Текст книги "Мифическая космография. Путевые заметки"

По образованию химик. В настоящее время наставник одной из буддийских школ.

М. А.: Как ты вообще ко всему этому пришёл?

Началось всё в мае 1995 года, когда я впервые испытал состояние осознанного сновидения, прочитав тексты Карлоса Кастанеды. Этот опыт совершенно меня поразил, приоткрыв дверь в скрытую часть реальности, полную чудес. Побуждаемый острым интересом, я продолжал заниматься «тольтекскими» практиками, параллельно знакомясь с различными мистическими традициями. С разной степенью знаком с такими, как суфизм, буддизм, исихазм. Постепенно мой опыт углублялся, становился всё шире.

В ходе этих занятий я начал изучать слои реальности, описанные Даниилом Андреевым. В результате сложилась аутентичная практика, связанная с природными явлениями, которую я назвал «стихиаль-йога». Этот опыт я систематизировал в виде одноимённой книги. Некоторое время именно стихиаль-йога была моей основной практикой.

Одновременно происходило углубление в более традиционные формы мистицизма, из-за чего моё отношение к путешествиям по иным мирам стало скорее негативным. Во всяком случае, опасности, реальные или мнимые, связанные с этими практиками, начали занимать в моих суждениях главенствующее место.

Спустя какое-то время традиционную религиозность я перерос, а вместе с ней временно утратил какой бы то ни было интерес – положительный или отрицательный – к мистицизму вообще. Тем не менее психопрактику я не оставлял, занимаясь в основном разного рода медитациями.

Так или иначе, постепенно, под влиянием общения с тобой, у меня сложилось понимание, что практики, связанные с путешествиями в иные миры, могут быть интересны и полезны в плане развития сознания. Кроме того, в ходе занятий в рамках буддистской Дхармы я подошёл к такому этапу, когда подобные техники оказались естественным продолжением практики и, более того, даже были рекомендованы моим буддистским учителем. Таким образом, сейчас для меня практика мистической географии (назову это так) является одним из важных элементов внутреннего делания.

М. А.: И как ты воспринимаешь «иную реальность»?

Вторым зрением смотреть для меня привычнее, чем последовательно двигаться по сторонам света. Например, я смотрю на дерево, но могу видеть его как поток мгновенно сменяющих друг друга элементарных форм, как в Матрице нули и единицы. Особенно интересен эффект такого зрения при общении с человеком или другим живым существом. Перестаёшь воспринимать происходящее с позиции субъект – субъект.

Другим вариантом второго зрения является видение разлитой везде магии.

Третий вариант – видение всего вокруг в виде энергетической сети – скопления волокон света, которые состоят из более тонких волокон.

Четвёртый – восприятие всего в виде текучих световых форм.

Пятый – видение пронизывающей всё Божественности и Благословения.

Шестой – видение всего как бы прозрачным, как на рентгене.

Седьмой вариант – видение всего через призму безмолвия.

Я почти всегда в той или иной степени осознаю наличие того, что Даниил Андреев называет «сквожением» – это видение множественности миров прямо здесь и сейчас. Это сродни Второму Знанию Будды: мы видим, что вот эта вот обыденная реальность – совсем не единственная, а просто одна из бесконечного множества локалей1414
  Сектор мироздания с определённым набором параметров


[Закрыть]. Некоторые из иных локалей доступны внутреннему восприятию прямо тут же. Я могу увидеть игру стихиалей1515
  Стихийные духи в терминологии Даниила Андреева.


[Закрыть] в кроне дерева или нисхождение высших реальностей где-нибудь у храма. Или тёмное свечение ада в глазах какого-нибудь человека. Это видение помогает не пойматься в ловушку этого мира. Если он видится как единственная реальность, во всяком случае доступная какому бы то ни было восприятию, это медленно убивает в нас всё живое. А так… да, наша локаль (особенно в России) – весьма суровая. Но… это всего лишь локаль.

И, точно как описывает Будда, можно видеть, как образ мыслей и действий человека втягивает его в ту или иную реальность.

В «странствиях по мирам» я летаю. Поэтому путь проделываю довольно быстро. Ещё – не задерживаюсь на деталях. Вообще, обнаружил в себе равнодушие к тому, что там происходит. Но само путешествие преображает.

М. А.: Расскажи про наиболее значимый для тебя опыт раннего периода.

Конец 90-х. «Тонкий сон»: я в своей комнате. Вижу на полу листок бумаги, поднимаю его. На нём ручкой нарисована какая-то схема, похожая на дерево. Интересно, что схема эта не «плывёт», как это обычно бывает в осознанных сновидениях с картинками и текстом. Понимаю, что это – схема человеческого сознания. Приглядываюсь поподробнее: уровни, этажи, ответвления… Один из уровней мне кажется почему-то смутно знакомым: он не самый высокий, но предпоследний, слева. Рассматриваю его изображение и вдруг переношусь туда…

…Вокруг – ослепительное золотое сияние, всё тонет в нём, очертания предметов угадываются смутно, всё плывёт в этом мареве, в этой золотой радиации. Это энергия, очень плотная и мощная. Оглядевшись, я вижу нечто вроде дворцового зала, где всё создано из этого сияния. Одной стены в зале нет, и там – Ничто, похожее на небесную пустоту. В противоположном конце зала – нечто вроде трона, на котором восседает божество, а по правую руку от него – какой-то человек.

Божество это также создано из света, и его трудно разглядеть; лицо же его вообще почти невозможно увидеть из-за этого света, точно как когда смотришь на солнце, хотя здесь отсутствовала одна черта – болезненность: солнечный свет ранит, а этот свет не ранил. Сначала я подумал было, что это божество – женщина, и даже вроде бы почти разглядел женские черты лица сквозь сияние, и вообще что-то женское было в энергии этого существа. Но потом пригляделся и понял: нет, это не женщина, это всё-таки мужчина – изящный, с манерами принца в самом высоком смысле этого слова. Но позднее я отчётливо осознал, что понятие пола вообще неприменимо к нему, как неприменимо оно к лучу света. И форма эта – лишь создание моего разума, подпорка, с помощью которой он, разум, пытался совладать с этой трудно перевариваемой картиной, придать форму тому, что вне формы.

Его «правая рука» обладал более умеренным сиянием, в сравнении с божеством даже казавшимся тускловатым. Можно было разглядеть его лицо, худое и суровое, одет он был, как мне показалось, как-то необычно. Он стоял. Когда я появился, тот человек начал говорить что-то не слишком приветливое: стал перечислять мои грехи, говорить, что, мол, как я посмел здесь появиться и т. д. и т. п. Честно говоря, я не очень-то его слушал почему-то. И кроме того, божество всё время остужало пыл этого обвинителя – не словами, а как-то… просто остужало. Мол, не перегибай палку. Наконец, божество совсем заставило того человека замолкнуть и спросило меня, что мне надо или зачем я здесь. Спросило опять-таки без слов, без телепатии, просто между нами не было границ.

На его вопрос я не нашёлся, что ответить – просто ничего не было в тот момент в голове. Я был поглощён созерцанием этого божества. Было оно бесконечно милосердно: в его свете не было даже намёка на муть, все грехи, даже самые тяжкие, пред его ликом просто забывались как прошлогодний сон, исчезали как туман под утренним солнцем, теряли свою реальность. Даже не так – оно являло собой состояние совершенной, фундаментальной безгрешности и, глядя на него, я видел, что все мои грехи лишь морок, помрачение. Я увидел, что безгрешное состояние истинно, естественно, мощно и чудесно.

Божество мгновенно поняло моё состояние и с тихой и какой-то удивительной бесстрастной нежностью и любовью сказало мне без слов примерно следующее:

– Всё хорошо. Не отчаивайся. Всё хорошо.

И стало понятно, что пора уходить. Но природа этого существа такова, что оно не могло отпустить меня просто так. И оно сделало на прощание подарок: внезапно я погрузился в поток золотого сияния, пронизывавшего до самой основы, сияния, которое, казалось, вот-вот растворит меня, и я не был против. Ни одной мысли не было в голове.

Усилием воли я попытался помолиться, и обрывки этих показавшихся сейчас такими грубыми слов были унесены этим золотым потоком на глазах, устанавливая полное безмолвие. Это тоже была своего рода молитва, но без слов, без «я», словно бы безмолвное устремление внутреннего взора к Истине, к Сердцу Бытия. Одновременно я начал ощущать плавный спуск.

Через какое-то время интенсивность сияния стала спадать и сквозь него стали проступать контуры моей комнаты. Я ощутил своё тело, полное невероятной неги, всё какое-то блаженствующее, отдохнувшее и словно бы исцелившееся; было удивительно хорошо, сердце казалось омытым в святой воде. Невольно улыбнувшись, я прошептал: «Спасибо». Некоторое время я лежал так с открытыми глазами и улыбался, глядя в потолок…

После этого эпизода я ощутил в себе новое качество – на фоне этого золотого сияния мои замутнения стали видны особенно явственно, чётко. Кроме того, оно послужило своего рода духовным камертоном: этот эпизод я долгое время использовал для того, чтобы вспомнить это «истинное состояние», использовать его в своего рода «гуру-йоге».

Интересно так же, что, если бы свидетелем всего этого стал, скажем, христианин, он наверняка был бы уверен, что видел Христа, или ангела, или демона, а буддист бы подумал, что это – йидам, или Авалокитешвара, или Амитабха. Но по сути своей этот опыт был совершенно вне традиций, вне конфессий.

Инструктор по тайцзи и цигун, иппотерапевт.

М. А.: Когда всё началось?

Примерно в 11 лет (это было начало 80-х). Тогда я почувствовала, что живу параллельно в двух реальностях. Та, другая, была очень похожа на эту, но всё же отличалась. Взрослым я об этом благоразумно не говорила. В 17 лет это ощущение перешло в острую тоску по какому-то другому миру, оставленным там людям. Где-то через год меня охватило чувство безвозвратной утраты, кто-то очень близкий ушёл «там» навсегда. Но очень скоро я ощутила словно вхождение в себя другой души, это был фундаментальный переворот в моей жизни. Кстати, тогда у меня появилась трансгендерная идентичность – социально и психологически я равно ощутила себя и мужчиной, и женщиной. Одновременно открылись и иные миры. Эта реальность, куда я теперь периодически «проваливалась», была значительно «фэнтезийней» тех образов, которые появлялись у меня раньше. События, участницей которых я там становилась, в целом вписывались в то, что ты называешь «южным путём» – путём любви и смерти. Я начала писать стихи. В это время мне дали почитать трилогию Толкина, которую восприняла как откровение – описанные Профессором миры напоминали те, которые я видела. В академии я познакомилась с толкинистской тусовкой, и несколько лет это был мой основной круг общения (впрочем, ни в одной ролёвке я участия не принимала).

Постепенно меня всё больше охватывало горячие стремление что-то сделать для людей, особенно мощным это желание стало во второй половине девяностых. К этому времени я уже была активным донором, теперь стала волонтёром в хосписе, изучала массаж. Ещё в раннем детстве я обнаружила в себе сильнейшую способность к эмпатии и способность действительно облегчать страдания. Но с этой эмпатией я долго не могла справиться – чувства захлёстывали и разрушали меня саму. Всё сделанное казалось недостойно малым.

Продолжались и видения, воспоминания «прошлых жизней», потом события в иной реальности, которые оказывались как-то связаны с этой, иногда странными временными отношениями. Однажды, например, появилось яркое воспоминание о жизни в мире крылатых людей.

После того как я увидела, что у некоторых моих знакомых конкретно «поехала крыша», я решила, что меня такая перспектива не прельщает и занялась серьёзно укреплением основы: йогой, цигун, потом ушу, тайцзицюань. Появился большой интерес к востоку – даосизму, дзэн.

М. А.: Были ещё какие-нибудь переломные моменты?

Таких значительных, как в 18 лет, не было. Но был, например, любопытный момент в прошлом году, когда во время дыхательных упражнений возникло, с перерывом, два видения. В одном я была старухой, готовящейся к смерти. А во втором увидела себя на погребальном костре, но уже молодой девушкой. Тогда же услышала и новое имя – Рута.

1.2. Как происходят «путешествия»?

Все описания, которые будут приведены ниже, получены мной в состоянии, которое точнее всего было бы обозначить словами «тонкое сновидение», либо же в медитативном состоянии. Тонкое сновидение характеризуется высокой чёткостью деталей и связностью, высокой степенью осознанности, то есть в тот момент я знаю, что сейчас нахожусь в состоянии сновидения, но тем не менее это знание не доходит до той остроты, как это бывает в осознанных сновидениях. Практически все описываемые эпизоды происходили со мной непроизвольно, то есть я к этому опыту не стремился. Я лишь описываю то, что увидел, ни на чём не настаивая. Пусть каждый извлечёт из этих описаний то, что извлечёт. Этот опыт имеет отношение к той области, что зовётся суфиями «барзахом», в котором все воспринимаемые формы есть продукт работы нашего «творческого воображения», то есть механизма непроизвольной интерпретации, работающего в нашем сознании (что, впрочем, не означает, что за этими образами ничего нет).

Итак, восприятие «иных миров» есть, по сути, сочетание следующих факторов:

1. Сенсорные данные. Чаще всего это зрительные картины, реже – звуки, в том числе речь или музыка. Совсем редко – осязательные или обонятельные впечатления. Однако очень часто эта информация поступает в непривычном формате, который приходится ещё и дешифровывать. Например, в одном «пакете» могут содержаться как зрительные элементы, так и элементы «непосредственного знания», да ещё и параллельно из нескольких соседних «миров», да ещё и не разложенные по временной шкале. Кроме того, иногда и с временной шкалой бывают большие несовпадения в сравнении с нашим миром. Вплоть до своего рода «объёмности» или «многомерности» времени. При этом картина, складывающаяся в результате, обладает целостностью, последовательностью, закономерностью. В этот мир можно возвращаться неоднократно, изучать его свойства и т. д.

2. То, что можно было бы назвать «чувством истинности». Поясню. Обычные хаотические грёзы во сне имеют почти нулевое чувство истинности. Та реальность, в которой мы живём днём, имеет чувство истинности, равное, скажем, единице. Так вот, восприятие иных миров имеет чувство истинности не меньше единицы, а то и значительно больше. При этом здесь не идёт речь об осознанных сновидениях. Сновидение может быть совершенно осознанным, и при этом сознание будет фиксировать «истинность» или «взаправдошность» окружающего близкую к нулю. Таким образом, это чувство, чувство истинности, не сводится ни к чему другому.

3. Устойчивость характеристик восприятия. Этот аспект довольно трудно описать. Суть его состоит примерно в том, что наблюдаемое имеет свои определённые, чётко очерченные законы. Например, в нашем повседневном мире это физические законы. Их можно сформулировать, изучить. Обычные сновидения, скажем, в этом смысле сильно плавают, то есть там может случиться «всё что угодно».

Возвращаясь к чувству истинности, нужно заметить, что если с сенсорными данными всё более или менее понятно – то есть они либо есть, либо их нет, – то чувство истинности слишком часто сбоит, особенно поначалу (а оно со временем оттачивается) и особенно при наличии неосознаваемого стремления выдать желаемое за действительное.

Однако в целом восприятие «иных миров» всегда сопровождается чувством истинности более интенсивным, чем при созерцании обычных сновидений. Кастанеда использовал такое выражение: «восприятие собирает мир». Возможно, тут имеет место что-то в этом роде. В обычных сновидениях восприятие как бы плавает, характеристики воспринимаемого постоянно меняются. Когда же восприятие «собирает мир», нечто словно бы щёлкает как ключ, подошедший к замку, нечто совмещается и вдруг возникает устойчивая совокупность восприятий.

Некоторые такие совокупности настолько устойчивы, что из них бывает непросто вернуться к привычному нам «дневному» восприятию. И тем не менее трудно с уверенностью определить те критерии, которые отделяют «миры» от обширного океана «междумирья».

Воздействие того или иного мира на воспринимающего его человека зависит во многом от самого человека и обстоятельств, в которых происходило это восприятие. Таким образом, даже восприятие демонического мира может быть обращено во благо, научив многому. И восприятие мира благого может послужить началом глубокому повреждению психики, если человек позволит себе слишком «залипнуть» на этой картинке.

Два человека не могут одинаково увидеть даже один и тот же город, а в случае с «иными мирами» то, что мы видим, вообще в значительной степени определяется состоянием самого зрителя. И тем более интересно, что многие образы, описанные ниже, являются архетипическими, то есть встречающимися у многих людей в весьма сходном виде.

М. А. Дальше я приведу записанный Ла Мечей рассказ о её первом «путешествии», который даёт неплохое представление о том, как это происходит.

Перед началом путешествия я ощутила сильный внутренний жар, особенно в ладонях. Я почувствовала, что это пламя, которое я могу нести с собой, сможет помочь мне в трудной ситуации.

1. Передо мной была бесконечная равнина, уходящая за горизонт. Совершенно бесплодная и безлюдная. Стояла зима. Дул резкий ветер. Всё вокруг было укрыто снегом. Равнина была сизо-синей, мрачной. Сизым был и снег.

В снегу угадывались следы человека – они были наполнены водой. Словно накануне была оттепель.

Я пошла по этим следам. Впереди светило солнце – рассеянный свет¸ который скрывали густые облака, низкие хмурые тучи. Красно-жёлтая полоса была передо мной – к ней направила я свой путь.

Равнина изгибалась книзу, как будто уходила за и под горизонт.

Сколько я ни брела по ней, расстояние между мной и полосой солнечного света впереди не сокращалось.

Началась иная местность – ещё более безотрадная. Здесь была обнажённая рыхлая осенняя земля, изрытая какой-то гусеничной техникой. Брошенные трактора, какие-то другие сельскохозяйственные машины, словно поле обрабатывали и бросили.

Затем начался лес – выжженный, мёртвый. Поля, в которые лес внезапно вклинивался, также были мертвы. Ни одной живой былинки, ни зеленой травы, ни куста.

Сплошь выжженная земля.

Если я шла выжженным лесом, сухие скрюченные ветки деревьев цеплялись за одежду, царапали лицо, будто пытались остановить меня.

Потом я оказалась в полосе бурелома. Лес здесь был не только выгоревший, но и повреждённый ураганом. Деревья лежали на земле, поваленные стволы беспомощно протягивали к серому небу сухие крючковатые сучья.

Тоскливый, печальный пейзаж. Мне стало совсем не по себе.

Полоса света впереди стала угасать, она постепенно исчезала. Тогда я остановилась и посмотрела на свои руки. Я вспомнила о своём огне. Он появился в руках, сложенных лодочкой, и осветил внутреннюю поверхность ладоней, наподобие спички или свечи. Было уже темно, но от этого пламени всё озарилось. Свет огня упал на землю, прочертив узкую светящуюся дорогу. Дорога протянулась прямо к солнцу, угасающему на горизонте. Туда я и отправилась, неся в ладонях свой свет. Теперь расстояние между мной и источником света впереди стало уменьшаться. Неожиданно выжженное поле и лесные буреломы кончились. На мой лоб упала капля воды.

2. Моему взору предстал совершенно иной пейзаж, иной мир.

Здесь струилась вода. Здесь сияла молодая свежая зелень. Здесь ложилась под ноги мягкая трава. Здесь всё трепетало бархатной прелестью новорождённого мира. Мира, не тронутого ни злом, ни горечью.

Этот мир походил на Рай.

Он был переполнен чистотой и нежностью. Весенним сладостным томлением и теплом молодого солнца.

Голубизна неба радовала душу. Здесь было много лесных животных – зайцы, белки, лисы и прочие звери – все нежные и тихие, словно только что появившиеся на свет.

Их шерсть была так нежна, что казалась сотканной не из материи, а из каких-то воздушных светлых волокон, из которых также был соткан весь мир. Цвели верба и ива – их золотые цветы сеяли тончайшую душистую пыльцу, оседавшую на травах, на влажной листве деревьев.

Вода лилась повсюду – с неба сыпался серебряный дождь, капли которого оседали на ивовых почках, при этом на кончике каждого волоска почки сияла чистая прозрачная капля. Лучезарная и прохладная. Моё тело покрылось, словно серебряным налётом, этой сияющей водой. Я шла по этому миру, боясь стряхнуть с себя хоть каплю.

Сам воздух был бархатным, нежным, ласкающим.

Всё вокруг ласкало душу и радовало взор.

Я спустилась к тихой реке, негромко журчавшей в зарослях жёлтых ив, вошла в воду и отдалась течению…

Я чувствовала, что не желаю иной доли, как только течь неведомо куда вместе с этой тихой бесконечной рекой, наслаждаясь видом окрестных берегов, поросших весенними травами, глядя ввысь, в голубое небо, подставляя всё свое существо прохладе дождя и ласке ветра.

Но река неожиданно кончилась.

Она впадала в океан. По океану я поплыла так же спокойно, как по реке, хотя его волны были довольно большими. Это путешествие было очень кратким. Как будто океан был продолжением реки.

Вдруг океан стал мелеть. Я обнаружила себя стоящей над невероятным гигантским водопадом. Океан обрушивался вниз, в неведомые глубины, с неописуемым грохотом – с огромной высоты. Там, внизу, был смутный водяной сумрак, мириады водяных брызг. Первым моим желанием было стечь вслед за потоком воды в эту глубину. Однако я решила повременить, поискав иную дорогу.

Как будто кто-то помог мне – выстроил аккуратный путь из белых гладких камней, напоминающих не то агат, не то кахолонг. Камни выступали из воды, текущей куда-то по плоскости вперёд. Этот путь вёл прямо.

Впереди трепетала туманная область, и там, за туманом, поблёскивали звезды. Что-то тихо дышало впереди.

Я пошла по камням, периодически соскальзывая в воду, благо было мелко.

Камни порой исчезали и пропадала вода, и тогда я двигалась словно в пустоте. Перепрыгивала с камня на камень, почти перелетала. Я чувствовала дыхание бездны. Она была сокрыта, но безошибочно угадывалась всеми органами чувств.

3. Появилось солнце. Оно быстро поднималось из-за линии горизонта, заливая всё сиянием своих лучей. Солнце было огромным, ало-золотым, оранжево-пурпурным. Его свет был живым и горячим. Я приблизилась к нему почти вплотную.

Его горячее дыхание обжигало лицо. Мне казалось, что я расплавлюсь.

Но мне даже хотелось этого, я не желала возвращаться в выгоревший мир лесов и полей. Я хотела раствориться в солнечном блеске, в сиянии его славы, стать его лучами, эманацией его энергии. Дорога под ногами исчезла.

И тут я вспомнила о ветре. Ветер подхватил меня и понёс по воздуху. К солнцу. Передо мной была золотая вода, окрашенная восходящим солнцем. По воде ко мне плыла старинная ладья, украшенная причудливыми узорами. Она была доверху заполнена драгоценными камнями всех размеров и сортов. В каждом камне жил мир. В одном камне я обнаружила большой оживлённый город. В другом – базар сродни восточному. Я могла бы долго сидеть на неведомом берегу, перебирая камни и наслаждаясь их огранкой и глубиной цвета. Но я отправилась дальше.

Оставалось только влиться в солнце, что я и сделала. Я оказалась в глубине солнечного сияния. И словно проскользнула сквозь, оказавшись в мире ярко-синих, сапфировых эманаций. Здесь не было никого и ничего. Просто сапфировое густое мерцание. После него, словно нитка в игольное ушко, я проскользнула в мир белого сияния. Он был так же ярок, как и предыдущий. Ощущения были нейтральными1616
  При анализе этого описания можно чётко вычленить три юнговские «алхимические» стадии: нигредо – стадия мрака, разложения – видение снежной равнины; альбедо – вода, стадия очищения – видение райской реки; рубедо – огонь, стадия реализации – видение солнца.


[Закрыть].

Однако вскоре я заметила, что нахожусь в обычном земном лесу. Была весна, и светило солнце.