Текст книги "Неизвестный Фридрих Великий"

9

Фридрих II всегда отдавал себе отчет в том, что рано или поздно Австрия попытается вернуть Силезию обратно. Поэтому он исключительно эффективно использовал мирные годы для укрепления своей страны: построил новые крепости и укрепил старые, создал новые склады с продовольствием и боеприпасами. Чтобы дать понять Вене, что он пришел сюда навсегда, король объявил главный город Силезии Бреславль третьей, наряду с Берлином и Кенигсбергом, столицей Пруссии. Экономика Пруссии процветала, страна переживала подъем во всех областях жизни. Освоению земель Oderbruch («Одерского болота») и построению плотин в приморских затопляемых землях Остфрисландии Фридрих II придавал особое значение, это начинание завершилось выдающимся успехом: после шести лет упорного труда на осушенных территориях проживало более 50 тысяч человек! Всего было построено более 800 новых поселений! Благодаря этому увеличилось количество пахотных земель. Многие судоходные реки соединили каналами, отчего облегчилась перевозка прусских товаров и они значительно подешевели. Были основаны две торговые компании: азиатская и бенгальская. Король лично поощрял развитие мануфактур, для оживления торговли по его приказу соединили каналом реки Эльбу и Одер.

В этот период произошло уравнение перед лицом закона всех сословий и создание независимого от королевской администрации суда. Был назначен новый министр юстиции, обладавший особыми полномочиями. Эта должность была предоставлена Самуилу фон Кокцеи – человеку, занимавшему кафедру в университете и в течение тридцати лет усердно работавшему практически на службе прусского судебного ведомства. Вместе с шестью помощниками новый министр отправился в Померанию, где местное население особенно страдало от недостатков судопроизводства, что выражалось множеством накопившихся в судах нерешенных дел. В течение года он успел там установить правильно сформированные коллегиальные суды, в которых ведение дел было поручено образованным судьям, находящимся на хорошем жалованье. Сутяжество мелкой адвокатуры было искоренено. Всюду было вменено в обязанность предлагать мировую сделку в самом начале процесса – и таким образом в течение одного года решено было 1600 старых и 400 новых процессов[105]105
  Егер О. Новая история, век Фридриха Великого.


[Закрыть]. В 1749 году был подготовлен новый свод законов, получивший название „Corpus juris Fridericianum”. На медали, выбитой по этому случаю, изображена богиня правосудия с неверными весами в руках и Фридрих II, мечом исправляющий весы. Был положен конец религиозному фанатизму: жертвами преследований за колдовство в Европе в XVI–XVIII веках стало около 60 тысяч человек, а при Фридрихе II в Пруссии окончательно прекратили казнить за эти мнимые преступления. В Берлинском дворце под председательством самого короля после длительного перерыва открылось первое заседание Академии наук. Архитектор короля Кнобельсдорф[106]106
  Кнобельсдорф Георг Венцеслаус (Georg Wenzeslaus von Knobelsdorff, 1699–1753) – немецкий архитектор, предшественник раннего классицизма XVIII века, создатель построек с интерьерами в стиле рококо.


[Закрыть] построил в Берлине новый оперный театр, тогда один из самых красивых в Европе, который открылся постановкой оперы «Цезарь и Клеопатра».

На его подмостках выступали лучшие артисты мира. Благодаря реформам армия Пруссии становилась одной из лучших в Европе. И тем не менее Фридрих, несомненно, чересчур увлекся внутренними делами страны и пропустил создание направленной против него вражеской коалиции. Его личность и его страна являли собой резкий контраст с отупевшими, прожигающими жизнь королями с их фаворитами и отсталыми во всех отношениях странами. «Моя душа заведует моим телом!» – говорил он и, даже будучи больным, всегда находил в себе силы для государственных дел. Когда однажды один из его адъютантов выразил по этому поводу удивление, он услышал в ответ: «Мое ремесло просит труда и прилежания; придется моему телу и моему духу приспособиться к этому». Веротерпимость, принятая в Пруссии, была немыслима в других странах, погрязших в невежестве. Зависть к Фридриху, говорившему на равных с Вольтером, превратившему свою столицу в Афины на Шпрее, а страну – в цветущий сад, к славному полководцу, делившему со своими солдатами все опасности и невзгоды войны, – вот что двигало коалицией его врагов в гораздо большей степени, чем просто территориальный конфликт. Вольтер до разрыва с Фридрихом II честно писал в Париж: «Я видел одного из самых приятных людей в мире. Каждый стал бы искать его общества, даже если бы он не был королем. Это философ, без всякой суровости, кроткий и снисходительный, любезный и обаятельный в общении. Он сам забывает о том, что он – монарх, в сношениях со своими друзьями, и меня самого заставил позабыть, что возле меня сидит государь, повелевающий стотысячной армией. И я должен был насильственно напомнить себе об этом». Все последующие разговоры о том, что Фридрих II жаждал новых завоеваний, что он писал недостойные стишки и сознательно унижал монархов соседних стран, провоцируя конфликт, не более чем миф. Обычная ложь, шитая белыми нитками. На самом деле Фридриха II вполне устраивало его положение, он мечтал о процветании своей страны, а сам предпочитал именовать себя виноградарем и философом из Сан-Суси, а не великим полководцем.

Правда заключается в том, что ему пришлось защищать свою страну от коалиции государств, чье население совокупно превышало население Пруссии в десятки раз. Если бы он действительно мечтал о завоеваниях, то у него был прекрасный шанс отомстить России за Куннерсдорф в 1774 году, когда Россия воевала с Турцией и одновременно сотрясалась от крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева. Его армии, численность которых в то время превысила довоенный уровень, вошли бы, как нож в масло, вглубь ослабленной России и гипотетически могли дойти до Петербурга. У Екатерины II не было таланта Фридриха II воевать на три фронта одновременно, и, вероятно, её ждало унизительное поражение. Однако он этого не сделал, поскольку руководствовался в своей политике принципом мирного урегулирования конфликтов, а главное – ему НИЧЕГО не нужно было от России. Более того, столкнувшись в сражениях Семилетней войны с несокрушимым мужеством русских солдат, которые стойко держались даже при самом бездарном командовании, он окончательно осознал то, что прекрасно знал и раньше: Пруссия не в состоянии противостоять этой «страшной силе». «Эти войска, плохо предводительствуемые и медленно двигающиеся, опасны по своему мужеству и несокрушимой выносливости». Поэтому он не только не вторгся в Россию, но и поддерживал деньгами войны с Турцией, которые вела Екатерина II, за что получил свою долю при первом разделе Польши; именно Россию он признал «поручительницею за Вестфальский мир». То есть главным принципом его политики стала дружба с Россией.

Несомненно, он не стал бы инициировать войну и в 1756 году. И уж совершенно непонятно, что искала Россия в Пруссии, кроме удовлетворения злой воли императрицы Елизаветы Петровны? Быть может, ей было важно быть верной по отношению к своим союзникам? Это просто смешно! Ведь даже ее главный союзник по антипрусской коалиции Людовик XV в письме своему послу в Петербурге Л. Бретейлю писал: «Вы знаете… целью моей политики в отношении России является устранение ее, насколько возможно, от дел в Европе… Все, что может ввергнуть этот народ во мрак, служит моим интересам»[107]107
  Грюнвальд К. Франко-русские союзы. М., 1968. С. 53.


[Закрыть]. Так, разумеется, мог написать лишь искренний друг России, не правда ли?

Не отставал от своего короля и первый министр и министр иностранных дел Франции герцог Этьен Франсуа де Шуазель. Вот какие указания он давал своим подчиненным, французским дипломатам: «Нациям, придерживающимся здравой политики, не подобает безмятежно взирать на то, как Россия, едва сбросив свои прежние варварские одежды, стремительно пользуется новым своим положением, чтобы расширить свои границы и приблизиться к нам».

Вот пример того, как у французов слова не расходились с делами. В 1737 году началась война России с Турцией, в ходе которой русские войска трижды победоносно вторгались в Крым и полностью ликвидировали опасность постоянных татарских набегов. Кроме того, были взяты Азов, Очаков, после Ставучанской победы в 1739 году заняты Хотин, Яссы, было захвачено Молдавское княжество. На австро-русско-турецком конгрессе в Немирове в 1737 году победоносная Россия потребовала у турок всех татарских земель от Кубани до устьев Дуная с Крымом включительно и независимости Молдавии и Валахии. Война унесла жизни почти 100 тысяч русских солдат, казна потеряла миллионы рублей. И после этого вести переговоры с турками от имени России поручили французскому послу в Константинополе Вильневу. В результате «усилий» этого француза все плоды побед русского оружия были нивелированы: в сентябре 1739 года был заключен мир в Белграде, тяжелый и постыдный для России. Россия лишалась всех своих завоеваний, кроме Азова. Азов же уступался России без укреплений! Россия не имела права иметь на Черном море ни военных, ни даже торговых кораблей. Султан даже отказался признать императорский титул русской императрицы! Вильневу за его посреднические услуги было выплачено 15 тысяч талеров и пожалован Андреевский орден! Не забыли и его супругу: она получила бриллиантовый перстень.

Имея таких друзей, и врагов не нужно! Какой же Елизавете был резон в столь ожесточенных боевых действиях, колоссальных материальных и людских потерях?

Глава VII
Семилетняя война

Полководцы, которые противостояли Фридриху, были люди, действовавшие по поручению, вследствие чего главной чертой их деятельности была крайняя осторожность; их противник, говоря коротко, был сам бог войны.

К. Клаузевиц (Carl Philipp Gottlieb von Clausewitz)

1

Австрия после заключения тайного союза с Францией и Россией начала лихорадочно вооружаться. Фридрих дважды сделал дипломатический запрос в Вену: сначала для выяснения целей этого вооружения, а затем по поводу того, гарантирован ли он в текущем и будущем году от нападения Австрии. Оба раза он получал уклончивые и даже язвительные ответы. Кроме того, король высоко ценил разведку: «Зная всегда и заблаговременно намерения противника, можно заручиться превосходством сил даже при численно слабейшей армии». Поэтому рано или поздно, но достоверная информация к нему поступала. Из этой информации стало совершенно ясно, что союзники вскоре нападут на него и разгромят объединенными усилиями. Уже после войны король, глубоко сожалея о погибших, тем не менее, написал такие строки: «Закон мудрости велит предпочитать меньшее зло большему, браться за верное и оставлять неизвестное. Благоразумно поступает государь, когда предпринимает наступательную войну, пока выбор между оливой и лавровым венком еще в его власти. Все войны, прямая цель которых отразить несправедливых завоевателей, сохранить святость прав народных, обеспечить общую свободу и спастись от притязаний и насилия властолюбцев; все эти войны, говорю я, вполне согласны с чувством справедливости. Государи, которые их ведут, неповинны в пролитой крови; они действуют по необходимости, и в этих случаях война меньшее зло, чем мир». Осознав, что потерпел поражение на дипломатическом поприще и его враги при любом развитии событий нападут на него, Фридрих II начал действовать решительно и быстро, пытаясь исправить то, что ещё можно исправить. «Нет другого спасения, как предупредить врага; если моё нападение будет удачно, то этот страшный заговор исчезнет как дым; как скоро главная участница (то есть Австрия – М. Б.) так будет снесена, что не будет в состоянии вести войну в будущем году, то вся тяжесть падет на союзников, которые, конечно, не согласятся нести её». Фридрих II решил не дожидаться выступления союзных армий, а атаковать самому. Подготовка к войне его армии происходила скрытно и в бешеном темпе. В 1756 году прусские войска как снег на голову обрушились на Саксонию. Прусская армия была больше числом и сильнее, поэтому саксонцы не решались вступить с ней в открытое сражение и, дожидаясь подкрепления со стороны Австрии и других союзников, встали лагерем в долине между Пирной и Кенигштейном, естественное положение которой (долины) делало её почти неприступной. Фридрих тем временем стремительным штурмом занял город Дрезден и объявил, что Саксония временно поступает под его управление. Король конфисковал все денежные средства в государстве и все запасы оружия и снаряжения в государственных арсеналах. В странах антипрусской коалиции поднялся страшный шум, Фридриха объявили разбойником и агрессором, который нуждается в примерном наказании. Однако недаром Фридрих действовал столь быстро и решительно: в его руки попал государственный архив дрезденского двора, который не успели вывезти и спрятать. На его основе прусский министр Герцберг составил знаменитый Memoire raisonne, который содержал тексты подлинных документов, разоблачающих вероломные и агрессивные планы России, Австрии, Швеции, Саксонии и Франции в отношении Пруссии. Это вызвало некоторое замешательство в Европе, чем Фридрих II снова воспользовался. Блокированная саксонская армия сдалась на милость победителя, Фридрих овладел всей Саксонией и тут же обложил её налогами в свою пользу, а свою армию пополнил пленными саксонскими солдатами. Однако ожидаемого мира опубликование разоблачительных документов не принесло, напротив, разъяренные противники Фридриха II с возросшей яростью набросились на него со всех сторон. Единственным союзником Пруссии из великих держав оказалась Англия, которой было важно обеспечить безопасность своих ганноверских владений. Дело в том, что Ганновер, так называемое «девятое курфюршество» Священной империи, находившееся на западе Германии, был связан с Англией династической унией, после того как ганноверский курфюрст Георг в 1714 году вступил на английский престол под именем Георга I. Еще 16 января 1756 года Великобритания подписала с Пруссией так называемую Вестминстерскую конвенцию. Второй пункт этой конвенции гласил: «Если же вопреки всем ожиданиям и в нарушение мира… любая иностранная держава предпримет вторжение в Германию, две договаривающиеся стороны объединят свои усилия для наказания этих нарушителей и сохранения спокойствия в Германии согласно договору»[108]108
  Яковлев Н. Н. Европа накануне Семилетней войны. М., 1997. С. 139.


[Закрыть].

Британия не могла помочь солдатами, зато щедро помогала деньгами, а британский флот должен был прикрыть Пруссию с моря. Вскоре австрийский фельдмаршал Броун был разбит при Лозовице и вынужден отступить, открывая первую страницу кровопролитной Семилетней войны…

Вскоре, после первых побед, настало время, когда австрийцы пришли в себя и нанесли королевской армии поражение при Коллине. Тридцатичетырехтысячной королевской армии противостояло пятьдесят четыре тысячи австрийцев, которыми командовал талантливый фельдмаршал Даун[109]109
  Леопольд Йозеф фон Даун, князь Тиано (Leopold Joseph Graf Daun, Fürst von Thiano; 1705–1766) – австрийский фельдмаршал, президент Высшего военного совета Австрии, главнокомандующий австрийскими войсками в Семилетней войне.


[Закрыть]. Несмотря на значительный перевес в силах, Даун не стал атаковать, а занял оборону в своем прекрасно защищенном лагере. Фридрих, несмотря на очень выгодную позицию противника, опрометчиво приказал наступать, надеясь на наступательный порыв своих войск, но все атаки были неудачны. Прусская пехота, до этого момента не знавшая поражений, до того ослабела в результате бесконечных атак, что в какой-то момент просто не смогла идти в бой.

Прусская гвардия в битве при Коллине. Картина Карла Рехлинга

Неутомимый король не хотел отступать, он требовал продолжать наступление. Но один офицер грустно сказал ему: «Разве, ваше величество, вы один пойдете на приступ?» Сражение было проиграно. От окончательного разгрома спас Зейдлиц: находясь во главе кавалерийской бригады, он решительно контратаковал австрийскую пехоту и кавалерию, прикрыв отступление своей армии. В результате поражения прусской армии пришлось отступить из Богемии, сняв осаду с Праги. Но король в то время был далек от пессимизма, казалось, он лишь гордился тем, что в одиночку противостоит такому множеству врагов: «Как удивился бы великий маркграф Фридрих Вильгельм, если бы видел своего правнука в войне с Россией, Австрией, Германией и стотысячным войском французов! Не знаю, будет ли мне стыдно проиграть дело, но уверен, что и противникам не много будет чести победить меня». Австрийцы, упоенные победой, в своем злорадстве зашли слишком далеко. Вольтер пишет про короля, что «…он был объявлен бунтовщиком, и если бы он попался в руки неприятеля, то, по всей вероятности, был бы приговорен к смертной казни».

2

Тучи продолжали сгущаться над Пруссией: в её пределы вторглись армии Франции и России. Русские войска овладели городами Мемель (Клайпеда), Тильзит, Гумбиннен и Инстенбург. Попытка немногочисленного прусского корпуса Левальда сдержать наступление русской армии окончилась поражением при Гросс-Егерсдорфе. По свидетельству участника сражения, австрийского барона Андрэ, такой жестокой битвы ещё не бывало в Европе: русские и пруссаки сходились в кровопролитных штыковых атаках и контратаках, не желая отступить ни на шаг. Всё решила неожиданная атака бригады генерала П.А. Румянцева, которая скрытно выдвинулась сквозь лесную чащу и в критический момент заставила противника отступать. Победа русских была омрачена гибелью одного из самых талантливых офицеров, генерал-аншефа Василия Авраамовича Лопухина, родного племянника царицы Евдокии Федоровны, первой супруги Петра I. После выигранного сражения, неожиданно для всех, генерал-фельдмаршал Апраксин[110]110
  Апраксин Степан Федорович (1702–1758) – генерал-фельдмаршал (1756), главнокомандующий русской армией.


[Закрыть], вместо решительного наступления на ослабленного противника, приказал спешно отступать. Вероятно, этот приказ он отдал из-за вестей из столицы: императрица Елизавета Петровна заболела и многие стали поговаривать о ее скорой кончине. С самого начала войны Елизавету стали преследовать тяжёлые истерические припадки. Она то и дело лишалась чувств, а после очень тяжело приходила в себя и в течение нескольких дней чувствовала себя столь слабой, что не могла даже внятно говорить. В довершение несчастья на ногах у неё открылись незаживающие раны и кровотечения. Она постепенно пристрастилась к алкоголю. Всё это не было секретом для её офицеров. Вполне вероятно, что Апраксин не хотел портить отношения с горячим поклонником Фридриха наследником престола Петром Федоровичем. Представляется весьма правдоподобным также, что русский командующий не особенно стремился к усилению своих австрийских союзников, понимая, что интереса России в этом нет, наилучшим выходом из создавшейся ситуации было бы ослабление, а не уничтожение Пруссии.

Самой достоверной версией тех событий мне кажется вот что: канцлер граф Бестужев-Рюмин[111]111
  Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693–1766) – граф, российский государственный деятель и дипломат, генерал-фельдмаршал (1762). В 1740–1741 годах кабинет-министр, в 1744–1758 годах канцлер. С 1762 года первоприсутствующий в Сенате.


[Закрыть], враг наследника престола Петра Федоровича, ради сохранения своих ведущих позиций в российской политике решил возвести на престол малолетнего цесаревича Павла Петровича, а регентом при нем назначить Екатерину. Для этой цели канцлер отозвал армию фельдмаршала Апраксина, своего друга, ближе к пределам России, чтобы использовать её после ожидаемой смерти Елизаветы Петровны как козырь в политической борьбе.

Так или иначе, отступление стоило ему головы: императрица выздоровела и отправила старого фельдмаршала в тюрьму, где он томился около трёх лет, а затем внезапно скончался. Канцлера Бестужева-Рюмина разгневанная императрица в 1758 году приговорила к отсечению головы, правда затем она заменила казнь лишением чинов, имущества и ссылкой в деревню. В манифесте о преступлениях бывшего канцлера говорилось, что «велено ему жить в деревне под караулом, дабы другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея». И хотя в 1762 году новая царица Екатерина II по случаю восшествия на престол восстановила его в чинах и даже произвела в генерал-фельдмаршалы, тем не менее, карьера его была завершена, в политике он более не играл роли.

А у Фридриха II появилась возможность бросить большую часть своих войск против огромной французской армии. К этому времени французы уже захватили и разграбили Ганновер и Брауншвейг. Наступление французской армии сопровождалось грабежом и мародерством. На награбленные в захваченных землях деньги герцог Ришелье построил себе в Париже великолепный дворец. Де Помпадур одобрительно называла его ганноверским павильоном. Фридрих ускоренным маршем двинулся навстречу французам, чтобы положить конец их разбою. Генеральное сражение состоялось при Росбахе 5 ноября 1757 года. В сражении объединенные австро-французские войска были наголову разбиты, потеряли десять тысяч человек убитыми и ранеными, семь тысяч попало в плен, в то время как потери прусских войск были ничтожны: около двухсот человек убитыми и несколько сот ранеными. Историк Георг Генрих фон Беренгорст[112]112
  Георг Генрих фон Беренгорст (Georg Heinrich von Berenhorst, 1733–1814) – немецкий военный историк, писатель.


[Закрыть], служивший с 1760 года адъютантом короля, писал: «Здесь, на полях Рейхардсвербена, проявился гений прусской конницы и сражался в голове её. Если конница на поле сражения стоит наготове, как задержанный поток, и по данному знаку разливается по полю, сметая все преграды, то она достигает идеала кавалерии, так и сделал Зейдлиц в этот день. Субиз и Гильдбургаузен были стерты с лица земли». Одержав победу, «…король ходил по полю битвы и утешал раненых французских офицеров, из которых многих знал по имени. Выражаясь самым лестным образом об их народе, он говорил: „Никак не могу привыкнуть к тому, чтобы обращаться с французами как с врагами”[113]113
  Архенгольц И. В. фон. История Семилетней войны (Geschichte des siebenjahrigen krieges in Deutschland von 1756 bis 1763). С. 99.


[Закрыть]». Победа имела огромный резонанс, Фридрих стал любимцем всех немцев, которым уже давно надоела постоянная экспансия Франции. Радовались победе и в Англии, которая вела войну с Францией на море и в колониях. Король Англии, негодовавшей после мародёрств французов в Ганновере, мог быть доволен. Но больше всего славы Фридрих стяжал… в Париже, где его все чествовали почти как античного героя, проучившего праздного бездельника короля и его спесивую и алчную фаворитку. Вольтер с нескрываемой досадой (какой добрый друг!) писал про последствия этой победы: «Теперь он (прусский король) добился всего, к чему стремился: понравился французам, осмеял их и поколотил их же».

Однако война продолжалась, причём с всё возрастающим ожесточением: австрийцы воспользовались тем, что основные силы пруссаков воевали с французами, и захватили Силезию вместе с Бреслау. Фридриху II пришлось повернуть войска и идти ускоренным маршем в Силезию. Лёйтенское сражение в Силезии справедливо названо блистательным: победа была одержана прусскими войсками над втрое сильнейшим неприятелем: 30 тысяч прусских солдат шли против 90 тысяч австрийцев. Победа была ещё более громкой, чем при Росбахе: австрийцы потеряли до 10 тысяч убитыми и ранеными. Было захвачено огромное количество пленных, примерно 21 тысяча человек: среди них 15 генералов и более 700 офицеров. Было взято также 117 орудий и 59 знамен. Победоносная армия, следуя в ночной темноте за своим королем к Лиссе, пела хорал «Возблагодарим все Господа»[114]114
  Вероятно, J. S. Bach: CANTATA – BWV 120a “Herr Gott, Beherrscher aller Dinge”.


[Закрыть], кем-то затянутый в строю. Но с этого момента началась изнурительная война, когда прусским войскам пришлось противостоять противнику, численно многократно превосходящему их. А за королем после этих блистательных побед окончательно закрепилось прозвище Великий.

3

Действительно, словно Александр Македонский, он покрыл свои знамена славой, получил всеобщее признание как самый талантливый полководец своего времени. Кроме того, он поражал даже закалённых в боях солдат своим бесстрашием и презрением к смерти. Современники с мистическим ужасом отмечали, что король был словно неуязвим на поле битвы. Однажды пуля попала в его золотую табакерку, расплющила её, но король при этом остался невредимым. После Лозовицкого сражения смертельно уставший Фридрих II лег в телегу и уснул, а в это время вражеское ядро попало прямо в нее, но король не получил ни единой царапины. «Ядро, которое должно убить меня, упадет свыше», – только и произнес он.

После блистательной победы под Лисой Фридрих оставил армию отдыхать после трудного боя, а сам в сопровождении лишь одного эскадрона гусар бросился преследовать отступавшего противника. Король стремительно ворвался в город и направился прямо в австрийский штаб. Представ перед потерявшими дар речи австрийскими генералами, он с улыбкой произнес по-французски: «Добрый вечер, господа!» Генералы безропотно сдались в плен, им даже не пришла в голову спасительная мысль о сопротивлении, словно кролики перед удавом, они были совершенно подавлены его волей и загипнотизированы выдающейся смелостью.

В 1758 году король однажды ехал с небольшой свитой впереди армии. Из кустов по ним начали стрелять засевшие там неприятели.

– Король, в вас целят! – крикнул Фридриху адъютант. Неприятельский солдат наводил дуло прямо в грудь короля.

– Ты! Ты!.. – закричал ему Фридрих II и погрозил тростью[115]115
  Кони Ф. Фридрих Великий. СПб., 1844.


[Закрыть].

Солдат почтительно опустил ружье, снял шапку и стоял навытяжку, пока Фридрих со свитой проезжали мимо него. Никто из следовавших за Фридрихом пруссаков этого солдата, в свою очередь, не тронул. Таких случаев было много. Ядра и пули неоднократно убивали под ним лошадей: однажды под ним было убито шесть лошадей подряд, а он лишь спокойно пересаживался на новую! Солдаты, видя такой пример героизма, также творили чудеса на поле битвы. Старые солдаты, когда король приезжал к ним в лагерь, пользовались его полным расположением. Историк Вольфганг Фенор пишет: «Фридрих ходил по рядам палаток, разговаривая с простыми солдатами. Тут ему пригодился «вульгарный германский»: гренадеры и фузильеры соображали грубые рубленые фразы, продирались к вождю, хватали его за полы, говорили ему «ты» и называли его Фрицем. Фридрих знал также, что боевой дух коренится и в желудке, поэтому отдал приказ раздать солдатам от собственного имени сало, водку и пиво». Прусскую армию отличали высокая дисциплина и доброжелательное отношение к мирным жителям на территории противника: даже если приходилось обороняться в какой-нибудь деревне, Фридрих II строго запрещал солдатам занимать дома.

Но за всё в жизни приходится платить. Вот что написал Фридрих II в письме 18 ноября 1760 года фрейлине своей матери, графине Кама, в свое время спасшей его от безумной ярости отца, которую всегда называл своей «дорогой мамой»: «Клянусь, что такую собачью жизнь Дон Кихота никто, кроме меня, не вел. Эта бесконечная гонка, этот бесконечный хаос так меня состарили, что Вы меня не узнаете. С правой стороны волосы стали совсем седые, зубы ломаются и выпадают, лицо в складках, словно бабья юбка, хожу сгорбленный, а мысли грустные и сокрушенные, как у монаха-трапписта. Пишу все это для того, чтобы Вы не ужаснулись моему виду и походке, когда увидимся. Одно не изменилось и не изменится, пока я дышу, – это чувства уважения и глубочайшей дружбы, которые я питаю к Вам, моя дорогая Мама».

Пока Фридрих II столь доблестно сражался с австрийцами и французами, русская армия беспрепятственно продвигалась по территории Пруссии и 11 января 1758 года заняла город Кенигсберг. Императрица Елизавета Петровна объявила всю захваченную территорию своим владением, а сменивший опального Апраксина генерал-аншеф Виллим Фермор был назначен генерал-губернатором Прусского королевства, словно короля Фридриха II никогда и не существовало. Чтобы закрепить свой успех, Фермор не скупился на милости и обещания жителям: «Это счастье для вас, господа, что моя всемилостивейшая государыня вступает во владение этим королевством. Вы только можете ожидать благ от ее кроткого правления, и я постараюсь сохранить неприкосновенным существующий здесь порядок вещей, который считаю совершенным»[116]116
  Архенгольц И. В. фон. История Семилетней войны. С. 134.


[Закрыть]. Доброе отношение обеспечило Фермору лояльность граждан захваченных территорий, и он продолжил наступление, осадив крепость Кюстрин, одну из главных баз снабжения прусской армии. Здесь русская армия повела себя совершенно иначе, поскольку указ императрицы о милостивом отношении к мирным жителям распространялся лишь на территорию Восточной Пруссии. Мародерство и насилие стали обыденным явлением, что привело к ожесточению прусских солдат, сражающихся за родину. Крепость встретила неприятеля огнем и выдерживала жесточайшую осаду до тех пор, пока на помощь не подоспели главные силы короля, которые спасли город. Однако совокупная мощь противников Пруссии была такова, что они могли почти не обращать внимания на потери: в Саксонию вторглась новая французская армия, на Берлин наступали шведские войска, да и русские не оставили свои наступательные замыслы. Король решил напасть на самого опасного врага – на русскую армию. Война с русскими отличалась от войны со всеми прочими исключительным ожесточением. Уже во время осады Кюстрина русские использовали всю мощь своей артиллерии, не щадя мирных жителей города. В 1757 году оружейники М. В. Данилов и М. Г. Мартынов создали новое артиллерийское орудие, которое в войсках назвали «единорог», поскольку на стволе был изображен этот мифический зверь. У этих пушек была долгая жизнь, они состояли на вооружении русской армии более 100 лет![117]117
  Отмечу, что «единорогами» по традиции называли все гаубицы, созданные на основе более эффективных артсистем Грибоваля. А шуваловские гаубицы были сняты с вооружения сразу после смерти Шувалова.


[Закрыть] Из этих орудий можно было вести огонь бомбами, ядрами, картечью и зажигательными снарядами. Кроме «единорогов» в армию поступили мощные гаубицы, ствол у которых в дульной части заканчивался овальным раструбом, что значительно увеличивало угол разлета картечи, а значит, поражающий эффект был большим. По имени любимца царицы их назвали «шуваловскими», якобы лучшими во всей Европе[118]118
  На самом деле лучшие в мире орудия были у австрийцев. Еще в 1753 году князь Йозеф Венцель фон Лихтенштейн, генерал-фельдцейхмейстер армии Габсбургов, впервые в истории разработал и ввел систему, которая учитывала потребность армии в легких и маневренных орудиях. На вооружении австрийской артиллерии остались только 3-, 6– и 12-фунтовые полевые пушки, а также 7– и 10-фунтовые гаубицы. Средняя длина ствола этих артсистем составляла 16 калибров, а вес (у 3-, 6– и 12-фунтовок) достигал всего 240, 414 и 812 кг соответственно. Кроме того, Лихтенштейн провел стандартизацию и модернизацию всего артиллерийского парка, усовершенствовав конструкции ствольных камер, колесных лафетов, зарядов и прочего. Система Лихтенштейна была принята в начале Семилетней войны и оказалась настолько удачной, что вскоре была скопирована всеми остальными европейскими государствами.


[Закрыть]. На самом же деле стрельба картечью из этих «секретных и лучших в Европе гаубиц» мало чем отличалась от огня из прусских орудий.

«Изобретатель полагал, что такой вид канала будет способствовать разлету картечи, но опыт этого не оправдал, так как разлет зависит от давления пуль одна на другую, а не от сечения канала. Шуваловская гаубица, не давая преимуществ при стрельбе картечью, хуже обыкновенных гаубиц стреляла гранатой, поэтому начальники были против нее, но отменить ее было возможно только после смерти Шувалова в 1762 году»[119]119
  Шуваловская гаубица // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 т. (82 т. и 4 доп.). СПб., 1890–1907.


[Закрыть]. Войскам Фридриха удалось в битве при Цорндорфе захватить более двух десятков этих пушек. Король тщательнейшим образом осмотрел орудия, произвел учебную стрельбу и понял, что они принципиально не отличаются от прусских. Тогда, с присущим ему сарказмом и чтобы вселить в народ чувство уверенности в победе, он приказал выставить захваченные орудия на улицах столицы Пруссии с крупной надписью наверху: «Большой секрет русских». Мне кажется, что новаторство заключалось не столько в самих орудиях, сколько в том, что для увеличения дальности и точности стрельбы обычный порох заменили на «единорогах» мелкозернистым, ружейным. Картечь и гранаты стали помещать в одном картузе с порохом. Это нововведение позволило значительно ускорить заряжание орудий, а значит, эффективность огня резко повысилась. Вот что действительно было новаторством, так это управление огнём. В 1759 году, в битве при Пальциге, русские артиллеристы неожиданно открыли огонь по наступавшим прусским полкам генерала Веделя прямо через головы своих войск.