Текст книги "Заблуждение"

Пусть Читатель не удивляется, что я смог так подробно описать кабинет Долганова – за несколько лет учёбы под его классным руководством я бывал здесь очень часто и, конечно, не мог не обратить внимание на ещё одну, наверно, самую важную особенность: для классного руководства пространства здесь явно не хватало. И дело не столько в хламе, занимавшем, действительно, немало места, сколько в изначальной площади этой комнаты – она была крайне мала. Настолько мала, что треть нашего класса, если не больше, стабильно не могла здесь поместиться, и некоторые классные вопросы приходилось решать в коридоре (символичное место для нашего класса, не правда ли?). Зал же практически всё время был кем-то занят, если не считать того памятного дня, когда мы с Костей его отмывали, хотя иногда Долганов, зазывая туда нескольких из нас, решал классные вопросы и там, на скамейках, и совершенно не парился, что кто-то там в этот момент бежит, или разминается, или играет в волейбол. Вопрос «Хватит ли здесь пространства, чтобы хоть как-то поместиться?» встал перед нами и сегодня, когда мы уже заходили внутрь, однако прежде нас ожидал приятный сюрприз: оказавшись в параллелепипеде, мы увидели, что в главном кресле Долганова сидит – кто бы мог подумать? – Костя, собственной персоной.

Мы успели перекинуться с ним несколькими фразами – в частности, он сказал, что всё время урока химии просидел здесь, у Долганова, – ну а затем пришёл сам физрук. Та часть нашего класса, которая дошла до кабинета, каким-то чудесным образом поместилась целиком и полностью, правда, некоторые, в том числе и я, оказались совсем уж прижатыми, притиснутыми к стене, так что данное положение никак нельзя было назвать удобным. Костя освободил кресло для Долганова и встал по правую сторону от него. Физрук же уселся и сразу, не заметив даже наш сокращённый состав, заявил:

– Вот что, друзья! Я собрал вас всех здесь, чтобы предупредить о скором дне учителя. Он будет отмечаться 4 октября, так как пятое число выпадает на воскресенье, – весьма умно заметил Долганов. – Ко мне сегодня подходила Дарья Алексеевна и сказала, что ей от вас нужен какой-то театральный номер. Я к этим темам равнодушен, но мы тут с Костей посовещались и пришли к выводу, что номер должен быть посвящён теме учителя, – не менее умно подчеркнул Долганов. – Ваш друг уже успел набросать несколько вариантов, так что вы сейчас всё обсудите и решите, кто и с чем выступит. Предлагаю это сделать немедленно. Я же вам вряд ли смогу помочь, да и вы уже – люди взрослые, так что я тут постепенно буду собираться, ну, а вы – шагом марш в зал, – скомандовал Долганов очень бодрым и довольным голосом.

Так мы оказались в зале. Там бегали по кругу несколько мелких, под присмотром другого препода, но нас это не волновало. Мы аккуратно пошли вдоль стены и плюхнулись на скамейки. Конечно, всё это было типично по-долгановски: дать нам задание и потребовать самостоятельности. При этом, он, дескать, как бы ни при чём – но главное, чтобы мы что-нибудь да выдумали. Фраза же «Вы уже – люди взрослые» звучала из его уст и в седьмом, и в восьмом, и в девятом классах… – поэтому практически ничего нового мы на сей раз не услышали. Куда новее и удивительнее была бы ситуация с более активным и заинтересованным в продвижении дела Долгановым, но … видимо, на это можно не надеяться – физрук наш верен консервативным принципам.

Разумеется, в зале все сразу обступили Костю, и многие тут же начали спрашивать его, где он пропадал, – мол, не веря тому, что Костя мог целый урок просидеть в одном помещении с таким нудным человеком, как Долганов.

– Мы обсуждали варианты номера. Он же сказал, – отвечал на такие вопросы Костя.

Далее, как и следовало ожидать, на Костю посыпались вопросы о Теории нелюбви, но он сразу заявил:

– Нет, об этом позже. Всё, что касается теории, – потом. Лучше подумаем о номере, ведь, похоже, нам опять выпало всё делать самим, – заметил Костя.

В этот момент из кабинета вышел уже одетый по-уличному Долганов, крикнул нам «Пока», потом весело помахал рукой и направился к выходу.

– Ну да, так и есть, – заключил Костя.

– А может, попросить помощи у Щепкиной? – предложил Арман.

– Только в крайнем случае, если всё будет совсем ужасно, – ответил Костя. – Может, мы и сами сделаем такое, от чего вся школа будет в потрясении.

– Ну да, надейся… – пессимистично заключила Люба.

– Кстати, а что вы с Долгановым надумали? – поинтересовалась Карина.

– Думал только я – он лишь слушал, – честно ответил Костя. – Но если в общем смысле, то идея проста: показать один день из жизни школьного учителя, разумеется, со всеми важными деталями. Ну, что скажете?

– Не слишком ли банально? – подумал Арман.

– Согласен, что банально, – ответил Костя. – Но на всё небанальное у нас нет ни времени, ни возможностей. Да и прочие темы уже порядком избиты, а повторяться не хочется. Про один день вроде бы ещё никто не рассказывал…

– И как мы всё это будем ставить? – недовольно спросил кто-то.

– Этот вопрос мы решим чуть позже. Для начала надо определиться с идеей. Итак, есть у кого иные варианты?

Времени на долгое обдумывание идеи у нас не было. К тому же, к концу шестого урока все уже настолько устали, что ни за что не стали бы напрягать свои мозги ради такого второстепенного дела. Костя предложил устроить голосование, и, конечно, практически все поддержали «Один день…». Единогласия не получилось из-за того, что воздержался Дима.

– Что ж, принято, – заявил Костя. – Теперь надо решить, кто будет участвовать в действии. Короче, кто вообще хочет?

Этот вопрос уже заставил нас задуматься. Честно говоря, впервые услышав про праздник от Дарьи Алексеевны, я подумал, что опять будет какая-то хрень. Причём подумал так не из-за какого-то внутреннего убеждения, а просто потому, что все предыдущие годы так и выходило. Скучнейшая программа, постаревшие артисты, дряхлая сцена, еле работающие микрофоны… Всё это мы уже видели, и не раз. Но, возможно, что всё это именно так и проходило только по той причине, что Дарья Алексеевна обычно не занималась подготовкой дня учителя. Мероприятие это готовили, на словах, ученики и их классные руководители, хотя общим ходом репетиций обычно заведовала специально подготовленная для таких событий «Творческая группа Барнштейн», во главе, разумеется, с самой директрисой. Однако… Поняв, видимо, что такой ежегодный кошмар более продолжаться не может, Щепкина решила в этом году взять всю ответственность на себя – она заявила, что будет лично заниматься подготовкой концертной программы и церемонии непосредственного поздравления, и никто – ровным счётом никто – не посмеет даже попытаться помешать реализации её творческих планов.

Эх, как тут не вспомнить того бреда, что царствовал здесь 5 октября прошлого года, когда главными в «Творческой группе» были Чивер и Долганов?.. Да-да, именно их Барнштейн назначила тогда ответственными, и, наверно, в своей школьной жизни я ещё ни разу не встречал решения более глупого и абсурдного, чем это. На том прошлогоднем концерте солировал, конечно, наш знаменитый купчинский певец Исидор Трубов, а по школьному радио несколько перемен подряд звучала какая-то непрекращающаяся школьная мелодия, то ли из фильма, то ли откуда ещё…

Впрочем, решение Щепкиной, и вообще все её бравые намерения не могли не обнадёживать. К примеру, после своего громкого заявления, она сразу отметила, что «никаких старых артистов в этот раз даже ждать не стоит! Не появится и Исидор Трубов. Песни будут выбирать сами учителя, причём исполнять их предстоит самым голосистым школярам. Вообще же, для проведения праздника мы выберем самых активных, креативных и заинтересованных ребят, и, более того, кому-то из них даже выпадет честь быть на данном мероприятии ведущим. А номера будут интересными. Вот увидите!»

Короче говоря, из слов Щепкиной выходило, что всё будет просто супер. И … знаете? Я ей очень даже сильно верил. Да, тогда я твёрже твёрдого верил во всё то, что она нам обещала!

Здесь, возможно, Читатель захочет спросить меня, откуда такая уверенность. Да всё просто: Дарья Алексеевна недаром несколько минут столь увлечённо гутарила с Костей и Лёшей, когда мы постепенно подходили на литературу. Разумеется, она успела поведать им о некоторых своих планах и замыслах, и, разумеется, из уст наших творческих друзей я и услышал всё то, что сейчас изложил несколькими строками выше.

Но я возвращаюсь к вопросу Кости и, в свете последних новостей, отмечаю, что во мне вдруг со стремительной скоростью стало просыпаться желание поучаствовать в подготовке праздника. Очевидно, что теперь он обещал стать самым успешным и интересным за последнее время. Сталкиваться с Чивер и Долгановым лицом к лицу в творческой деятельности точно не придётся, а вот поработать под началом Щепкиной – что может быть заманчивее? Тем более, что мы её знаем уже не первый год, – а вот опыта совместной работы за десять с лишним лет, увы, явно маловато, и на то есть самые разные причины. Но не время ли восполнить пробелы прошлого? Не время ли осуществить свои желания? И почему бы не помочь Косте реализовать его идею? Всё! После таких мыслей у меня сразу вырвалось:

– Я хочу! – и крик мой был ещё более выделен резким поднятием руки.

Удивительно, но, судя по всему, мой пример и мои мысли передались и остальным. Руку подняли Арман и Саня, и, конечно, Лёша. Впрочем, пятерых человек (включая, естественно, и самого Костю) было явно недостаточно – для номера требовалась хотя бы десятка. Разумеется, Костя не мог не начать тормошить народ:

– Ну давайте, друзья! Поактивней! Быстрее определимся – быстрее свалим отсюда.

Призыв Кости подействовал на Дашу – она тоже подняла руку. Впрочем, кроме неё добровольно соглашаться пока никто не стал. Очевидно, дело затягивалось. Все уже видели перед глазами свои дома, но с проявлением активности никто спешить отчего-то не собирался. Здесь не могло не возникнуть тупиковой ситуации, из которой надо было как-то выбираться. Должно было найтись какое-то решение. Но как его найти и что вообще делать? Вот вопрос, ответить на который никто не желал по причинам, хорошо известным только их создателям. И тогда…

И тогда Костя просто приступил к уговорам – к тому, что он страшно не любил делать, если не учитывать крайних ситуаций. Сейчас именно такая ситуация и возникла, и Косте пришлось начать приводить нам различные доводы и аргументы, используя, конечно, в основном, язык жестов, без которого все его уговоры не стоили бы и десяти процентов идеальных оных.

Вполне естественно, что сидящие пришли в явное оживление. Возник шум, начались споры. Кто-то тут же стал жаловаться на такие моменты, как нехватка времени, личная антипатия к некоторым потенциально возможным участникам, банальная лень, отсутствие желания работать в таком-то составе, пофигизм. Базар-вокзал быстро распространился по всему залу, и никто не желал успокаиваться. Кричали что-то вроде:

– Слишком хреновый состав.

– Даёшь сольные выступления!

– Идея неплохая, ресурсов мало.

– А на фиг этот номер! Пошло всё…

– Блин, свалить бы уже…

– Время уже…

Впрочем, к счастью, после всех долгих споров, волнений, размышлений и предположений, десятка артистов наконец была окончательно сформирована. В неё вошли: Костя, Саня, Карина, Арман, Даша, Сергей, Юля, Катя, Лёша и я. Нас, безусловно, очень удивило нежелание участвовать Миши, Жени, Любы и Вики, из-за чего Косте даже пришлось утверждать таких людей, как Юля и Сергей, с которыми у него всегда были туго натянутые отношения, но пусть Читатель не пытает меня вопросами типа «А почему они отказались?» – этого и сам лидер Компании не смог понять, хотя, вне всякого сомнения, он очень рассчитывал на четырёх вышеперечисленных, и не просто как на друзей, а хотя бы как на членов той же Компании.

Но главное, что основная сегодняшняя задача всё же была выполнена. Костя протолкнул под дверь кабинета Долганова записку, на которой были отмечены название утверждённой идеи и список будущих участников, и наверняка тот, посмотрев на неё, заметно обрадуется и невольно подумает, как здорово, что и в этот раз ему удалось свалить на нас всю ответственность, а самому остаться в стороне, довольным и беззаботным. Эх, ну что тут скажешь? Сплошная долгановщина!

Но, идя домой, я вдруг подумал: «А что, если бы мы ничего не стали делать? Что, если бы мы забили на всё? Наврали б ему с три короба про нашу деятельность, а самого бы потом подвергли под прессинг Барнштейн?! Что, если так? О, представляю я, что бы тогда сталось с Долгановым!.. Вот это был бы эпизод! А как поучительно!..» Признаться честно, некоторое время я даже раздумывал над тем, чтобы позвонить Косте и предложить ему такой вариант; и вот уже я окончательно поверил в его правильность и необходимость и взял в руки мобилу, но…

…передумал. «Всё-таки Костя – правая рука Долганова. Он не такой. Он не подведёт его!..»

Вот и наступил октябрь. После долгой одиннадцатимесячной отлучки он вернулся к нам ночью среды, а к утру мы уже могли лицезреть его замечательного спутника, коим был яркий солнечный день. Естественно, в такую прекрасную погоду мы не могли не пойти после школы на футбол, ибо как будто уже знали, что не только утро, но и весь день будет озарён светом жёлтого карлика (да простит меня солнце, что я так неласково его обозвал), – а потому сразу, ещё перед первым уроком, обо всём договорились.

Теперь, наверно, мне стоит извиниться перед Читателем за то, что я уже так долго ничего не говорю про химию, хотя мы, между тем, продолжали собираться. Очередное наше небольшое «заседание» произошло в понедельник, 29 сентября. До этого, правда, к нам пришла одна достаточно хорошая новость. Заключалась она в том, что на последних сентябрьских уроках химии, что прошли в субботу, Бандзарт заявил, что задание абсолютно точно будет растянуто почти на весь год, – а значит, спрашивать он нас начнёт не раньше, чем в апреле. Аргументировал же он это тем, что, мол, «во-первых, исследование – очень важное дело, и чем больше времени на него будет отпущено, тем качественнее оно будет сделано, а, во-вторых, скажите спасибо Людмиле Анатольевне Барнштейн, что она над вами так сжалилась». Да, лучше бы он сразу назвал вторую причину…

Конечно, цена задания таким образом сразу возросла, и всем стало окончательно понятно, что Бандзарт действительно ждёт от нас многого, – следовательно, не испугаться в определённой степени мы не могли. Впрочем, новость, в целом, всё равно всех обрадовала.

У нас, напомню, благодаря Косте, уже был бензол. Однако … этого, конечно, было недостаточно. Он до этого несколько раз говорил, что попытается связаться с некоторыми химическими заводами, чтобы получить необходимые реагенты, но… Уже тогда это слышалось достаточно странно.

Во-первых, ни у кого из нас не было друзей-химиков: что с заводов, что с вузов, что с лабораторий… Не было среди наших знакомых человека, который мог бы гарантированно обеспечить нас всеми необходимыми реактивами, ибо даже Костиного друга с предприятия хватило лишь на один бензол и вся-кие мелкие реактивы, которые нам, скорее всего, даже и не понадобятся в хо-де исследования. А, во-вторых, о заводах, … точнее, о людях, работающих там. Ну вот скажите, кто-нибудь, как, спрашивается, мы должны с ними связываться? С помощью телефона и электронной почты? Допустим, это хорошая идея. Но они нас не знают, равно как и мы – их. Тогда кто мы такие? Да просто несовершеннолетние подростки, даже и денег на реактивы почти не имеющие! Более того, ещё надо бы узнать, где все эти заводы находятся и как в них попасть. Да, тут Интернет в помощь, но… Но всё это, конечно, бесполезно, ибо, учитывая наше положение, … вряд ли кто даже согласится говорить с нами! Нет, безусловно, можно связаться и с лабораториями, и тут дело вроде попроще обстоит, чем с заводами, – да. Впрочем, если подумать, то легче от этой мысли всё равно не становится. Очевидно одно: здесь нужны связи, и совсем не такие, какие есть у Кости со своим знакомым, который до-был нам бензол. С такими при одном бензоле мы и останемся, но вот за что-то большее… – и цена должна быть большая, и связи соответствующие. Так вот где нам – обычным купчинским парням – знать размеры этой цены? И только ли в денежной форме она выражена?..

Впрочем, в данное время мы занимались ещё только теоретической частью работы: постепенно искали весь нужный материал для нашего большого реферата, составляли его план, думали над оформлением… Параллельно, правда, уже обдумывали структуру нашего видео с будущими опытами, хотя здесь, очевидно, пока ещё лишь делили шкуру далеко не убитого медведя, так как об опытах с одним бензолом не могло идти и речи.

Нас по-прежнему радовала новость об увеличении времени на задание, хотя постепенно новость эта начинала немного давить. К тому же, мы очень хорошо понимали, что время пролетит быстро, а там и других дел будет достаточно… – разумеется, в первую очередь, я имею в виду ЕГЭ, но ведь есть и другие уроки, и окончательное определение с вузом, и военкомат… Да и любимые дела Компании никто не отменял! И всё-таки, вообще … чёрт его знает, какие сюрпризы нас ожидают весной! Так что о задании лучше думать сейчас и не надеяться на время. Оно уже в нашем возрасте является таким ненадёжным субъектом…

И вот ещё одно важное дело: подготовка ко дню учителя! И ближайшая репетиция намечена как раз на среду, 6 урок (мы специально заранее снялись с биологии). Кстати, здесь я сразу хочу поставить знак неравенства между этим делом и заданием Бандзарта, и виновато опять время. Если в исследовании мы пока можем позволить себе иметь больше вопросов, чем ответов, – этакое маргинальное состояние, – то с днём учителя тянуть никак нельзя, ибо дней до начала праздничного концерта осталось совсем немного. Вот и возникает неизбежная ситуация – приходится выбирать то, что «горит», чтобы успеть как-то это самое «горит» потушить и ещё превратить его во что-то более восхитительное. Но…

… Я ещё продолжу тему химии. Тем более, что она далеко не исчерпывается одним заданием.

Немалую важность для нас – членов Компании – имел вопрос о Бандзарте. Причём включал он в себя целый комплекс подвопросов: «Если Бандзарт не химик, то кто он есть на самом деле?», «Как он появился у нас?», «Связано ли это дело с блатом? Или с чем-то другим? И с чем именно?», «Кто ещё может быть тут замешан?» и др. Разумеется, пока что все они были лишь гипотетческими и не до конца обдуманными. Ну конечно, кто же станет вот так просто – ни с того ни с сего – обвинять Бандзарта – такую знаковую, знаменательную фигуру? Но фигуру, вместе с тем, и странноватую, и скрытную, и подозрительную, окутанную пеленой неизвестности… Это ли не повод возбудить соответствующие подозрения? Пусть даже и такие «зелёные», совсем не серьёзные, почти пустые… Это ли не толчок к тому, что ответить на поставленные выше вопросы необходимо?..

Более того, сейчас – и именно сейчас! – нам очень важно понять, существует ли какой-либо заговор против нашего класса. И если существует, то зачем и кому он нужен. Не знаю почему, но многим, в том числе и мне, казалось, что узнать всю правду о возможном заговоре, или хотя бы попытаться её узнать, можно, в первую очередь, через Бандзарта. Подчеркну, мне трудно это объяснить. Скорее всего, это просто какое-то бессознательное предчувствие. Хотя, возможно, и попытка зацепиться за наиболее подозрительного субъекта.

Итак, ключ к истине виделся нам в Бандзарте. Но как же удивительно, что, стоило нам только дойти до этой мысли, как буквально через день, в среду, далёкий металлический блеск ключа стал неожиданно светиться на горизонте тайн!

Началось же всё с того, что перед физикой ко мне в явно взволнованном состоянии подбежал Саня и сказал шёпотом:

– Коля, у меня к тебе важный разговор. Тема – Бандзарт. На перемене надо обсудить. Ок?

– Не вопрос, – так же тихо ответил я и в этот же момент почувствовал, как волнение охватывает и мою заинтригованную душу. – На перемене поговрим.

Разумеется, на первом уроке физики я не мог сконцентрировать всё своё внимание исключительно на этом предмете. Меня то и дело доставали мысли о том, что на грядущей перемене состоится этот важный – без сомнения, очень важный! – разговор с Саней. Да и на какую тему!.. Возможно даже, я узнаю что-то новое – точнее, наверняка узнаю что-то новое, – но вот что? Конечно, я был донельзя заинтригован. Но пока…

…Пока Ломанова решила устроить нам письменный опрос по теме «Явление электромагнитной индукции»; она провела его, – а затем ей захотелось ещё и повызывать нас к доске, чтобы проверить, насколько хорошо мы помним пройденный материал. Спрашивалось несколько параграфов сразу – понемногу из каждого, – и я был уверен в том, что меня, как обычно бывает в таких случаях, спросят. Это был бы отнюдь не самый хороший вариант развития событий, ибо мысли мои о важном разговоре с Саней напрочь убивали все попытки хотя бы прочитать параграфы, – но, к счастью, всё обошлось: сегодня меня не спросили.

А вот Сане не повезло. Ломанова вызвала его к доске и начала спрашивать по теме «Магнитный поток», и, надо честно признать, Сане понёс такую чепуху, что ещё дёшево отделался, получив свою «3». Впрочем, я знал, что какую бы оценку Топоров ни получил, на наш с ним грядущий разговор она бы всё равно никак не повлияла, ибо к любым сюрпризам, как приятным, так и горьким, Саня всегда был готов.

Но вот наконец-то прозвенел звонок. Мы с Саней на удивление синхронно вышли из зала и так же синхронно направились вниз. Там, на первом этаже, мы уже оба прекрасно знали, в какое именно место направляемся.

Однако этого ещё не знает мой Читатель, и я ему, конечно, сейчас всё расскажу.

На первом этаже есть один кабинет, который мы привыкли называть «Переговорным пунктом Компании». Он представляет из себя в буквальном смысле маленькую заброшенную комнату с обозначением «26» на двери. Раньше, лет пять тому назад, здесь находился кабинет труда, а точнее – его хранилище. Тут валялись различные материалы, ткани, деревянные детали, швейные машинки … и многое другое. В этой небольшой комнате – бывшем хранилище – есть ещё одна дверь, которая и вела раньше непосредственно в кабинет, где мы занимались технологией. Вспоминаю я также, что и в эту комнатку мы частенько захаживали, когда нам срочно требовался какой-то предмет. Ну и ещё я не могу забыть, как во время бывших ранее игр в прятки именно это помещение нередко становилось едва ли не нашим основным ме-стом для укрытия.

Итак, это было лет пять назад, когда я, получается, учился ещё только в шестом классе… Но прошёл год, и в нашей школе наступила пора капитального ремонта, за который тогда со всей ответственностью отвечала Л.А. Барштейн. И вот, на фоне всеобщих изменений, решено было полностью изменить и кабинет труда. Дело это не заставило себя долго ждать, работа спорилась, а наша технология стала проходить в совсем другом кабинете. Уже тогда нам было известно, что из бывшего кабинета труда собираются сделать новый роскошный и уютный класс для начальной школы, – и так оно, в будущем, в общем-то, и получилось. Ясно было и то, что из нашего хранилища наверняка тоже что-нибудь придумают – например, сделают чисто игровую комнату, чтобы малышам было, где развлечься, или что-нибудь наподобие той… Но вышло всё несколько по-другому.

Новый кабинет для начальной школы, как я уже сказал, сделали, и он действительно вышел на загляденье, но тогда же на самый простой замок закрыли и проход в бывшее хранилище. То есть попасть из кабинета в комнату № 26 было всегда возможно, а вот совершить обратное перемещение можно было только в том случае, если с противоположной стороны был открыт за-мок. И так как маленьким детям ввиду их крайнего любопытства было бы нежелательно показывать новые закрома нашей школы и их класса, чтобы не довести это любопытство до крайних пределов, то замок практически всегда сковывал двусторонний проход, превращая его в односторонний. Всё это, конечно, было очень странно, и я никак не мог понять, какими должны быть причины, чтобы вот так лишать детей возможности увидеть всё то, что им наверняка покажется потенциально интересным, но … таковы были правила, и не я их придумал.

Но вот самый удивительный факт: если бывшую технологию полностью преобразили, то наша маленькая комната после достаточно продолжительного по меркам школы ремонта … не претерпела практически никаких изменений! Разве что единственное окно хрен знает зачем заделали кирпичом, – а так … всё, что тут было, – всё то и осталось. Честно говоря, у нас – в те дни ещё семиклассников – сложилось впечатление, что эта комната, несмотря на заделанное окно, в общем как бы осталась незамеченной; о ней, вероятно, попросту говоря, забыли. Но, впрочем, этот вопрос явно не входил в круг наших забот, – к тому же, новость о полном сохранении комнаты № 26 нас даже обрадовала. Единственное, что огорчало – появившийся на портальной двери замок, хотя… Вряд ли он мог каким-то образом нас раздражить. Ну, висит себе на двери – и пускай висит; там ему самое место. Для нас же главным моментом было сохранившееся пространство нашей любимой комнаты (тем более ввиду «узости» кабинета Долганова).

Сохранение в прежнем виде маленькой комнаты, надо сказать, удивило многих. Ведь ещё недавно, до начала ремонта, Барнштейн говорила, что «все недостатки и пустоты в школе будут рассмотрены и ликвидированы. Насту-пит модернизация!» И – надо заметить! – модернизация в школе действительно произошла: за небольшое время полностью изменили свой вид кабинеты химии, биологии, географии и многие другие; наконец-то адекватно стала вы-глядеть наша столовая и, в особенности, буфет; рекреации сделали несколько более красивыми и изящными – такими, что там теперь не грех и картины повесить; преобразился холл; приемлемо теперь выглядит школьное крыльцо… «Немодернизированными», правда, остались наши актовый и спортивный залы – но, видимо, не всё сразу. Да и не столь это обидно, ибо, в общем – результаты налицо! … Только вот непонятно, что же именно Барнштейн называла «пустотами»; и если самое, по сути, ненужное школе (я подчёркиваю: школе!) место, каким – не буду скрывать – является комната № 26, – не есть пустота, то я очень близок к тому, чтобы обвинить Барнштейн в ложности её заявления.

Но я, наверно, слишком критично высказываюсь о двадцать шестой комнате… А между тем, какой бы «пустой» характер этот кабинетик не имел, важность данного места для Компании нельзя недооценивать. Я сказал, что сохранение комнаты удивило многих, но, конечно, спустя время те же многие уже стали забывать о таком «чудесном спасении». Время шло – и кто-то и вовсе начал говорить о том, что она уже давно ликвидирована, кто-то просто ничего о ней не говорил… В общем, строго говоря, большую часть школы судьба комнаты вообще никак не интересовала, отсюда и шли глупые, неправильные в корне утверждения, и, наверно, это вполне естественно. У народа были свои мысли в голове.

Мы тоже постепенно забыли о том, что ещё существует двадцать шестая комната, и, наверно, никогда бы о ней так и не вспомнили до конца дней своих школьных, но… Так было только до одного великого дня – дня, когда Костя основал Компанию. Конечно, сначала она была столь немногочисленна, что о каком-то особом месте для коллективных переговоров и речи не было. Все наши беседы проходили в самых различных рекреациях, или на улицах, или по телефону, и этого Компании вполне хватало. Однако по мере того, как Компания стремительно обретала свою популярность и распространяла сети по многим-многим классам, а народ в неё всё приходил и приходил, – стало понятно, что без собственного переговорного пункта – и, желательно, школьного – просто не обойтись. Проводить дискуссии в неопределённых местах – бессистемно, да к тому же и неудобно, и Костя, уже с головой окунувшийся в дела Компании, понимал это как самую очевидную на свете вещь. Он с большим азартом призывал всех подумать над тем, где нам комфортнее будет встречаться, куда нам всегда удобно будет прийти, где не возникнет ни единой проблемы… – мы думали и, в общем, методом перебора самых подходящих вариантов вспомнили о маленькой комнате. Дальнейшее – моментальное превращение бывшего хранилища материалов в «Переговорный пункт Компании» – видится мне настолько понятным, что, я думаю, нет никакого смысла пояснять его как-то более подробно. Скажу лишь, что с того момента комната № 26 стала едва ли не самым нашим любимым и всегда открытым местом, где все члены Компании чувствовали себя как дома.

Что ж, как Читатель уже понял, именно в «Переговорном пункте Компании» сегодня должен был состояться наш разговор с Саней.

Мы зашли внутрь, крепко закрыли дверь, и Саня сразу начал:

– Я расскажу тебе про свой вчерашний день. Точнее, про один эпизод. Еду я, значит, на тэшке с курсов. Вроде всё обыденно, спокойно – ничего странного не предвидится. И вдруг, – Саня сделал микропаузу в стиле Кости, – на одной из остановок в нашу «Газель» заходит человек – в коричневом плаще, тёмных очках и с кейсом в руке. Естественно, я сразу его узнал – это был Бандзарт, – тут Саня опять сделал паузу, уже более продолжительную, увидев, наверно, что я аж вздрогнул от одного упоминания о химике. – Я, конечно, такого не ожидал и слегка охренел; но, к счастью, успел пригнуться и спрятаться за находившимся впереди сиденьем, так что он меня не заметил. Сам он сел на два ряда впереди, спиной ко мне, и я почувствовал, как мне сразу стало немного легче, – сказал Саня, и мне как будто тоже стало легче. – Народу, кстати, в тэшке было не слишком много – помимо меня и его ещё человек пять, не больше.

– А в каком месте он поймал маршрутку? – перебил я Сашу, с интересом ожидая услышать ответ на свой вопрос.

– На Благодатной. Между Витебским и Московским.

– Но вы в Купчино ехали?

– Да. Но слушай дальше. Бандзарт – я это хорошо видел – сразу стал рыться в своём кейсе. Похоже, он что-то там искал. Так как я сидел в двух метрах позади, то разглядел у него в руках какую-то записную книжку. Наверно, он её и искал. Затем взял в руки мобилу и стал кому-то звонить.

– Кому же? – нервно спросил я.

– А хрен его знает, – ответил Саня. – Понятия не имею. Но важно, что далее последовал такой грубый разговор!.. Бандзарт хамил, с жаром жестикулировал, требовал какой-то информации – судя по всему, тайной… Но слышала вся тэшка! – горячо и эмоционально заметил Саня.