Текст книги "Лабрум"

34.

Перед тем, как ехать в центр, Сергей предложил мне посмотреть, что он хранит в своей квартире на пятом этаже, ведь мы так туда и не входили. Я, разумеется, согласился.

Основное назначение квартиры – хранилище. Сергей хранит здесь книги…

Сергей: «Вот, видишь, тут у меня склад, тут я храню знания, информацию. Это книги, газеты, журналы, брошюры, рукописи и тому подобное. В свободном доступе ты сейчас в зоне книг не найдешь, их все вывезли».

Я: «Конфисковали?»

Сергей: «У людей насильно не забирали, настоятельно рекомендовали сдать, говорили, что это для нашей же безопасности. А кто знал, что это значит, думали, может бумага накапливает что-нибудь вредное, может радиацию… И сдавали. Никто ж не мог предположить, что другого взамен не дадут. Но были такие как я, прятали. У меня просто с детства много книг было и читать я очень люблю. В свое время, когда переехал, родителей уже не стало, сохранил квартиру, замок вставил. Приношу сюда периодически новые найденные экземпляры, выпросишь у кого, кто поменяет на что-нибудь, и на мусоровозах у меня, так сказать, свои люди, в мусоре еще, бывает, попадаются книги. Знаешь, людям без получения знаний нельзя, а в зоне источником информации может служить только книга. Люди читают, хоть в большинстве и не много, но читают. Музыку еще слушают, я музыкой сильно не увлекаюсь, есть знакомый – так он собирает пластинки, складирует, как я книги, меня в определенных кругах знают по кличке «Книга», его «Музыка», так и живем, гы-гы-гы».

Я: «Если обнаружат, конфискуют?»

Сергей: «Наверное да, специально они сейчас не ищут, людей не обыскивают, только на свалках их собирают, но, наверное, заберут, раз тогда изымали».

Я: «Какие книги у тебя есть в коллекции?»

Сергей: «У меня не коллекция, у меня библиотека, все расставлено по своим местам, каталогизировано. Книги очень разные: наука, техника, публицистика, художественные, учебники разные и так далее. Вот можешь пройти посмотреть, только новых тут не найдешь, все очень старое».

Столько книг в материальном воплощении меня уже само по себе впечатляет, я давно отвык от бумажных изданий. Прошел, посмотрел, то, что встретил знакомое – в самом деле давно выпущено, можно сказать это классика, а некоторые научные труды уже морально устарели.

Я: «Все на русском?»

Сергей: «Почти, иностранных мало. На белорусском тоже есть немного».

Я: «А чем ваше правительство аргументирует сейчас отсутствие книг? И бумаги толком ведь нет».

Сергей: «Все тем же: для нашей собственной безопасности».

Я: «Ну смотри, продукты некоторые в бумажной упаковке, для бытовых нужд бумага в хозяйственном имеется, то есть вряд ли дело непосредственно в материале. Тебе не кажется, что в правительстве от вас что-то скрывают?»

Сергей: «Так, давай я тебе раз популярно объясню, чтоб не возвращаться к этой теме. У нас уже нет правительства в твоем понимании. Есть руководство, оно выполняет определенные задачи по обеспечению нашей жизнедеятельности, а законов, конституции – такого ничего нет, оно работает как исполнительная власть, новые распоряжения получает извне, скорее всего, от властей Объединенной Руси (этого на сто процентов не знаю). Кто состоит в руководстве, мы тоже не знаем, вероятно, не местные. С ними мы не сталкиваемся, их не видим, звучат лишь редкие официальные сообщения по радио».

Я: «А полиция?»

Сергей: «Уже говорил – дружина охраны правопорядка. Тоже, видно, не местные. Это не патрули, появляются по требованию или заявлению. Их можешь узнать по оранжевым комбинезонам, увидишь не часто».

Я: «По сути дела, местное население не принимает участия в принятии каких-либо решений».

Сергей: «Уроды – тоже».

Рабские условия жизни, но это, судя по всему, нисколько не угнетает Сергея и остальное население. Невероятная добровольная покорность…

Сергей: «Уроды работают на производствах, на заводах. Там производят какую-то технику, механизмы, детали, по слухам, еще и оружие. Местные жители на заводах не работают, не допускаются (не сильно-то и надо – вкалывать от звонка до звонка), мы работаем в сферах обслуживания (коммунальное хозяйство, строительство и ремонт), ну и еще на парочке фабрик, где делают разные вещи, необходимое в быту, например одежду. Выбить у урода информацию о том, что происходит на заводе или откуда он родом – невозможно, так как они имеют установку не раскрывать это, либо их мозг действительно узкоспециализирован. Спросишь его: «Что ты делаешь на заводе?» Ответит: «Я работаю во благо страны», – и все, другого не добьешься. Или спросишь: «Ты откуда и зачем приехал сюда?» Одно и то же у всех: «Я здесь для того, чтобы трудиться, меня здесь любят, обо мне заботятся», – в таком духе».

Я: «А ты где работаешь?»

Сергей: «Я работаю в коммунальном хозяйстве, на КНС. Это канализационно-насосная станция, грубо говоря, говно качает, с туалетов туда стекает, а я дальше перекачиваю его. Работа такая: прийти, открыть задвижки, включить насос, выкатать резервуар – и все. Определенного графика нет, главное чтоб резервуар не переполнился. Раз в месяц надо вымыть резервуар, разобрать насос и почистить его крыльчатку. Обычная работа, ничего интересного. Вонь только, но привыкаешь, ничего. Можно не работать, не заставляют, только тогда в продовольственном фиг что получишь».

Я: «Но мне же выдают…»

Сергей: «Сразу меня это тоже насторожило, видимо, так вышло в силу того, что ты не зарегистрирован, поэтому и в списках тунеядцев не числишься. Редко кто не работает, самогонщики, например».

Я: «Кто?»

Сергей: «Самогон гонят, ну то есть спиртное подпольно производят. Потому что, как ты мог заметить, в продовольственном его нет и не было никогда».

Мы сидим в квартире Сергея, окруженные книгами, похоже, сегодня он очень настроен рассказывать, естественно, я не перебиваю и не останавливаю его.

Сергей: «Детей видел?»

Я: «Нет».

Сергей: «Потому что их в городе нет, они живут в лагере. На другом конце города есть закрытый лагерь, наших детей направляют туда, посещать их родителям можно лишь раз в неделю. Его организовали, когда сгустился туман, объявили, что это для их безопасности и сохранения здоровья. У меня самого детей пока нет, у друзей есть. После родов женщины месяц находятся в лагере, потом возвращаются с ребенком в город, до года он воспитывается дома (на улицу выходить противопоказано), а потом его забирают туда на все время; в восемнадцать лет ребенок выходит из лагеря, получает паспорт. Уроды тоже создают семьи, хотя и не часто, они в основном по одному живут, но если создают и у них появляются дети, то женщину с ребенком вывозят из зоны.

Я: «Как же они размножаются?»

Сергей: «Новых завозят. Слушай, тебе не кажется, что меня поперло слегка? Как бы в центр собирались, а я тут без умолку балаболю, вражескому шпиону все секреты выкладываю, гы-гы-гы».

Я: «Ничего, в центр в другой раз можно».

Сергей: «Да, сегодня не охота уже. Это у меня знаешь… Короче, напился я вчера порядочно, больше бутылки получилось, так сегодня, как можешь видеть, имею помятый вид, усталость на лице, но ясный ум и разговорчивость, аж не заткнуть. Это так всегда после попойки, сам почувствуешь. Кстати, пора тебе пить начинать, не дуреешь еще?»

Я: «Не знаю… Как понять?»

Сергей: «Поймешь… Знаешь, мне в зоне больше всего два момента нравится, первое – пункты выдачи, социализм этот».

Я: «Коммунизм скорее».

Сергей, после паузы: «Ты не подумай, что мы тут какие-нибудь слаборазвитые, необразованные. Если я с виду такой и говорю так, и перегар у меня… Мы читаем… Но ты прав – коммунизм».

Я: «Не хотел тебя обидеть…»

Сергей: «Забудь, фигня. Второй момент – пьешь себе во благо. Пить не просто рекомендуется, пить надо обязательно. Мы, конечно, все алкаши получается, но ничего не поделаешь – пей, если не хочешь сойти с ума».

Я: «Как производится спиртное?»

Сергей: «Я ж тебе говорю – умельцы есть. Между прочим, уважаемые люди. Сахар, дрожжи в продовольственном есть, ну и все – идет дело. Путем дистилляции получается сорока– или более градусный продукт, водка по-вашему. Качество зависит от мастерства производителя и технического уровня аппарата. Самогонщики не работают, меняют свой эликсир, гы-гы, на продукты, одежду, технику, на все. Формально эта деятельность запрещена, раньше они глубоко в лесу прятались, сейчас по подвалам, по пустующим домам. Далеко в лес ходить нельзя, но заборов нет. По первому времени сельские жители, кого в город переселили, не могли отвыкнуть от земли и ходили в лес, делали там огородики, грядки, потом постепенно свыклись с городской жизнью, да и зачем – все в продовольственном есть. Они же, кстати, и самогоном в основном занимаются».

Я: «Сейчас за городом только лес?»

Сергей: «Недалеко от города, там в одном месте, есть какие-то склады и ангары. Еще я знаю о железной дороге, она проходит через всю территорию зоны с запада на восток, но к ней не подойти: охраняется и по большей части поезд идет в тоннеле, в трубе».

Я: «Я по этой железной дороге как раз сюда и пробрался».

Сергей: «Тебе повезло. Поезда ходят редко, может раз в два – три месяца».

Я: «Знаю, изучал расписание. И там суперскоростные поезда, они только на границе снижают скорость, а так движутся очень быстро».

[…]

в городе ориентировочно пятьсот тысяч жителей, это всех, из них нормальных, то есть местных, что-то около двухсот тысяч. Но это не точно, навскидку, точных цифр не знаю».

Я: «Совсем мало по сравнению с численностью до катастрофы».

Он: «Да уж, тут безлюдно, некоторые районы совсем

[…]

поэтому так получается, мож…

[…]

для, как ты выразился, проведения досуга больше ничего нет. Только кинотеатры, по одному в каждом районе, но и туда попасть можно только по очереди, по записи. Мы, правда, своей компанией ходим чаще – есть способ. В кинотеатрах показы с пленки, старая технология: киноаппарат, мощной лампой просвечивают пленку с увеличением. Все фильмы старые – это классика, в основном русская, еще времен СССР. У тебя опять может возникнуть вопрос: почему мы такие безынициативные, как терпим, почему безразлична не только жизнь окружающих, но и своя? Скажешь, что надо бороться за свою жизнь, за свои права. Так вот, я тебе отвечу, что такое свойство есть в каждом человеке на Земле, а при определенных условиях оно проявляется и становится основополагающим. Про уродов я не говорю – это отдельная тема. Сначала сильное потрясение, стресс, потом информационный вакуум, потом ограничение обитаемого пространства, потом безусловное обеспечение питанием и основными материальными потребностями, и пьянство. Что еще надо… И кроме того, привычка, ведь не сразу все разом, постепенно жизнь менялась после катастрофы. Мне вот самому чего хочется – побольше книг, новых, а так что еще – ничего, все вроде есть. Как-то так и живем. При всем при этом, продолжительность жизни нормальная, шестьдесят – семьдесят лет где-то, с такими-то экологическими условиями, с пьянством, согласись – вполне нормальная».

Я: «В этих условиях – да. Это у местных, а уроды?»

Сергей: «В среднем их возраст от двадцати до сорока лет. Но их же новых привозят, некоторых наоборот увозят, сложно определить».

Сергей замолчал, прошелся по комнате, достал одну из книг, полистал.

Сергей: «Ладно, хватит мне трындеть, расскажи лучше теперь о том, что там в мире происходит у вас. Расскажешь? Чего достигли, к чему стремитесь…»

Я долго, допоздна рассказывал о «том» мире Сергею. Он очень удивил меня своими познаниями, вопросами, признаюсь, я не ожидал от него такого уровня образованности. Больше его интересует наука и литература, очень сильно – философия. Вообще, в его понимании наука – это и есть нечто ближе к философии, чем физические, технические открытия и эксперименты. То есть факты, события, достижения он в первую очередь подвергает философскому осмыслению, притом проявляет в этом деле такую логику, глубину мышления, что мне кажется, я разговариваю с профессором, пусть и с самоучкой, но профессором. Я не могу сложить в одном человеке его поведение, внешний вид, манеру общения и его мышление, ум (не эрудицию, а именно ум), особенно когда дело касается философии. И мне очень даже понравился такой подход к науке, если разобраться, то философия – это первонаука, наука наук в стремлении человека познать мир.

[…]

Нельзя уверенно назвать это тоталитаризмом. Это некое ранее не встречавшееся образование ноосферы – к этой мысли меня склонил Сергей в своих рассуждениях, согласен с ним. Пока сложно сделать определенные выводы, не хватает информации, например, об уродах, как формировалось их сознание. Потому что тут можно выделить две новых формации: местные, коренные жители и «уроды». И если местных жителей хоть в какой-то мере еще можно охарактеризовать, то с уродами значительно сложнее, поскольку их сознание формировалось за пределами Лабрума. Пока ясно одно, уроды – существа разумные, люди, но имеющие упрощенное мировоззрение и потребности, их интеллектуальное развитие направлено по определенному вектору, однако кто или что его задает – еще не известно.

Здесь, в Лабруме, все гораздо более сложнее, чем мы могли себе представить.

35.

Сегодня ездили в центр.

Сергей пришел в три часа, планировали в двенадцать, но он не смог раньше. Спешили на остановочный пункт, опаздывали на маршрутный автобус. Сергей подтвердил мои наблюдения, что весь транспорт в зоне с двигателями внутреннего сгорания, то есть в качестве топлива используются нефтепродукты, электротранспорта, тем более с фазовыми двигателями, тут нет с самой катастрофы. И в пользовании жителей нет личного транспорта, только общественный и служебный.

Наш район (бывшая «Щемыслица», теперь номер семнадцать – все районы в городе под номерами, без названий) находится несколько на отшибе, от центра его отделяет нежилая территория (бывший парк) и еще один район, практически полностью пустующий.

До центра автобус остановился после нашего района еще два раза. С нами вошел только один человек (урод) и еще два вошли на следующей остановке (тоже уроды), в это время, по словам Сергея, крайне мало кто ездит в центр. Сергею не нравится, если я в разговоре называю всех жителей людьми или любого прохожего человеком, он настаивает, что надо отделять нормальных от уродов, что уродов не следует называть людьми. Автобус старый, в смысле, что такие были в наше детство, но с виду он в очень хорошем состоянии, практически как новый. Пейзаж за окном всю дорогу угнетающе однообразен. Забетонированный парк оказался довольно большим, хорошо, что тогда я не пошел по нему пешком, соседний район ничем не отличается от нашего, помимо того, что там я не увидел вообще ни одного человека, и в начале его располагается небольшой, но сильно дымящий завод.

В центре большую часть занимают территории заводов и производств, огороженные высокими, не менее чем четырехметровыми бетонными заборами. Они гудят, пыхтят, лязгают, воют, дымят. Административный центр компактно располагается в одной местности: Руководство (парламентом или как-то по-иному здесь оно не называется), пункт Регистрации и трудоустройства, Управление охраны правопорядка, Депо городского транспорта, Центральный кинотеатр, Центральный пункт выдачи, Центральный отдел бытовых услуг, Главный молельный дом. Здание руководства (бывший Дом правительства) обнесено двухметровым фигурным забором из гранита, оно отличается от других светло-серым цветом, охраняется, подходить близко и стоять у забора нельзя; в пункте Регистрации и трудоустройства (бывший Горисполком) можно подать заявление на регистрацию брака, на смену работы или места жительства, стать на учет беременным и тому подобное; Центральный пункт выдачи (бывший магазин «ГУМ») работает по предзаказу, можно сделать заказ необходимых продуктов, вещей или устройств, чего нет в районных пунктах, и тебе доставят необходимое, если нет запрета на потребление и использование заказанного; в Центральный отдел бытовых услуг (бывший Главпочтамт) обращаются за медицинской помощью при серьезной болезни, за социальной помощью, если ты инвалид или в преклонном возрасте, и с прочими подобными вопросами; в Управлении охраны правопорядка (бывший Педагогический университет) находятся дружинники и там можно подать заявление о различных нарушениях; Главный молельный дом состоит из трех таких зданий как в нашем районе, расположенных на общем метровом фундаменте. Сергей был прав, ничего особенного в центре нет, пусто и безлюдно.

В пять часов (на здании Центрального отдела бытовых услуг есть большие механические часы) почти синхронно прозвучали гудки на заводах и через пятнадцать – двадцать минут на улицы высыпали толпы уродов. Они выстроились в очереди на остановочных пунктах, потом стали подъезжать один за другим автобусы и люди (уроды) разъезжались по разным направлениям города. Мы не занимали очередь, подошли и стали в самое начало – абсолютно никто не возмутился, не сделал замечания. Уроды практически не разговаривают друг с другом, лишь изредка слышны короткие фразы на бытовые темы, о погоде, о работе. Обратный автобус был переполнен. Признаюсь, что по отношению к уродам чувство страха у меня постепенно сменилось брезгливостью. Более всего противно вот это покорное поведение, остекленелый взгляд и безэмоциональность. Перед тобой человек, не животное, интеллект у них присутствует, что-то мне даже подсказывает, что они вполне развиты, но ограничены, как будто действуют по жесткой инструкции. Возможно, именно уроды представляют наибольший интерес в изучении Лабрума, возможно, это новая, искусственно воспитанная или выведенная раса.

По возвращении из центра Сергей зашел в свое хранилище за книгами и мы опять долго разговаривали там. Точнее, говорил я, он снова задавал мне вопросы – я отвечал. И когда я рассказывал о своем «правильном», «нормальном» мире, то словил себя на мысли, что не в Лабруме время остановилось, отстало, а наоборот – это будущее. Оно чаще представляется нам радужным и благоприятным, но может сложиться и по-другому…

Сергей предупредил, что три дня будет сильно занят, надо уладить какие-то дела, а потом еще будет «грандиозный сабантуй», так что четыре дня не встретимся. Но после пообещал познакомить меня с друзьями.

36.

Не выходил сегодня из квартиры…

37.

Легко могу сойти с ума. От апатии и переизбытка разрозненных мыслей в голове. Мозг, кажется, весь бурлит. Неужели это то самое состояние, о чем говорил Сергей… Болит голова.

Не выходил бы и сегодня, но нужно за продуктами.

38.

Так происходит всегда, если

[…]

Не понимаю такого геополитического шага, когда самые крупные государства, и, что важнее, самые мощные в плане вооружения создают военно-политический блок якобы только для защиты стран участников. От какого же такого нападения они сообща собираются защищаться, если остальные страны не могут что-либо существенное противопоставить даже одному из участников, не то что всему союзу. Если нет явной угрозы, равноценного соперника, то зачем? Сначала всеобщее разоружение, а потом избирательное вооружение – это как минимум несправедливо. Здесь возникает только такой вывод, что Альянс создан в страхе возрождения той силы, которая стремительно подминала под себя несогласных. Может быть, есть и предпосылки к этому, так сказать, присутствует повод для беспокойства. Если хотя бы некоторые производства на территории Лабрума имеют военное назначение – то это так. Хотя в то же время мы на примере увидели, как эта чудовищная сила в итоге сожрала саму себя и привела к саморазрушению.

История человечества очень предсказуема в своей цикличности.

Раскалывается голова…

40.

Сергей Сегодня не пришел. Я лежу.

41.

Наверное, у меня был плачевный вид, потому что, увидев меня, Сергей заволновался (повторял: «Это я виноват, это я виноват, ну я и дурак…»), сказал, чтоб ни в коем случае не выходил из квартиры, ждал его – и убежал куда-то. Он вернулся через час с бутылкой самодельной водки (самогона). Мы пили, почти не закусывая, разговаривали, становилось легче. Я был безумно рад видеть Сергея. Потом меня рвало, сильно, Сергей успокаивал, говорил, что это с непривычки и надо перетерпеть.

42.

Проснулся от того, что кто-то настойчиво дергал меня за плечо – это меня будил Сергей. Утро, девять часов. Я не могу опомниться, очень крепко спал, сначала совершенно ничего не соображаю, где я и что. Голова гудит (но уже нет той страшной вчерашней боли), ломит конечности, отлежал левую руку, она совсем онемела, сухость во рту и давящее чувство внутри, где-то в желудке – в общем разбитое состояние похмелья. Но настроение хорошее, как будто все страшное осталось позади. Смутно помню, как заканчивался вчерашний вечер.

Сергей: «Мы ж сегодня договорились с утра на работу ко мне. А потом в гости к нам с Илоной. Давай собирайся. Я понимаю, водка у нас, может, не самая кристальная, подпольно как-никак производится, у тебя еще организм не научен, гы-гы, но, вообще говоря, я старался, и вчера самогон был от хорошего производителя, он ни разу не подводил».

Пришлось собрать себя в кучу и заставить принять вертикальное положение.

Сергей: «Ты эта, может иди помойся, где ты там моешься, а то Илонка не любит, когда немытые. И побрейся, станки брал в хозяйственном?»

Я: «Брал».

Помылся, старался тщательно, насколько это возможно было сделать в подвале с тазиками и черпачками. Забыл полотенце и поэтому поднимался по лестнице мокрым, дрожа и оставляя за собой влажный след. Физическое состояние разбитое, но вот психологически мне стало и впрямь гораздо легче. Нет этой хандры, голова хоть и побаливает, но это уже не та ужасная боль что была, прояснилось сознание, в мозгу словно сделали уборку, навели порядок. Даже жить хочется, все стало на места, все понятнее и проще. Мне кажется, изменения кардинальные, рассказал об этом Сергею.

Сергей: «Ну так а я тебе о чем говорил, это ты затянул, надо было раньше еще. Я не знаю, как и почему это действует, поняли мы тут это опытным путем, но эффект налицо. Добро пожаловать в общество вынужденных алкоголиков! Гы-гы-гы-гы».

Я в целом-то почти не пью (не пил), только по праздникам, ну и некрепкие спиртные напитки, вино, шампанское. Придется, видно, теперь привыкать, если действительно есть такой эффект, я уже не знаю во что здесь верить, во что нет…

Идем на канализационно-насосную станцию, где работает Сергей. По дороге он рассказывает о своей любви, о Илоне.

Сергей: «Понимаешь, она необычная женщина. Ну, она красивая, как на мой вкус, вкусы разные бывают, сексуальная и так далее, но она еще ведь очень умная. У нее интуиция, знаешь, какая! Назовешь ей факты, так и так, а она в голове их покрутит, покрутит, поразмыслит – выдает решение, вывод, и будь уверен, что так оно и есть. Вот книг не так уже любит читать, а про что ни заговори – поддержит беседу, память потому что хорошая, если где услышит что-нибудь, так уже не забудет. Знаешь, как мы проводить время любим: я ей рассказываю содержание книги, которую прочитал накануне, она слушает, вопросы задает, а потом мы ее обсуждаем. Умница! А покладистая какая, все в доме на ней, готовит отлично, всегда порядочек, уютно. Повезло мне. Я ее четыре года назад встретил, тогда ей было двадцать восемь, не представляю теперь, как до этого один жил, без нее».

Сегодня я не чувствую угнетающей пустоты Лабрума, потерянности, тоски. Не обращаю внимания на туман, не боюсь уродов. Неужели я тоже начинаю привыкать, так быстро привыкать…

КНС номер семнадцать дробь два – это одноэтажное прямоугольное здание, чуть в стороне от жилого массива. Внутри оно разделено на две части, приемное и машинное отделения, также есть небольшая комнатка для персонала. Приемное отделение – это большой, глубокий резервуар, уходящий под землю на десять метров, сюда собираются сточные воды с жилых домов. В машинном отделении стоит три мощных электродвигателя. Сергей показал мне на плане района очерченный участок, с домов которого канализация идет в его КНС, довольно большой участок.

Сергей: «На моем участке все дома, кроме одного – уродские, то есть там уроды живут. Я тебе говорил, что мы отдельно живем?»

Я: «Кажется нет».

Сергей: «Ну да, мы отдельно селимся. Можем в одном районе жить, но только в разных домах. В доме только уроды или только местные, коренные. Это мы сами так решили, руководством определяется, какие дома жилые и куда можно заселяться, а выбрать можешь сам. Если какой урод заселится в наш дом, то мы его изживаем, чтоб переселился. Так вот у меня на участке уроды эти, извиняюсь, какают, писяют, руки моют, жопы свои моют, и это все дерьмо самотеком льется сюда. Резервуар наполняется, а я его перекачиваю дальше».

Я: «Куда?»

Сергей: «Гы-гы-гы, неужто так интересно, весь путь какашек знать хочешь, гы-гы-гы. Дальше все это по огромным канализационным трубам идет за город, в лес, на поля фильтрации. Поле фильтрации – это как большое озеро, но не глубокое, там жидкость, вода, частично впитывается в землю, частично испаряется. Через толстый слой земли фильтруется и попадает вновь в подземные воды, которые мы потом опять пьем, а испарившаяся – дождиком потом капает на нас. Насосы у меня самые обычные – трехфазные асинхронные двигатели. Схема стандартная, у вас какахи наверняка тем же образом ликвидируются. Выкатываю два раза в сутки: утром и ближе к вечеру – могу в принципе и один раз, у меня резервуар большой, есть запас, на других КНС-ках ребята по четыре, а то и по пять раз в стуки качают. Кнопку нажал – и пошло, следишь, когда уровень упадет. Насосы надо чередовать, то есть десять минут один, десять минут другой, десять третий, и так по кругу, пока не выкатаешь, делается так, чтобы они не перегревались. Лучше выкатывать своевременно, я стараюсь и на три раза разделить, если время есть, потому как, если оно в яме долго стоит, то гуща оседает вниз, и потом насосам тяжело ее высасывать. Из остальной работы: периодически делать профилактику насосам (разбирать и чистить крыльчатку, смазывать подшипники), держать в чистоте резервуар (периодически лезть туда и щеткой, шлангом мыть стенки и дно). Нельзя допускать, чтобы яма наполнилась доверху, тогда все попрет через край в машинное отделение, а потом и на улицу, речка-говнотечка получится. У меня такого за семь лет, как тут работаю, не случалось, тьфу-тьфу-тьфу. Вообще-то мы тут должны вдвоем работать, с напарником, но у меня уже второй год его нету, раньше дед один работал, Федорович, как умер – так никто пока не пришел. Не хочешь ко мне в напарники, а? Гы-гы-гы. А?»

Я, тоже шучу: «Ну, э-э-э, я не знаю, я же не местный, приезжий, мне на такую ответственную работу нельзя, гы-гы-гы».

Сергей: «Гы-гы-гы-гы. Ответственную! Гы-гы».

Я: «Кроме того запах…»

Сергей: «Да, сюда не каждый идет, бо воняет – сам чуешь как! Хотя это же всего-навсего сероводород, ничего страшного, гы-гы. Привыкнешь».

Сергей при мне откачал резервуар, заняло это около часа. Воздух на КНС, конечно, очень тяжелый, особенно в приемном отделении, я сильной брезгливостью не отличаюсь, но поначалу все же к горлу подкатывало и даже глаза слезились, поэтому мы ждали на улице. Сергей подшучивал: «Не бойся, это всего лишь говн-о-о-о, ничего страшного… Гы-гы-гы, не б-о-о-о-йся».

Идем в гости. По пути Сергей сначала уверяет меня в ущербности уродов.

Сергей: «Я тебе точно говорю, у уродов дерьмо воняет больше. Вот у меня есть знакомый на другой КНС, там у него на участке почти все наши дома, и что – вонь у него меньше! Я не придираюсь, я тебе честно говорю. Хрен их знает, что эти уроды жрут, что они там себе готовят. Но воняет больше, это точно! А если не веришь, то мы как-нибудь можем сходить к нему на КНС-ку и сравнишь сам».

Потом опять говорил об Илоне.

Сергей: «Я ей во всем доверяю, ближе для меня человека здесь нет. Мы официально в браке не состоим, просто так живем, надо сказать, последнее время все меньше придерживаются этой формальности, что штамп поставить надо в паспорт – зачем, главное же не это… Я после смерти мамы очень переживал, можно сказать, жизнь шла под откос. А тут она… Все изменилось, я прямо духом воспрял. Это только с виду она такая простая и кажется глуповатой, нет – она умная, мудрая. Пьет совсем мало. Ее и на работе все любят».

Я: «А она где работает? На производстве?»

Сергей: «Да на каком производстве… Я же тебе говорил: местные на заводах не работают, туда берут только уродов, на нас там никогда не выделяли никаких вакансий. Мы обслуживаем зону, в жилищном хозяйстве работаем. Илонка работает дворником, обслуживает четыре дома».

От КНС до дома Сергея мы шли минут пятнадцать. Подходим к дому, немного волнуюсь, Илона будет вторым человеком, с которым я общаюсь в Лабруме. Я уже успел слегка одичать за время одинокого тут существования. Дом той же планировки, что и мой, с виду ничем не отличается, двенадцатиэтажный, заходим в подъезд.

Сергей: «Вот, входи. Видишь, у нас тут поуютнее, чем у тебя там, обжито».

Внутри дома обстановка разительно отличается от того, что было снаружи, несколько даже неожиданно. Здесь светло, чисто, стены окрашены яркими цветами и разрисованы (темы природы, цветы, солнце, радуга, зимние узоры и тому подобное). В горшках стоят комнатные растения, некоторые цветут – первый раз вижу в городе растения. На стенах висят различные ручные поделки из дерева, полочки, бумажные картинки (вероятно, вырезанные из книг) и подобные самодельные украшения. На первом этаже в общем коридоре у лестницы стоит большой стол, за ним, по-видимому, собираются для разговоров и настольных игр (на краю стола лежит колода карт и коробка с шахматами).

Сергей: «Мы живем дружно, всем домом. У меня несколько давних друзей здесь живет. Почти весь дом заселен, только два верхних этажа еще пустуют – высокие этажи считаются хуже, типа что с высотой туман плотнее, так вроде вредно. Хотя, я думаю, вряд ли вреднее, окна ведь мы не открываем, видел же: везде окна полностью глухие. Правда, мы-то живем на втором этаже, самый элитный этаж считается, это Илонка захотела».

Мы поднялись и уже у дверей квартиры Сергея. Нас встречает невысокого роста девушка с очень приветливым лицом и сияющей улыбкой, блондинка, волосы до плеч.

Я: «Здравствуйте».

Илона: «Здравствуйте. Проходите, я вас жду. Сергей, вы где задержались, два часа назад должны были уже прийти».

Сергей: «Пришлось рассказать и пояснить интересующимся принцип работы КНС, гы-гы. Познакомьтесь: это Илона, это Леонид. Или как там тебя по-новому, по-немецки?»

Я: «Кристоф. Но для друзей – Леня».

Илона: «Очень приятно. Мне Сергей рассказывал, я сначала никак не могла поверить, невероятно. Мне много о чем хочется вас расспросить…»