Текст книги "Заблуждение"

После этого примечательного (назовём его так) урока я, согласно договорённости, пришёл к Дарье Алексеевне. Костя слегка задержался – он о чём-то говорил с Дашей Красиной, – но пришёл всего на две минуты позже меня. На главном столе кабинета уже, видимо, давно стоял чайник; окружали его три кружки и красивая ваза, набитая печеньем и конфетами, – в общем, всё было готово к мини-чаепитию.

– Угощайтесь! – вежливо предложила нам Щепкина, и мы с Костей, разумеется, не могли отказаться от небольшой, но такой неожиданной трапезы. Да и отказываться не хотелось, ибо были мы с другом весьма голодны, – так что не стоит удивляться тому факту, что уже через десять минут всё было съедено.

Пока мы ели, в кабинет вошёл Долгов. Он лишь передал Щепкиной кое-какие бумаги, но заодно удивился, увидев нас, – однако потом, видимо, понял всю бесполезность своего удивления и спокойно ушёл, опять оставив нас втроём.

Дарья Алексеевна же в тот момент что-то рассказывала о жизни и об искусстве, но после прерванного монолога решила к нему уже не возвращаться – она, наконец, перешла к теме. Несколько секунд, правда, ещё посмотрела на часы – думается, окончательно убедилась в том, что откладывать разговор о главном более нельзя, – и точно перешла.

– Всю неделю, друзья, я наблюдала за нашим Бандзартом. И не с целью добычи информации, но во имя смелости, с которой я готова глядеть в глаза обманщику, – театрально заявила Дарья Алексеевна.

– Бандзарт – обманщик? – переспросил Костя.

– Ещё какой! – сказала Щепкина, изобразив эти слова ещё и жестами. – Можете ли вы представить себе, что ни в какой загород он на каникулах не ездил?!

– Как не ездил? – удивился я.

– Просто, Коля. Просто не ездил.

– Откуда вы это знаете? – невольно спросил Костя.

– Дело в том, что я видела его во вторник, 4 ноября, на Московском проспекте, – заявила Дарья Алексеевна.

Мы с Костей переглянулись.

– Что он мог там забыть? – недоумевал Костя. – И как же загород?

– Я уже сказала, что это враньё. Говорилось, что он приедет в город к окончанию каникул, но, сдаётся мне, он из него и не выезжал. А что он забыл на Московском, – чёрт знает. Я и сама-то его случайно увидела. Просто вышла из автобуса, чтобы пешком дойти до центра «Билайн», – и вдруг вижу: идёт по тротуару … наш Феликс! Я, конечно, была в шоке, не поверила глазам, решила даже прищуриться, чтобы убедиться! Но не такая же я ещё старуха, чтоб его не узнать. Уж Бандзарта я всегда узнаю! Шёл он, правда, очень быстро; и держал в руках какой-то кейс… Вам это о чём-то говорит?

– Трудно сказать. Но 4 октября он тоже был с кейсом и тоже куда-то спешил, – вспомнил Костя.

– Да, он иногда ходит с кейсом, – подтвердил я, смеясь.

– Ладно, оставим кейс, – сказала Дарья Алексеевна. – Но интересно, куда он мог так спешить?

– Да мало ли куда?! Наверняка дела нашлись, – заявил я.

– Но к чему тогда этот обман? – недоумевала Щепкина. – Он же мне как-то раз, перед каникулами, сам сказал, что в дни отдыха его здесь не будет. Причём уехать он планировал ещё в воскресенье! Что же он во вторник забыл на Московском?

– Это интересно… Но Московский – большой, – рассудил Костя. – Куда он шёл? В какую сторону?

– Я видела, как он поворачивал. Там ещё такая улица … с трамвайными путями, … – Благодатная, кажется?

– Благодатная! – вдруг воскликнул Костя. – Знакомое место…

Я смекнул, что он имеет в виду – рассказ Сани уже давно прочно сидел в моей голове.

– Но самое интересное, – продолжала Щепкина, – что во второй руке Феликса был … пакет. Довольно прочный, как мне показалось. Вроде бы оттуда что-то выпирало… Причём это было очень заметно.

– Не предмет ли? – тотчас предположил Костя.

– Вот и я подумала. Хотя он был не слишком большой, – заметила Дарья Алексеевна. – Но … теперь нам только и остаётся, что думать об этом. Других зацепок у нас нет.

– Это вы правильно сказали, – оценил Костя.

– Но как он мог украсть предмет? – внезапно задался вопросом я. – Ведь 3 ноября никто не видел Бандзарта в школе. А совершить кражу абсолютно незаметно ему бы не удалось! У него нет мантии-невидимки[18]18
  Предмет из серии книг о Гарри Поттере


[Закрыть].

– Мантии – нет, но у него могут быть помощники… – задумчиво произнёс Костя.

– Интересно, а не видел ли охранник каких-либо подозрительных лиц в тот понедельник? Или он вообще никого не видел? – спросил я.

– Боюсь, что второе, – горько посмеялась Щепкина. – Но я и после того дня спрашивала; надеялась, что Василий Сергеевич что-то вспомнит… Он говорил, что «там такие разные люди заходили, и у всех вроде бы обычный вид…»

– А он сам не может быть причастен? – заподозрил Костя.

– Это исключено. Я слишком хорошо знаю Василия. Он на такое не сподобится, – ответила Дарья Алексеевна.

– А сговор с Барнштейн тоже невозможен? – спросил я.

– Оставим пока Барнштейн. Раньше времени не стоит вписывать её в это дело! – решила Щепкина. – Лучше я продолжу. Итак, о том, что я видела Бандзарта на каникулах, вы теперь знаете. Теперь об этой неделе. В понедельник я хотела поговорить с Тамарой Чивер – так сказать, начать издалека, чтобы потом как бы невзначай перейти к диалогу о Феликсе. Однако… Не знаю, почему, но в тот день она была явно не в духе – во время дежурства кричала на всех, ругалась, лицо было сердитое… В общем, я поняла, что к ней лучше не подходить, – заключила Дарья Алексеевна.

«Хорошо, что я в тот день не пришёл!» – подумалось мне, хотя это описание Чивер я бы смело назвал для неё типическим.

– Пришлось отложить разговор на другой день, – продолжила Щепкина. – И вот, в среду, я решила-таки подойти к ней и начать дискуссию. Она, конечно, удивилась моему намерению поговорить, так что даже слегка растерялась, но потом предложила присесть.

– А вы с ней редко общаетесь? – спросил вдруг Костя.

– Боюсь, что да. Но о чём с ней можно говорить? У меня свои дела, у неё – свои. А если Чивер имеет какие-то тайны, она с куда большей охотой поделится ими с Барнштейн, чем со мной. Если она вообще поделится ими со мной…

– Логично, – заметил Костя.

– Но я продолжаю. Разговор с Чивер с самого начала не сложился. Я долго говорила с ней о посторонних вещах, но параллельно думала о том, как заговорить о Бандзарте. Я чувствовала, что ей не слишком понятен мой разговорный мотив, да и сама я не слишком его понимала – диалог, короче говоря, катился к тупику. Однако была у меня в голове одна идея… Собственно, родилась она случайно и практически перед самым разговором. Помню ещё, как сидела в своём кабинете, и вдруг меня осенило. Но вот как сказать это Чивер?..

– А эта идея касается Феликса? – спросил я.

– Она касается всех! – ответила Щепкина. – А называется так: «Общая книга учителей». Или, сокращённо, «Книга Памяти». О ней я и стала говорить с Чивер.

– Здорово! – заявил Костя. – А поподробнее?..

– Я предложила Чивер обсудить перспективы возможного создания «Общей книги учителей», в которой бы содержалась краткая история каждого педагога, работающего в нашей школе. Естественно, в тот момент ещё никто ничего об этом не знал, ибо, повторюсь, я совсем недавно всё это выдумала, но … это ли не шанс разузнать информацию о Бандзарте? Правда, Чивер, конечно, начала: «Ну, я ничего об этом не слышала. Это как-то … неожиданно. И для чего это нужно?»

Что ж, мне пришлось всё объяснять. Хотя, конечно, всё объяснить я, по понятным причинам, была не готова, так что тут пошла голая импровизация. Я начала с того, что «сама-то идея неплохая. Действительно, не пора ли задуматься о том, чтобы увековечить память всех учителей, не только ныне работающих, но и когда-либо работавших в школе? Ведь они сделали для нас так много, что мы просто не можем не ответить им взаимным уважением. Мы обязаны вспомнить их, собрать всю интересную и необходимую информацию в книгу, – и только так имена наших умерших или бывших коллег навечно останутся в нашей общей памяти!» Тогда же, кстати, я и придумала второе название – Книга Памяти, – ну, а дальше было ещё очень много слов, которые, в общем, доказывали необходимость её создания.

– Интересная идея, – заметил я. – Если уж речь идёт абсолютно обо всех учителях, то у нас есть шанс собрать информацию о Бандзарте.

– Вот именно! – крикнула Дарья Алексеевна. – Вы так быстро всё поняли!.. – воскликнула она с необычайной радостью. – Но ведь и впрямь идея неплохая! У каждого учителя есть своя история. Не важно даже, интересная она, динамичная или скучная, насыщенная или самая простая. Меня вообще не интересуют все эти истории! Все, кроме одной! Да, мне важно, чтобы вы это поняли: идея рождена не столько ради памяти. Память – это, безусловно, важно, но … это лишь красивая обёртка всей идеи. То, за счёт чего можно привлечь и Чивер, и Барнштейн, и вообще всех! Сами подумайте, друзья: разве кто-то посмеет выказать недовольство этой идеей? Разве кто-то решится выкрикнуть хоть одно негативное слово в адрес такой святой мысли, как воспоминание о наших ушедших учителях?! Да все разом выбросят руки вверх в защиту не только её, но и всех деталей, связанных с осуществлением этой затеи! И никто, – никто даже и знать не будет о том, что всё это делается только лишь для того, чтобы узнать историю одного конкретного человека. Почему? Потому что, охватив всю школу своей великолепной идеей, мы вместе со всеми будем трудиться во имя её реализации и даже виду не подадим, насколько нам всё это не важно, – но, когда дело дойдёт до Бандзарта, заведовать всем будем только мы. И лишь узкая часть лиц, – а я вижу в них ваших товарищей по Компании, – будет знать о наших истинных планах.

Нас с Костей живо захватило одно только представление слов Щепкиной. Мы, кажется, уже ощутили это финальное преимущество.

– К Бандзарту же мы подойдём методом интервью, – добавила она. – Да, в один прекрасный момент мы возьмём у него интервью – мол, для книги, – и именно тогда всё тайное станет явью.

– Но если он не согласится на интервью? – настороженно спросил Костя.

– Да, возможно, он не захочет давать интервью, – поняла Щепкина. – Возможно, он скажет, что мы не имеем права вмешиваться в его личную жизнь, искать какие-то секретные данные и – тем более – публиковать их. Но тут нас выручит сама идея книги! Если Бандзарта мы оставим на закуску, то все учителя к тому моменту уже будут опрошены. Значит, останется только он один. Отвертеться от интервью ему уже будет тяжело, но даже если он решит-таки от него отказаться, то это непременно вызовет подозрения. Мол, «как так? Все мы – учителя – уже поведали о своём прошлом, а вы, товарищ Бандзарт, не желаете сказать ради Книги даже два слова?!» Неужто ему нечего будет сказать? Неужто он не пожелает вложить хоть какую-то свою лепту во имя этой великолепной идеи?! Откуда же проявится такая скрытность?

Итак, если что-то пойдёт не так, подозрения начнутся. Феликс окажется в тупике, и тут возможны два варианта, которые – оба! – нам подходят. Либо Бандзарт из-за всех этих постоянных вопросов со стороны общественности решит всё-таки сам поведать народу о своих тайнах, и тогда мы точно узнаем информацию, – либо продолжится его молчание. Но вследствие этого подозрения в школьной среде вырастут до невозможного, выпуск Книги только по милости Феликса окажется под угрозой, и администрация школы, куда, помимо Чивер и Барнштейн, вхожу и я, … вынуждена будет перейти к более серьёзным мерам. Я замечу, что существуют вещи, которые администрация обязана знать, так что к информации мы так или иначе, но придём! В крайнем случае, воспользуемся поддержкой учителей. Тут, кстати, уже есть кое-какие сдвиги – я вам о них потом расскажу. Но если Бандзарт станет что-то скрывать и от администрации, то можно будет прибегнуть даже … к формальным негативным санкциям! И тут опять-таки может сработать объединение моих коллег! – твёрдо заявила Дарья Алексеевна. – В общем, при любом раскладе Бандзарт окажется перед выбором: либо он всё рассказывает, либо … уходит из школы! – завершила Щепкина.

От последних слов меня так и проняло какое-то внутреннее возбуждение. Я так ярко представил себе момент бандзартовского ухода, так живо прочувствовал свои ощущения в этот момент, что не удержался и просто крикнул Дарье Алексеевне:

– Браво!

– Ой, ну не стоит, – засмущалась Щепкина. – Хотя я надеялась, что тебе понравится.

– Да это не может не понравиться! Вы всё так классно объяснили!.. Супер!

Дарье Алексеевне настолько понравились мои слова, что она стала благодарить меня. Потом подошла к столу, посмотрела на Таганова и спросила:

– Костя, а ты что скажешь?

Костя выглядел в этот момент настроенным скептически. Его лицо не выражало какую-то неприязнь к словам Щепкиной, но и улыбки на нём не было.

– Слышится всё это прекрасно, но … можно ли быть уверенным в том, что все остальные учителя – кроме Бандзарта – согласятся в этом участвовать? Причём участвовать с тем рвением, о котором говорили вы? – усомнился Костя. – Неужели все так сильно захотят рассказать о себе?

– А почему нет? – удивилась Дарья Алексеевна. – Они же не такие, как Бандзарт. Им нечего скрывать. Все разговорчивые, с интересными судьбами… Да что говорить? – я и так много о них знаю. Из беседы я выяснила как-то, что, например, Долганов когда-то тренировал молодёжный состав баскетбольного клуба «Динамо», а до этого проходил стажировку в Литве. Никанорова рассказывала мне о том, как раньше преподавала в одном известном московском техническом вузе. А Басурманов!.. Что мне говорил Михаил Геннадьевич!..

– Да, здорово, – подметил я.

– А то! Это всё разговоры. Я могу иногда за одну беседу столько узнать, что потом всё о всех знаю! – похвасталась Щепкина. – Только вот не все любят разговаривать…

– Это правда. У Бандзарта ни черта не выудишь!.. – заключил Костя.

– Поэтому ты сомневаешься в моей идее? – догадалась Дарья Алексеевна.

– Возможно. В том, что остальных педагогов мы наведём на разговор, – сомнений уже нет. Похоже, они действительно нам всё расскажут. Но вот расскажет ли Бандзарт?..

– Ну, я уже упомянула о двух вариантах…

– Хорошо, а если он всё расскажет? Если даже противиться не станет?

– Тогда мы поймём, что тайны нет, – печально произнесла Дарья Алексеевна.

– А если он соврёт? – настойчиво предположил Костя. – Вы же сами назвали его обманщиком!..

Тут Щепкина задумалась. Молчание растянулось на несколько секунд, и только потом она сказала:

– Да всё возможно. Есть, впрочем, детектор лжи…

Костя рассмеялся:

– Неужели, Дарья Алексеевна, вы станете использовать детектор в таком деле?

– А отчего бы и не использовать?

– Да ведь не факт, что Феликс согласится. Мне кажется, по сути, он имеет полное право отказаться от данной процедуры.

– Ничего! Мы его заставим! – заявила Щепкина. – Ныне полиграф настолько популярен, что … точно заставим! – добавила она крайне уверенно.

– Не знаю… – заметил Костя. – И ведь повод выходит совсем пустяковый.

– Это пока. Пройдёт время, идея о Книге будет работать, подозрения вырастут, и у него точно не останется выбора! – заверила Щепкина. – Пойми, Костя, нам нужен повод! Очень весомый и серьёзный повод! Нехорошие подозрения станут этим поводом, но не думаю, что этим всё закончится! У Бандзарта действительно не останется выбора, и ему придётся всё о себе рассказать!

– А вы всё-таки считаете, что о себе он поведать не захочет? – спросил я.

– Не знаю. Учитывая его скрытность, можно предположить, что нет. Хотя … чёрт, он такой непредсказуемый!..

– И нервный, в последнее время, – добавил я и рассказал Дарье Алексеевне о том, как прошёл наш сегодняшний урок химии.

Щепкина, с интересом выслушав меня, сказала:

– Да, нервозность Бандзарта может о многом говорить, – заметила Дарья Алексеевна. – Я тут разговаривала с Ольгой Вячеславовной и Ириной Евгеньевной, и они … в общем, тоже подметили некую странность в действиях Бандзарта. Конечно, следить за ним они и не собирались, но, видимо, задумчивость Бандзарта была видна невооружённым глазом. Знаете, – здесь она решила говорить потише, – поговаривают, что он совсем ушёл в себя и часто сидит в лаборантской наедине со своими мыслями.

– Эх, знать бы ещё, что у него за мысли!.. – заметил Костя.

– Но уже хорошо, что не только мы заметили его поведение, – сказал я.

– Да, – согласилась Щепкина. – Чем больше людей будут вовлечены в это дело, тем лучше для нас. Да и для многих. Я ведь не случайно упоминала об объединении. Если дело пойдёт такими темпами, то все шансы в наших руках!

– Но когда именно может произойти это объединение? – решил уточнить Костя.

– Всё зависит от времени. И от поведения Бандзарта! Если он выберет политику молчания, то мы выберем политику контрдействия!

– Вот это правильно! – оценил я.

– Возможно, но … может сложиться интересная ситуация, – начал размышлять Костя. – Если так получится, что Бандзарт уйдёт из школы, то … я даже не знаю, как это оценивать. С одной стороны, этот странный тип больше не будет здесь появляться, и это хорошо; но, с другой стороны, если уйдёт Бандзарт, то вместе с ним уйдёт и тайна, а это … печально. Тайна, скорее всего, останется с ним навсегда, причём тогда уже точно станет ясно, что она есть, потому что, конечно, он с куда большей охотой покинет это заведение, чем станет что-то нам рассказывать. И он сделает именно так, а мы никогда ничего не узнаем! Он поймёт, что лучше оставить тайну при себе, чем устроить исповедь, которая впоследствии может очень дорого ему обойтись.

– Ну, странных типов я никогда не любила, – заявила Щепкина. – И если Бандзарт уйдёт, то я ещё долго буду радоваться.

– Тогда, получается, наша цель – это избавление от Бандзарта. Вовсе не тайна, – заметил Костя.

– Ну, это уж как пойдёт. Если удастся узнать тайну, – это будет пик успеха. А если он уйдёт, то я, наконец, смогу забыть об этом странном человеке. И школе будет легче!

– Но вот вопрос: захочет ли он так просто уйти? – задумался Костя. – Ведь не стоит забывать о Барнштейн. Она, как мы понимаем, наверняка окажется на стороне Бандзарта. Да и безучастной к происходящему не останется. И я очень сомневаюсь, что она позволит Феликсу уйти.

– Да, это проблема… – признала Щепкина. – Но … если все учителя поднимутся, и если мы не останемся в стороне, то … – я всё же верю в силу нашего великого объединения! – заявила Дарья Алексеевна.

– Кстати, а как Тамара Чивер в итоге отнеслась к вашей идее? – спросил я.

– Да никак. Не скажу, что она ей очень понравилась, но «если все учителя будут не против, то, в принципе, что-нибудь подобное можно будет и организовать».

– Получается, дело за малым, – смекнул я. – Надо внедрить идею в массы, то есть в коллектив учителей, и всё! Дальше план ясен.

– Ну конечно! Согласитесь, существует не так много способов узнать секреты Бандзарта, но лучше этого едва ли что можно придумать. Разве только Барнштейн может нам помешать…

– Вот-вот!.. – сказал Костя.

– Но ничего! И здесь что-нибудь придумаем, – решила Щепкина.

– А когда вы планируете заниматься реализацией идеи? – спросил я.

– Я думаю, что уже на следующей неделе можно будет провести специальный совет для учителей. Там и оглашу свою идею.

– А Барнштейн? Она будет на нём присутствовать? – спросил Костя.

– Мне бы не хотелось. Сначала надо договориться с коллегами, … а с Людмилой Арнольдовной я поговорю лично и наедине, – заявила Дарья Алексеевна.

– Что ж, логично, – отметил Костя. – Интересно только, будет ли она давать интервью?..

– Это она сама и решит. Мне более важна поддержка учителей. Меня волнует их мнение! Но если вам моя идея понравилась, то я надеюсь на хорошую реакцию и со стороны коллег. А вдруг всё решит тщеславие?! – вот захотят они вписать своё имя в историю школы, – тогда и согласятся! – предположила Щепкина. – А вместе с тем и энтузиазм появится!.. Запомните: любое проявление энтузиазма вкупе с рвением и желанием – это нам только на руку!

– Несомненно! – согласился я.

– Да, ваш настрой подкупает! – напоследок отметил Костя. – Я уже рассказывал Компании о происшествии, – думаю, что и далее мы все вместе будем следить за развитиями событий. И только так!

– Да! – подтвердил я.

– Прекрасно. Действовать вместе – это правильная стратегия! – произнесла Дарья Алексеевна крайне утвердительно.

Засим мы попрощались.

Не знаю, будет ли Читателю интересно знать мои мысли об идее Щепкиной, но я должен отметить, что ещё на прошлой неделе, когда она пообещала что-то придумать в деле о Бандзарте, я предчувствовал появление какой-нибудь гениальной мысли в её светлой творческой голове. Дарья Алексеевна вообще всегда славилась тем, что умела внезапно придумать что-нибудь такое необычное, отчего потом ощущаешь себя полностью недееспособным в данном направлении, однако она и ныне не перестаёт будоражить народ своими меткими идеями, от которых вся школа запросто может встать на дыбы. И, конечно, никто и никогда не будет заранее знать о том, какая ещё задумка станет плодом работы фантазии нашего завуча по творческой работе. Да она и сама этого, наверно, не знает.

Впрочем, новую затею Щепкиной я бы не стал считать невероятной. И в прежние времена по школе периодически пролетали слухи о необходимости увековечить память всех, кто когда-либо здесь работал, и даже слово «книга» не раз звучало у некоторых преподов… Тогда, правда, никто не употреблял словосочетание «общая книга», однако сути это не меняет, ибо все эти слухи лично у меня ассоциируются со слабым ветром, который только всё время дует со всех сторон, а ничего путного не приносит. И комплекс этих былых мыслей когда-то обдувал территорию нашей школы, заявляя о своём наличии и присутствии, но потом непременно попадал во власть штиля, который растворял их до состояния явной гибели, – но, наверно, только гибель и могла подойти к мыслям Барнштейн, Никаноровой и других творчески не одарённых особ.

А вот растворить мысли Дарьи Алексеевной может только она сама. Я давно уже восхищаюсь ею и поэтому могу долго рассказывать о её невероятной настойчивости, неиссякаемом оптимизме, блестящих творческих навыках и колоссальном рабочем упрямстве, касающемся любого дела, но куда правильнее будет просто отметить, что Щепкина не из тех, кто любит бросать слова на ветер. Представить себе ситуацию, при которой она бы не выполнила какое-либо из данных обещаний, я не мог и в средней школе, – а сейчас я просто понимаю, что её не существует в принципе. Слово Дарьи Алексеевны твёрже свинцово-вольфрамового сплава, и если она его дала, то можно уже не сомневаться в последующей материализации. А вся критика, которая неизменно сыпется в таких случаях на голову фантазёра, для Щепкиной – только дополнительная мотивация, делающая ещё твёрже сплав из её обещаний. Кто знает? – может, именно этот сплав и делает её таким ответственным, честным и уверенным в себе человеком?!..

Тем не менее, человеческий пессимизм, обладающий, как мне кажется, высокой разлагающей способностью, проник и в меня, и неоднозначная реакция Кости, надо заметить, только усилила мои сомнения. Дилемма имени Барнштейн, очевидно, и сделала его скептиком, и даже оптимизм Дарьи Алексеевны не слишком подкрасил впечатление. При выходе из кабинета Щепкиной Костя честно выразил мне свои сомнения, и сейчас мне остаётся только думать, как к ним относиться. Искать же грань между уверенностью автора идеи и озадаченностью её слушателя я не стану. Хотя, наверно, идея всё же перетягивает меня в свою сторону…

«Как же быть с Барнштейн?» – да, этот вопрос нельзя оставлять без внимания, и, наверно, я даже готов признать его ключевым.

Что ж, пока трудно сказать, как мы с Щепкиной будем бороться с высоким социальным статусом нашей директрисы, и какие меры обмана для того предпримем, но я уже сейчас вижу необходимость представить всю идею Дарьи Алексеевны в том самом идеальном виде, о котором говорила она сама. И, конечно, ни слова о Феликсе! – о да, надо сделать всё возможное, чтобы Барнштейн ни на йоту не приблизилась к главному содержимому, – к изюминке (!) щепкинской затеи! И тогда – как знать? – может, Бандзарт и впрямь в кои-то веки окажется припёртым к стене?!..

Однако пока я вижу только кучу работы, с которой придётся столкнуться Дарье Алексеевне и Компании, и … сомнения друга. Но не знаю, почему я так верю в это объединение?.. Может, просто потому что в него надо верить? Или из-за того, что совсем недавно прочитал, что «Главные причины успеха некоторых людей – это желание не только думать, но и действовать; позитивное мышление; упорство; любознательность; отсутствие боязни ошибаться; уверенность в своих силах и безграничный оптимизм?» Мне интересно, верит ли Читатель, как и я, что всеми этими качествами однозначно обладает наша Дарья Алексеевна?.. Но глупо не верить в то, что именно эти качества и могут повернуть дело о Бандзарте в чью-то сторону.