Текст книги "Кремль 2222. Одинцово"

Словно комары, увязшие в янтаре.

И путь назад отрезан.

Понадобилось значительное усилие воли, чтобы не запаниковать.

– Вперед, – сказал Свалочник, в тесном пространстве «пузыря» его электронный голос оглушал и не по-детски пугал. Теперь, когда пути к отступлению нет, жизнь Лана и его друга-киборга зависела от изувеченного загадочного существа. Что творится в голове у Свалочника? Сможет ли он осилить этот путь? Водил ли он кого-нибудь сквозь Купол или делает это сейчас впервые?

Если бы червоточина оставалась открытой, то вряд ли возникло бы много вопросов… К тому же, опыт похода в Замоскворечье научил Лана тому, что с проводниками и непроверенными временем и боем попутчиками нужно держать ухо востро.

Лан шел, ощущая себя червем или слизнем, ползущим по речному дну. Тяжесть Купола давила на плечи и грозила размазать об аномально невредимый асфальт. От Свалочника воняло тухлятиной, от киборга – химической кровью и окислившимся танталом, дышать было почти невозможно.

Тем не менее, тесный мирок «пузыря» неуклонно двигался вперед, будто амеба, и в его границы попадала всякая всячина: то россыпи автоматных гильз, то потрепанная шина грузового авто, то чей-то сапог с торчащей из голенища костью. Дохлый и превратившийся в мумию крысопес, копье нео из связки арматуры, выдранный с корнем и успевший окостенеть куст-кровопийца…

Затем Лан увидел яркую вспышку. От неожиданности он едва не упал на асфальт. Первым делом – взгляд вверх: свод «пузыря» оставался на той же высоте, и расстояние между «стенами» не уменьшилось. Вроде – все нормально, если считать их нахождение в толще Купола чем-то нормальным. Свалочник шел себе вперед, как ни в чем не бывало, а Титан, вроде, насторожился: втянул голову в плечи и чуть пригнулся.

Вспышка повторилась. Лан протер глаза, мотнул головой.

– Какого шама? Что это было?

Титан обернулся.

– Тоже это видишь? – спросил киборг.

– А то! – Лан зажмурился, но очередная вспышка ослепила его даже сквозь сжатые веки.

– Это огоньки, – сказал Свалочник. – Как бабочки порхают… Значит, мы на разделительной полосе.

Киборг снова обернулся к Лану, его желваки были напряжены, а губы сжались в тонкую полосу.

– Это радиация, салага, – проговорил он. – Когда гамма-излучение проходит через сетчатку, мозг видит вспышки, хотя никаких вспышек на самом деле нет. Просто так серое вещество расшифровывает непонятную информацию, которую получают глаза.

Радиация! Вот только этого не хватало для полного счастья! Внезапно Лан понял, что язвы на теле Свалочника появились не от жизни на помойке и не из-за отторжения многочисленных кибернетических дополнений. Проводник страдал от лучевой болезни, живая составляющая его организма разрушалась, но кибернетическая не позволяла существу погибнуть, поддерживая и восстанавливая его, насколько это было возможно.

– Свалочник! – крикнул Лан, морщась от звука собственного голоса. – Выводи нас отсюда поскорее! Ты слышишь?

– Мы идем самым коротким путем, – ответил Проводник. – По прямой.

Снова под ногами зазвенели россыпи гильз. Белые прерывистые линии на асфальте появлялись из ниоткуда и исчезали в нигде. Аномальные вспышки прекратились, но пойманный в ловушку Купола солнечный свет продолжал искриться в изогнутом своде «пузыря». Игра света порождала странные видения и образы, и однажды, глянув вбок, Лан почувствовал, что, несмотря на жару, покрывается холодным потом: в глубине энергетической стены стоял светящийся призрак человека в армейском пыльнике с натянутым на голову капюшоном. На плече у человека висела винтовка, похоже – снайперская. И хотя черты призрака были смазаны, а сам он больше походил на изваяние из начищенного золота, Лан ясно увидел его глаза: их взгляд был холоден, сосредоточен и пристален. Так мог смотреть профессионал, для которого война и смерть – работа, но который не утратил чувство справедливости и не забыл, во имя чего он каждый раз спускает курок. За спиной человека угадывались очертания титанических сооружений, возможно, – какого-то завода, а может быть – электростанции.

Лан посмотрел на противоположную стену «пузыря» и увидел в ее кривом зеркале второго призрака. Воин в латах и плаще стоял на фоне кремлевской крепости. Сердце Лана дрогнуло – это был дом, который он оставил, чтобы найти Мару и помочь ей. Очертания знакомых с рождения стен и башен пробуждало в нем дружинника, присягнувшего на верность Князю и общине. Мираж как будто решил напомнить Лану, что его ждут, что он нужен Кремлю и его обитателям, что его «отпуск» – дело временное, а служба в дружине – его предназначение и судьба. Кем был призрачный латник – парень понять не успел; отчасти возникший образ напоминал Светозара – старшего брата Лана, отчасти – дружинника Данилу.

Неожиданно в «пузырь» хлынули громкие звуки – многоголосая птичья перекличка, шелест листвы. Лан отвернулся от рассыпающегося золотыми искрами миража и увидел силуэт Свалочника с разведенными в сторону руками на фоне яркого дневного света.

Они прошли сквозь Купол! Они пересекли МКАД! Наконец!

Титан повернулся к Лану и показал кулак с поднятым большим пальцем.

В тот же момент Лан ощутил Мару. Теперь, когда Купол больше не мешал их телепатической связи, Лан мог уверенно сказать, что она жива.

Жива!

«Мара!» – позвал Лан.

Ответ пришел незамедлительно, и был он страшен и непонятен.

Лан увидел огромного черного паука. Лан увидел землю, усеянную старыми человеческими костями. Потом было хаотичное бегство через задымленный лес. Потом в поле зрения появилась шестипалая рука какого-то мутанта. Потом – темнота. А еще – боль, которую Лан почувствовал, как свою собственную. А еще – смятение, вроде того, что испытываешь во сне, когда пытаешься убежать от преследующего тебя монстра, но, несмотря на все старания, остаешься на одном и том же месте. Образы иссякли, за ними следовала тишина и чернота, в которых не было ни движения, ни мысли.

– Мара в беде! – выпалил Лан.

– Может быть, скажешь что-нибудь новое? – проворчал Титан.

Они стояли по другую сторону Купола. Проход в энергетическом барьере затянулся, по выгнутой стене заструились радужные всполохи. Перед путниками простирался заросший кустарником пустырь. Впереди виднелись серые руины, а за ними – серо-зеленая полоса леса. То там, то здесь под переплетением ветвей угадывались холмики ржавого хлама – то, что осталось от автомобилей, которых на этой площади когда-то было – хоть пруд пруди.

– Мне нужно вернуться, – неожиданно сказал Свалочник.

Лан и Титан недоуменно поглядели на него.

– Надо снять с «бэхи» приблуду, пока машину не нашли мародеры, – пояснил Проводник. – Шамиритовый реактор. Хорошая приблуда. Пригодится в хозяйстве.

– Смотри сам, – ответил Лан. – Ты теперь – птица вольная. Делай то, что считаешь нужным. Мы помогли тебе, ты помог нам…

– Нет, – перебил его Свалочник, – если вы согласны ждать, я вернусь и починю ногу кио. Регенерация пойдет быстрее, если скрепить кость штифтами.

Титан фыркнул. Потом осторожно присел на торчащий из зарослей дикой розы-мутанта капот какого-то авто. Колымага скрипнула и просела, но не развалилась.

– А тебе не слабо будет?

– Апостол дал мне знания, – произнес Свалочник так, словно это был исчерпывающий ответ на все вопросы. Поскольку на лицах друзей все еще читалось недоверие, он добавил: – Ну, себя-то я ремонтирую сам и до сих пор не сдох. Я за инструментом, – сказав это, Свалочник развернулся и потопал к ближайшим развалинам, где, очевидно, было его логово.

Лан и Титан снова переглянулись.

– Слушай, старик… – Лан отвернулся, посмотрел на растянувшуюся вдоль горизонта полосу леса. – Я ждать не могу. Мара рядом, и ее жизнь висит на волоске. Я должен идти прямо сейчас, потому что промедление может дорого стоить. Ты же меня понимаешь.

– Угу, – ответил Титан, ощупывая раненую ногу. – Вижу, что ты как фенакодус пришпоренный… Весь в нетерпении. Иди, чего уж там, – он махнул рукой. – Я балластом быть не собираюсь. Одинцово километрах в десяти отсюда. К вечеру доберешься.

– Я пойду налегке! Оставлю тебе пулемет! – Лан положил «Печенег» и коробы с патронами на покосившуюся крышу очередной ржавой рухляди.

– Ладно, за меня не беспокойся. Пусть этот зомби-хирург, обитающий на свалке, залатает мою пробоину. Если я останусь жить, то поковыляю следом за тобой.

Титан – непобедимый чемпион Арены, превращавший противников десятками в рубленное мясо при помощи одного лишь короткого меча – показался Лану вдруг бесконечно утомленным, осунувшимся пожилым человеком. Наверное, слишком много белесой крови вытекло на этот раз из укрепленных танталовыми нитями жил, и на регенерацию уходила уйма сил.

– Ты действительно справишься?

– Иди-иди, нечего меня опекать, – проворчал киборг. – Сейчас древесины какой-нибудь пожру, подкреплюсь. Тебе не нужно на это смотреть.

– Хорошо, – Лан попятился. – Пойду. Если одинцовские родичи обидели Мару, то наваляю им по первое число…

– До чего же я ненавижу семейные разборки, – покачал головой Титан. – Когда окажешься в Одинцово – не спеши хвататься за винтовку. Помни, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Все может оказаться не тем, чем видится на первый взгляд.

– Ладно, – Лан терпеть не мог, когда киборг говорил с ним отеческим тоном, но сейчас было не время для перепалок.

– Когда найдешь Мару – обними ее за меня, – сказал Титан.

– Ты сам ее обнимешь, когда придешь в Одинцово, – ответил Лан, а затем повернулся и пошагал по едва заметной тропинке в сторону леса.

Вик, прозванный в гарнизоне Бродягой, пытался управлять туманом.

Делал он это тогда, когда его никто не видел. Обычно – в предрассветные часы, когда не спят только часовые. И непременно – в уединенном месте, вроде этой собранной из арматуры и старого шифера беседки неподалеку от полуразрушенного здания музея Ракетных Войск Стратегического Назначения.

Воздух был насыщен влагой, ведь неподалеку находились озера – к сожалению, безнадежно грязные. Вик кожей чуял растворенную в атмосфере воду, но она не поддавалась попыткам его мысленного контроля. Несмотря на все его усилия, над землей в лучшем случае возникали прозрачные, едва заметные глазом сгустки тумана, которые почти сразу таяли. Вик сжимал от отчаяния кулаки, он ощущал себя недееспособным существом, вроде Кузи, который, вроде, все понимает, только сказать не может. Текущая в жилах Вика шаманская кровь кипела, внутри рождалась нечеловеческая ярость…

Вода повсюду – в воздухе и почве. Вода дразнит, искушает. Вода для Вика – как краски для художника, как сталь для оружейника, как винтовка для охотника. Но как быть, если художник слеп, оружейник – безрук, а охотник – прикован к постели?

Как же сложно и больно ощущать родство с Повелителями Туманов, и при этом не уметь повелевать туманами. Роскошные молекулярные облака аш-два-о как будто потешались над Виком, и он слышал в голове тонкий смех, похожий на перезвон мельчайших колокольчиков.

Вик вытянул руку, скрючил пальцы, представляя, как он давит эти смеющиеся глотки… Сквозь зубы, часть из которых были человеческими, а часть – шаманскими, остроконечными, вырывалось натужное дыхание. Вик собрал на кончиках пальцев всю свою ярость, все неприкаянность полукровки, все амбиции, которые ему, очевидно, не суждено воплотить.

И вода поддалась. В метре над землей возникло косматое туманное облако. Вик сжал пальцы еще сильнее, и облако стало расти, как снежный ком, вбирая в себя влагу из земли, воздуха и даже живых существ: растений, насекомых, грибов, микроорганизмов…

– Тренируешься, Вик? – послышался доброжелательный голос деда Дениса.

Бродяга Вик тут же потерял концентрацию. Пальцы на вытянутой руке разжались, и туманная сфера мгновенно оплыла, растеклась в стороны, редея и истончаясь, чтобы, в конце концов, растаять.

– Денис… – проговорил Вик, вытирая руки о свой камуфляжный комбез.

– У тебя, гляжу, получается все лучше и лучше. Молодец! – дед Денис встал перед Виком. Глядя на него, приходила мысль, что у некоторых солдатская выправка заложена в генах. На роскошной бороде деда поблескивали капли росы.

– Только прошу – не нужно об этом распространяться, – ответил Вик, хмурясь. Ему совсем не хотелось, чтоб в гарнизоне пошел слушок, дескать, командир обратился к своим нечеловеческим корням и теперь шаманит помаленьку, пока никто не видит. Так, чего доброго, его бояться начнут.

– А что тут такого? – удивился дед. – Главное, что кровь ты не пьешь, а туман… Туман – это даже красиво. Впрочем, трепать языком о твоих достижениях я действительно не буду.

– Кровь не пью… – Вик кашлянул в кулак. Появилась мысль, что дед мог найти спрятанное в лесу захоронение хоммутов и крысособак с характерными ранами на шее, и теперь тонко поддевает своего командира.

Мать Вика – золотоволосую красавицу из Химок – однажды поймали Повелители Туманов и надругались над ней всем отрядом. Почему не убили – непонятно, возможно, кто-то помешал, возможно, был бой, и шамам стало не до одинокой, смирившейся со скорой гибелью хомо. Девушка смогла вернуться в родную общину. Через девять месяцев она родила существо, которое не было в полном смысле ни человеком, ни шаманом. Крошечный, похожий на звереныша младенец щелкал острыми, как иголки, зубками и требовал не молока, а крови. Почему его не бросили в лесу на растерзание зверью? Почему не размозжили его хрупкую голову с единственным глазом над переносицей первым попавшимся под руку камнем? Почему?.. У Вика не было ответа.

Очевидно, их изгнали, поэтому первые нечеткие воспоминания Вика – это холод, грязь и бесконечная дорога. Мать, похоже, обошла все Подмосковье в надежде найти новый дом, но в каждой общине ей давали от ворот поворот. Тем не менее, женщине на ее пути исключительно везло: она обходила стороной разбойничьи заставы, лесные нео не брали ее след, а жуки-медведи брезговали столь костлявой и изможденной добычей. Мать Вика добил холод, ему отчетливо запомнился тот морозный день, когда она больше не смогла подняться с земли. Уже давно встало солнце, а он все лежал у матери под боком, ощущая, как остывает ее тело. А потом Вик понял, что должен идти дальше сам. Он поднялся, убрал с маминой шеи волосы – некогда золотые, а теперь пепельно-серые, обметанные инеем… затем вонзил зубы в ее плоть и пил, пил, пил столько, сколько могло в него влезть.

Он набрел на Власиху случайно. Он упал, выбившись из сил, возле кордона. С этой потери сознания началась новая история его жизни. Пройдет немало лет прежде, чем Вик возглавит общину Власихи, станет лидером живущих здесь людей, «командиром», как говорят потомки военных, несмотря на то, что Вик никогда не питал страсти к бою и воинской службе. У него имелись иные качества и умения, он смог предложить людям то, на что не были способны другие… Благодаря ему Власиха стала тем местом, каковым она является сейчас: убежищем для изгнанников, домом для отверженных – людей и мутантов, готовых жить в мире друг с другом. Власиха стала местом, до которого когда-то не смогла дойти его мать.

– А тебе чего не спится? – спросил он деда, вырвавшись из лабиринта воспоминаний. В отличие от чистокровных Повелителей Туманов, Вик был высоким и крупным. На его круглой голове наличествовал единственный глаз со странной двуцветной радужкой, похожей на восточный символ «инь-ян». Лицевые отростки – атрибут всех шамов – отсутствовали начисто, сама кожа цветом и текстурой не отличалась от человеческой.

– На том свете отосплюсь, – махнул загрубевшей от тяжелой работы ладонью дед. – Собираюсь допилить автоматику для ПКМа на западной границе. Я бы уже взялся за дело, но не хочу будить молодежь шумом электроинструмента.

– У меня сомнения по поводу всех этих автоматических охранных систем, – Вик снова поморщился. – Нам, конечно, досталось славное хозяйство от ракетчиков. Оружие, боеприпасы, то-се… Но патронов теперь не так уж и много, чтоб позволять нажимать на курок электронике, а не человеку.

– Людей у нас и того меньше, – дед Денис вздохнул, понимая, что давнего спора не избежать. – А тех, кто годен к строевой службе – вообще по пальцам пересчитать. Большинство наших – это старики, это муты или полумуты – больные и слабые. Поэтому я считаю, что нам крупно повезет, если бреши в обороне периметра удастся залатать при помощи автоматики. Или ты возражаешь? – он с вызовом посмотрел на Вика.

– Да не возражаю я, не возражаю, – пробурчал Вик. – Делай, пусть будет. Выключить твою систему все равно можно в любой момент.

– Меня беспокоит «Маунтин», который потрепал отряд Шестипала. Как бы он не попытался взять реванш. Эти био – твари злопамятные.

– «Маунтин» не попрет на АГСы и крупнокалиберные пулеметы, жизнь его наверняка научила осторожности, – возразил Вик. – Меня больше беспокоит девица, которую привел Пал Палыч. Есть что-то в ней такое… – не найдя нужных слов, он сжал пальцы в кулак.

– А что – девица? – пожал плечами дед Денис. – Девица, как девица. Больше бы таких, чтоб детишек рожали, тогда, того глядишь, и выкарабкалась бы Власиха из демографического кризиса, и возродилась бы община. Если хочешь знать мое мнение, – нашему Пал Палычу орден надо дать!

Мара спала, но все равно ощущала удушливый запах дыма.

Дым отравил ее сон, дым был заодно с болью, живущей в правой ключице, в шее и спине. Боль и дым хотели убить ее, но перед этим – хорошенько помучить.

Настал момент, и Мара поняла, что оковы беспамятства не так крепки, как прежде. В плотной паутине кошмара появился намек на брешь. А значит, можно было собрать волю в кулак и заставить себя…

…пробудиться с мучительным стоном на губах, с судорожным рывком, что откликнулся болью, едва не отключившей сознание во второй раз.

Мара поняла, что она в кровати: на льняной простыне, под одеялом, с плоской и довольно жесткой подушкой под головой. Кровать и постель у нее были лишь в гладиаторском подвале Арены, Мара, как вице-чемпион, могла позволить себе такую роскошь. Она снова попала в Новоарбатовку? Быть такого не могло. Память давала сбой на событиях, произошедших уже за МКАДом. Она улизнула из-под носа охотников-нео, она смогла оторваться от Белого Поля Смерти, что попыталось отрезать ей путь, выпустив ложноножки метров на десять… Она глупо оступилась, когда бежала по краю очередного нагромождения бетонных обломков, неудачно упала… и это оказалось лишь началом череды смертельно опасных злоключений.

Сейчас же она чувствовала, что ее плечо и верхняя часть груди – в тугих бинтах. Хорошая была повязка, профессиональная. А вот под бандажом, напротив, было совсем нехорошо: боль в ключице отдавала пульсацией в голову, правая рука не двигалась.

Мара стянула с себя одеяло. Выяснилось, что кто-то надел на нее синюю хламиду, которая, вроде, называлась больничным халатом. Мара разглядела на байковой ткани казенный штамп, но что на нем было написано – прочитать не смогла, так как буквы почти стерлись от времени.

Запах дыма продолжал навязчиво лезть в нос. Мара огляделась: она была одна в небольшой, но чистой комнате без окон. Единственная дверь была заперта. Вдоль стен громоздилось какое-то старинное оборудование. Под потолком светила электрическая лампа без плафона. Мара до этого никогда не видела работающих лампочек: только на картинках и фотографиях в довоенных журналах. Насколько она понимала, электричество могли себе позволить лишь самые могущественные группировки Москвы, а для остальных секрет его производства был утерян, вероятно, навсегда. Даже Новоарбатовка – сказочно богатая, благодаря Арене и гладиаторам, – освещалась факелами, масляными лампами и свечами.

Но откуда дым?.. Что находится за этими стенами?

Мара закрыла глаза и начала осторожный поиск. Попытка применить телепатию тут же вылезла боком: Мара почувствовала сначала сильное головокружение, а затем – тошноту. Громко застонав, она свесилась с кровати. Спазм заставил ее содрогнуться, но желудок был пуст, и на пол, застеленный потертым линолеумом, упал лишь скупой плевок.

Дверь распахнулась. Мара подняла голову и сквозь упавшие на лицо волосы увидела рослого костистого молодого мужчину в камуфляжной одежде и с курительной трубкой в перебинтованной руке. И тогда воспоминания хлынули безудержным потоком: воняющий падалью и экскрементами грузовой короб «Коллектора», удары об стальные стены, когда биоробот потерпел крушение, фигуры, возникшие в проеме открывшегося люка, затем – «Маунтин», бегство через горящий лес – то ли реальность, то ли бред. И еще этот воин… Мара вспомнила, что уже «считала» его детские воспоминания. Бойца звали Шестипалом, и он тоже некогда родился в Одинцово. Это запах его курева поникал в ее кошмарные сны.

Она попыталась лечь, но изломанное, упеленанное в тугие бинты тело не слушалось. Мара поняла, что сейчас свалится на пол, как мешок с турьим навозом. Но Шестипал не позволил этому произойти: он мягко подхватил Мару поперек груди и аккуратно уложил обратно. Правда, не выпуская при этом из зубов мундштук чадящей трубки.

– Потуши, – попросила Мара, когда боль в потревоженном плече немного отступила.

Шестипал сначала удивился, а потом торопливо шагнул к устройству, похожему на квадратное корытце, высыпал пепел в него и повернул кран. Мара с изумлением увидела вытекающую из изогнутого патрубка над корытцем струю воды.

Цивилизация!

– Где я? – спросила она. Привычка подталкивала ее снова использовать телепатию, чтобы не тратить время и дыхание на слова. Но сил не было, и от мысли, что нужно применить особое умение, мгновенно появлялись звон в ушах и тошнота.

– Это Власиха, – сказал Шестипал. – Я ведь тебе уже говорил, не помнишь?

– Нет, – выдохнула Мара. Все события с момента, когда ее вытащили из короба «Коллектора», до того, как она окончательно потеряла сознание на пустыре за лесом, вспоминались, как сумбурный сон.

– В Одинцово это место называют Поганым Гнездом. Но ты сама видишь: здесь довольно уютно, – Шестипал улыбнулся. – А если говорить совсем конкретно, то сейчас ты находишься в лазарете в старом бункере.

– У меня совсем не осталось времени, – проговорила Мара, и Шестипал тут же нахмурился, так как не понял, к чему эта фраза.

В свое время хозяин Арены по прозвищу Профессор собрал для Мары лучших лекарей, каких только можно было найти благодаря его связям и богатству. Пришли известные костоправы, латавшие бандитских главарей, пришел седой колдун-нео с бубном и черепом потолочника, с которым он советовался по любому вопросу, пришел старый-престарый Повелитель Туманов. Профессора волновало, что девушка-боец после каждого сражения либо теряет сознание, либо мучается тошнотой и кровотечениями из носа. Мару осмотрели костоправы, колдун нео окурил ее корешками трав-мутантов и исполнил гипнотический танец с бубном, а старый шам лишь взглянул на пациентку тремя мутными глазами… Лекари пришли к заключению, что в голове у Мары – опасная опухоль. Образование появилось, когда Маре исполнилось тринадцать лет, именно оно, воздействуя на определенные зоны мозга, «одарило» ее телепатией. С годами опухоль увеличивалась, соответственно, дар Мары становился сильнее, но также тяжелее были последствия от его использования. Мара знала, что в один прекрасный день опухоль убьет ее, и, похоже, момент этот был уже не за горами.

– Что со мной? – спросила она, прикоснувшись к бандажу на ключице. Ей бы понадобилось всего несколько секунд, чтобы при помощи телепатии узнать у Шестипала ответы на многие вопросы. Но она берегла силы. Она берегла отведенное ей время. До Одинцово – рукой подать. Быть может, она еще успеет забрать оттуда сестренку и довести ее до Кремля. А в Кремле – Лан, Лан сможет позаботиться о Сияне…

– У тебя – серьезный перелом ключицы, наш командир сделал тебе операцию, – ответил Шестипал. – Еще у тебя трещина в лопатке, четыре сломанных ребра и поврежденное легкое. Но Вик, вроде бы, сделал все, как надо… У нас же тут настоящая операционная! – добавил он не без гордости. – Мы применили регенерон, и командир сказал, что ты обязательно поправишься.

Мара, закусив губу, выслушала свой диагноз. На глаза просились слезы, было обидно, что она совсем немного не дотянула до цели, совсем чуть-чуть… Но она не могла позволить себе плакать, она должна была беречь силы и сохранять целеустремленность.

– У тебя сильное истощение, – продолжил Шестипал. – Ты когда в последний раз ела?

Мара позволила себе залезть в его мысли. Буквально – на долю секунды.

– У вас тут совсем плохо с женщинами, да? – спросила она, хотя ответ уже не требовался.

– Вообще-то – да, только какое это имеет значение? – Шестипал покраснел. – Ну, так что? Принести тебе поесть? Я тут сидел под дверями, ждал, когда ты очнешься. Для тебя приготовили бульон, а еще – мясо теленка тура на пару. Все – диетическое.

– Шестипал, – Мара поглядела бойцу в глаза. – Спасибо тебе. Ты спас мне жизнь.

– Не стоит, – Шестипал покраснел еще сильнее. – К тому же, ты уже меня благодарила… Ты будешь есть?

Мара мотнула головой и снова почувствовала сильную тошноту.

– Позднее.

– Как хочешь… – потупился Шестипал. – Может, расскажешь, зачем ты идешь в Одинцово?

– За сестрой, – ответила Мара, она откинулась на подушку и уставилась в потолок. – Ты помнишь Сияну? Нет? Она была совсем маленькой, когда тебя изгнали… Мать умерла вскоре после родов, отец погиб в боях с нео. Потом и меня выставили за ворота, а Сияну забрали в общинный дом – гнуть спину на грядках деда Пантелея. Я ушла в Москву… То отклонение, из-за которого я стала мутом, оказалось сильным оружием. Я научилась сражаться, я научилась убивать. Я забыла, кто я и откуда, я забыла Сияну, я забыла все, и только убивала-убивала-убивала каждый день: людей, мутов, зверье… Но потом, – она снова перевела взгляд на Шестипала, – я встретила человека… Он был простым пахарем, но его верность долгу, его преданность общине, его самоотверженность повлияли на меня, я будто проснулась… А точнее – будто воскресла. Я поняла, что зря однажды сдалась. Я должна вернуться в Одинцово, забрать Сияну и отвести ее в безопасное место. Лишь я имею право о ней заботиться, а также – те люди, которых я посчитаю достойными. Если кто-то вздумает мне помешать, тому никто не позавидует, – она замолчала, вымотанная монологом.

Шестипал позволил ей отдышаться. А потом спросил с осторожным сомнением:

– Разве сейчас где-то можно найти безопасное место? – для молодого воина Власиха была оплотом надежности в их полном опасностей мире. Здесь сохранилось старинное оружие, сохранились технологии и память о том, как их использовать. Но самое главное – во Власихе помнили о человечности, хотя многих обитателей бывшего гарнизона нельзя было назвать стопроцентными людьми. К тому же – Одинцово и Власиху разделяет не такое уж большое расстояние. Шестипал питал надежду, что ему удастся уговорить Мару остаться здесь. Он бы сам помог ей забрать сестренку из общинного дома и привел бы обеих во Власиху, где они жили бы долго и счастливо…

– Ты – хороший парень, Шестипал, – прервала его размышления Мара. – Но в Москве меня ждет тот человек, рядом с которым – безопасно всегда и везде.

– Это тот пахарь? – не смог скрыть разочарования Шестипал.

Мара тихонько рассмеялась.

– Да, пахарь из Кремля.

Лицо Шестипала вытянулось.

– Кремль… – он затаил дыхание, а затем спросил, внутренне опасаясь, что проклюнувшаяся было надежда окажется тщетной: – Неужели Кремль выстоял?

– Кремль выстоял, – подтвердила Мара, мысленно возвращаясь к моменту прощания с Ланом. На сердце была тревога, перспектива возвращения в Кремль на самом деле не казалась ей такой радужной, какой она пыталась ее изобразить. До Кремля – путь неблизкий, но даже один километр среди руин, населенных враждебными мутантами, может оказаться длинною в вечность. Да и в самом Кремле она ни разу не была, но там тоже, наверняка, не все так однозначно. Надежда была лишь на Лана, что он обеспечит проход за стены из красного кирпича двум странницам из Одинцово… Но она уже какое-то время не ощущала мысленную связь с Ланом, просто в какой-то день – словно отрезало. Не хотелось предполагать плохое, тем более она, как телепат, находится сейчас не в самой лучшей форме.

– Хотел бы я тоже увидеть Кремль, – проговорил Шестипал. В тот момент он истово желал сопровождать Мару на ее пути в Одинцово, а затем – из Одинцово в центр Москвы, чтобы там передать в целости и сохранности некому кремлевскому пахарю. Это был юношеский порыв в стиле героев романов о рыцарях, однако исходил он от самого чистого сердца.

– Не нужно давать таких обещаний, – сказала Мара, и Шестипал понял, что все его мысли, переживания и устремления для нее – словно открытая книга. Ему сразу захотелось провалиться сквозь землю.

– В твоих мыслях нет ничего такого, что обидело бы меня… – начала Мара, но Шестипал не дослушал ее: он выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

– Шам! – бросила Мара, она не удержалась от использования телепатии, и ей снова было дурно.

– Шам! – ругнулся Шестипал, оказавшись в полутемном коридоре. Он и в самом деле не знал, как общаться с женщинами. А если женщина со странностями, – то тем более. Не прошло и десяти секунд, а Шестипал уже чувствовал стыд за свою мальчишескую несдержанность. Он собрался было вернуться к Маре, но тут снаружи раздался долгий и полный тревожных интонаций сиренный гудок. Электронному вою вторил дребезг рельсы, по которой истово колотили обрезком арматуры.

Боевая тревога!

Шестипал бросил взгляд на дверь лазарета, затем повернулся на каблуках к освещенному дневным светом концу коридора и побежал. Он вернется к Маре позднее и попробует начать этот разговор заново. Обязательно попробует, больно уж запала девушка ему в душу. Из одной общины они, почти родня. Оба – изгнанники, и обоих жизнь научила сражаться. А еще Мара невероятно хороша собой, и сейчас, глядя на нее, раненную и почти беспомощную, Шестипал ощущал несвойственные ему приливы нежности и желание заботиться. Заботиться, как никто другой о ней не заботился. Заботиться и оберегать.

Коридор вел вверх под небольшим уклоном. Противоударная дверь была открыта, во дворе мирно сушилось сено. По сену в сторону арсенала бежали немногочисленные обитатели Власихи.

– Что? – на ходу спросил Шестипал у первого встречного, нисколько не сомневаясь, что он услышит в ответ.

– Био!

Как он и предполагал! Чуйка говорила Шестипалу, что ему еще придется столкнуться с «Маунтином» из Дубковского леса, и что начавшееся противостояние обязательно будет завершено. Хотя, с другой стороны, немного странно, что «Маунтин» все же решился штурмовать Власиху, ведь он уже побывал под огнем пулеметов и АГС. Шестипал полагал, что эти твари более осторожны. Он ожидал, что био будет кружить неподалеку от общины, нападая на дозорных и отряды заготовщиков, тем самым выманивая за укрепления как можно больше народу для своей ликвидации.