Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"

3. Блицкриги на западе

1. Норвегия

Небольшие европейские государства предпочли бы не ввязываться в войну. Почти все они противились союзу с Гитлером, поскольку такой альянс предполагал немецкую гегемонию, но даже те, кто разделял демократические идеалы союзников, не спешили присоединиться к ним и начать боевые действия. Исторический опыт убеждал: таким шагом они навлекут на себя все ужасы войны без надежды хоть что-то приобрести. Судьба Польши и Финляндии только что подтвердила: союзники не в силах вырвать у диктаторов намеченную жертву. В Первой мировой войне Голландии и скандинавам удалось сохранить нейтралитет. Почему бы и на этот раз не попробовать? Зимой 1939/40 г. все главным образом старались не раздражать Гитлера. Норвежцев покушение англичан на их береговую линию беспокоило больше, чем планы Германии. Но 9 апреля в 01:30 адъютант разбудил короля Норвегии Хокона: «Государь, война началась!» Монарх спросонья поинтересовался: «С кем?»

Вопреки многократным предупреждениям насчет агрессивных планов Германии, Норвегия так и не привела в боевую готовность свою крошечную армию. В столице сразу же ввели затемнение, но на известие о приближении германского боевого флота к фьорду Осло старый генерал Кристиан Локке, норвежский главнокомандующий, реагировал вяло: распорядился разослать резервистам по почте уведомление, призывающее их явиться лишь 11 апреля. Члены его штаба пытались возражать, но Локке в упор не желал видеть реальность. «Немножко поразмять кости – это нам пойдет на пользу», – снисходительно обронил он.

Немецкие боевые корабли вошли в норвежские порты, и началась высадка десанта. Норвежцы, а также англичане и французы тешили себя надеждой, что Гитлер не посмеет захватить Норвегию под носом у Британского королевского флота. Отсутствие разведданных и неудачное расположение войск помешали Адмиралтейству воспользоваться шансом и задать немцам трепку в момент их высадки, 9 апреля. Позднее захватчики понесли серьезные потери на море, но и британскому флоту немецкий ВВС и военно-морской флот нанесли существенный ущерб. Кратчайшее расстояние от берегов Британии до берегов Норвегии – 650 км – непреодолимо для самолетов, базирующихся на суше. Вскоре стало до боли ясно, насколько суда уязвимы для атаки с воздуха.

Наиболее драматические события в первое утро вторжения разворачивались во фьорде Осло примерно в 04:00. Новехонький крейсер Blücher, с тысячью германских солдат на борту, приближался к Оскарборгу. Защитники древней крепости тщательно зарядили две пушки XIX в. – «Моисея» и «Аарона». Комендант, полковник Биргер Эриксен, зная, что радиус поражения у этих орудий невелик, распорядился выжидать до последнего. Лишь когда крейсер от берега отделяло всего 500 м, старинные пушки изрыгнули огонь. Одно ядро угодило в контрольный противовоздушный центр крейсера, а другое – точнехонько в запасные баки с авиационным топливом, и к небу взметнулся огненный столп. Еще две пробоины в судне произвели запущенные с берега торпеды. Охваченный огнем Blücher сильно накренился, на борту начали взрываться боеприпасы. Корабль быстро затонул, унеся с собой тысячу немецких солдат.

А затем в норвежской столице разыгралась комедия черного юмора. Вторжением командовал генерал Эрих Энгельбрехт, он был пассажиром на борту затонувшего Blücher. Норвежцы выловили генерала из воды и объявили его военнопленным. Захватчики на время оказались обезглавлены. Однако генерал Локке бежал из столицы вместе со своим штабом – сперва на трамвае, потом безуспешно ловил попутку и наконец сел в поезд. Правительство подало в отставку, но король ее не принял. Парламент (стортинг) собрался на экстренную сессию, главным образом спорили о том, имеет ли смысл сдаваться. Министры предлагали разрушить мосты и таким образом замедлить продвижение врага, но депутаты заспорили: среди этих мостов значились ценные памятники архитектуры. Британский посол передал из Лондона обещание помочь, но без конкретных обязательств и дат. Немецкие десантники тем временем захватили аэропорт Осло, вскоре и бόльшая часть портов на юго-западе Норвегии оказалась в их руках. Первые части шести дивизий высадились и развернулись в тот самый момент, когда правительство Норвегии улепетывало на север.

Среди тех, кто с изумлением и ужасом наблюдал за вторжением, находилась девятнадцатилетняя еврейка, недавно бежавшая из Австрии, – Рут Майер. 10 апреля в пригороде Осло Лиллестрёме она описывала в своем дневнике сцену, которой предстоит сделаться рутинной трагедией для многих европейских стран: «Я воспринимаю немцев скорее как зловещую стихию, нежели людей. Мы видели, как люди потоком струятся из подвалов, собираются на улицах с колясками, шерстяными одеялами, с детьми на руках. Они садятся на грузовики, в конные тележки, в такси и частные автомобили. Словно кино разворачивается перед моими глазами: бегут финны, поляки, албанцы, китайские эмигранты! Так просто и так печально: люди эвакуируются, унося с собой шерстяные одеяла, серебряные ложки и детей. Бегут от бомб»¹.

Норвежцы не склонились перед завоевателями и оставались неумолимо к ним враждебны. Они были вынуждены признать поражение, однако выслушивать резоны не собирались. Рут Майер слышала, как трое немецких солдат объясняли кучке жителей Осло, что поляки перебили 60 000 мирных немцев и рейх вынужден был вмешаться ради спасения своих братьев по крови. Рут рассмеялась:

«[он] обернулся ко мне и сказал: “Фройляйн, вам смешно?” – “Да, мне смешно”. – “А наш фюрер!” – Его глаза увлажнились: – Он тоже человек, как все мы, но лучший, лучший во всей Европе!” Небесно-голубые глаза другого солдата тоже увлажнились, он кивал, поддакивая этим словам: “Лучший! Лучший!” Еще кто-то подтянулся послушать. Норвежец спросил: “И мы должны поверить, что вы явились сюда спасать нас? Так тут написано!” – он ткнул пальцем в газету. – “Спасать вас? Нет, мы не за этим”. Но блондин перебил: “Да, конечно же, для того мы сюда и пришли”. Темноволосый призадумался и сказал: “Собственно, если по правде… мы защищаем вас от англичан”. Норвежец: “Вы сами-то в это верите?”»²

Вера большинства немцев в справедливость и разумность их миссии подкреплялась стремительным успехом. Завоеватели подступались уже и к южной Норвегии, перерезали ее связи с другими странами, захватив лежавший на пути полуостров Дания – там они почти не встретили сопротивления. Стортинг собрался вновь, на этот раз в маленьком городке Эльверум в 65 км от Осло. Пока они обсуждали положение, пришло срочное известие: немцы создали в Осло марионеточный режим во главе с предателем. «Теперь у нас есть правительство Куусинена!» – возмущенно вскричал премьер-министр, подразумевая финского коммуниста Отто Куусинена, способствовавшего сталинскому вторжению в Финляндию. Однако норвежский «Куусинен» Видкун Квислинг окажется куда более опасным – настолько, что его имя сделается нарицательным.

Четыре автобуса с немецкими десантниками, спешившими в Эльверум, попали под огонь из засады, устроенной членами местного клуба стрелков. Норвежцы обратили солдат в беспорядочное бегство и смертельно ранили немецкого авиационного атташе капитана Эберхарда Шпиллера, которому было поручено арестовать вождей нации. Королевская семья вместе с министрами перекочевала в деревушку Нибергсунн. Король Хокон VII, высокий и тощий датчанин, которому к началу войны исполнилось 67 лет, был избран королем, когда норвежцы в 1905 г. добились независимости от Швеции. В 1940 г. этот монарх сумел сохранить и мужество, и достоинство. Вечером 10 апреля, когда правительство собралось на совет посреди глубоких снегов Нибергсунна, король высоким, дребезжащим голосом заявил: «Я готов полностью принять на себя личную ответственность за все несчастья, которые падут на нашу страну и наш народ, если мы отвергнем притязания немцев. Правительство решает самостоятельно, однако я должен прояснить собственную позицию: я принять их условия не могу. Это несовместимо с моим представлением о долге монарха». Король предпочитал отречься от престола, нежели согласиться с требованием Берлина и признать Квислинга. На миг старый король умолк, из глаз его покатились слезы. Совладав с собой, он продолжал: «Пусть правительство принимает решение, не оглядываясь на мое мнение. Но я счел своим долгом ясно дать понять, на чем стою»³.

Норвежцы решили сражаться, выиграть время, пока подтянутся союзные силы. На следующий день, 11 апреля, король Хокон и его сын принц Улаф продолжали совещание с министрами. Налетели немецкие самолеты, принялись бомбить Нибергсунн в расчете таким образом покончить с национальным руководством норвежцев. Большинство политиков укрылось в свинарнике, король с адъютантами успел добежать до ближайшего леса. Жертв не было, и хотя пулеметный огонь многочисленных Heinkel повергал норвежцев в ужас, от принятого решения они не отступились. Хокона более всего потрясло, что немцы стреляли по мирным жителям. «Я не мог вынести этого зрелища: дети, скорчившиеся на снегу, пули бьют в деревья, и ветви градом сыплются на детей», – сказал король и пообещал, что впредь никогда не будет укрываться в таком месте, где его присутствие поставит под угрозу его беззащитных подданных. Обсудили предложение премьер-министра просить убежища в Швеции, но и этот вариант Хокон решительно отверг, и в итоге политические лидеры страны перебрались в Лиллехаммер с намерением возглавить сопротивление оттуда. Никчемного старика Локке сменил в должности главнокомандующего отважный и энергичный генерал Отто Руге. Некий британский офицер сделал этому норвежцу величайший британский комплимент, сравнив его с распорядителем лисьей охоты. Запоздалая мобилизация происходила беспорядочно, поскольку на юге склады оружия и боеприпасов оказались в руках немцев, но почти все 40 000 человек, откликнувшихся на призыв, проявили себя как искренние патриоты. Фрэнк Фоли, британский резидент в Осло, телеграфировал своему начальству: «Материальное состояние армии внушает жалость, но люди прекрасны»⁴. В следующие недели норвежцы оказали героическое сопротивление захватчикам. Больших городов в этой стране было немного, население в основном распределялось по деревням на берегах глубоких фьордов, эти общины соединялись узкими дорогами, вившимися среди отрогов гор. И немцы, и британские и французские офицеры, которым внезапно пришлось сражаться в Норвегии, собирали данные о местности, заказывая соответственно из Берлина, Лондона или Парижа путеводители Baedeker.

Набранный с бору по сосенке англо-французский десант представлял собой какую-то пародию на реальную помощь. Практически все боеспособные части британской армии находились на территории Франции, на другой берег Северного моря Англия сумела послать лишь двенадцать толком не обученных батальонов Территориальной армии. Отправляли их сумбурно, задачу то и дело формулировали заново. У офицеров не было карт, транспорта, радиосвязи друг с другом, не говоря уж о связи с Лондоном. При высадке их не прикрывали ни огнем из тяжелых оружий, ни с воздуха, провиант и боеприпасы были навалены кучами на транспортные суда, и найти там что-либо не представлялось возможным. Солдаты были дезориентированы. Джордж Парсонс с товарищами высадился у Мушёэна: «Вообразите, что мы почувствовали, увидев перед собой гору высотой 700 м, увенчанную ледяной шапкой. Мы, парни из южного Лондона, и гор-то прежде не видели, большинство из нас даже у моря не бывали»⁵.

Даже если в каких-то точках на берегу немцы оказывались в меньшинстве, они превосходили союзников энергией и тактикой. Норвежский офицер полковник Давид Туэ докладывал начальству, что одно из прибывших британских отделений состояло из «совсем юных парней, по-видимому, выросших в трущобах Лондона. Они чересчур интересуются женщинами Ромсдаля и попросту грабят дома и магазины. Заслышав звук самолетного мотора, они разбегаются как зайцы»⁶. Британское министерство иностранных дел на последнем этапе кампании сообщало: «Пьяные британские солдаты поспорили с норвежскими рыбаками и обстреляли их. Многие британские офицеры ведут себя с заносчивостью пруссаков, а моряки настолько осторожны и подозрительны, что в каждом норвежце видят предателя и не доверяют жизненно важной информации, если она исходит от местных жителей»⁷.

Хаотичность в принятии союзниками решений уступала разве что цинизму в обращении с несчастными норвежцами. Британское правительство сулило сражающимся всяческую помощь, прекрасно зная, что выполнить эти обещания не сможет. Военное министерство интересовалось только Нарвиком и возможностью захватить и удержать регион вокруг этого порта, чтобы перерезать маршрут зимних поставок железа из Швеции в Германию. Во фьорде у Нарвика происходили ожесточенные морские сражения, обе стороны несли существенные потери. Небольшой английский десант закрепился на острове поблизости от берега, и командующий этим подразделением упорно противился требованиям адмирала – лорда Корка-и-Оррери, язвительного джентльмена с моноклем – продвигаться к порту. Корк решил воодушевить воинов личным примером и сам двинулся во главе их к берегу, но коротышке пришлось отказаться и от своих амбиций, и от плана захватить порт с моря, ибо он тут же по грудь провалился в сугроб.

В Лондоне стратегические споры быстро перерастали в крик и скандал. Громче всех кричал Черчилль, но его завлекательные и экстравагантные планы были невыполнимы из-за отсутствия ресурсов. Министры спорили друг с другом, спорили с французами, спорили с ближайшими советниками. Между генералами отсутствовали связь и координация. За полмесяца было принято и тут же отброшено шесть разных оперативных планов. Нехотя британцы признали, что хоть какая-то демонстрация поддержки норвежцев, которые сражались уже в сердце своей страны, с политической точки зрения необходима, хотя с военной точки зрения бессмысленна. Все так же хаотично попытались высадиться у Намсуса и Ондалснеса; тут же налетели немецкие бомбардировщики, уничтожавшие склады провианта быстрее, чем союзники их строили, а заодно испепелившие старинные деревянные города. В Намсусе британские склады грабили вдобавок и французы; на дорогах происходили аварии, поскольку британцы и тут ездили по «своей» стороне дороги. 17 апреля генерал-майор Фредерик Хотблэк, выслушав в Лондоне инструкцию начать атаку на Тронхейм, внезапно упал в обморок: у него диагностировали инсульт.

Командующий британской 148-й бригадой, проигнорировав инструкции из Лондона, повел своих людей на соединение с норвежской армией и потерял большую их часть при столкновении с немцами – триста уцелевших спаслись с поля боя на автобусах. Штабной офицер, отправленный из Норвегии в военное министерство за инструкциями, вернулся к генерал-майору Адриану Картону де Виарту со словами: «Делайте, что сочтете нужным, они там сами не знают, чего хотят». Один раз британцам удалось сразиться с честью – под Кваном, 24–25 апреля, – а потом они вынуждены были отступить.

Затем министры и их советники распорядились из Лондона приступить к эвакуации Намсуса и Ондалснеса. Невилл Чемберлен с присущим ему эгоцентризмом опасался главным образом того, что в неудаче станут винить именно его. Ведь поначалу пресса с подачи правительства обманывала британский народ надеждой на благополучный исход кампании; BBC несла чушь о стальном кольце, которым союзники окружат-де Осло, а теперь премьер-министр обсуждал с коллегами, не признаться ли парламенту в том, что Британия и не собиралась проводить долгосрочные операции в центральной Норвегии. Французов, прибывших 27 апреля в Лондон на заседание союзного военного совета, предложение уйти из Норвегии ошарашило, они громко роптали. Но во Францию Рейно возвратился с уверенностью, что сумел ободрить Чемберлена и его коллег: «Мы указали им, как нужно действовать, и укрепили их волю». Пустые фантазии: два часа спустя британцы получили приказ об эвакуации. Памела Стрит, дочь фермера из Уилшира, печально отмечала в дневнике: «Война – словно огромная тяжесть, и с каждым днем этот груз давит все сильнее»⁸.

Норвежская кампания усилила взаимное недоверие, враждебность между британским и французским правительствами, и даже после падения Чемберлена преодолеть этот настрой не удалось. 27 апреля Рейно жаловался коллеге на бездействие британских министров, «стариков, разучившихся рисковать». Даладье 4 мая обратился к французскому кабинету министров со словами: «Надо спросить англичан, что они собираются делать: они настаивали на этой войне, и они же выходят из дела, как только требуется принять меры, которые могут непосредственно затронуть их самих». В довершение позора британским командирам на местах запретили предупреждать норвежцев об эвакуации. Генерал Бернард Пэджет проигнорировал этот приказ и спровоцировал напряженную сцену с главнокомандующим норвежцев Отто Руге. Тот возмущенно спрашивал: «Так значит, Норвегия разделит судьбу Чехословакии и Польши? Но почему? Почему? Вас же не разбили?» Однако этот взрыв длился недолго, Руге взял себя в руки, и привычное спокойствие и достоинство вернулись к нему. Некоторые историки находили изъяны в организованной им обороне центральной Норвегии, но трудно вообразить, какие действия его крошечной армии могли бы изменить исход войны. Когда король Хокон принял решение удалиться вместе с правительством в изгнание в Британию, Руге не пожелал оставить своих подчиненных и разделил с ними плен.

Командовавший британскими силами под Намсусом генерал-майор Картон де Виарт выполнил приказ об эвакуации, не предупредив стоявшего с ним бок о бок норвежского командира, и тот к полному своему изумлению вдруг обнаружил, что с фланга его никто не прикрывает. С трудом добравшись до порта, отряженный Руге офицер обнаружил лишь небольшое количество оставленных британцами припасов, разбитые машины и бойкую прощальную записку Картона де Виарта. Генерал Клод Окинлек, к которому перешло командование союзными силами под Нарвиком, вскоре писал в Лондон начальнику генштаба Айронсайду: «Самое худшее во всем этом – необходимость лгать всем подряд, лишь бы сохранить секретность. Особенно тяжела ситуация с норвежцами, чувствуешь себя последним подлецом, прикидываясь, будто собираешься сражаться за них, в то время как мы вот-вот уйдем»⁹. Здесь, на северной окраине страны, против 4000 немцев, удерживавших Нарвик, сконцентрировалось 26 000 союзников. Поразительно, но, даже после того как немцы начали вторжение во Францию, союзники продолжали борьбу под Нарвиком – вплоть до конца мая – и 27-го захватили порт, сломив упорное и умелое сопротивление немцев.

Уже под Нарвиком проявилось характерное для всей мировой войны смешение народов, неопределенность, кто кому и чему хранит верность. Среди осаждавших порт были испанские республиканцы, которые после бегства из родной страны вступили во французский Иностранный легион. «Офицеры, неохотно принимавшие их в ряды легионеров (всех республиканцев считали коммунистами), были изумлены их отвагой, – писал капитан Пьер Лапи. – Молодого испанца, бросившегося на германский пулемет у Элвегарда, скосило огнем с расстояния в несколько метров. Другой тут же выскочил вперед и прикладом винтовки разбил пулеметчику голову»¹⁰. Полевой журнал полка сохранил запись о том, как легионеры штурмовали отвесный склон под Нарвиком, когда на них обрушилась контратака противника: «Капитан де Гитто был убит, лейтенант Гару тяжело ранен. Под руководством лейтенанта Вадо отделение сумело отразить контратаку, и немцы бежали, бросив убитых и раненых. Первым в город вошел сержант Шабо».

И все это – понапрасну: едва захватив город и схоронив убитых, союзники вернулись на корабли, понимая, что удержать свои позиции не смогут. Норвежцам остались сотни разбомбленных домов, погибшие мирные жители. Их король и члены правительства отбыли 7 июня в Англию на борту английского корабля. Некоторые норвежцы тоже пустились в путь, бежали от немецких оккупантов в надежде продолжить борьбу в рядах союзников. Кое-кому советский посол в Стокгольме – замечательная женщина-интеллектуал Александра Коллонтай – помогла переправиться на восток, и после почти кругосветного путешествия они добрались до Англии.

Эвакуация из центральной Норвегии под сильным обстрелом с воздуха поразила и даже шокировала британское общество. Студент Кристофер Томлин 3 мая писал: «Я изумлен, разочарован, напуган нашим бегством. Мистер Чемберлен уверял нас, что мы выгоним немцев из Скандинавии. Теперь же руки опускаются: я устрашен и жду следующих дурных новостей. Неужели у нас не найдется побольше людей черчиллева чекана?»¹¹ На самом деле первый лорд Адмиралтейства тоже нес немалую ответственность за поспешную и неудачную высадку в Норвегии. Вооруженные силы Британии не имели достаточных ресурсов для эффективного вмешательства в войну; своей суетой они лишь оскорбляли трагедию норвежского народа. Но риторика Черчилля, его неукротимая воинственность в противовес явной растерянности и слабости премьер-министра, возбуждала в народе желание сменить правительство, и это желание вполне разделял парламент. 10 мая Чемберлен ушел в отставку, а на следующий день король Георг VI поручил формирование нового правительства Черчиллю.

Наибольшие потери в Норвежской кампании понесли немцы: 5296 человек против 4500 у британцев, причем больше всего людей британцы потеряли, когда крейсер Scharnhorst 8 июня затопил авианосец Glorious вместе с конвоем. Французы вместе с формированиями из польских изгнанников потеряли 530 человек убитыми, норвежцы – примерно 1800. Немецкий люфтваффе лишился 242 самолетов, а британские ВВС – 112. Затонули три британских крейсера, три эсминца, авианосец и четыре подводные лодки, а у немцев – три крейсера, десять эсминцев, шесть подводных лодок. Еще четыре немецких крейсера и шесть эсминцев были выведены из строя.

Завоевание Норвегии предоставило Гитлеру базы для морских и воздушных сил – они понадобятся ему позднее, когда он нападет на Советский Союз: отсюда немцы будут нападать на союзные конвои, направляющиеся в Мурманск. Швецию Гитлер не тронул и предоставил ей сохранять нейтралитет: с него довольно было стратегического господства в регионе, благодаря которому шведы продолжали поставлять Германии железо и не отваживались вступать в какие-либо отношения с союзниками. Тем не менее за оккупацию Норвегии Гитлеру пришлось достаточно дорого заплатить: страшась новых британских покушений, он почти до самого конца война держал на этой территории 350 000 человек, которые могли бы пригодиться на основных фронтах. Кроме того, потери немецкого флота при этом столкновении показали, насколько неразумной была бы попытка вторжения в Англию.

За операции союзников главным образом отвечали англичане, на них же в основном ложилась и вина за провал. Многое можно списать на недостаток ресурсов, но старшие офицеры Королевского флота плохо показали себя в боях. В потере авианосца «Glorious» был в первую очередь виноват проявивший чудовищную некомпетентность капитан судна; также сделалась очевидна уязвимость британского флота перед воздушными налетами. Из всех морских операций более-менее прилично были проведены атаки на немецкие эсминцы под Нарвиком 10 и 13 апреля и последующая эвакуация англо-французских сухопутных сил. В отношениях с норвежцами британцы отличались двуличием или по крайней мере недостатком искренности, что, в конце концов, сводится к тому же. Поразительно, как быстро норвежцы им это простили и оставались преданными союзниками – как те, кому удалось спастись в изгнании, так и те, кто продолжал бороться на своей оккупированной родине. Перемены в британском правительстве уже не могли предотвратить оккупацию, после того как 9 апреля Королевский флот упустил лучший свой шанс. Неэтичное поведение и военная беспомощность, сказавшиеся во время этой кампании, испортили репутацию многим британским политикам и военным руководителям. По сравнению с предстоящими сражениями эта операция была не столь значительна, однако здесь сказались те недостатки воли, руководства, снаряжения, стратегии и подготовки, которые не раз еще подведут англичан в гораздо бόльших по масштабу столкновениях.

Самым важным для Великобритании последствием неудачной войны стала отставка Чемберлена. Если бы не Норвегия, он бы, скорее всего, сохранил свой пост и на время Французской кампании, а это могло бы обернуться катастрофой для Британии и для всего мира – кабинет Чемберлена с большой вероятностью затеял бы мирные переговоры с Гитлером. Но подобное утешение для сломленных норвежцев могут предлагать потомки, тогда же все участники событий пребывали в отчаянии, за исключением торжествовавших победу германцев.