Текст книги "Заблуждение"

Но где есть одно нарушение – там недалеко и второе. Видимо, Сергей и Юля не поняли, что мы играем по-нормальному, и стали наглеть больше: теперь они тратили несуществующие золотые и вставали в очередь после вылета, думая, что никто ничего не видит. Но прямо на моих глазах они сделали так аж три раза!

– Да сколько можно? – не выдержал я. – Задолбали возвращаться.

– А ты у нас судья? – противным голоском спросила Юля.

– Я не судья, я уважаю игру.

– Уважай дальше, – нагло ответила она.

Увы, поддержки народа мне тогда добиться не удалось – игра поглотила всех настолько, что никто более ни на что внимания не обращал.

А наглость пришедших продолжалась. Вскоре они стали колхозничать – так, по их милости из игры вылетели Миша, Лёша, Саня, Джахон, Даша, Арман и даже Костя. Юля же с Сергеем неизменно стали доходить до финала, и каждое прохождение их в высшую стадию сопровождалось бурными объятиями и какими-то неприличными выражениями. Они и в игре, и вне её не скрывали свои чувства, и вот это уже не могло не разозлить присутствующих. Юлин смех, постоянные комплименты Сергея и обоюдные признания взбесили многих, но больше всего, конечно, Таганова:

– Нет, так играть невозможно, – крикнул Костя, прервав игру. – Давайте вы будете это делать в другом месте!

– А мы тебе чем-то мешаем? – недовольно спросил Сергей.

– Вы мешаете не только ему, – вступился я.

– Вы портите игру, мешая всем нам! – заявил, наконец, Виталик. – Я многое здесь видел, но такой наглости…

С этой фразы началась любопытная дискуссия, в которой, кроме Сергея, Юли, Кости, Виталика и меня, приняли участие также Саня с Джахоном; не осталась в стороне и Даша. Подбежал Арман.

– Я не вижу здесь никакой наглости, – заявила Юля. – Мы же играем.

– Серьёзно? По-моему, вы сюда пришли не играть, – заметил Костя.

– Да кто тебе сказал, что мы не играем?

– Ну, это видно.

– И что? – вмешался Сергей.

– Ты, похоже, лезешь не в свои дела, Таганов, – заявила Юля.

– Нет, я никуда не лезу, – заметил Костя, – но вы нагло мешаете не только мне, но и всем остальным, демонстрируя свои чувства напоказ!

– Он прав! – подчеркнул Джахон.

– Вы тормозите игру, – добавил Виталик.

– Ха, да какое вам всем дело до того, что мы демонстрируем? – цинично произнесла Юля.

– Ты что, дура? – рассердилась Даша. – Речь идёт об игре.

Тут Юля подошла к Даше, злобно посмотрела ей в глаза и промолвила:

– А ты вообще не лезь. Об игре она думает!..

– А ты не думаешь? – обратился к ней Виталик.

– Мне плевать на игру, – заявила Юля. – Мы пришли сюда, так как нас позвала Карина.

– Так что все вопросы к ней, – добавил Сергей.

– Вот ты сама и сказала, что ты думаешь об игре, – заметил я.

– Вы оскорбили игру! – заявил Виталик.

– Да! Вот это правильные слова! – крикнул Таганов. – Эти два человека не знают ценности игры! Но думаю, что они должны за это ответить.

– Поддерживаю, – крикнул я.

– Двумя руками и ногами, – сказал Виталик.

– Пускай валят отсюда! – потребовал Саня.

– Теперь вам понятно, что мы пришли сюда играть, а не на вас смотреть, – обратилась Даша к Сергею и Юле. – Да было бы приятно…

– А нам плевать, приятно вам или нет! – заявила Юля.

– Вас это не касается, – сказал Сергей.

– Когда вы стоите у этого стола, нас всё касается, – ответил Костя.

– О! – оценил Арман.

– Да!.. – подтвердил Виталик под впечатлением.

Последние слова были знаковыми. Вся публика – и игравшая, и участвовавшая в дискуссии – замерла. Все сначала посмотрели на Костю, но тот был так уверен в своих словах, что не подавал ни малейших признаков сожаления, – поэтому долго смотреть на него было бессмысленно. Народ перевёл глаза на Сергея и Юлю.

Сказать, что они были в шоке от слов Таганова, – довольно сильно. Не знаю, разрушил ли Костя их настроение, но уж точно, как минимум, слегка обломал. Впрочем, Юля была не из тех девушек, кто стал бы безропотно молчать. Да и Сергей не привык в таких случаях держать рот на замке.

– Неужели Таганову так интересны наши отношения? – начала Юля.

В этот момент Саня поморщился, лица Армана, Даши и Джахона приняли крайне задумчивый вид, я вспомнил Теорию нелюбви, так что тоже задумался, а Костя пока промолчал.

– А я знаю, в чём дело, – победоносно заявил Сергей. – Просто он … завидует. Вот и выбрал себе соответствующую позицию, – более спокойно сказал он.

Тут уже Костя смолчать не мог:

– Вот скажешь – так скажешь!.. Завидую!.. – иронично произнёс он. – Да я в принципе против всех этих отношений. И все это знают! – ясно сказал он, а потом в таком же тоне добавил: – Но я очень рад этому. И я никогда не позволю себе влюбиться! – потому что считаю, что более дурацкого решения не существует!

После этих слов Сергей с Юлей засмеялись.

– Чего вы ржёте? Радуетесь, что вы не такие? Конечно!.. – куда лучше при всех тут … устраивать!.. – сказал Костя.

– Устраивать что? – поинтересовалась Юля.

– Фигню, – выпалил Саня.

– Я тебя не понял, – заметил Сергей.

– Ах, ну да… Я же забыл, что вы у нас типа … влюблённые. Я вас обидел! – с пафосом и иронией воскликнул Саня. – Извините. Но, видно, я-то слушал великую Теорию нелюбви Кости!

– Что, эту демагогию? Большей чепухи не встречал, – заявил Сергей.

– Как и про Идеальное Общество, – добавила Юля. – Но если ты так в него веришь, то пора тебе, Константин, – обратилась она к Таганову, – самому валить в своё это … общество. Я даже удивляюсь, что ты ещё с нами.

– А я удивляюсь, как можно было так воспринять нашу с Саней теорию! – воскликнул Костя, похлопав Топора по плечу. – Впрочем, валить сейчас придётся вам, – сердито заявил Костя. – И немедленно!

– Ты нас прогоняешь? – скривив удивлённую физиономию, спросила Юля.

В ответ Костя встал в круг со мной, Виталиком, Арманом, Джахоном, Дашей и Саней, – и, когда мы так породнились, то словно бы сами по себе все вместе сказали:

– Мы вас прогоняем.

Остальные товарищи, не то занятые игрой, не то наблюдавшие за дискуссией, не могли не посмотреть в последний раз на Сергея и Юлю, и по тому, как они взглянули на них, я понял, что согласие с решением Кости мало назвать единоличным, – оно было подавляющим.

– Ну и нафиг тогда этот теннис! – решительно заявила Юля. – И всю вашу дурную Компанию. Верьте дальше в свои теории! Пойдём, Серёжа.

– Да дело же не в этом! – кричал Джахон.

– Тут игра! – кричал, как мог, Виталик.

– Придурки! Только игра на уме! – уходя, отвечала Юля.

– На … вы тогда пришли? – рассерженно выругался я.

– Я думала, что мы собрались как товарищи! – успевала ещё крикнуть Юля, слегка сдерживаемая Сергеем.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – крикнул ей в ответ Костя.

Юля ещё долго что-то выкрикивала, приводя какие-то цитаты о любви и товариществе, но никто её уже не слушал. Сергей, в конце концов, буквально уволок Юлю из двора, а Костя предложил продолжить игру. Впрочем, после такой дискуссии даже мысли о теннисе были разрушены.

– Вот идиоты! Даже поиграть нормально не дают! – ругался Джахон.

– Больные люди, – заключил Арман.

Но больше всех, похоже, был ошарашен Виталик. Он даже подошёл к Косте и спросил:

– Дружище, а кто эти ненормальные? Я их в первый раз вижу.

– Думаю, что этот раз будет единственным, – просто ответил Таганов.

– Но кто они? – всё интересовался Виталик.

– Ты же сам сказал: ненормальные, – ответил Костя.

На том спор окончательно прекратился. Все дружно выразили по отношению к Косте поддержку, похвалили его, Саня, смеясь, заявил, что в ещё одной подобной ситуации мы будем бить Сергея, народ рассмеялся, и только после этого игру, наконец, можно было продолжить.

Не хочется опять возвращаться к этому неприятному моменту, но я всё же отмечу, что в данной ситуации меня дико удивило поведение Карины. Человек, из-за которого, по сути, и разгорелся данный скандал (ведь не пригласи Баваева Сергея и Юлю, ничего бы не было), предпочёл во время конфликта преспокойно остаться в стороне. Да, в то время как мы несколько минут вели напряжённый разговор и пытались доказать «типа двум влюблённым» свои правоту и бесконечное уважение к игре, Карина … продолжала усердно наматывать круги вокруг стола. И даже когда она вылетала, то всё равно оставалась равнодушной к нашей дискуссии. Допускаю, конечно, что Баваева могла так увлечься игрой, что никакие околоигровые разговоры её не интересовали и даже, напротив, отвлекали, и тут я её как игрока могу очень хорошо понять, – но мне всё же кажется, что с её стороны было бы правильней вмешаться в спор и попробовать утихомирить ненормальную парочку; думаю, кстати, что у неё с её упрямством это бы получилось.

Но как оценивать тот факт, что она посмела пригласить на теннис этих двух? Тоже упрямство? – ведь она частенько с ними общается, знает их отношение к нам, наше отношение к ним, чувствует определённое напряжение в этом вопросе, но всё равно решает позвать на встречу. И как оценивать это самое общение? Не грань ли это предательства? Или есть попытки наладить отношения? Пока мне трудно ответить на эти вопросы, но инцидент создан, и последствия его должны стать очень поучительными для всей Компании и, в особенности, для Карины.

А вот поведение Сергея меня, к слову, ничуть не удивило. Я предполагал, что Бранько не станет идти напропалую и защищать любыми способами свою позицию. Он всегда был трусом, им и остался. Он всегда боялся находиться в обществе нашей Компании и сегодня пришёл к столу только ради Юли и выпендрёжа. Подруга его, кстати, явила всем свою привычную ипостась – уж она-то никогда за словом в карман не полезет. Впрочем, у меня её истеричные возгласы вызывают только крайне пофигистическую реакцию, хотя заткнуть её порой действительно бывает очень сложно.

О реакции играющего народа на наш спор я много говорить не буду. Если уж Карина проявила такой пофигизм, то стоит ли мне проявлять какие-то претензии к нему? Конечно, я не стану этого делать, – напротив, похвалю тех людей, которые пришли сюда только ради игры – ради великого праздника, во имя которого они готовы были на время забыть о каких-то проблемах, делах, планах на жизнь… Таких людей я особо уважаю: появись на игре ещё хоть сто Сергеев, – они и тогда не забыли бы о главном! Они могли бы играть и играть… – час, два, три… В общем, пока не надоест. Хотя вряд ли им когда-либо надоест. Тут, скорее, всё решат природные условия. Когда закончатся вечерние сумерки, когда начнёт завывать сильный ветер, когда пойдёт дождь и когда стол из-за всего этого начнёт перекашиваться – может, тогда игра закончится?.. Но пока всё это не наступит, они – эти прекрасные люди – не уйдут домой, но будут продолжать наслаждаться любимой игрой, мысленно переживая прошедшие моменты и восторгаясь новыми.

Я вдруг подумал: возможно, Читатель решит, что мы все – играющие во дворе у Виталика – больны теннисом?.. Не знаю, можно ли так сказать. Мы обожаем теннис, но я дико не люблю слова «болен», «больны». Однако если кто-то подумает, что мы поставили чувства двух наших знакомых ниже игры, то я отвечу всем, что это произошло только под воздействием единственной действительной и бесспорной в тот момент любви – нашей любви к пинг-понгу! Читатель может и тут меня упрекнуть в том, что «всё это, дескать, как-то слишком по-детски, и что негоже в 16-17 лет и старше быть такими заядлыми игроками…», но я готов говорить о великой проблеме взросления – периода, когда человек начинает настолько глубоко погружаться в пучину лжи и разврата, что все те прекрасные и радостные детские впечатления, которые он и сам когда-то испытывал, меркнут, и растворяются, и исчезают, … и, кажется, что нет уже возможности это изменить!.. Но почему бы мне – человеку, стоящему на пороге взрослой жизни, не продолжать ценить тот момент, когда я, добегая из последних сил до своей половины стола, вижу, как мяч бьётся о столешницу, и понимаю, что спасти его могу только из расчёта на 0,01 %, но, добывая из каких-то небес это фантастическое чувство надежды, бросаюсь немедля за мячом, протягиваю, что есть мочи, руку с ракеткой и, совершая ею чудесное движение вверх, достаю до снаряда, спасаю его и тут же осуществляю невероятную по высоте колхозку; а мяч летит на другую половину стола, и я волнуюсь, не зная, попадёт он, парящий дьявол, в ту столешницу или не попадёт; но он попадает, причём точка его соприкосновения с ней есть край стола – это сопля! – и у соперника нет ни шанса совершить аналогичное спасение?!.. Тут только понимаешь, что тебе удалось, да и то – не сразу… Ведь, по сути, всё описанное выше – это лишь один конкретно взятый момент, коих в теннисной игре запредельно много, – но зато какой!.. Какой фантастический момент!.. И разве можно после этого не почувствовать себя героем, зная, что ты совершил нечто почти невозможное?.. То, что не удаётся порой совершить даже признанным мастерам! Итак, ты герой, но … лишь на секунду. Игра продолжается! – и ты снова и снова спускаешься с небес на землю в надежде, что это был не последний твой игровой подвиг.

Что ж, вот ради таких секундных моментов я и бегаю у этого стола. Но разве можно объяснить тем же Сергею с Юлей, что для меня значат эти маленькие теннисные чудеса?!..

После ухода двух известных лиц мы играли ещё очень долго. Чувствовалось, конечно, что неприятная дискуссия сильно задела Костю Таганова, и игра его от этого стала несколько более нестабильной, – впрочем, о плохом мы старались не вспоминать, да и было ли это возможно, когда рядом шла такая оживлённая игра?!

Но, увы, всё хорошее когда-либо заканчивается. И вот уже стемнело, и подул сильный ветер… – только тогда мы стали собираться. Я знал, что сегодняшняя игра будет для меня точно не последней в этом году – мне уже удалось обговорить с Виталиком перспективы завтрашнего дня, но, тем не менее, я взгрустнул – правда, совсем ненадолго.

Костя, надо заметить, перед уходом достаточно долго разговаривал с Кариной. Я знал тему их диалога, поэтому решил не вмешиваться; к тому же, тет-а-тет им был явно необходим, и они сами это хорошо чувствовали, – поэтому, наверно, так и покинули двор Колпакова, одержимые увлекательной совместной беседой.

Я же пока не спешил уходить, и даже когда все мои друзья, в том числе и Виталик, уже отправились по домам, я решил просто побродить около стола. Удивительно, но уже через две минуты после их ухода полил дождь – такой сильный ноябрьский дождь, что любимый всеми объединитель двора в три минуты превратился в полигон луж. Мокрой стала и вся прилегающая к нему территория, и детская площадка, и скамейки…

Я уже надумал уходить, но вдруг заметил, что там, на одной из скамеек, невдалеке от стола, сидит старичок – полностью седой мужчина лет этак семидесяти, но среднего роста и ещё крепкого телосложения, правда, с костылём около ног. Это был Михаил Львович.

Я познакомился с ним в прошлом году – тоже после одной из летних серий. Тогда он вот точно так же сидел на скамейке и все пять часов смотрел, как мы играем. Когда-то Михаил Львович и сам играл, и вообще был спортсменом-любителем: увлекался теннисом, и волейболом, и баскетболом; даже успехов некоторых добивался!.. Но время прошло – он состарился, и физическая форма, конечно, сошла на нет… А вот любовь к спорту осталась, и вообще, кажется, всегда была с ним. Михаил Львович понимал, что у него уже не то здоровье, чтобы ездить на какие-нибудь крупные спортивные мероприятия вроде Олимпиад и всевозможных чемпионатов мира, да и денег немного… Но есть дворовый спорт, который он всегда любил и уважал. Он в детстве мог по двенадцать часов проводить во дворе, играя и в салки, и в футбол, и в бадминтон, и в баскетбол, и в настольный теннис, а сейчас, когда возраст уже не позволяет ему участвовать в состязаниях самому, остаётся только … болеть, и наблюдать, и радоваться! Нет, он никогда не занимается подражанием комментаторам, никогда не вмешивается в игровой процесс… – просто выбирает для себя наиболее удобную скамейку для обзора, садится и смотрит, и лишь в конце игры, бывает, делится некоторыми впечатлениями. Я знал, что и сегодня, после столь долгой, многочасовой игры, он что-нибудь непременно скажет.

Мы поздоровались; я, несмотря на дождь, сел рядом с ним, и он сразу сказал:

– Ну, сегодня вы молодцы! Так играли!.. Такую круговерть устроили!..

– Игра пошла, – радостно заметил я.

– Да, я всё видел. Играли вы – будь здоров! Только кто эти двое, что покинули вас? – поинтересовался вдруг Михаил Львович. – Парень и девушка…

– О, это … не совсем честные люди. Они не раз нарушали правила, – и мы … попросили их.

– А, всё понятно. Такие вещи надо, конечно, пресекать, – мудро произнёс Михаил Львович.

Мы ещё немного поговорили об игре, но дождь, на несколько минут ослабев, вдруг снова усилился, и я решил, что пора всё-таки направляться к дому. Я встал, попрощался уже с Михаилом Львовичем и тронулся, было, в нужном направлении, но вдруг он меня окликнул:

– Стой!

Я остановился.

– Знаешь, вот я сегодня смотрел на вас и думал: какая игра! – заметил Михаил Львович. – Как же вы влюблены в игру! Да, наверно, во всём мире есть только два места, где настольный теннис так популярен: первое – Китай, а второе – наше Купчино.

Это был его самый знаменитый афоризм. Тогда я лишь улыбнулся и ещё раз попрощался с Михаилом Львовичем, но уже потом, подходя к дому, понял, насколько прекрасна и метка эта фраза. Я обрадовался, осознав, что пинг-понг и впрямь пользуется в нашем микрорайоне безграничной популярностью, но ещё больше мне стало приятно, когда я подумал о том, что и сам причастен к такому расцвету этого прекрасного вида спорта.

Тем вечером я уже знал, что назавтра снова пойду играть!

Так и играл я почти каждый день – с 3 по 9 ноября (только в четверг теннисного праздника не случилось – тогда ещё с утра полил сильный дождь, и весь стол напрочь залило водой, так что ни о каком пинг-понге не могло быть и речи). Конечно, начиная со вторника, мы с друзьями проводили за столом уже не так много часов, как в понедельник, ибо нам хватало и других развлечений, но некоторые члены Компании взяли за правило ежедневно приходить к двенадцати часам дня во двор Колпакова, и я, разумеется, тоже относился к таковым. В разные дни Виталик собирал разное число людей, но для колбасы его неизменно можно было считать «более, чем достаточным», – поэтому даже при редком отсутствии некоторых знаковых личностей (например, Армана, Джахона, Сани…) игра не становилась более скучной.

Несмотря на сильнейший ливень в середине недели, погоду в эти семь дней по праву можно было назвать прекрасной. Все ноябрьские каникулы были освещены ярким солнцем, не подкачала и температура: столбик термометра не опускался ниже семи градусов Цельсия. Удручало разве что раннее наступление вечерних сумерек, – впрочем, вечером скучать, конечно, никто не желал.

Вообще, Компания эти каникулы провела с пользой и с толком. В нашем активе, помимо настольного тенниса, были футбол, кинотеатр, бильярд… Прибавим ещё к этому постоянные прогулки, хождения по гостям, походы по «Макдакам» и бесконечное общение, – и получим просто-таки улётный отдых. Но хочется сказать спасибо Ноябрю за то, что своей великолепной погодой он так круто вдохновил нас на нескончаемые развлечения.

Однако, увы, семидневному празднику пришёл конец, …

…и понял я это только после того, как проснулся утром очередного понедельника – 10 ноября. В голове моей после воскресной вечеринки в квартире Сани всё подряд ломалось, а с пробуждением наступил абсолютный сумбур, … – но сообразить, какой сегодня день, мне удалось.

И сразу стало понятно, что он не сулит мне ничего хорошего – по крайней мере, я уже не в первый раз проспал, то есть снова пропустил географию, – а это грозило мне очень нехорошими последствиями. Тогда же я подумал и о том, что по ходу каникул даже ни разу не вспомнил о ЕГЭ … и о прочей такой хрени, которая не даёт мне совсем беззаветно жить.

Однако куда сильнее меня огорчил тот факт, что я за время каникул так и не смог найти Болта – более того, все эти встречи с Компанией настолько сильно закружили меня своим аттракционом беспробудных радости и кутежа, что я … совсем забыл о своей главной цели. И вспомнил об этом только сейчас. Вспомнил, как горел желанием отыскать его во что бы то ни стало, как переживал за Саню, как мечтал возродить нашу с Олегом дружбу, наши связи, … – и что? Что я сделал во имя этих мечтаний? Хоть раз подумал ли я на прошлой неделе о Болте?!

«Да, вот это нехорошо… Очень нехорошо!.. Интересно, что Саня? Может, он его уже нашёл?..» – думал я, понимая, впрочем, что вряд ли мои мысли справедливы, ибо, конечно, если бы Топор добился успеха в этом деле, то непременно включил бы Болта в развлечения Компании на прошедшей неделе.

Что ж, вот с такими печальными думами я всё же заставил себя встать и одеться. Я понимал, что, если повезёт, то ещё могу успеть на второй урок – в любом случае, посетить алгебру было бы очень желательно, хотя бы уже по той причине, что в июне меня ждёт ЕГЭ по математике, о котором, похоже, всё же пора всерьёз задуматься.

Но вдруг я вспомнил: «А ведь было какое-то задание на каникулы!.. Вроде бы… Или не было?..» Да, мои воспоминания о задании были настолько смутными, что я даже не был уверен в его наличии, но, если оно всё же имелось, то … «есть ли вообще смысл переться сегодня в школу? С уже имеющимся в пассиве прогулом?» Думается, для Читателя необходимо сообщить, что за все предыдущие годы не случалось ни одних таких каникул, на которые мы бы отправлялись без заданий, так что моя внезапная мысль о том, что на сей раз их могло не быть, улетучилась так же быстро и неожиданно, как и появилась, и я решил поискать где-нибудь в квартире список, на котором они могут быть обозначены.

Само собой разумеется, никакого списка я нигде не нашёл, но, наверно, в моём нынешнем утреннем состоянии сделать это всё равно было невозможно, так что я решил взять новый чистый лист с ручкой и попытаться воссоздать всё то, что я когда-то для себя помечал в том списке.

Сделать это, конечно, оказалось, непросто, ибо голова моя, повторюсь, раскалывалась, но, заставив себя сесть с листом бумаги за стол, я точно так же заставил себя вспомнить хоть что-то, что действительно могло быть задано, – и, надо сказать, какие-то пункты мне набросать удалось.

Итак, теперь мои глаза терроризировали следующие записи:

1. 5 вариантов ЕГЭ по математике – прорешать.

2. 3 варианта ЕГЭ по русскому – прорешать.

3. Контурные карты – два задания.

4. Перевести текст по английскому (объём – два листа).

5. Выучить четыре ст-ния Блока + «Мастер и Маргарита» – прочесть.

6. Сделать презентацию по информатике.

«Да, … нормальный человек этого не сделает. Даже и пытаться не станет!» – мудро рассудил я. Замечу, кстати, что эта мысль мне очень понравилась, поэтому уже в следующие десять секунд я с колоссальным остервенением разорвал лист на множество мелких частей и одновременно пообещал себе никогда более не составлять подобные «списки». Естественно, тогда же я окончательно и на 100 % решил, что в школу сегодня точно не пойду.

Итак, день уже можно было считать пропущенным, но я всё-таки не стал доводить его до апофеоза безделья и заниматься абсолютным тунеядством. Я выучил три стиха по литературе, решил несколько вариантов ЕГЭ по русскому и математике, сделал одну контурную карту и, наконец, даже перевёл немного английского текста. Засим, временно покончив с делами, я решил пойти в гости к Косте. В телефонном разговоре он опять пообещал рассказать мне кое-что интересное, так что я был настолько заинтригован, что не мог не нанести ему визит.

Однако сейчас я не стану подробно его освещать, ибо, к сожалению, ничего стоящего я так и не узнал. Оказалось, что Костя нашёл в Интернете, на сайте нашей школы, одну фотографию, которая была очень похожа на ту, что я обнаружил в лаборантской, но, сравнив две картинки (благо я взял фото с собой, догадавшись, что оно пригодится), мы с Тагановым поняли, что на них изображены, к сожалению, разные люди. Тем не менее, Костя призвал меня не отчаиваться; он заявил, что «дело о Бандзарте только начинает раскручиваться, поэтому у нас ещё непременно будут поводы для радости!» Впрочем, напоследок Костя меня ещё немного огорчил:

– Слушай, Коль, тут … Чивер на тебя ругалась, – сообщил он. – Я ей сказал, что у тебя сегодня дико болит башка, но … её ответ, что «такую дикую боль могли принести только сумасшедшие каникулы», показывает, что, наверно, она мне не слишком поверила.

– Вот …, – выругался я.

– Не говори. Сегодня вообще, похоже, не с той ноги встала: девять двоек влепила!..

«Ничего себе дела…» – подумал я, но…

…не стал печалиться. География меня сейчас не слишком беспокоила; я шёл к себе домой и думал о Дарье Алексеевне, о том, как она будет пытаться содействовать нам в продвижении дела о Бандзарте.

Безусловно, иметь в своей команде такого человека, как Щепкина, – это огромный плюс. Она является завучем, а это уже хорошая сила, и, конечно, у неё, по сравнению с нами, есть куда больше шансов раздобыть какие-нибудь сведения о Бандзарте. Тут статус может сработать! Но если Чивер и Барнштейн действительно играют на стороне Феликса, то как Дарья Алексеевна собирается противостоять им? Их статус выше, а делиться какой-нибудь возможной тайной информацией – ясное дело – они не будут. И в этом можно не сомневаться, – даже если предположить, что у директрисы и её заместителя нет с нашим химиком ни малейших связей.

Есть ещё вариант, согласно которому следует, что к делу причастна только одна особа из парочки Чивер – Барнштейн, и, естественно, при таком раскладе причастной должна оказаться лишь Людмила Арнольдовна, ибо она директриса, так что этим всё сказано. И тогда жуть, как хочется послать куда-нибудь подальше эту Чивер, и её географию по тому же направлению!.. Однако… Не стоит всё же забывать, что Чивер – это правая рука Барнштейн, лучшая её подруга! Поэтому вполне логичной кажется мысль о том, что всё то, что знает Барнштейн, практически наверняка знает и Чивер. Так что вариант с заместителем тоже явно просматривается!

Вообще, я должен признаться, что думал о попытке поговорить с Чивер. Конечно, не идёт и речи о том, чтобы сразу вываливать ей все свои подозрения на Бандзарта, – иначе школа запомнит меня как первого человека, который был выперт пинком под зад из известного цвета кабинета, – однако попытаться наладить с ней отношения, – я подозреваю, – возможно. Но вот чёрт! Из слов Кости следует, что сегодня она была чуть ли не в ярости от моего прогула, и это, пожалуй, даже мягко сказано: ещё неизвестно, что побудило её влепить сразу девять двоек за раз, – не моё ли, часом, отсутствие?.. А ведь настолько нагло я ещё ничего не прогуливал! Вот, кажись, не вовремя случилось… И, естественно, до всего эта тварь догадалась! Мда… Какие тут отношения?!.. И неужели меня действительно так беспокоит география?..

Наутро я явился в школу. И не знаю, поверит ли Читатель моим словам, но давно мне не доводилось испытывать такое желание поскорее там оказаться! Впрочем, явился я как ни в чём ни бывало – ну, словно и не было накануне понедельника, словно я, как кот Гарфилд, ненавижу понедельники, поэтому и решил отменить их всех к чёрту! Да, отныне есть только вторник!

Первые два урока прошли удивительно быстро. Фёдорова опять несла какую-то чепуху на своей литературе, так что я её даже не слушал, а на уроках Ставицкого скучно не бывает никогда, – поэтому и проходят они, по традиции, в темпе бодрого марша. Потом был серенький русский, далее – психология, а после неё, на перемене, я наткнулся на Чивер – наткнулся так, как натыкаются обычно слепые на препятствие во время своего движения. Впрочем, Чивер – это то ещё препятствие! Об такое, что называется, и спотыкаться не захочется.

Но, что интересно, в этот раз она не стала на меня рычать. В подобных ситуациях такое, как правило, происходит сразу при встрече, – однако сегодня крики, видимо, не входили в её планы. Она лишь холодно на меня посмотрела и спросила, где я был, а я, видя такую ситуацию, так же холодно ей ответил, что плохо себя чувствовал. Я предполагал, что далее начнутся традиционные чиверские расспросы, подобные допросу в суде, предполагал, что она всё же откроет свою пасть и начнёт на меня орать – за долгие годы учёбы в школе я уже привык к такому ходу событий! – но … её мой ответ, кажется, ничуть не удивил. Создалось впечатление, будто она и ожидала его услышать, поэтому, когда я издал свой короткий отклик, Чивер лишь скривила негативную ухмылку на лице и пошла дальше. Фантастика! – ранее жизнь моя ещё не знала таких тихих встреч со злобным заместителем!

Но куда более интересными мне представлялись встречи с Дарьей Алексеевной. Они неизменно таили в себе массу такой новой и свежей информации, что капелька эмоционально-творческого подхода, которую Щепкина всегда с удовольствием любила в неё добавлять, не только скрашивала, но и усиливала моё и без того великолепное общее впечатление от диалога с этим прекрасным человеком. В её кабинет я всегда шёл с охотой, потому как каждый раз ждал от неё всё новых и новых вестей, – а она без жадности одаривала ими и меня, и всю Компанию.

Очередная такая встреча состоялась в пятницу – в тот день Щепкина ещё на первой перемене отыскала нас с Костей в рекреации и попросила зайти после всех уроков в свой кабинет. Отмечу, кстати, что в течение трёх предыдущих дней по ней и так было видно, что она очень сильно хочет что-то нам сказать, а сегодня глаза её блестели так, будто Дарья Алексеевна уже самостоятельно раскрыла всё дело о Бандзарте и теперь хочет просто поделиться профессиональными подробностями. Что и говорить, очередной разговор – теперь это очень хорошо чувствовалось – назрел.

Символично, кстати, что последним уроком перед ним стала химия с Феликсом, и, наверно, какой-то невидимый проводник дела решил специально поставить меня в ещё более запутанное положение. Сегодня оно проявилось, когда моему глазу предстали некоторые тонкости в поведении Бандзарта.

Во-первых, Феликс был очень нервозен. Не знаю, какая заноза впилась ему в одно место, но по фразам, и жестам, и мимике – короче, по всему! – чувствовалось, что что-то явно его тревожит. На доске он в этот день писал крайне неразборчиво – настолько, что вместо цифр-индексов, обозначающих количество атомов того или иного элемента в молекуле, нередко красовались какие-то палки. Сами же символы элементов напоминали больше китайские иероглифы, и порой совершенно невозможно было отличить бандзартовский цезий от меди, натрий от никеля, стронций от олова, … а некоторые значки нам и вовсе были совершенно непонятны. Хорошо, что со мной сидел Костя и подсказывал, где какой элемент должен быть. Впрочем, это ещё ерунда, ибо, во-вторых, Бандзарт в эту пятницу предстал перед нами крайне … задумчивым типом. Не знаю, что именно скрывала за собой эта задумчивость, но подозреваю, что мысли Феликса могли во время как этого, так и других уроков распространяться далеко за пределы школы. Куда именно? – это он сам может не знать; что уж говорить о нас? Но ясно одно – если Бандзарт на уроке позволил себе несколько раз отвлечься от главного в его жизни дела – от химии, то сподобить его на такое редчайшее поведение могли только какие-то сверхважные мысли! – других не дано.