы пустыни». С уважительной опаской относились немцы и к британской артиллерии. Но старые конные полки, кое-как пересаживавшиеся с лошадей на танки, были склонны к подвигам бездумной опрометчивости в соответствии с худшими традициями кавалерии.

И еще одна существенная проблема, от которой не удалось избавиться до конца лета 1942 г.: недоверие бойцов к собственному верховному командованию. В особенности парни из колоний полагали, что их жизнями рискуют, а порой и жертвуют во имя плохо продуманных планов и не таких уж важных целей. Досадовали на огромный «хвост», который вел себе привольную жизнь в Египте, в то время как солдаты сражались и погибали в пустыне. Британский артиллерист озлобленно писал: «Я понял, что на каждого из нас, потеющего в грязи и пыли Западной пустыни, приходится двадцать шляющихся по барам и ресторанам, ночным клубам и борделям, спортивным клубам и ипподромам Каира»⁵². Другой солдат написал циничную песенку от лица этих счастливчиков:

 
Мы не бывали к западу от Гезиры,
Не заходили к северу от Нила,
Не проходили мимо пирамид,
От сфинкса никуда не уходили.
Мы сражались в «Шеперде», в баре «Континенталь»
И как вдарим по ланчу в Терф-клубе,
Награжденные Африканской звездой.
 

Премьер-министр Великобритании разделял чувства своих солдат. Чтобы содержать армию в стране, где отсутствовали промышленность и развитая инфраструктура, сложная система поставок была необходима, но неужели требуется СТОЛЬКО людей, бушевал Черчилль, чтобы заниматься логистикой и администрированием? На фронт бы их всех!

Сражавшиеся в пустыне испытывали меньше трудностей, чем те, кто попал в Россию, Бирму или на острова Тихого океана, но недостаток воды пугал всех. «С первого часа после рассвета нам начинают досаждать мухи, – писал итальянский офицер. – Песок забивается в рот, в волосы, в одежду, нет никакой возможности избавиться от жары»⁵³. Уже знакомый нам Пьетро Остеллино писал домой в августе: «От одного этого климата можно впасть в безнадежность. Мы целыми днями страдаем от адской жары, от тени нет никакой пользы – дует удушливый ветер. Вся долина превращается в раскаленную печь. К восьми вечера ветер стихает, но тогда мы задыхаемся»⁵⁴. В танках температура поднималась до 40 и даже 50 градусов. Открывать люки было бессмысленно – внутрь ссыпался горячий песок.

Английские солдаты получали чуть больше литра воды в день, а также вволю чая, который варили в старых бидонах из-под топлива на кострах, где не пойми, чего больше было – бензина или песка. Питались консервированной говядиной, печеньем и фруктами из банок. Немцы старались по возможности захватить обоз Восьмой армии, предпочитая их снабжение собственному, в особенности они радовались сигаретам. «Мы так постепенно превратимся в Томми, – балагурил Вольфганг Эверт во время одной из удачных операций Роммеля. – Наши машины, бензин, еда, одежда – все английское. Я позавтракал двумя банками молока, банкой ананасов, бисквитами и цейлонским чаем»⁵⁵.

Постепенно обе армии привыкали к мысли, что пустыня – это опасная территория, перемещаться по ней, а тем более сражаться нужно с оглядкой. «Гладкий желтый песок, такой привлекательный с виду, на самом деле смертоносен, – писал английский офицер. – Только небольшие его участки удается проскочить, и то на большой скорости, иначе грузовик увязнет по самую ось. По гальке ехать лучше, но иной раз это лишь предательски тонкий слой, а под ним мягкий песок, и только опытный глаз различит это на подъезде. Местами пустыня гладкая и твердая, словно асфальт для гонок, на много миль во все стороны, местами – засасывает, словно патока»⁵⁶. Обе стороны использовали захваченные вражеские машины, в результате обе порой обманывались. Неприятный сюрприз для англичан: в приблизившихся к ним английских машинах и танках сидят люди Роммеля. Однажды Болонская дивизия итальянцев в ужасе увидела вблизи английские грузовики, но внутри оказались немцы.

Сражения отделялись друг от друга длинными периодами скуки, тренировок, подготовки. «Основное занятие солдат в военное время – болтаться без дела, но не без цели», – язвил английский солдат⁵⁷. Бойцы все время копали окопы, устанавливали мины, патрулировали, снайперы охотились друг на друга. Люди страдали от трофических язв, желтухи, дизентерии. Но обе стороны проклинали хамсин – песчаную бурю, во время которой в шаге от себя ничего не разглядишь, желтая пыль набивается во все отверстия машин, оборудования и человеческого тела. Итальянцы прозвали хамсин ghibli. Пьетро Остеллино писал жене: «Кажется неправдоподобным, чтобы на сто метров от столовой до палатки понадобилось два с половиной часа, но так это было. Ночью и то не так темно: останавливаешься на миг протереть глаза и уже не понимаешь, где находишься. Добравшись наконец до палатки, я убедился, что все там покрыто пятисантиметровым слоем песка. Саму палатку ветер срывает и того гляди унесет»⁵⁸.

В пору затишья между битвами солдат мало что могло развлечь, кроме горячо ожидаемой всеми почты. Многие писали домой ежедневно, ведь больше заняться было нечем. Когда солдат пишет домой, он ощущает связь со своей прежней жизнью и все более дорожит этой связью по мере того, как месяцы разлуки превращаются в годы. Солдаты Восьмой армии изредка получали короткий отпуск в Каир и постепенно проникались ненавистью к этому городу. Оливия Мэннинг, в будущем знаменитый автор «Балканской трилогии» (The Balkan Trilogy), попала в Египет после эвакуации из Греции в апреле 1941 г. «Отчасти ощущение ирреальности создавалось освещением: слишком белый свет, все в этих лучах выглядело плоским. Все обесцвечивалось. Свет ложился на предметы как пыль… бесцветная летняя дельта пугала. Нас шокировала эта нищета и убогость, а еще более – готовность людей смиряться с ситуацией. Мы долго не могли оправиться от отвращения»⁵⁹.

Мэннинг жила за пределами Англии с 1939 г. и теперь с любопытством присматривалась к соотечественникам-солдатам на улицах: «На лицах сверкает пот, волосы у всех выгорели, одинакового оттенка, розовый английский загар также стирает все отличия. Они и ростом схожи, отнюдь не великаны. Выношенная, истончившаяся, многократно стираная форма цвета хаки морщится от жары. Темные пятна пота проступают между лопаток и подмышками»⁶⁰. Офицеры могли потешить себя восточным комфортом. «Запоминаются Groppi в Каире и Pastroudi в Александрии, – писал один из завсегдатаев. – Декадентское наслаждение утренним кофе и эклерами среди позолоченных зеркал и роскошной обстановки»⁶¹. Нижние чины были знакомы лишь с дешевыми барами и борделями Каира, из-за чего в Восьмой армии многие хворали.

Для воинства Муссолини Северо-Африканская кампания обернулась кошмаром с начала и до конца. Обычные трудности войны сделались для итальянцев невыносимыми из-за недостатка провизии, амуниции, машин, лекарств, а главное – веры в свое дело. Водитель Витторио Валличелла заполнял свой дневник неизбывной повестью горя. Эта война безнадежна, писал он, «не потому, что нам недостает умения или враг так уж храбр, но потому, что другая сторона лучше организована»⁶². И он с горечью добавлял: «Это война бедняков, фашистские власти отправили нас сюда, а сами сидят себе в безопасности в Риме, в палаццо Венеция».

Валличелла утверждал, будто за все время службы в Африке лишь однажды видел итальянский санитарный автомобиль; он горько жаловался на отсутствие должного руководства на любом уровне – от верховного командования в Риме до собственного взвода: «Сколько раз мы, ветераны, спасали их. Подразделения нашего союзника действуют гораздо агрессивнее, с превосходящей силой и маневренностью, их командиры действительно умеют командовать, а наши офицеры, заболев или после ранения, отправляются домой»⁶³. Итальянских солдат возмущало неравенство их скудного рациона (суп, хлеб, немного варенья, изредка лимон) и офицерского рациона, в который входили вино и минеральная вода прямиком из Италии⁶⁴. Отрадой для рядовых был любой привет с родины, особенно визиты девушек из Красного Креста, которые доставляли им посылки от соотечественниц: «После двадцати месяцев тут так приятно видеть этих красоток с их полезными подарками»⁶⁵.

Но главным поставщиком пристойной еды был противник. «Кому повезет вернуться живым из ночного патрулирования, тот радуется трофеям: банкам джема и фруктов, коробкам печенья и чая, мясным консервам, бутылкам спиртного, сигаретам, сахару, рубашкам, брюкам, порой и ботинкам, полотенцам, туалетной бумаге, лекарствам, например аспирину и хинину, сгущенному молоку, свитерам из настоящей шерсти, компасам и всему прочему, что только на свете бывает. У нас ничего подобного никогда не было»⁶⁶. Заболев малярией, Валличелла молился об ухудшении болезни, чтобы его отправили домой, но ничего не вышло⁶⁷. И хотя большинство солдат радовались каждому письму из дому, Валличелла с огорчением констатировал, что на родине мало кто понимает, «в какой мы попали ад»⁶⁸. Он осмелился даже вслух высказать мысль, что без бронетехники и снабжения много не навоюешь, и его чуть было не расстреляли: спасло заступничество командира полка.