Текст книги "Клювы"

– Девочка теряла вес, худела. Отец ее решил разобраться. Вооружился топором, лег к ней в кровать.

«А в двенадцать часов…»

– Из розы полезла рука. Отец – раз! – топором ударил, отрубил мизинец. Утром счастливая семья собралась на кухне, смотрят… – Ермолаев выдержал эффектную паузу. – А у бабушки мизинца нет!

Надя распахнула дверь, и темнота заверещала детскими голосами.

– А ну молчок! – цыкнула вожатая. – Этаж мне перебудите.

– Надежда Юрьевна, – пискнул Митрофанов, – мы спим!

– Вижу я, как вы спите. Двенадцать часов…

– У-у-у… – загудел Ермолаев.

– Я кому-то тут поукаю! – пригрозила Надя. – Давайте на боковую.

– А если бессонница? – закряхтели пружины сбоку.

– Считайте овечек. Спорим, не досчитаете до ста?

– Спорим!

– Ну все, спите. Ермолаев?

– Да, Надежд Юрьна?

– Классная история.

Она прикрыла дверь. Пошла по скрипящим половицам в комнату персонала. Койки пустовали. Воспитатели сбежали на пляж пить портвейн и целоваться.

А ей надо придумывать кричалку и зубрить сценарий закрытия смены.

Надя сгорбилась над столом, заваленным плакатами.

– Мы прощаемся сегодня, до свиданья говорим.

После тридцатой овечки дети покинули кровати, просеменили по коридору и тихонько вошли в воспитательскую комнату. Надя просила, плакала, выла. Но никто не проснулся на этаже. Когда дети сходили по лестнице – к берегу, к фигуркам взрослых у моря, их ручки были словно одеты в красные перчатки.

Тверь…

Дежурная сестра послюнявила палец.

Что за напасть?

«Падение в бездну – к сердечной болезни».

Она помассировала грудную клетку.

Этого только не хватало. Почки, гастрит, гайморит… Но мотор пока не барахлит, тьфу-тьфу-тьфу.

Она отложила сонник, взяла другой, потолще.

«Пэ». Падает посуда, падает снег, падает метеорит… Падение в бездну.

«Ваша жизнь на грани серьезных перемен».

По травматологическому отделению пробежал сквозняк. В одной из палат что-то глухо стукнуло – сестра хмуро огляделась, но не покинула пост. Плотнее укуталась шалью.

Перемены… перемены, это плохо. Сменится главврач, и ее отправят на пенсию. А жить как?

Третий толкователь, в измочаленной суперобложке, лег перед дежурной. Здесь ответы разнились в зависимости от специфики падения. С моста – судьбоносное испытание. Нет, не было моста. С края – вот! – к изумлению.

Изумление – не очень хорошо. Изумление для ее возраста равно сердечной болезни.

Что тут дальше?

Падать медленно – к…

Сестра вздрогнула.

И вслух не скажешь, к чему.

Ну нет, рано мне, надо детей на ноги поставить, надо завещание написать, надо…

Она оторвала от сонника слезящиеся глаза и увидела за пеленой людей.

Пациенты (какого лешего?) выбрались из палат.

Те, что шли на поправку, и те (сердце болезненно сжалось), которых прооперировали сегодня. В гипсе, на неустойчивых едва сросшихся ногах, со спицами в мясе.

Они пялились на медсестру тусклыми пуговицами глаз.

Цок – костыль стукнул в пол.

Сонник захлопнулся, сестра отгородилась от наступающих пациентов, от сломанных марионеток, от их теней скрюченными пальцами.

И было изумление. И была смерть.

3.3

Улица круто взбиралась вверх. Фонари. Декоративные тротуарные столбики. Банкомат, втиснутый в старинное здание. Хромированная гусеница припаркованных автомобилей. Под решетками ливневки – мусор и тайны пражских подземелий.

Зашумели вертолетные лопасти, Филип задрал голову. В узкой полосе между кровлями зданий пролетела железная стрекоза с маркировкой Policie на борту.

Такой же вертолет, но поменьше, жужжал в его голове. Перемалывал лопастями мозговое вещество. Царица Инсомния преподнесла новый сюрприз: сны наяву, визуальные и слуховые галлюцинации. Образ парящей Яны преследовал его. Но даже сильнее миражей Филипа тревожила собственная бодрость. Будто отсутствие отдыха шло на пользу. Будто перепаханное сознание поместили в не ведающее усталости тело. И, проспавший двадцать минут, он мог станцевать твист или пробежать стометровку.

Вдруг эта пружинистость и какая-то… алчность до действий в мышцах – признаки непоправимых роковых изменений, перелопативших организм?

Он энергично потрепал редеющие волосы.

Над стриптиз-клубом мерцали неоновые буквы. Пахло карри из вегетарианского ресторана.

С улицы, забитой праздными гуляками, Филип попал в пустынный полуночный мир черных дворов, лабиринт из трех-, пяти– и семиэтажных домов, где социалистические коробки лепились к красночерепичным домишкам девятнадцатого столетия. Здесь, в мансарде, расположилась мастерская художника Сороки.

«Не теряйте связи с друзьями», – советовал психолог.

Войдя в мастерскую, Филип пожалел, что вообще выбрался из дому. У Сороки был аншлаг. Многочисленные комнаты под скатами крыши заполнила пражская богема. Посетители бродили вдоль картин, многозначительно цокали языками, пили глинтвейн из пластиковой посуды.

– Сколько лет, сколько зим! – обрадовался Сорока. Филип вытерпел пытку объятиями. – Как хорошо, что ты согласился прийти. Давай наливай себе выпивку. Я скоро присоединюсь.

Филип буркнул что-то, взял кувшин со стола, оплескал алкоголем туфли.

– Вам помочь?

Женщина лет сорока подплыла из тумана. В мастерской курили кальян, электронные сигареты, марихуану.

– Спасибо, я справлюсь.

Женщина смотрела на Филипа внимательно. У нее было худое костлявое лицо, волосы выкрашены в синий, под цвет пролетевшего над кровлями вертолета.

– Ваша фамилия Юрчков?

– Точно.

– О! – Синевласка всплеснула руками, зазвенела перстнями и браслетами. – Я – ваша поклонница. Видела работы в «ДОКС Центре».

– Что ж, спасибо, э…

– Вилма.

– Спасибо, Вилма, – пожал он сухую кисть.

– Вы давно не выставлялись. Готовите что-то новое?

– Нет. – Филип отхлебнул напиток. Во рту запершило. Хозяева переборщили с имбирем.

– Очень жаль. По-моему, вы – из лучших. Ваши картины чувственны, в них есть страсть, как у того парня, что рисовал мясные туши.

– И опять спасибо.

Вилма окольцевала его локоть, увлекала в облака пара. На стенах корчились абстрактные формы, перетекали друг в друга вязким пластилином. Мерещилось, вот-вот они польются из рам, закапают на пол. Вокруг материализовывались смутно знакомые люди, здоровались, хлопали панибратски по плечам.

– Вы словно не в своей тарелке, – заметила Вилма.

– Мало выпил. Мало спал.

– Бессонница? Кто-то говорил, что бессонница – бич честных. Только подлецы спят спокойно.

Во мгле скользнула копна рыжих волос. Филип автоматически шагнул следом. Рыжая повернулась чужим профилем, зашпаклеванным косметикой. На экране в углу желтые персонажи путешествовали по желтому миру обезумевшей геометрии. Филип идентифицировал фильм: «Кабинет доктора Калигари» двадцатого года.

Яна обожала кино и научила мужа наслаждаться немым кинематографом.

Инфернальный гипнотизер подчинил своей месмерической воле лунатика Чезаре. Чезаре спит вот уже двадцать три года, но во сне по приказу гипнотизера совершает злодеяния. Напрасно герои пытаются разбудить сомнамбулу… Зрителя не побалуют хеппи-эндом.

– Что вы сказали? – Филип переключился на собеседницу.

– О, милый мой, вам надо помочь. – Вилма коснулась висящего на цепочке кулона: серебряного кувшина. – И у меня есть снадобье. Идем.

Она потянула его за руку. Мимо одурманенных лиц, доброжелательных улыбок и гнетущих форм.

В ванной, на корзине с грязным бельем, дрых перебравший спиртного толстяк.

Филип наблюдал за манипуляциями Вилмы. Она высыпала на ободок раковины щепотку порошка, банковской картой выровняла его в линию.

– Кокаин? – спросил Филип.

– Лекарство. – Она вручила Филипу фиолетовую купюру. – Прошу.

Он помешкал. Склонился и приставил к ноздре «Масарика»[6]6
  Томаш Гарриг Масарик – чешский социолог и философ, изображен на купюре в пять тысяч крон.


[Закрыть]. Прежде ему не доводилось нюхать наркотики.

Спящий толстяк закряхтел на плетеном троне. Филип вдохнул порошок, смел с фаянса гранулы.

Будто фейерверк взорвался за переносицей, искры подожгли хворост в черепной коробке.

– Ух ты! – Он потер нос, блаженно ухмыляясь.

– Я же говорила!

Вилма уже сооружала вторую дорожку.

Вертолет, терроризирующий сознание, улетел. Теперь внутри Филипа извивался искрящийся провод.

– Тебе лучше?

– Лучше, лучше, лучше…

Они вошли в кальянную пелену. Нюх и зрение обострились. Филип видел каждый мазок краски, каждый угорь на щеках богемы. Слышал, как хохочет Калигари, пускай фильм и был немым.

Твари вылезали из рам, ползали у ног. Гибкие, рыхлые, ноздреватые. Минутные стрелки мчались по циферблату. Вилма танцевала под невразумительный микс джаза и стука зубов о стаканчики.

Филип рухнул на софу.

«Дьявол! Зачем я…»

Он заткнул пальцами уши. Сердце будто нашпиливалось на колючку.

– Вилма… противоядие…

Он защелкал пальцами, чтобы привлечь внимание.

Но примолкшим посетителям выставки было не до него. Прервав свои блуждания, гости смотрели куда-то в прихожую. Филип, сосредоточившись, посмотрел туда же.

Толстяк, пять (десять, двадцать?) минут назад спавший в ванной, медленно шел по мастерской. В руках он держал шестилитровую пластиковую бутыль. Жидкость цвета вишни плескалась на половицы. Кто-то заворчал, отскакивая от брызг.

– Что вы делаете? – удивился Сорока. Он встал на пути толстяка.

Жидкость образовывала лужу у ботинок художника.

«Олифа», – подумал Филип. Искры – не все, но большая часть – погасли в голове. Словно костер потушили струей из шланга.

Толстяк икнул. Затряс бутылью. Штанины Сороки потемнели от маслянистой жидкости.

– И что же это будет такое? – спросил Сорока.

– Хрррг! – прорычал довольный толстяк. Щелкнуло колесико зажигалки.

Опережая крики, толстяк засмеялся. Пропитанный олифой реглан вспыхнул, превращая безумца в огненный столб. Искры – теперь настоящие – закружили в воздухе. Затрещали волосы. Сгорающий заживо человек шагнул к Сороке и обнял его.

А мгновение спустя мастерская превратилась в духовку.

Снаружи (4): Голицыно

– Не выключай, пап, – смущенно попросил Саша, когда отец потянулся к ночнику.

Антон Журавлев погладил сына по мягким волосам.

– Ты помнишь, что мы с тобой решили насчет Бабая?

– Помню. Мы решили, что его нет.

– Тогда в чем дело?

Мальчик неопределенно повел плечами и коснулся ссадины на лбу.

– Болит?

– Уже нет. Пап?

– Да?

Мальчик тяжело вздохнул:

– Я бы хотел не видеть снов.

– Глупости. Сны – это прекрасно. Это целый мир.

– Па?

– Да, милый?

– Ты знаешь Песочного человека?

«Ну вот! – ухмыльнулся про себя Антон. – Неделю назад мы с боем выжили из шкафа Бабая, теперь ему на смену пришел новый монстр».

– Если он поселился в твоем шкафу, я буду взымать с него квартплату. Нам и так тесно, без сказочных персонажей.

– Он не в шкафу, а во сне.

– Понятно.

Отец встал с кровати и подошел к книжной полке. Провел взглядом по корешкам детских книг.

– Ага, вот он! – Антон снял с полки увесистый черный томик, на обложке которого значилось: «Гофман. Сказки». – Пожалуй, я заберу у тебя это пока.

– Мне они нравятся.

– Мне тоже. Но некоторые рассказы Гофмана чересчур взрослые. Я верну тебе их через пару месяцев, хорошо?

– Хорошо.

– И запомни, герой, в нашем доме тебе ничего не угрожает. Если тебе приснится какая-нибудь злюка, просто дай ей подзатыльник.

Саша заморгал, соглашаясь. Нижняя часть его лица уже была скрыта одеялом.

– Сколько раз тебя можно поцеловать? – поинтересовался Антон.

– Пять.

– Только пять? Я хотел тысячу пять.

– Ну, па, это же продлится до утра!

Отец засмеялся и поцеловал сына в переносицу разрешенные пять раз.

– Па?

– Да, Саша?

– А если я сделаю что-нибудь плохое во сне, ты будешь ругать меня?

Вопрос застал Антона врасплох.

– Не буду, – произнес он. – Сны – это же понарошку.

– Хорошо, – сказал Саша. – Спокойной ночи, па.

– Спокойной ночи, милый.

– Ами выляли фифисоемо, – сообщила Олеся из ванной комнаты.

– Амумумумумоемо, – передразнил ее Антон.

Олеся выплюнула зубную пасту, прополоскала рот и повторила:

– Я говорю, что Саша выглядит обеспокоенным.

– Немного.

– Он снова спит с включенным светом.

– Знаю. Его монстры должны платить нам за электроэнергию.

– Бабай вернулся?

– Его кузен. Песочный человек.

Олеся вышла из ванной, массируя шею. Волосы забраны в хвост, футболка прикрывает бедра. Спальня наполнилась запахом шампуня и ночного крема.

– Какой человек? – переспросила Олеся.

– Песочный. – Антон похлопал ладонью по томику Гофмана. – Читала?

– Нет.

– Опасно покупать детям книги, не зная их содержания.

– Но там же написано «Сказки»! – испугалась Олеся. – Это что, не для детей? Это порнуха?!

– Не совсем! – засмеялся Антон. – Да не волнуйся ты. Книжка детская, но некоторые сказки уж очень мрачные. Например, «Песочный человек».

– Я видела полнометражный мультфильм. Ему даже «Оскара» вручили.

– «Молчанию ягнят» тоже вручили «Оскара». И не один.

Блестящее от крема личико Олеси напряглось:

– И сильно ли отличается мультфильм от книжки?

– Значительно. Песочный человек – эдакий Фредди Крюгер без полосатого свитера.

– Час от часу не легче.

– Он приходит в детские спаленки и сыплет в глаза малышей специальным песком.

– Чтоб они спали. Знаю.

– Да, но только от песка глаза малышей лопаются, и они слепнут.

– Ты шутишь?

– Нисколько. А еще Песочный человек любит забираться под одеяла и воровать детей. Знаешь зачем?

– Не хочу знать.

– Чтобы отнести их на Луну. Там у него гнездо, а в гнезде сидят его детеныши. Мерзкие существа с клювами. И угадай, зачем им нужны клювы?

– Давай остановимся.

– Правильно! Чтобы выклевывать глаза малышей!

– Черт, Саша все это читал?!

– Успокойся. Тысячи детей это читали.

– Но не все из них после прочтения становятся лунатиками!

– Не думаю, что лунатизм Саши связан с Гофманом. Доктор сказал, что это возрастное и вполне обычное явление. И что единичные случаи не должны нас тревожить.

– Вот как? Да ведь Саша чуть голову себе не разбил!

– Ты преувеличиваешь. Просто стукнулся о шкаф. Перепугал всех Бабаев, что в нем сидели.

– Я тебя ненавижу. – Олеся схватила книгу так, словно это была огромная жаба, и брезгливо бросила в недра тумбочки. – И зачем люди пишут такие гадости?!

– Во всех сказках есть элемент страшного, – голосом профессионального лектора произнес Антон. – В оригинальной версии «Золушки» братьев Гримм злых сестер наказывают, отрубая одной палец, а другой – пятку. У Шарля Перро в «Мальчике-с-пальчик» людоед режет глотки своим детям, в «Красных башмачках» Андерсена девочке ампутируют ноги. А вспомни Синюю Бороду, Серого Волка, ведьму из пряничного домика, живую голову из «Руслана и Людмилы»… Страшные сказки нужны детям, они учат сопереживать, помогают трансформировать негативное в позитивное.

– Отделять добро от зла, – закончила за него Олеся. – Я понимаю. И все равно с глазами – это перебор.

Антон был вынужден согласиться.

– Хочешь, посмотрим кино, – предложил он, заглядывая в ноутбук. В браузере была открыта статья о сомнамбулическом состоянии у детей.

– Нет настроения. Мне завтра в девять к окулисту.

Пластиковая бутылка зашипела, открываясь. Олеся отправила в рот горстку таблеток и запила минералкой.

– С каких пор ты принимаешь снотворное? – вскинул брови Антон.

– Да это так… успокоительное. Последнее время ужасно не высыпаюсь. Кошмары снятся.

– Что снится?

– Не хочу говорить.

Антон не стал расспрашивать, зная, что в течение минуты она все ему выложит. Не успел он выключить ноутбук, как она сказала:

– Представляешь, мне снилось, что я съела Сашу.

– Здорово же ты проголодалась.

– Не смешно, – поежилась Олеся.

– Извини. Но ведь он правда очень сладкий.

– Ты чудовище.

– Не обижайся. Это всего лишь сны. И десять минут назад я говорил ту же фразу нашему сыну.

– Тебе легко рассуждать.

Олеся наклонилась, чтобы поправить подушки. При этом подол футболки задрался, обнажив упругие, как и десять лет назад, ягодицы под полупрозрачными сиреневыми трусиками. Антон смотрел на попку жены с видом, с каким посетители галереи рассматривают картины мастеров эпохи Возрождения.

Олеся сняла линзы и улеглась в постель.

– И через сколько минут ты отрубишься? – спросил Антон, поглаживая ее по ноге.

– На упаковке написано: через пятнадцать.

– Я успею трижды довести тебя до оргазма.

Олеся фыркнула:

– Что-то не верится.

– Проверим?

– Только быстро.

– Только так.

– Свет, – сказала Олеся после продолжительного поцелуя.

– Самая тяжелая работа на мне… – проворчал Антон, вставая.

Олеся задрала к потолку стройные ножки и стянула трусики, оставшись в одной футболке.

– Заглянешь потом к Саше?

– Загляну. Я посоветовал ему давать подзатыльники всякому приснившемуся монстру.

Антон щелкнул выключателем, и комнату заполнил лунный свет.

– Жалюзи.

– Да, о повелительница!

Он протянул руку к веревке, опускающей жалюзи. Взгляд скользнул по окну. Рука застыла в воздухе.

– В чем дело, дорогой?

Антон не отвечал.

– Ты меня пугаешь.

– Там… там кто-то есть.

– Что?! – Олеся приподнялась на постели. – Ты имеешь в виду, у нас во дворе?

– Мне кажется, я видел кого-то под окнами.

– О господи! Как он выглядел?

– Изогнутый клюв, мешок с песком за спиной…

– Надеюсь, ты понимаешь, насколько это не смешно.

– Ладно. Просто тень промелькнула.

– Скорее иди в кровать.

Антон нерешительно замялся:

– Черт…

– Что на этот раз? – вздрогнула Олеся.

– Я забыл занести в дом мангал.

– Ну и хрен с ним.

– Нет. Второй украденный мангал за год – я этого не перенесу. Пойду проверю, кто там шляется.

Олеся села, подтянув под себя ноги.

– Никуда я тебя не пущу.

– Брось. Я только посмотрю.

– Но мы же…

– Я туда и обратно. Не хватало, чтобы бомжи решили, будто к нам можно ходить, как в гости. – Олеся недовольно надула губки. – Ну, перестань. Я мигом.

– Возьми с собой телефон.

– Хорошо. – Он сунул мобильник в карман пижамных штанов. – Не смей засыпать!

– Если ты успеешь за три минуты, у тебя останется еще около трех.

– Это мое время, детка!

Он вынырнул в коридор. Поравнявшись с детской, прислушался. Саша, конечно, спал, и, судя по благостной тишине, спал в кровати, а не на ходу, как в прошлый раз.

Телефонный звонок застал Антона на кухне.

– Журавлев слушает.

– Где ты лазишь? – прошептала Олеся из трубки.

– Я только к дверям подошел.

– Подошел, и хватит. Теперь возвращайся.

– Мы, Журавлевы, никогда не возвращались без мангала.

– Вы, Журавлевы, возвращались даже без ботинок.

Она намекала на случай восьмилетней давности, когда студента Журавлева друзья доставили домой, пьяного и босого.

– Случалось, – признал Антон, выглядывая в кухонное окно. Олеся дышала ему в ухо. Бродяг, по крайней мере с этой стороны дома, видно не было.

– Эй! – позвала жена. – Ну что там?

– Все в порядке. А ты как?

– Засыпаю.

– Не вздумай! Что ты делаешь сейчас?

– Что делаю, блин?! Тебя жду.

– А в чем ты?

– В футболке. По-прежнему.

– Ты не надела трусики?

– Нет.

– Грязная девчонка. – Он открыл двери и вышел из дома. – На улице отличная погода. Луна, как в том фильме про оборотней. С Лоном Чейни-младшим.

– «Сумерки»?

– Ага. Почти.

– Что еще видишь?

– Штакетник, который нужно покрасить, качели, поливной шланг, песочницу… Твою мать!

– Что?! – встрепенулся голос Олеси.

– Соседский кот нагадил в нашу песочницу!

– Я говорила, что я тебя ненавижу?

– Десять минут назад. Кстати, мой любимый мангал на месте.

– Вот и чудесно. Возвращайся в дом. И трахни меня как следует.

– Боже! – Антон довольно ухмыльнулся. – Я лечу к тебе!

Он сунул телефон в карман и в этот момент краем глаза заметил какое-то движение. Резко развернувшись, он увидел темную фигуру, сворачивающую за угол.

«А вот и наш воришка», – хмуро подумал Антон.

Шурша тапочками, он последовал за незваным гостем. Задний двор представлял собой широкий участок, выложенный серой плиткой. Обычно Журавлевы загорали здесь, или перебрасывались мячом, или устраивали пикники с друзьями. Луна осветила человека, стоящего спиной к хозяину дома, лицом к увитому виноградником забору.

Пальцы Антона сжались в кулак. Сердце застучало сильнее.

– Эй! – приглушенно окликнул он гостя.

Человек – мужчина – не сдвинулся с места.

Антон нервно покрутил шеей.

Бродяга или грабитель давно перепрыгнул бы через забор и дал деру, но ночной визитер стоял как истукан, не реагируя на появление законного домовладельца.

– Эй ты!

Промелькнула мысль – вернуться в дом и вызвать полицию, но тут луна скинула с себя последние клочки облаков, оголилась, и Антон отчетливо разглядел гостя.

Средний рост, плотное телосложение, всклокоченная копна иссиня-черных волос. Темная футболка, ниже – семейные трусы, еще ниже – высокие, до середины голени, носки. Ни брюк, ни обуви.

– Дима?.. – озадаченно спросил Антон.

Дмитрий Суханов был ближайшим соседом Журавлевых. Всегда улыбчивый и радушный, он работал в глянцевом журнале и делал ежемесячные пожертвования умственно отсталым детям. Сам он детей не имел, находился в разводе и холостяковал в большом двухэтажном особняке. Впрочем, от одиночества тридцативосьмилетний Суханов не страдал: Журавлевы давно потеряли счет подружкам, которых водил к себе любвеобильный сосед.

– У Суханова новая пассия! – сообщала Олеся за ужином.

– Блондинка?

– Не-а! Рыжая.

– Черт! – Антон нехотя отдавал жене сотенную купюру.

Девушки были без ума от Суханова. Что до Журавлевых, те искренне симпатизировали соседу. Часто они устраивали совместные барбекю.

Это было совсем не похоже на Диму: заглянуть в гости ночью, да еще и без брюк.

Облегчение сменилось обеспокоенностью:

– Дим, что-то случилось?

Суханов не отреагировал, словно не слышал его.

Антон подошел к соседу вплотную и прикоснулся к его плечу. Суханов повернулся. Вернее, Антон сам развернул его, не прилагая усилий.

Лицо соседа было каким-то вялым и одутловатым, изящные черты оплыли, а приоткрытый рот делал его похожим на тех детей, которым он каждый месяц посылал деньги. Но в целом он выглядел умиротворенно.

– Да что с тобой, дружище?!

Суханов смотрел сквозь Антона и по-прежнему молчал. Луна отражалась в его остекленевших глазах. Такой же пустой взгляд, такие же зрачки были у Саши, когда он вздумал прогуляться по дому позапрошлой ночью.

Антона озарило:

– Чувак, да ты же дрыхнешь!

Дима оставался безучастным.

– Вот это да! – по-ребячески заулыбался Антон, обходя соседа с разных сторон. – Ты спишь, как сурок! У меня на заднем дворе.

Он не ожидал, что Суханов ответит, но ответ последовал.

– Красное, – сказал сосед тусклым голосом.

– Ты что там, ставки делаешь, что ли? Ты слышишь меня, друг?

Суханов невнятно замычал. Кажется, на «красном» его речевой запас закончился. Антон вспомнил слова доктора: лунатика нужно осторожно вернуть в постель и ни в коем случае не будить.

– Постой-ка здесь, хорошо?

Суханов согласно вздохнул. Антон отошел от него на несколько шагов и достал телефон.

Сначала из трубки раздалось неразборчивое бормотание, потом усталое «Ты где?».

– На заднем дворе. Угадай, кого я здесь встретил?

– Да откуда же я…

– Диму Суханова, старого бабника.

– Суханова? Что он там делал?

– Вот это самое интересное. Он здесь спал. Он и сейчас спит.

– Он что, пьян?

– Не думаю. Кажется, он лунатик. Как Саша. Слушай, странное получается совпадение. А ты уверена, что Саша мой сын, а не соседский?

– Как смешно.

– Спасибо.

– Ты скоро?

– Я же не могу бросить его здесь. Нужно отвести бедолагу домой.

Олеся зевнула и констатировала:

– Я тебя не дождусь. Веки слипаются, вот-вот выключусь.

Антон покосился на соседа. Тот смотрел в пустоту и едва заметно раскачивался взад-вперед.

– Ложись спать… – вздохнул Журавлев. – Отложим наши планы на завтра.

Он не расслышал, что ответила жена. Трубка замолчала.

– Ну что! – хлопнул Антон в ладоши. – Пошли, уложу тебя в кроватку!

Он взял Суханова под локоть и повел к калитке. Лунатик не сопротивлялся. Антон заметил, что походка Суханова Дремлющего в корне отличается от походки Суханова Бодрствующего. Первый делал маленькие неуверенные шажки, в то время как второй ходил быстро и размашисто.

От скуки Журавлев заговорил с соседом:

– Перепиши на меня свой дом, а? Ну правда, зачем такой домина? Мы тебе выделим комнату, будешь жить как у бога за пазухой. Кстати, мы с Олесей делаем ставки на твоих любовниц. Блондинка-брюнетка, фигура… Олеся меня обыгрывает пока. Она вообще считает, что тебе надо жениться. Ну вот, почти на месте.

Они пересекли дорогу, вошли в открытые ворота сухановского имения. Дверь особняка тоже была открыта.

– Добро пожаловать на базу.

Суханов шагнул в гостиную на негнущихся ногах, прижимая руки к туловищу, будто изображал робота.

– Где мы? – спросил он, не придавая вопросу эмоциональной окраски.

– Мы дома. Вернее, ты дома. И я тоже не прочь поскорее попасть к себе. Ты знаешь, что сорвал мне секс?

– Секс. Красное.

– Точно! – хмыкнул Антон. – Казино и девушки.

Выходя гулять, Суханов оставил включенным свет на кухне, и его хватало, чтобы не искать выключатель в гостиной. Желтая полоса света падала прямо на обеденный стол. Два хрустальных бокала и пустая бутылка из-под дорогого вина свидетельствовали, что сегодня хозяин дома принимал гостей.

– Мы одни? Здесь больше никого нет? – Дима утвердительно замычал. – А где твоя подружка? Неужели продинамила? Теряешь хватку, старик, теряешь!

Суханов попытался свернуть на кухню, но Антон мягко остановил его и подтолкнул к лестнице:

– Сперва спать, потом все остальное.

Без особых трудностей он отконвоировал лунатика в его спальню. Здесь тоже был включен свет. Прежде чем войти, Журавлев постучал: а вдруг у Димы гостья, которая проспала все его ночные путешествия?

Спальня была пуста.

Антон, впервые оказавшийся здесь, скользнул взглядом по изысканной мебели, телевизору с завидной диагональю экрана, по развешанным на стульях вещам. В глаза сразу же бросились два предмета гардероба: блестящая кофточка и черный кружевной бюстгальтер.

Чувствуя, что увидел то, чего не должен был, он отвел взор. Наличие женской одежды (в отсутствие самой женщины) могло иметь простое объяснение, а могло указывать на особенности Диминых сексуальных предпочтений. В любом случае Антона это не касалось.

Суханов между тем сам сел на кровать и стал изучать свои ноги. Он вступил во что-то, разгуливая по двору: носки на пятках были бурыми, цвета запекшейся крови.

– Эй, дружище, ты не поранился? – Лунатик мотнул головой. – Ничего не болит?

Дима повертел стопой и отчетливо спросил:

– Это ведь просто сон, да? Просто такой сон?

– Сон, и ничего больше.

– Хорошо.

Суханов лег на бок и затих.

«Ну и дела… – думал Антон, покидая спальню. – Доктор говорил, что Саша перерастет стадию сомнамбулического сна. А вдруг он так и будет бродить во сне всю жизнь, изредка забредая к соседям в одних трусах? Олеся права, нужно отнестись к проблеме серьезнее».

Журавлев пересекал гостиную, когда заметил на паркете темные следы. Следы, оставленные испачканными носками, шли из кухни к входным дверям. Вне всяких сомнений, это была кровь.

Что-то – но нет, не любопытство – заставило его остановиться на пороге яркого электрического света. Взгляд, как пущенная по воде галька, прыгнул с одного красного пятна на другой, и так, пока не достиг целой лужи красного.

Кровь вытекала из-за холодильника.

Молоток лежал рядом. Кухонный молоток для отбивания мяса.

Медленно передвигая ставшие ватными ноги, Антон пошел по кухонному кафелю. Молоток фирмы Gipfel поблескивал нержавеющей сталью. Отличный молоток, эксклюзивный дизайн, кровь и длинные светлые волосы, прилипшие к насечкам.

Он ставил на то, что следующая подружка Суханова будет блондинкой, и он выиграл полсотни.

Блондинка, одетая только в трусики, сидела за холодильником, привалившись к стене. Ноги подогнуты, руки свесились на бедра. Маленькие груди лоснятся от красного, пахнущего железом, вытекшего из нее…

– Боже мой, что с вами?! – вскрикнул Антон, хватая девушку за плечи. Ее голова безвольно повернулась, раскрыв страшную рану цвета растоптанного вишневого пирога. Височная кость провалилась внутрь, из пролома торчали мелкие осколки черепа. Мертвые глаза смотрели в пол.

Антона вырвало картофелем и рыбным суфле.

Она, эта несчастная девушка, не успела даже испугаться.

Она проснулась, когда Суханов встал с кровати. Она пошла за ним, окликая по имени. Застала его на кухне, он стоял спиной к ней, да, он стоял лицом к вешалке, держащей кухонные инструменты.

– Ты чего, Дим? – спросила она и, может быть, прикоснулась к нему.

Он спал, он просто спал, но он сорвал с крючка молоток фирмы Gipfel, развернулся и одним ударом вышиб ей мозги. А потом стоял над ней в луже крови и думал: «Какой дикий сон. Интересно, что мне приснится дальше? Прогулка к соседу?»

Так все и было – сцена пронеслась в голове Антона, словно он присутствовал при ней.

Красное.

Много красного.

– О господи… – простонал он. – Что ты наделал?!

Антон представил, как несколько часов назад Дима Суханов пил вместе со своей будущей жертвой вино, как расточал комплименты, улыбался белоснежной улыбкой. Как они поднимались в спальню, целуясь на ходу. Он представил самое жуткое: Суханова, когда тот проснется и узнает, что натворил.

Журавлев, шатаясь, вышел в гостиную. Слезы застилали его глаза. Непослушные пальцы набрали номер полиции. Занято.

– Что за черт…

Он не слышал шагов и, лишь когда алюминиевый стул в стиле хай-тек ударил его по спине, понял, что Суханов Спящий вернулся.

Антон вскрикнул: не столько от боли, сколько от неожиданности.

Бледное лицо Суханова сохраняло беспечное выражение, зрачки смотрели на приятеля без всякой злобы. Его разум продолжал пребывать в краях Морфея, а тело разгуливало по дому, травмируя соседей стульями и убивая подружек.

– Дима, послушай меня внимательно. – Антон говорил громко и настойчиво. – У тебя проблемы, Дима. Ты совершил преступление. Сейчас ты должен проснуться. Ты должен помочь мне и…

Суханов ударил его стулом. Алюминиевая спинка врезалась в скулу. На этот раз было больно. Очень.

– Это просто сон, – сообщил Суханов. – Сон, и ничего больше.

– Нет, Дима…

Антон попытался подойти к соседу, но тот вновь ударил его: прямо в лоб. Комната закружилась, потолок и пол поменялись местами. Журавлев упал на стол, а потом уткнулся лицом в паркет. Рядом разбились бокалы, загрохотала винная бутылка.

«Этого не может быть, – пронеслось в голове Антона. – Лунатики не в состоянии делать такие вещи!»

Но вопреки всему, что было написано про сомнамбулизм в Интернете, Суханов, и не думавший просыпаться, снова накинулся на него. Совладелец глянцевого журнала, душа компании и просто хороший собеседник, сосед вцепился в волосы Антона правой рукой, а левой сдавил его шею.

Перед глазами поплыли багровые круги, сквозь которые Журавлев видел припухшее от сна умиротворенное лицо. Воздух едва проникал в передавленную гортань.

– …аснись!.. – прохрипел Антон и вонзил ногти в бедро Суханова, надеясь разбудить его, но и это не подействовало.

Сосед на секунду ослабил хватку – лишь затем, чтобы отвести назад голову и ударить Антона лбом в центр лица.