Текст книги "Заблуждение"

Спустя буквально полминуты раздался, с ежегодным опозданием, сигнал о начале линейки, и мы двинулись к стадиону. Там подготовка уже стремительно завершалась.

Дождь продолжал хлестать всё и вся, но это не помешало организаторам разместить-таки своё оборудование, укрыв его предварительно полиэтиленовыми пакетами. Пожалуй, сейчас мне стоит кратко описать сцену предстоящего действия за несколько секунд до начала линейки.

Итак, на каждой из четырёх сторон стояло по одной массивной колонке. Размер их был настолько велик, что звук, сами понимаете, приобретал колоссальную громкость и мощность. В северной части (там, где у нас была трибуна) располагалась построенная на скорую руку сцена, и, как мне кажется, она была слишком маленькой. Впрочем, сцена и нужна-то была только лишь для того, чтобы на неё пару раз взгромоздились директриса со своим заместителем, местный депутат – дядька лет шестидесяти, да сорокапятилетний певец, который десять лет назад занял почётное десятое место на некоем конкурсе купчинских певцов и получил за это в подарок памятную ленточку и брелок. С тех пор он уже девять лет подряд выступает у нас и каждый раз, выходя на сцену, обязательно демонстрирует всем собравшимся свою ленточку, которая, к слову, год от года становится всё грязнее. Впрочем, гордость сорокапятилетнего певца от этого нисколько не меркнет.

Рядом со сценой стояло шесть парт (по три с каждой стороны), вытащенных, скорее всего, из кабинета труда, что на первом этаже, – оттуда вечно что-то тащат. На них лежали костюмы, диски, фонари, пиротехника, микрофоны, удлинители, батарейки, гирлянды и ещё очень много всевозможного хлама. Разумеется, всё это было укрыто, хотя некий балахон, как раз-таки и предназначавшийся для этого укрытия, ввиду своего подержанного состояния, обнажал достаточно много мелких и мельчайших деталей, которые тоже в весьма немалом количестве присутствовали на партах.

За отдельным столом располагался звукооператор – наш старый знакомый, дядя Петя. Профессия у него, правда, была совсем другая – когда-то он работал слесарем (и сейчас ещё, кажись, работает), да и звали его на самом деле Сергеем Петровичем. Но, давно уже являясь пенсионером, он, известный, как завсегдатай и давний – то есть вечный – друг нашей школы, никогда не упускал момента прийти к нам и снова помочь с организацией праздника, ибо за это он даже получал небольшую денежную благодарность. К тому же, дядя Петя всегда твердил, что он «ещё совсем не стар душой», и что он ещё всем покажет свою юность и свой молодецкий задор.

Всё, линейка началась. Под совместный аккомпанемент дождя и музыки на площадь выбежали первые артисты. Они лихо танцевали, показывали несложные трюки и что-то пели. Но, увы, их выступление не произвело на зрителей особого впечатления. У Сани даже родилась реплика:

– И откуда таких второсортных берут?

После артистов выступили директриса с заместителем, а затем появились первоклассники, которых приветствовали весьма скромными аплодисментами. Раздалась знакомая музыка из «Большой перемены», и ребят начали постепенно поздравлять. Местный депутат, полуседой, но ещё румяный старик, держал неплохую речь, в которой особенно упомянул про «чрезвычайно важную роль подрастающего поколения в будущем нашей прекрасной России».

После него вышли школьные деды. Это были представители 11а класса: Туманов Ярослав и Подковайло Валерий. Они тоже произнесли несколько помпезных слов (наверняка по поручению директрисы), дали первый звонок и достаточно быстро удалились, не забывая, при этом, высоко поднимать вверх ноги (такая армейская походка является традиционной для дедов нашей школы), так что многие из собравшихся хорошо могли видеть их засаленные, отфутболенные кеды.

Затем настал звёздный час «почётного купчинского певца», при выходе на сцену традиционно начавшего махать своей знаменитой ленточкой. Издали мне показалось, что она стала заметно длиннее, по сравнению с прошлым годом.

В этот раз Исидор Трубов (так звали певца) решил спеть нам известную итальянскую песню «Confessa» – захотелось ему вдруг, так сказать, погрузить нас в итальянскую атмосферу. Почему именно в итальянскую и какое это имеет отношение к 1 сентября – спросите у Трубова. Хотя для него это, наверно, не важно; главное – спеть. И он спел.

Представьте себе, что человек силами голоса издаёт звуки, эквивалентные звукам расстроенного контрабаса. Представили? Превосходно! Вот именно так Исидор Трубов пел в этот день песню из репертуара Челентано.

После столь блистательного выпендрёжа раздались очень громкие и хорошо различимые аплодисменты директрисы, Людмилы Арнольдовны Барнштейн, её заместителя, Чивер Тамары Семёновны, да парочки учителей. Аплодировал также наш классный (Читатель помнит, что им был физрук, Долганов К.В.).

Под конец линейки ещё раз выступили артисты и появился некий парень, кое-как одетый в костюм Человека-паука. Судя по сценарию, он должен был проводить первоклашек в классы.

И началась процессия выхода. Так вышло, что следующими после первоклассников уходить со стадиона должны были мы, так как стояли в краю большой живой буквы «П». И вот тут случилось самое интересное.

Саня, ещё не отошедший от такого неоднозначного празднования, начал эмоционально выплёскивать накопившееся недовольство в диалоге с Костей.

– Да это же просто бред! Ни логики, ни нормальной музыки, ни грамотного сценария, ни здравого смысла, ни фантазии – ни хрена нет! Эти артисты – сборище дебилоидов.

– Бывает, – успокаивал его Костя. – Но как раз фантазии им хватило; жаль, что она была направлена не в ту сторону.

– Не в ту сторону? – не успокаивался Саня. – Я бы сказал, что она была направлена в сторону жопы! Большой нескончаемой жопы!

В это время Саня так увлёкся, что не заметил стоящего перед ним динамика. Он шёл прямо на него и продолжал говорить с Костей. И вот, когда до колонки оставался всего метр, Саня, наконец, посмотрел вперёд, но было уже поздно…

Топоров как следует долбанулся о препятствие, причём так долбанулся, что динамик начал раскачиваться. В конечном итоге, он не устоял на траве и, окончательно покачнувшись, грохнулся аккурат на уже успевшего упасть Саню. В этот момент наш товарищ прокричал от боли несколько крепких ругательств, да таких крепких, что даже у нашего физрука волосы встали дыбом. На беду рядом стоял средних размеров микрофон, который прежде почему-то многими (в том числе и мной) остался незамеченным. Разумеется, что мат Сани, благодаря микрофону, слышали все присутствующие, и даже первоклассники, только-только начинавшие выходить со стадиона.

Конечно, динамик мы с Сани сняли. Но тут же в зону мата прибежали директриса и её заместитель, и, как и можно было предположить, они сразу начали ругать нашего героя по полной программе; грозились даже исключить из школы (разумеется, это полный бред, основанный только на эмоциях). Подоспел и врач – он поинтересовался, не ушибся ли пострадавший. Саня ответил, что всё нормально, всё хорошо; мол, даже если что-то не так, то всё равно потом пройдёт. Стеклись к месту происшествия и школьники из разных классов, – но стоит ли удивляться, что они с любопытством взирали на всё происходящее, иногда резко хихикая?!

Конечно, зайдя в школу, мы ещё долго не могли выкинуть из головы тот конфуз. Да что говорить – я и сейчас нередко вспоминаю об этом случае, и комичном, и неприятном одновременно, ибо, согласитесь, нечасто подобное увидишь. Но наибольшее впечатление весь этот инцидент произвёл, безусловно, на Диму Ветрова. Он, кажись, отродясь не видывал ничего более курьёзного, оттого и сидел за партой в фантастически недоуменном состоянии. Однако не будем этому чересчур сильно удивляться: во-первых, это Ветров, а, во-вторых, сам Долганов, подчеркну, некоторое время тоже был в шоке.

Нам огласили расписание на будущий год, а затем началось обсуждение ряда задач и целей на осень. Разумеется, одной из главных тем стала подготовка к ЕГЭ. Впрочем, в тот момент я ещё мысленно находился на стадионе.

После окончания уроков мира Костя собрал некоторую часть Компании и предложил всем вместе вечером сходить в кино, на какой-нибудь фильм. Конечно, все согласились и засим распрощались до вечера.

Вот так закончилась эта утренняя процессия. Интересно, что наконец-то прекратился дождь, и даже слегка выглянуло солнце.

Я шёл домой. По пути меня нагнал мой знакомый из 5б класса, Ваня Кранов, и спросил:

– Коля, а как зовут того парня, который ругался?

Я засмеялся и назвал ему имя героя.

2 сентября – наконец-то я перехожу к школьной хронике.

Впрочем, скажу ещё несколько слов про наше вчерашнее кино, тем паче, что оно нам очень понравилось. В кинотеатр вечером пошло одиннадцать человек (увы, не все смогли), и мы все получили большое удовольствие – фильм и впрямь вышел неплохим. После решили заглянуть в находившийся неподалёку суши-бар, и, естественно, покинули его пределы только через два часа, а сама идея посетить данное место, конечно, принадлежала Мише. Японскую кухню, надо сказать, мы оценили по достоинству, но иначе и быть не могло, ибо, помимо Миши, с нами был Кирилл, также прекрасно разбирающийся в суши и роллах и быстро признавший экстра-класс тех блюд, что нам тогда довелось попробовать. Посетовали, правда, на не самые демократичные цены, но возмущения по этому поводу были недолгими.

После комбинации «кино + суши-бар» мы пошли гулять, и наша прогулка закончилась довольно поздно. Я пришёл домой в 0:40.

Ну, а теперь в школу! Вместе со мной, Читатель!

Прежде всего стоит опубликовать расписание 11б:

Как вы видите, оно достаточно неоднозначное. Чего стоит хотя бы сдвоенный урок английского в понедельник, что означает кучу переводов и exercises[6]6
  Упражнения (англ.)


[Закрыть] на выходные. А как вам нравится утро физики по средам? Может, и впрямь утро добрым не бывает? Нельзя не отметить и завершение недели. 1-4 классы по субботам вообще не учатся; 5-7-ые уходят домой после 5 урока; 8-9-ые отдыхают на какой-нибудь истории или обществе; 10а и 11а прогуливают свои ОБЖ, МХК или психологию, – а наш 11б попадает на химию и страдает. Почему страдает? – об этом ещё отдельно поговорим.

Пока же я встал в 8 часов, быстро собрался и пошёл в школу – открывать для себя новый учебный год.

В первый учебный день сразу хотелось приключений. И они, словно по заказу, начались с первой же минуты – выяснилось, что сегодня, во вторник, 11б должен был прийти ко второму уроку. Об этом знал, как оказалось впоследствии, только Дима Ветров, которому в понедельник лично позвонил Долганов. Почему именно ему – никто так и не понял, но суть в том, что Дима сначала забыл всех предупредить об отмене первого урока, а потом и вовсе забыл про эту новость и сам пришёл к 9:00. Когда же он понял, какую дурость совершил, и поневоле дал об этом знать остальным, гневу народа, в частности Сани, не было предела:

– Чё ты, не мог позвонить? – орал Топоров с утра.

Возмущались все, а Дима стоял как вкопанный и сам понимал, что подвёл всех.

Интересно, что уже тогда чувствовалось, что одним этим случаем дело не ограничится. Среди нас витала какая-то тень сомнения, неожиданности и иронии, и она словно подсказывала нам, что нечто неожиданное ещё случится.

– Вот чую, что-то будет! – беспокоился Арман. – В первый день всякое случается…

– Вполне вероятно, – добавил Лёша. – Знать бы только, что это нам принесёт: радость или…

– И ещё неизвестно, кто у нас пятый урок замещать будет, – сказал Миша.

– Нет, ну вот точно чувствую, – не успокаивался Арман, – что-то произойдёт!..

– Да успокойся ты! – шутя наорал на него Саня. – А то заколебал уже!..

– А что, если он прав? – вмешался Костя. – Вот устроят нам какой-нибудь английский или химию – и точно жесть будет.

Говоря данные слова, Костя наверняка понимал, что его это как претендента на медаль и вообще умного парня, в общем-то, не должно сильно волновать. Однако он как в воду глядел – случилось плохое: на замещение выпала химия! И это вполне выглядело как худший вариант.

Символично, что не было в нашей школе педагога злее, мистичнее и загадочнее, чем тот, кто, по сути, являлся здесь главным и единственным химиком. И звали его Феликс Павлович Бандзарт.

Человек, обладавший невероятной энергетикой, он всегда выглядел специфически: длинный, чаще всего коричневый, плащ; синяя шестиугольная шляпа, до того замысловатая, что абсолютно непонятно, откуда она взялась в его гардеробе; чёрная футболка с большой буквой С во всю высоту; нередко тёмные очки, скрывавшие за стёклами большие карие глаза; пирсинг на руках – в общем и целом – явная страсть к готическому стилю. Голос его – наверно, как у Владимира Маяковского, которого я как-то слышал в старых записях, но со строго индивидуальными, опять же, специфическими, нотками. Возраст – 30 лет.

Он всегда перемещался быстро, его походка была настолько ровная, настолько чёткая и уверенная, что не было ничего удивительного в его образе невероятно уверенного в себе молодого человека. И, глядя на него, никто ни за что не подумал бы, что этот человек работает в обычной питерской школе. Впрочем, на то существовали свои причины, о которых мы – ученики 11б класса – практически ничего тогда сказать не могли, как не могли сказать что-либо и о личной жизни Бандзарта, так как это была абсолютно закрытая для всех нас тема.

Но совершенно очевидно было следующее: он – фанат химии и, вне всякого сомнения, один из немногих в среде преподавателей химии, кто может сказать, что это – его наука. И, разумеется, на наших уроках он властвовал, вёл себя, как король. Почему я так заявляю? Потому хотя бы, что мы никогда не могли знать заранее, что он нам в очередной раз устроит. Это всегда была его чистая импровизация, неизменно удивлявшая нас последующими результатами.

Временами Бандзарт любил припугнуть нас своими искромётными фразами. Например, как-то раз он нарисовал на доске следующую формулу: C₇H₅(NO₂)₃[7]7
  Тринитротолуол – взрывчатое вещество


[Закрыть], – и сказал: «Берегитесь его! Он может убить всех…»

А вот ещё один афоризм: «Кто ищет вечный покой, тот всегда найдёт KCN[8]8
  Цианистый калий – сильнейший яд


[Закрыть]».

Вот такие лирические отступления порой происходили на его уроках. А преподавал он всегда «для умных». Так иногда и говорил: «Расписывать реакцию я не буду, запишу только, что получилось». Неудивительно, что в нашем классе только Костя имел «5», ещё 5-6 человек гордились своими четвёрками, остальные кое-как ползли на «3», в том числе и я.

На доске Бандзарт рисовал, как правило, множество различных формул, и, что интересно, практически все они включали в себя шестиугольники с кружками – кольца бензола. Вообще, это была его страсть. Бывало, объясняет нам кое-как новую тему, а затем неожиданно обрывает последнюю фразу, берёт в руки мел – и давай за своё. Через несколько секунд на доске уже появляется очередная фигура. Далее спрашивает он Костю:

– Это что?

В ответ звучит «чёртегознаеткакойбензол».

– Гениально! – восклицает Бандзарт. – Не зря я тут работаю.

И так очень часто. Однажды нам даже пришла в голову мысль: а что, если бы Кости не было в нашем классе? Ни за что, конечно, но всё-таки! Или не смог бы он ответить Бандзарту? Неужели тот бы ушёл?

Признаться честно, мы даже как-то специально подговаривали Костю хоть раз ответить неправильно. Мол, «какова же была бы тогда реакция Бандзарта?!.. – вот узнать бы!..» Но Костя не поддавался. Он оставался непреклонен и всякий раз отвечал: «Ни за что на свете!»

Нам действительно неизвестно, какова была бы реакция Бандзарта в такой ситуации, но зато все знают, что именно за чрезмерную увлечённость рисованием соединений, содержащих бензольное кольцо, нашего химика стали считать в школе в определённой степени ненормальным, чокнутым и помешанным на своём «творчестве». Тем не менее, на уроках, конечно, никто и заикаться об этом не смел, да и обращались мы к нему только уважительно – по имени и отчеству.

В заключение стоит добавить, что пять колов за урок считалось для любого класса, а, в особенности, для нашего, вполне нормальным явлением, ибо спрашивал Бандзарт всегда очень много, к тому же часто проявлял принципиальность – порой мог поставить «1» и за парочку неверных ответов, которые он считал недопустимыми.

Но вернёмся к событиям 2 сентября. Как только Долганов зашёл к нам на психологию и сказал, что следующий урок – химия, … все слова, какие только можно было произнести, – эмоциональные и спокойные, культурные и нецензурные, ласковые и убийственные – разом смешались и образовали один огромный базар-вокзал. Вот когда наш психолог, Жанна Юрьевна Конторкина, вполне могла использовать свои психологические навыки и знания!

С большим трудом успокоив нас, она, не без доли удивления в голосе, заявила:

– Как интересно! Вы даже не представляете себе, какой невероятный психологический портрет 11б я могла бы составить сейчас на основании вашего поведения.

Секунды некоторых уроков идут фантастически быстро. Вот мы уже стоим на втором этаже перед кабинетом химии. Правда, Сане явно не стоится на месте:

– Не, я реально очкую туда идти. Что, если мы опять будем эти его тесты писать? Как в прошлом году?

– Меня больше ужасает перспектива обжечься! Хватит с меня прошлогодних опытов! – волнуется и Арман.

– Надеюсь, он не будет опять получать сероводород, – крикнул Лёха, скривив, при этом, ужасную физиономию. – Я задохнусь.

– Радуйтесь, что у нас не два урока, – улыбнулся Миша.

– А ты не радуйся! – огрызнулся Саня. – До субботы и ты доживёшь!

– Да я знаю! – подтвердил Миша. – Разве что сегодня…

– А сегодня и так будет жесть! В первый же день, блин! По закону подлости…

– И опять мистика… – заметил Арман.

– Чёрт, она ещё кого-то волнует! – удивился Костя. – А, по-моему, всё уже свершилось – худшие опасения подтвердились.

– Хуже и быть не могло, – сказал я.

– Могло! – возразил Лёша. – Если бы он сам сказал нам про замещение.

– И что бы поменялось? – не понял я.

– А то, что мы не могли бы свалить! А так – можем! Он нас всё равно не видел! Ну, кто со мной?! – обратился ко всем Лёша.

– Ты в своём уме или бредишь? – убил его затею Костя.

– Да ладно, я шучу… – с грустью признал Лёша.

– Всё равно бессмысленно – ещё 2 урока впереди, – сказал я. – Да и Бандзарт!..

– Это правда, – согласился Арман.

Только его реплика прозвучала – сразу раздался звонок.

– Ну, пора! – слышал я вздох Сани. В голове, душе и во всём мне сейчас раздалось примерно то же.

Наконец мы вошли в класс. Бандзарт уже стоял за кафедрой и сверлил всех входящих своим пронизывающим взглядом. В это время я сел за пятую парту у стены вместе с Саней, и через пять минут началось:

– Всем добрый день. Вот как быстро время летит! Не прошло и четырёх месяцев – а мы снова свиделись! – радостно, но с желчью сказал он, сверкнув на весь класс своей злодейски-счастливой улыбкой.

Класс молча взирал на него, при этом, взгляды наши со стороны наверняка выглядели чересчур боязливыми.

Бандзарт ещё раз на всех посмотрел, а затем начал быстро говорить:

– Всё, не будем больше медлить! Теперь я обязан сообщить вам, что у вас на этот год – важное задание!

«Начинается…» – подумал я.

– Ваши знания химии уже достаточно велики, и я не сомневаюсь в том, что моё задание вам по силам!

«Да ладно!»

– Уровень вашей химической культуры настолько высок, что вы, к примеру, можете без проблем написать уравнение реакции карбонилирования бензилового спирта на родиевом катализаторе!

Я успел записать эту фразу.

– Как представители старшей школы, вы уже можете и должны заниматься самостоятельной химической деятельностью…

– Что он несёт?.. – прошептал мне Саня.

– …проявлять фантазию…

Саня что-то ещё возмущённо добавил.

– …и оригинальность мышления!

«Неплохо!» – помню, подумал я.

– Итак, в этом учебном году вы должны, используя любые школьные реактивы, провести своего рода химическое исследование. Ваша задача – выбрать любой класс соединений из органической или неорганической химии и подробно изучить его на примере двух-трёх простейших представителей. Желательно действовать одному, но можно объединиться в группы – впрочем, количество объединившихся в каждой группе не должно превышать шесть человек. Имейте в виду: объём работы увеличивается с увеличением числа работающих над ней. Это я особенно проконтролирую.

Что же до самой работы, то результаты её нужно представить в двух видах: доклад, объёмом не менее десяти листов, и видеозапись проведённых субъектом исследований химических реакций. Оценка будет рассчитана из количества баллов, что вы наберёте. Запомните: классы повторяться не должны, об этом позаботьтесь сами. В противном случае – 0 баллов автоматом вам обеспечены! Задание должно быть выполнено к весне. Вероятно, в апреле я и начну проверку. Наличие работы строго обязательно! Без неё об аттестате можете даже не думать!

Всё это Бандзарт выпалил так внезапно, что нет ничего удивительного в том, что мы оказались в положении истинных дураков – остаточный шок после данной новости ещё очень долго продолжал на нас действовать, и мы боялись – точнее, никак не могли! – хоть что-то противопоставить монологу Феликса. Даже задать какой-нибудь подходящий к теме вопрос для нас было делом совершенно невозможным, или, по крайней мере, трудноосуществимым. Впрочем, как и всё то, что нас обязал выполнить Бандзарт.

Только спустя немалое количество секунд Саня всё-таки решился выказать общее возмущение. Он произнёс вполголоса какие-то ругательства в адрес Бандзарта и ещё скривил на редкость сердитую физиономию. Правда, лучше бы он этого не делал.

– Топоров! Встаньте! – приказал Бандзарт.

Если кто-то ещё и осмеливался что-то говорить шёпотом, то теперь все точно замолкли. Снедаемый тягостной тишиной и ослеплённый большим количеством взволнованных взглядов и ещё одного – самого острого – взгляда, Саня медленно встал.

– Повторите, что вы сказали! – потребовал Бандзарт.

– Да я … ничего и не говорил, – промямлил Саня.

– Врёте! Немедленно повторите! – настаивал Бандзарт. – Я желаю знать всё, что вы обо мне думаете!

Саня покраснел. Он смотрел в пол и испытывал явное, но столь редкое для него чувство стресса. Так продолжалось около пятнадцати секунд. Наверно, именно в это время, потому что другого времени не было, Сане и пришло в голову произнести единственное цензурное слово:

– Диктатор…

Бандзарт с полминуты смотрел на Саню, очевидно, продолжая его таким образом мысленно испытывать. Затем он прошёлся вдоль кафедры и молвил:

– Вот, значит, какого вы обо мне мнения… – очередная пауза. – А я смотрю, что вы стали очень умны – сидите там, на галёрке, бесконечно базарите с Лавровым, ни хрена не делаете, ещё ругательства про меня сочиняете, не подозревая даже, что у меня отличный слух… Наверно, это самое удобное для вас положение – вести себя нагло, но забиться в угол. Так ведь? Отвечайте!

– Н-н-нет… – тихо произнёс Саня.

– В таком случае, следите за речью! А лучше – молчите! Думается, только цианид калия заставил бы вас замолчать, но я всё же надеюсь на ваш личный самоконтроль и вашу субординацию. Вам всё понятно?

– Да, понятно, – с облегчением ответил Саня.

– В таком случае, мы продолжим. А вы – можете садиться.

Саня сел, а Бандзарт принялся до самого конца урока убеждать нас в том, что мы все – потенциальные химики, и что мы все можем и должны проявить свою химическую фантазию при работе над заданием. Честно говоря, в этот момент мне очень сильно захотелось убить его, не только за Саню, а за всех вообще, кому не повезло учиться у него, причём сделать это красиво. Сначала связать его так прочно, как будто какой-нибудь ковалентной связью, затем свернуть и обернуть в бумагу, изрисованную химическими формулами; далее найти стену, выдолбить из неё шестиугольное отверстие, кинуть туда обезвреженного Бандзарта – и всё замуровать; потом покрасить стену краской, содержащей ароматические соединения, и нарисовать на стене формулу какого-нибудь взрывчатого вещества – например, того самого, о котором Бандзарт как-то говорил, что «…он может убить всех!» Вот тебя, мёртвого, и украсит. И поделом! Круто же!

После этих мыслей резонно заметить, что, пока Бандзарт ораторствовал на весь класс, Саня Топоров парализованно молчал, и, по-моему, до самого звонка он не произнёс ни слова.

Впрочем, молчали и все остальные, и лишь когда Бандзарт закончил свой монолог, а до конца урока осталось две минуты, Костя не выдержал и спросил:

– Феликс Павлович, позвольте узнать: почему именно нашему классу вы дали такое задание? Насколько мне известно, ни один из пяти одиннадцатых классов, что заканчивали школу за последние три года, такие задания не выполнял, хотя преподавали у них вы. Так в чём же дело?

– Хороший вопрос, и вы здорово владеете информацией, – отметил Бандзарт. – Но могу сказать, что идея дать это задание принадлежит вовсе не мне. Её автор – совсем другой человек, и вы его очень хорошо знаете.

– И кто же это? – с колоссальным интересом спросил Костя.

– Эта идея принадлежит Людмиле Арнольдовне Барнштейн, – сухо ответил Бандзарт.

Все так и охнули. Кажется, после произнесения этой фамилии шок был ещё больше, чем тот, что охватил нас в тот момент, когда мы впервые узнали, что сегодня будет химия.

– Но скажите, зачем же директрисе, то есть Людмиле Арнольдовне Барнштейн, понадобилось это? Неужели мы ей чем-то не угодили? – снова обратился Костя к Бандзарту.

– А вот это вопрос не по адресу, – заявил Бандзарт. – Если вы что-то хотите знать – обращайтесь к ней. Могу сказать лишь следующее. Первое – я жалею, что эта идея появилась так поздно, когда вы уже перешли в старшую школу. Это надо было придумать раньше. Второе – проблемы вы создаёте себе сами! Вспомните вчерашнюю линейку. Может, и вопросов не будет.

Раздался звонок. И сейчас он лучше всего подходил под наше состояние.

Всё очевидно: маты Сани на линейке, злость Барнштейн, гнев Бандзарта на уроке, задание… А ещё наше нехорошее предчувствие…. Всё это связано. И теперь, после слов Бандзарта, в этом даже сомневаться не приходится.

Однако мне совсем не хочется обвинять Саню. Всё получилось настолько случайно, что он и сам, конечно, ничего подобного ожидать не мог. Но директриса! Вот истинный злодей! О, как мы её возненавидели с того дня! Правда, пусть Читатель не подумает, что раньше мы к ней относились значительно лучше. Напротив, между ней и нашим классом уже давно были враждебные отношения, и то и дело возникали ссоры. Иногда, особенно после них, нам казалось, что теперь Барнштейн успокоится, угомонится, перестанет досаждать нашему классу, и весь конфликт перейдёт, наконец, в фазу перемирия. Замечу, что мы искренне на это надеялись. Но, увы, … Барнштейн сама всё портила, каждый раз возвращаясь к старому. И не было конца её закоренелой неприязни, которая, кажется, снова даёт о себе знать. Ведь очевидно, что вчерашний инцидент – это прекрасный повод для Барнштейн снова начать травлю нашего класса. И это самое ужасное. Учиться придётся ещё год, а уже, с 1 сентября, – опять начинается! И ведь чёрт его знает, что ещё может произойти за ближайшие девять месяцев.

Увы, так исторически сложилось, что аж с шестого класса Барнштейн нас невзлюбила. Она всегда говорила, что «мы – окраина общества, шпана, хулиганьё – в общем, ни на что не способные тупицы». Барнштейн вечно ставила в пример параллельный класс, даже когда он явно не мог похвастаться какими-либо достижениями, и приговаривала, при этом, что после девятого класса нас вообще следует изгнать из школы – мол, мы здесь лишние. К счастью, пожелания её не сбылись – вмешались некоторые хорошие люди, и мы здесь почти в том же составе. Но Барнштейн наверняка осталась не удовлетворённой таким исходом, и вот теперь решила сделать нам очередную пакость. На сей раз через Бандзарта.

Но мысли большинства учащихся были сейчас не о ней. В основном все думали о химии, и это не случайно, ибо в классе витало грустное, но стойкое чувство, что выполнять задание Бандзарта придётся всем, а, значит, всем придётся напрячь извилины, чтобы обмозговать перспективы предстоящей исследовательской деятельности. Строго говоря, как выполнить задание Феликса, никто не знал. Но и надеяться на «доброго Бандзарта», который однажды вдруг возьмёт да и отменит задание, было бессмысленно.

Костя, понимая, какое у нас сейчас настроение, как мог, пытался подбодрить нескольких явно приунывших ребят.

– Ничего, прорвёмся! И не из такой задницы вылезали! В конце концов, у нас времени – до жути! Да и в группу можно объединиться, чтоб хоть что-то сделать.

– Но как мы это сделаем? – выглядел озадаченным Арман. – Мы не химики, да и к ЕГЭ надо готовиться, а не химией заниматься!

– Вот и надо было ему про ЕГЭ напомнить, – молвил Лёша.

– И что? Думаешь, он бы всё отменил? – возразил Саня.

– Кто ж его знает?..

– Да брось! Уж тут мы его хорошо знаем. Раз он сказал – значит, всё железно! – сказал Саня.

– И чего тогда делать?

– Ладно, не катастрофа, – не терял оптимизма Костя. – Главное – приступить. А там уж как пойдёт. Не получится – ну, значит, он сам это увидит. Но важно показать ему, что мы хотя бы что-то пытаемся сделать, а что есть на самом деле – второстепенно. Поняли меня?

На несколько секунд воцарилось молчание. А потом Арман опять начал:

– Но всё-таки: как мы будем выполнять задание? У нас даже нет реактивов!..

– Это правда, – согласился я.

– …а брать реактивы у него – едва ли хорошая мысль…

– Согласен! – продолжил Костя. – Но и это – не проблема. У меня есть один знакомый, – он работник химического предприятия, и ему всего двадцать четыре года. Не сомневаюсь, что он нам поможет.

– Что, прямо так поделится реактивами? – не поверил Миша.

– Разумеется! – заявил Костя. – Должен выручить.

Связям Кости с уважением подивились многие. Однако Лёша спросил:

– Но как быть с самим заданием?

– Что ж, положимся на собственные знания, интернет и хороших знакомых. Из тех, кто выпускался из школы в последние годы, есть люди, неплохо разбирающиеся в химии. Я тоже постараюсь, – добавил Костя.

– А кто именно хорош в химии? – спросил Миша и тут же пояснил: – Из тех, кто выпускался…

– Это сейчас не важно! – коротко произнёс Костя. – В любом случае, сначала мы будем делать сами. Если не выйдет, а так вполне может быть, то воспользуемся связями. Работать же начнём со следующей недели. Договорились?

Все поддержали Костю.

На МХК, как ни удивительно, класс наш пребывал в весьма молчаливом состоянии; все как-то спокойно сидели и слушали учителя. Действительно, это очень странно, ибо обычно на МХК проявляют себя в полной мере наши главные любители побазарить: Сергей, Арман, Карина… Наверное, все по-прежнему думали о химии. Особенно же задумчивым выглядел Дима Ветров. Ему наверняка предпочтительнее было бы получить подобное задание по физике, там бы он себя проявил на все 100 % – это уж точно. Но – не судьба! Химия – не физика, а Ломанова (наш учитель физики) – не Бандзарт.