Текст книги "Рядовой. Назад в СССР. Книга 1"

Глава 12. На стрельбах и не только

А из грандиозного впереди планировалось принятие воинской присяги.

Присяга, это священный ритуал, торжественная клятва, которую дает гражданин, вступая в ряды Вооруженных Сил СССР. Ее проходили все без исключения, даже те, кто по состоянию здоровья находился в госпитале. Только позднее.

Если подумать, то присягу я уже принимал ранее, поэтому для меня в этом мероприятии не было чего-то особенного, но пройти его я все равно был обязан. Остальные мои сослуживцы относились к этому по-разному, кто-то готовился и ждал, а кому-то было все равно. И хотя сержанты проводили беседы, объясняли и отвечали на вопросы, до некоторых все равно не достучались.

Тем, кто был физически покрупнее, не терпелось приступить к обучению, с использованием боевого оружия и боеприпасов, пострелять из автоматов, пулеметов. А кто-то вообще был недоволен, что мы торчим здесь и занимаемся всякой ерундой, а не участвуем в боях… Ну, тут у каждого свое!

Нас тренировали, готовили. Каждого заставили заучить текст военной присяги, хотя по факту требовалось лишь прочитать его.

В конце концов, этот день настал.

Нас, побритых и постриженных, построили на строевом плацу, в чистой выглаженной и подшитой форме, с оружием в руках. По распоряжению командира части, каждый солдат перед строем громко зачитал текст принятия присяги, затем расписался в специальном бланке. Командир части поздравил личный состав с этим торжественным днем, затем мы хором спели гимн СССР и прошлись по плацу строевым шагом. Оркестра тут, естественно, не было, поэтому пели под запись, из двух больших колонок какой-то неопознанной модели «Электроники». Их откуда-то старшина Лось притащил.

В субботу, девятого августа тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, вся наша рота стала полноценными солдатами советской армии. Все пролетело быстро, слаженно и без каких-либо срывов. Ну, разве только Валера Кольский на жаре шлепнулся в обморок. Его быстро привели в чувство нашатырным спиртом и доставили в лазарет, где он и остался. Не потому, что было со здоровьем плохо, а потому, что ему там нравилось. Ну и нужно же было кому-то полы мыть?!

Спустя несколько дней, отправили меня в медчасть – взять активированного угля для Лаврова. Тот умудрился схватить дизентерию.

Пришел я в приемную, а там никого. В кабинете начмеда тоже пусто.

Побродил я по пустым кабинетам и только в процедурной случайно обнаружился… Кольский! Формально, больным он не числился, но находился там, как часть персонала, ответственного за уборку и прочее.

– Валера, где медсестра? – спросил я.

– О, Громов, привет, – обернулся тот, наградив меня своим козырным взглядом. – Не знаю, вроде тут была. Поищи в палатах.

– А что это ты там что делаешь? – с некоторым подозрением в голосе поинтересовался я, заметив, что тот вертится у открытого шкафчика со стеклянной дверцей, в которых обычно медикаменты хранят.

– Пыль вытираю. Медсестра сказала, чтобы было чисто, вот я и убираю.

– Ты бы сначала все достал, а потом уже убирал. И осторожнее, стекло же.

– Угу!

Едва он это сказал, как из-за неосторожного движения на пол полетел какой-то темно-коричневый пузырек. Звякнуло. Осколки стекла полетели в стороны.

– Ой! Фу-у! – он неловко отпрянул и, замахав перед лицом руками, случайно зацепил дверь шкафчика, отчего все заходило ходуном. На пол покатились еще какие-то пузырьки. Что-то разбилось.

С противоположной стороны, на столе у медсестры стоял маленький вентилятор, который тут же разнес флюиды по всей комнате. Даже на расстоянии нескольких метров, до меня долетел сильный запах нашатыря. Уж его-то ни с чем не спутаешь.

Кольский, выпучил глаза, закашлялся. Поскользнулся и, потеряв равновесие, рухнул прямо на плитку – отравиться аммиаком проще простого.

Я бегом рванул к Валере и за шиворот оттащил его в сторону. Тот едва смог прокашляться, весь покраснел. Из глаз текли слезы – он никак не мог вдохнуть воздуха.

– Валера, твою мать! – выругался я. – Ты точно своей смертью не умрешь!

Помог ему встать и вывел на свежий воздух. На самом выходе столкнулись с начмедом. Тот остановился как вкопанный, глядя на Кольского.

– Это еще что за новости?

– Товарищ капитан, там Кольский полку с нашатырем перевернул. Чуть не отравился. Вот, веду его проветриться!

Валера для убедительности кивнул и покашлял.

– Твою мать! – с досадой выдохнул капитан, хлопнув себя по лбу. – Тебе хоть что-то можно доверить?

– БТР можно… – пискнул тот.

Я только улыбнулся, вспомнив про анекдот из двух шариков от подшипника.

– Как себя чувствуешь? Жжение в носу, горле?

– Нет, вроде. Жить буду, товарищ капитан!

– Дать бы тебе по рукам, да что толку?! А ну, марш на свежий воздух! Где медсестра?

Я пожал плечами.

Начмед еще раз убедился, что Валера не пострадал и отправился в процедурную, осматривать последствия уборки нерасторопного бойца.

Бесспорно, Кольский был одним из самых нелепых персонажей с неординарной внешностью. Но не единственным. Степанков составлял ему хорошую компанию, и таких было еще человек пять. И смех и грех.

Особенно стоит выделить среди них бойца по фамилии Чоговадзе из Грузинской ССР. Крупный, волосатый и обязательно с горбатым носом. Он плохо говорил по-русски, и не всегда понимал, чего от него хотят. Впрочем, знаками можно было объяснить, что угодно. Бойцу дали кличку «Чага». Тот поначалу обижался и махал кулаками на шутников, а потом привык.

Как-то капитан Воронин отправил случайно попавшегося по пути Чагу в каптерку, получить четыре комплекта постельного белья. Правда, был нюанс – Чоговадзе забыл, как по-русски будет цифра четыре.

В общем, заходит он в каптерку, там ефрейторы чай пьют.

– Товарища сержанта! – вещает тот, при этом улыбаясь, как Равшан из нашей Раши. – Командира сказал белье нести.

– Какое белье? – не понял Петров. – Постельное, что ли?

– Постельный, да.

– Сколько?

Тот сконфузился, пытаясь сообразить, как объяснить то, что ему нужно. Жаль, этого нельзя было это видеть, да и запечатлеть нельзя. А тот обдумал и выдает:

– Эта… Пять штук и один не нада!

Старики как сидели, так и покатились по полу. Только чай везде разлили.

Белье Чаге, конечно же, дали, даже печенюшку «Галетного» презентовали за то, что всех насмешил.

В общем, служба потихоньку шла. Мы притирали друг к другу, привыкали.

Спустя две недели мы начали заступать в наряды, караул и другие виды боевого дежурства. Оказалось, что от нашей части организовано патрулирование территории до самых гор, затем вдоль хребта почти до самой границы с Ираном. Ездили туда только старослужащие, либо с офицером, либо с кем-то из прапорщиков.

В том же районе, в пятидесяти километрах от части, располагалось малозаметное и труднопроходимое ущелье. Когда-то давно там был пограничный пункт, но он давно не работал и от него мало что осталось. Предполагалось, что именно через это ущелье и пришли те душманы, что хотели подорвать склад с боеприпасами.

У самого ущелья прямо на остатках пограничного пункта был организован небольшой блокпост, где постоянно дежурило отделение солдат, вроде как от пограничных войск КГБ. Утверждать не буду, потому что нам никто ничего не говорил. Как они проморгали душманов, история умалчивает, но втык им прилетел.

Ежедневно в ту сторону выдвигался УАЗ-469 и наш БТР-60. Впрочем, из-за сильной жары и нашего неудачного ремонта, он все время стоял в гараже. Его временно заменили «Шишигой».

Патрульная группа обычно состояла из двенадцати человек. Более двух недель такие патрулирования не приносили успеха – как в ущелье, так и на его подступах не было ни души. Но подполковник Каменев упорно выполнял поставленную ему сверху задачу, продолжая гонять личный состав вдоль хребта.

Но прежде чем брать нас в патрулирование, предстояло выдвинуться на полигон, где проходили учебные стрельбы. Неподалеку от части, среди холмов было организовано небольшое стрельбище, где бойцы нашей части оттачивали навыки стрельбы из автоматов Калашниковых, образца семьдесят четвертого года, а так же пулеметов и другого имеющегося вооружения.

К слову сказать, в роте было назначено два пулеметчика и даже один снайпер.

Винтовку со снайперским прицелом получил боец, который прибыл в последней команде, из Тулы. Его фамилия соответствовала ремеслу – Стрельников Андрей. Конечно, к СВД нужно было привыкнуть, но он справился. Я тоже умел обращаться с оптикой, но пока решил этого не показывать. Да и вообще, я снайперов не любил – многих моих друзей и знакомых забрали именно те, кто бил издалека.

А пулеметчиками вызвались Прохоров и Козлов. Конечно, ПКМ – дура еще та, вот только таскать ее на себе, особенно со снаряженным коробом, дело очень непростое.

Нас не единожды проинструктировали, прогнали по практике и объяснили, что можно делать на стрельбище, а чего категорически нет!

В назначенный день всем составом прибыли на стрельбище. Лейтенант Лавров лично руководил учебными стрельбами, а прапорщик Лось был начальником пункта боепитания, выдавая бойцам патроны. Получив снаряженные для стрельбы магазины, отделение, в составе которого находился и я, заняло позиции на рубеже.

Дождавшись команды, мы выдвинулись к точкам ведения огня.

Изготовились для стрельбы в положении лежа.

– Внимание, заряжай! – скомандовал руководитель стрельб.

Вставив магазин в окно и зафиксировав его до щелчка, я дослал патрон в патронник и поставил на предохранитель. Доложил о готовности.

– Одиночными, по ростовой фигуре, огонь!

Взяв на прицел ростовую мишень, которая с этой точки казалась карликовой, я выдохнул, выпустив практически весь воздух из легких. Кто-то со мной поспорит, что этот метод не эффективен, но мне глубоко по барабану. Я делаю по собственному опыту, а не чьим-то рекомендациям. Если задержать дыхание на вдохе, то сердце уже через пару секунд начнет колотиться, чем быстро собьет с готовности стрелка. Точность, само собой, тоже снизится.

Выжал спусковой крючок.

Бах!

Пауза, корректировка. Снова выстрел.

По всему огневому рубежу защелкали одиночные выстрелы, запахло порохом и жженым металлом. Один за другим звучали доклады стрелков об окончании стрельбы.

Когда с этим закончили, перешли к стрельбе короткими очередями. Мне на всю жизнь запомнилась фраза еще из учебки прошлой жизни, где уже седой инструктор объяснял, что такое короткая очередь.

– Жмете на спусковой крючок, а в голове четко проговариваете «двадцать два» и отпускаете спуск. И так снова и снова. За это время ваш автомат успевает выпустить от трех до пяти пуль.

В целом, все прошло хорошо, ведь нас гоняли почти неделю, отрабатывая все десятками раз. Ошибки были – кто-то торопился, кто-то, наоборот, тупил. Но это нормально.

Мне тренироваться было не нужно, зрение стопроцентное, руки не тряслись, а как обращаться с оружием – я знал лучше любого здешнего инструктора. Оно ведь только на учениях по правилам, а в боевых условиях – кто как приспособился. Быстрее противника поразил, значит, жив остался. Школа войны простая, но жестокая.

– Ну что, воины! – громко произнес лейтенант Лавров, забравшись на наблюдательный мостик. Вооружился биноклем. – Сейчас посмотрим, что вы мне тут настреляли! Первый у нас кто?

– Рядовой Самарин!

– Так… Самарин, ну, пойдет… Но мог бы и лучше. Следующий?

– Рядовой Куртов!

– Ага, Куртов… Ниже среднего. Ствол вверх задираешь и спуск дергаешь. Дальше?

– Рядовой Кольский!

Повисла пауза. Какая-то слишком длинная пауза. Руководитель стрельб долго смотрел в бинокль, потом убрал его и с подозрением посмотрел на лежащего на точке стрелка. Тяжко вздохнул.

– Кольский, твою мать! Ты куда стрелял? Ни одной дырки!

– В мишень!

– В чью?

Валера не нашелся что ответить. А Лавров посмотрел на соседние мишени.

– А-а ну-ка, Ильин! А у тебя отлично? Так, стоп! Почему так много дырок? Тебе столько патронов не выдавали!

– Так, может, то рикошетом?!

Все засмеялись.

– Отставить смех! – ругнулся офицер. – Рикошет, блин. Веник сегодня получишь, будешь рикошетом территорию убирать. Короче, Ильин у тебя оценка удовлетворительно. Потому что пули Кольского к тебе летели! Вот я их и забираю!

– Так а я при чем? – возмутился тот. – Может, я хорошо попал, а этот Ворошиловский стрелок мне всю малину испортил!

– Ничего я не испортил! – обиделся Валера.

– Кольский, тишину настроил! – повысил голос лейтенант. – Оценка неудовлетворительно! Следующий?

– Слышь, стрелок, блин! – негромко зашипел Ильин, косо глядя на Кольского. – Ты в следующий раз в землю стреляй, а лучше вообще из лазарета не вылезай!

Судя по выражению лица Валеры, тот мысленно настраивал себя стрелять по своим мишеням.

Лавров оценивал результаты и медленно переходил от позиции к позиции.

Не обошлось и без травм – Степанков умудрился обжечь руку, перепутав цевье со стволом. Распространенная ошибка у многих.

– Степанков, ты в следующий раз перчатку бери! Чтобы не обжечься!

Тот промолчал.

Лавров продолжил обход.

– Чоговадзе, три дырки! Ты из автомата стреляешь, а не из рогатки! Мушка для кого придумана?

– Какой мушка? – удивленно воскликнул тот, ища глазами насекомое со схожим названием.

По соседним учебным точкам прокатился смех.

Лось только рукой махнул, едва сдерживая смех.

– Так! Тишину настроили! – лейтенант двинулся дальше и остановился рядом со мной. – Громов?

– Я, товарищ лейтенант!

Снова пауза.

– Хм! Молодец, почти все в десятку легло и дырок лишних нет! Раньше стрелял?

– Из автомата нет, а так да.

– А из чего?

– Мелкашка, – намеренно соврал я. Ни к чему рассказывать о том, что я уже столько лет с автоматом бегаю и стрелял из всего, что имеет магазин, в том числе и из НАТОвского оружия. Правда, из семьдесят четвертого уже давно не практиковался, но руки помнят. Точнее, не руки, а память. Хотя тут сам черт ногу сломит, мышечная тут память или основная.

– Снайпером быть не хочешь? – как бы между делом поинтересовался офицер. – Составишь конкуренцию Стрельникову. А?

– Нет, это скучно, – без всяких раздумий, отказался я. – Интереснее по окопам бегать, позиции штурмовать. И вообще, я слышал, что когда снайпер попадает в плен, его убивают сразу. Ни на кого не обменивают. А стрелок, он и в Африке стрелок. Это правда или просто слухи?

– Громов, это где ты таких слов нахватался? – подал голос старшина. Он был самым опытным, а по возрасту лет на восемь старше ротного.

– Я ж говорю, только слышал. И то не помню, от кого.

– Понятно! – отозвался Лавров, затем объявил во всеуслышание. – Вот, товарищи! Учитесь у Громова, с первых же стрельб отличный результат. Видно, что человек впитывал воинскую науку, а не мамон отлеживал на учебной точке. Все, мамбеты, оружие к осмотру!

Каждый по команде предъявил оружие к осмотру, показал отстрелянные магазины.

Потом мы загрузились в «Шишигу» и направились обратно в часть.

За следующую неделю мы еще трижды выезжали на стрельбы, где понемногу совершенствовали свои навыки. Даже Кольский научился попадать. В свою мишень.

Честно говоря, я все еще не понимал, какие же цели стоят перед нашей ротой. Вроде как обычная приграничная часть, но интенсивность занятий и тренировок заставляла задуматься – на фига все это? А тут еще выяснилось, что во вторую казарму скоро завезут новый личный состав и сформируют еще одну роту. Наверняка, готовят бойцов, только вот для чего?

В армии каждый день похож на предыдущий.

Зарядка, завтрак, построение. Занятия, снова построение, обед, опять занятия. Небольшой отдых, построение. Ужин, личное время, вечерняя поверка и отбой. День сурка, не иначе. Из-за сильной жары многие к концу дня падали с ног. А самое интересное, что днем было очень жарко, а ночью резко холодало. Конечно, летом это не особенно резко ощущалось, а вот осенью наши старики обещали разительную перемену. И это еще не считая сезона дождей в декабре.

Организм не понимал, как это так и испытывал серьезный стресс. У всех по-разному, но в целом сценарий один. Многие успели переболеть и поваляться в лазарете, где завсегдатай Валера старательно драил полы. От нарядов по роте его освободили совсем – довольно жутковато, когда на тумбочке стоит это существо с перекошенным лицом и пристально смотрит на тебя так, словно хочет прикопать где-нибудь за казармой. Причем, просто так.

Сам он этого не понимал. Оно ж как, когда человек умер, он об этом не знает. Только близким и родным тяжело. Примерно то же самое, когда ты тупой.

Нет, не скажу, что Валера был глупый. Просто особенный. В ситуации с ремонтом БТР он себя, конечно, проявил с лучшей стороны еще и потому, что лучше всех управлялся с руководством по ремонту. Кстати, не исключено, что именно он и забыл тот самый ключ в машинном отделении доблестно выбывшего из строя бронетранспортера.

Кстати, хоть Валера парень и с прибабахом, но при этом оказался еще и толковым физиком, а еще шарил в математике. Читал много литературы, играл на пианино, что у нас в Ленинской комнате стояло. Как он попал в армию с таким багажом знаний – непонятно. Мог бы пойти в университет, дальше стать аспирантом… В общем, была возможность и отмазаться, ан нет. Взял и зачем-то поперся в армию.

Однажды Валере поручили новую задачу. Каждый раз на вечернем осмотре он должен был выдавать всем больным градусники, а потом собирать их обратно. Ну и дезинфицировать заодно. Так вот после первой же выдачи этот неуклюжий ревизор разбил аж четыре градусника. Мог бы и больше, да начмед вовремя отобрал. Сказал, что ему кроме лопаты ничего в руки давать не стоит, а то разобьет или сломает. Валера не обижался, все ждал, пока настанет его время! И оно настало, правда, не в таком ключе, как он рассчитывал…

Глава 13. На птицеферме

После очередного тяжелого дня мы с сослуживцами сидели в бытовой комнате и приводили форму в порядок. Неожиданно туда завалился ефрейтор Кукушкин, причем в весьма скверном расположении духа. Окинул нас хмурым взглядом, задумчиво прошелся по помещению.

– Так, Громов! – произнес тот, но уловив мой тяжелый взгляд, сменил направление. – Отставить, Громов. Степанков, почему все утюги грязные? А на этом вообще, вот-вот шнур отвалится. Гляди, нитки во все стороны торчат… Разве так должно быть?

– Так точно, товарищ ефрейтор. В смысле, никак нет!

– Угу… Поэтому, что?

– Что? – недоуменно переспросил тот. Кое-кто уже догадался, что сейчас можно легко «намотаться» на задачу.

– Нужно его починить, а остальные – утюги почистить от грязи. Проблема ясна, задача поставлена, да?

– Так точно! – вздохнул тот.

– Вот и хорошо, выполняй! Времени у тебя до отбоя.

Кукушкин, довольный собой, удалился в каптерку «чифирить».

– Блин, задолбали… – тяжко вздохнул Колян. – То швабру почини, то вазу им склей, то анекдот расскажи… Теперь это!

– Скажи спасибо, что тебя за горячей компрессией не послали! Я часа полтора с ведром по автопарку бегал и искал кран, откуда она наливается! – выпалил Куртов.

– Э! А кто такой компрессий? И почему он горячий? – спросил Чоговадзе, изобразив недоумение.

– Слишком сложно, тебе знать необязательно! – отмахнулся Стрельников, затем повернулся к Стасу. – Ну и как, нашел?

Тот отрицательно покачал головой.

Ну, оно и ясно, почему не нашел – компрессию и потрогать-то нельзя, а в ведро налить тем более. Ни холодную, ни горячую.

– А чем их чистить-то? – Степанков повертел в руках один из утюгов. Вся металлическая поверхность была в черных пятнах.

– Ну, точно не мылом! – пробурчал Куртов. – Может, соляркой попробовать?

– Нет. Попробуй раствором из лимонной кислоты и воды. На кухне ее полно, – подсказал я, будучи знакомым с этой хитростью. – Должно помочь.

Тот кивнул и, накинув китель, отправился на кухню, где суточный наряд был задействован на полную катушку и готовил ужин. На улице уже чувствовался запах жареной рыбы.

Спустя три часа Кукушкин явился в бытовку проверять выполнение поставленной задачи. «Уставший» утюг был на том же самом месте, только без провода. А все остальные как были грязными, так и остались.

– Я не понял! – возмутился ефрейтор, выйдя на «взлетку». – Степанков! Живо ко мне!

Колян нашелся быстро – в умывалке, оттирал жирные пятна на штанах.

– Степанков, я тебе какую задачу ставил?

– Какую?

– Ремонтно-техническую, блин. Почему на утюге провода нет?

– Так он это… Того. Переломился.

– И что? Вывод какой?

– Какой? – не понял тот.

– Блин, Степанков! – командир отделения едва терпел остроумие бойца. – Ты что, тупой? Нужно починить так, чтобы все было исправно и работало так, как раньше. Так, ладно… А почему они как были грязными, так и остались?

– Кто?

– Утюги! – рявкнул ефрейтор, теряя терпение.

– А, так я не успел! – попробовал оправдаться тот, но получилось совсем глупо.

– Чего-о? – опешил Кукушкин. – Как это, не успел?

– Разрешите объяснить? Мне младший сержант Петров приказал его форму постирать, высушить и погладить. А потом еще на кухню отправил, за заваркой для чая. Я торопился как мог, но там попросили помочь перенести противень с рыбой и случайно масло разлилось, ну и вот… Поэтому и не успел.

– Петров? – нахмурился тот, выглянув в коридор. – Форму? А ты ему говорил, что у тебя от меня приказ уже имеется?

– Говорил! – кивнул тот. – Но он сказал, что его это не парит.

– Ага… – Кукушкин на мгновение задумался. – Ладно… Времени еще полно, поэтому спать ляжешь, когда закончишь чистить утюги. Это ясно?

– Так точно! – понуро ответил Колян и отправился к своей тумбочке за лимонной кислотой.

Утюги были вычищены к одиннадцати вечера, а Кукушкин с Петровым после отбоя минут двадцать выясняли, кто из них круче и чьи приказы важнее. Победил, как ни странно, ефрейтор. Он сослался на то, что утюги важнее, так как предназначены для всеобщего пользования, а форма Петрова только для него одного. Аргумент действительно оказался весомый. Впрочем, «старики» быстро все замяли и до двенадцати ночи гоняли чаи. Вот она, воинская солидарность.

К началу сентября, мы уже прошли курс молодого бойца, который оказался настолько смазанным, что никто и не заметил, когда он закончился. Об этом на одном из построений нам торжественно заявил младший сержант Петров.

– Ну что, воины! – весело произнес он, осматривая строй взглядом доброго людоеда. Позади него скалились ефрейторы Кукушкин и Кириллов. – С КМБ покончено, теперь вы полноценные духи. Вообще-то, вы ими должны были стать сразу после присяги, но мы решили, что рано вам еще.

– Сначала запах, потом дух. А кто следующий по рангу идет? – хитро усмехнулся Кукушкин.

– Привидение! – небрежно хмыкнул Петров. По строю прокатился смешок.

– Слон? – брякнул кто-то.

– Верно, или еще «шнурок». Шесть месяцев прослужите, перейдете на следующий ранг.

– Ха! – фыркнул Кукушкин. – Вам до «слона» еще как до Китая!

– Так, ладно! – младший сержант Петров прошелся вдоль строя. – С этим разобрались, едем дальше. Поскольку сегодня у нас воскресенье, а из офицеров только Лавров, но его очень удачно в штаб вызвали… В общем, объявляется выходной день! А для того, чтобы он прошел хорошо, нужно сначала что сделать?

– Что?

– Правильно, проверить порядок в ваших тумбочках. А то что-то давно мы не устраивали проверку. Будут косяки, будете втухать. Все пройдет нормально, договорюсь с Лавровым, сходим в клуб, посмотрим кино.

По строю прошелся одобрительный шепот. Кино – это всегда хорошо.

– Итак, начнем!

Сержантско-ефрейторская делегация отправилась по спальным кубарям, а мы так и продолжали стоять одной длинной шеренгой на «взлетке». Сначала было тихо, лишь слышалось хлопанье дверей тумбочек, да недовольное ворчание. Воскресенье обещало быть спокойным, а то даже меня задрало скакать как сайгак по холмистой местности. Многие успели скинуть вес, подтянули силу, скорость и выносливость. Даже самый толстый из солдат по фамилии Литвинцев научился подтягиваться два раза. С половиной.

Время шло, проверка тумбочек подходила к концу. Вдруг в какой-то момент раздался изумленный голос ефрейтора Кукушкина:

– О-па-на! Вот это залет!

– Что там у тебя? – поинтересовался Петров.

– Сам посмотри!

Раздалось буханье кирзачей. Какой-то скрип.

– Так, кто живет в шестой тумбочке?

– Я! – одновременно отозвались Рыскин и Кольский. Причем у первого было такое выражение лица, будто его тумбочку в плен взяли.

– Давненько такого не было. А ну-ка… Прохоров, Куртов, вынесите этот предмет армейского интерьера на центральный проход, чтобы вся наша доблестная первая рота видела этот позор!

Без промедлений тумбочку залетчиков вынесли на всеобщее обозрение. Вся рота увидела причину того, что именно не понравилось командиру отделения. Всю нижнюю полку занимала…

– Посылка! – громко заявил Петров. – Причем, вскрытая! Получается, кто-то из этих двоих втайне получил бандероль и хотел ее сожрать втайне от товарищей?

Кукушкин при этом продемонстрировал открытый деревянный коробок. – И ладно бы от товарищей, но еще и от сержантов?! Вот это совсем некрасиво. Так, чья посылка?

– Моя! – грустно произнес Кольский. – Я ее только получил. Перед построением положил в тумбочку.

– Конечно, вот прямо сейчас вскрыл и положил. Чтобы не испортилось, да? – Петров кивнул, затем вывалил содержимое на ближайшую кровать. – Да-а, испоганил ты мне настроение, Кольский… Нужно его теперь обратно поднять! А заодно и объяснить тебе так, чтобы ты все понял и больше так не делал.

Валера мигом догадался, что нужно поделиться. Обычно, такой «налог» колеблется в районе пятидесяти – шестидесяти процентов. Но бывает и больше, зависит от косячности солдата и наглости «стариков».

– А, так это самое… Угощайтесь! – громко заявил он и выдал свою фирменную улыбку со взглядом деревенского маньяка.

Рота загудела, но Петров наградил всех строгим взглядом.

– Тишину настроили! – хмуро произнес ефрейтор Кириллов. – Как бабки на базаре!

Младший сержант Петров подошел к Валере и посмотрел в его маленькие глазки. Тот и не подумал отвести взгляд. Комод не смутился и продолжил:

– Кольский, ты что же думаешь, я буду отбирать у голодного солдата последние запасы пищи? Нет, я не настолько жесток. Мы с ефрейторами потерпим и обойдемся. А вот твои товарищи очень на тебя обидятся. Знаешь почему?

– Потому что я не успел поделиться?

– Нет. Не поэтому. Правильный ответ – не не успел, а не захотел. Ты же намеревался тихонько унести коробок в лазарет, где в одно рыло за пару-тройку дней все съел бы, так?

Валера обиженно засопел. Видимо, план «Барбаросса» был раскрыт в ноль.

– Думаешь, ты тут самый хитровышморганный? Да я в той школе преподавал, где ты хитрости учился. И поэтому, чтобы восстановить справедливость… Рота, все, без исключения, кроме рядового Кольского, упор лежа принять!

Весь молодняк, пусть и с видимой неохотой, принял горизонтальное положение в упоре лежа. А я не стал.

– Громов? – удивился Кукушкин. – Я не понял, упор лежа принять!

– Товарищ младший сержант, разрешите обратиться?

– Не разрешаю!

– Погоди, Саня, пусть скажет, что хотел… – разрешил Кукушкин, посмотрев на меня внимательным взглядом. – Ну?

– Товарищ, младший сержант… Предлагаю не наказывать рядового Кольского за это дело. Мы с ним сами поговорим. Это будет справедливо, вам не нужно вмешиваться.

– Э-э, нет Громов! – тот широко улыбнулся и похлопал меня по плечу. – Хорошая попытка, но нет. Тут одних слов мало, а бить нет смысла. Ваш товарищ должен осознать свою вину сам, на наглядном примере.

– Это ничего не даст… – начал я, но осекся.

– Громов, упор лежа принять! – скомандовал Петров.

Несколько секунд я колебался. Все же пришлось подчиниться, попытка не увенчалась успехом, хоть я и пытался все решить по справедливости.

– Так вот… – продолжил младший сержант. – Товарищ Кольский, рота будет стоять в таком положении до тех пор, пока все содержимое этой посылки не окажется внутри тебя!

– Это как?

– Очень просто. Через рот! – мягко пояснил младший сержант.

Повисла продолжительная пауза. Лишь слышалось тяжелое дыхание бойцов роты, что продолжала стоять в упоре лежа. У многих на лбу выступил пот, кто-то уже кряхтел.

Боец не пошевелился, он продолжал растерянно смотреть на Петрова. Не верил в происходящее.

– Мне еще раз повторить? – поднял бровь младший сержант.

– Но почему?

– А, ты не поймешь, почему посылку закрысил ты, а отдувается вся рота? – Петров сделал вид, что удивился, затем кивнул головой и объяснил: – Мы наглядно развиваем в вас чувство коллективизма, что очень важно. Ты же тут не один служишь, так? Правильно, в составе подразделения. Нужно делиться со своими товарищами, потому что потом они поделятся с тобой. То же самое и в бою – вот представь, у всей роты нет патронов, а у тебя их много. Ты не поделился, всю роту застрелили. О, как!

Кольский скривился. И без того не самый красивый парень роты, стал еще страшнее. Впрочем, все давно привыкли.

– Думаешь, мне эта ситуация приятна? – продолжил он. – Нет, совсем не приятна, потому что сам через это проходил. И меня научили, как нужно делать и как не нужно. Теперь, я передаю этот опыт вам, товарищи солдаты.

– Лучше бы на поле боя передавал… – пробурчал стоящий рядом со мной Куртов.

– А зачем мне все есть одному? – пискнул Валера. – Так долго и остальным же тоже хочется.

Ефрейтора рассмеялись.

– Блин, Кольский! Да ты задрал ты уже, жри свою еду! – не выдержал кто-то из роты. – Думаешь, нам легко так стоять?

Ему вторили несколько солидарных голосов.

– Ну, давай уже!

Петров ухмыльнулся и после выдержанной паузы, продолжил:

– Почему в одно рыло? А это для того чтобы в следующий раз ты ее не прятал, а поделился со всеми своими товарищами по оружию! – он задумчиво посмотрел на часы. – У тебя пятнадцать минут. Не уложишься, вместо клуба все вместе будете бегать. В противогазах, а на плацу сегодня жарко… Около сорока в тени. Давай, время пошло.

И Кольский начал есть. В желтоватом целлофановом пакете – это ж дефицит был в СССР – аккуратно лежали пряники, печенье и конфеты. В бумагу была завернута домашняя фруктовая пастила. Еще там были две банки сгущенки и одна с тушенкой. Честно говоря, всегда удивлялся – зачем солдатам это присылают? В армии своей тушенки со сгущенкой хватает. Да и как их вскрывать? Разве что штык ножом!

Валера начал процесс поглощения неуверенно, но постепенно ускорялся и все быстрее работал челюстями, испуганно поглядывая на бойцов. Сначала в ход пошли пряники, потом печенье.

– Вкусно, Кольский? – поинтересовался Кириллов, глядя как у того крошки летят во всем стороны.

– Угу, не очень. Только сухо.

– А что, чая в посылку не налили? – Петров заглянул внутрь и усмехнулся.

Валера зачем-то заглянул в пустой ящик, но, конечно же, ничего жидкого там не оказалось.

– Сгущенкой запей! – усмехнувшись, подсказал Кириллов.

Время потихоньку шло. Под методичный хруст карамелек, кто-то держался из последних сил. Другие, обливаясь потом, уже касались животами и коленями крашеного пола. Было действительно очень тяжко. Такое вот оно коллективное наказание. Сержанты все прекрасно понимали, потому и не заставляли стоять, как положено. Главное – в горизонтальном положении и на руках.