Текст книги "Я – Малала"

6. Дети в мусорной куче

Дела в школе Хушаль шли все лучше, так что наша семья смогла снова переехать на новую квартиру и наконец купить телевизор. Вскоре у меня появился любимый сериал – «Шакалака Бум Бум». Он был снят в Индии и посвящен приключениям мальчика по имени Санью, у которого был волшебный карандаш. Все, что он рисовал этим карандашом, становилось настоящим. Стоило ему нарисовать яблоко или, скажем, полицейского, его рисунок оживал. Как-то раз он случайно нарисовал змею, и она тут же ожила. Для того чтобы от нее избавиться, Санью стер рисунок, и змея исчезла. Мальчик использовал карандаш, чтобы помогать людям: так, например, он спас своих родителей от разбойников. Больше всего на свете я мечтала получить такой же волшебный карандаш.

Перед сном я всякий раз молилась:

– Милостивый Аллах, пошли мне такой же карандаш, как у Санью. Пусть он появится в ящике моего стола. Я никому не скажу, что у меня есть. Но с помощью карандаша буду делать людей счастливыми.

Едва закончив молитву, я бежала к столу и, затаив дыхание, открывала ящик. Но волшебный карандаш не появлялся. Тем не менее я уже знала, кому надо помочь, как только он окажется у меня в руках. В конце улицы, где мы жили теперь, находился небольшой пустырь, который использовали как свалку – вывоз мусора в Мингоре не был организован и никаких мусороперерабатывающих заводов не существовало. На пустыре выросла огромная куча, от которой исходило такое зловоние, что я старалась к ней не приближаться. Над этой горой отбросов постоянно кружили вороны, а иногда мы замечали, как там шныряют огромные крысы.

Как-то раз, когда братьев не было дома, мама попросила меня отнести на свалку картофельные очистки и яичную скорлупу. Подходя к свалке, я сморщила нос. Мухи кружились над моей головой, я отмахивалась от них и в то же время смотрела под ноги, опасаясь испачкать свои новые красивые туфли. Выбросив мусор, я заметила, что у подножия мусорной горы кто-то копошится, и в испуге отскочила. Это была девочка примерно моих лет. Волосы ее свалялись, как войлок, кожа была покрыта расчесами и болячками. Выглядела она в точности так, как, по моим представлениям, должна была выглядеть Шашака, грязная колдунья, про которую нам рассказывали в деревне, чтобы заставить умываться перед сном. Девочка сортировала мусор, раскладывая в отдельные кучи консервные банки, пластиковые бутылки, стекло и бумагу. Рядом два мальчика, вооружившись магнитами, выуживали из мусорной кучи металл. Мне хотелось поговорить с этими детьми, но я была так испугана и растеряна, что не знала, как начать разговор.

В тот же день, когда отец пришел из школы домой, я рассказала ему о детях, рывшихся на свалке, и упросила пойти туда вместе со мной. Отец попытался заговорить с детьми, но они бросились наутек. Отец объяснил мне, что найденное на свалке дети продадут старьевщику и выручат несколько рупий. А старьевщик потом перепродаст весь этот хлам с выгодой для себя. Когда мы возвращались домой, я заметила, что в глазах у отца стоят слезы.

– Аба, прошу тебя, прими их в нашу школу без всякой платы, – взмолилась я.

Отец грустно усмехнулся. Благодаря нашим с мамой просьбам он уже принял в школу нескольких девочек, которые учились бесплатно.

Хотя мама была неграмотной, она отличалась практической сметкой и очень деятельным характером. Она не сидела дома, потому что с утра до вечера помогала людям. Отца это даже сердило. Иногда он приходил из школы, кричал с порога: «Тор Пекай, я пришел» – и не получал никакого ответа. Через минуту выяснялось, что жены нет дома, а обед не готов. Вернувшись, она рассказывала, что навещала в больнице кого-нибудь из своих заболевших друзей или относила еду семье бедняков, и отец переставал хмуриться. Одно дело – если жена занимается добрыми делами, и совсем другое – если она ходит по базарам, выбирая себе наряды.

Где бы мы ни жили, дом наш всегда был полон людей. Я делила комнату с двумя девочками. Первой была моя двоюродная сестра Анииса, которая приехала из деревни и поселилась у нас, чтобы ходить в школу. Еще с нами жила девочка по имени Шехназ, чья мать, Султана, когда-то у нас работала. После смерти отца Шехназ ее семья осталась в такой бедности, что им с сестрой тоже приходилось собирать отбросы. Один из ее братьев был психически болен и от него вечно приходилось ждать всяких странных выходок. Как-то раз он сжег одежду матери и сестер, в другой раз продал электрический вентилятор, спасавший всю семью в жаркие дни. Султана отличалась вспыльчивым характером, и они с мамой не очень ладили. Отцу удалось пробить для нее небольшое пособие, а Шехназ и ее братьев, за исключением, разумеется, больного, он принял в свою школу. До этого Шехназ никогда не училась, и хотя она была на два года старше меня, ей пришлось пойти в первый класс. Она стала жить у нас, и я могла помогать ей в учебе.

Какое-то время у нас жила девочка Нурия, чья мать, Хару, помогала нам с уборкой и стиркой. У Халиды, женщины, помогавшей маме готовить, была дочь по имени Алишпа, которая тоже поселилась в нашем доме. Халиду еще девочкой продали в жены старику, который бил ее. В конце концов она сбежала от мужа, забрав с собой трех дочерей. Семья Халиды отказалась ее принять, ибо, согласно нашим законам, женщина, покинувшая мужа, покрывает свою семью позором. Дочерям Халиды тоже какое-то время пришлось промышлять на свалке. История ее жизни могла бы стать сюжетом романа – из тех, что я в ту пору полюбила читать.

Школа так разрослась, что занимала уже три здания. В Ландикасе находилась начальная школа, где учились дети обоих полов, на улице Яхья – средняя школа для девочек, и в розовом саду поблизости от развалин буддийского храма – средняя школа для мальчиков. Общее число учеников приближалось к 800, и хотя доход, приносимый школой, был не особенно велик, отец принял около сотни бесплатных учеников. Один из них был сыном Шарафата Али, человека, который помог отцу, когда тот был нищим студентом. Они выросли в одной деревне; Шарафат Али, окончив школу, устроился работать в электрическую компанию, и, если у него заводилось несколько свободных рупий, он отдавал их моему отцу. Теперь отец был счастлив, что может отплатить ему добром за добро. Еще одна бесплатная ученица, девочка по имени Каусар, училась в моем классе. Ее отец занимался вышивкой – ремеслом, очень популярным в нашем регионе. Тем не менее ему не удавалось как следует обеспечить семью. Когда в школе устраивались экскурсии или поездки в горы, Каусар не могла внести за них плату, и я платила за нее из своих карманных денег.

Принимая в школу бедных детей, отец нес не только убытки, связанные с платой за обучение. Некоторые богатые родители забирали из школы своих детей, так как не хотели, чтобы они сидели за одной партой с детьми уборщиц и вышивальщиков. Они полагали, что их детям зазорно общаться с беднотой. Мама понимала, что детям, которые живут впроголодь, тяжело учиться, и некоторые из бедных учеников приходили к нам домой завтракать. Отец шутил, что наш дом превратился в пансион.

Когда в доме столько народу, найти место для занятий непросто. Я была счастлива, когда у меня появилась собственная комната с письменным столом. Но вскоре в этой комнате поселились еще две девочки.

– Нам будет тесно! – хныкала я.

Но затем я поняла, что не имею никакого права жаловаться. В конце концов, жить втроем в одной комнате – это не так уж плохо. По сравнению с детьми, копошащимися на свалке, нам просто повезло. Мысли мои вновь и вновь возвращались к этим несчастным детям, их чумазые лица стояли у меня перед глазами. Я надеялась, что сумею уговорить отца принять их в школу.

В ответ он попытался объяснить, что эти дети добывают для своих семей пропитание. Если они будут учиться в школе, пусть даже бесплатно, их родным придется голодать. Тем не менее он убедил одного богатого благотворителя, Азадая Хана, выпустить листовки, на которых было написано: «Киа хасул и елум ин бачун ка хак нахе?» – «Разве не все дети имеют право на образование?» Было напечатано несколько тысяч таких листовок, отец приносил их на собрания и распространял по городу.

К тому времени мой отец стал в долине Сват заметной фигурой. Хотя он не был ханом и не относился к числу богатых людей, люди к нему прислушивались. Все знали, что на семинарах и симпозиумах он всегда выступает интересно и убедительно. Он не боялся критиковать власти, даже военных, которые управляли нашей страной. Друзья рассказывали отцу, что один из армейских начальников во всеуслышание назвал его «смертником». Отец так и не понял, что именно имел в виду этот человек. Так или иначе, в стране, где военные обладали неограниченной властью, такое высказывание не предвещало ничего хорошего.

Отец постоянно боролся с так называемыми призрачными школами, существующими только на бумаге. Влиятельные люди получали у правительства субсидии на устройство школ в отдаленных районах, а вместо этого строили себе дома. Был даже случай, когда один пройдоха ухитрился пробить себе учительскую пенсию, хотя в жизни не провел ни одного урока. Еще одним вопросом, волновавшим моего отца, была охрана окружающей среды. Мингора быстро разрасталась и насчитывала уже около 175 000 жителей. Воздух, некогда кристально чистый, ныне загрязнялся множеством машин и кухонных очагов. Прекрасные леса на склонах гор безжалостно вырубались. Отец утверждал, что только половина городского населения пользуется чистой питьевой водой, другая же половина, и в том числе наша семья, использует воду, которая не соответствует санитарным нормам. Вместе с друзьями отец создал организацию, получившую гордое название Всеобщий мировой совет. Несмотря на свое название, организация эта занималась исключительно местными проблемами. Название звучало иронично, и отец всегда усмехался, когда его слышал, но цели, которые ставила перед собой организация, были более чем серьезными: сохранить природу долины Сват, обеспечить ее жителям мирное существование и возможность учиться.

Отец любил писать стихи. Некоторые его стихотворения были посвящены любви, но чаще всего он обращался к таким острым темам, как права женщин или убийство в защиту чести. Однажды отец даже ездил в Афганистан, на поэтический фестиваль, который проходил в Кабуле, в отеле «Интерконтиненталь». На этом фестивале отец прочел стихотворение, посвященное борьбе за мир. В выступлении, подводящем итоги фестиваля, стихотворение отца было упомянуто как самое яркое. Собравшиеся попросили его прочесть стихотворение вновь и, слушая, приветствовали наиболее удачные строки возгласами «Вах! Вах!», заменяющими в восточных странах крики «Браво!». Даже дедушка был доволен и горд.

– Сын, ты стал настоящей звездой на небосклоне образования, – говорил он.

Мы, разумеется, тоже гордились отцом. Но по мере того как росло его влияние, он проводил с семьей все меньше времени. Маме приходилось самой покупать нам одежду и вести к врачу, если кто-то из нас заболевал. Но в нашем обществе не принято, чтобы женщина занималась такими вещами одна, и кому-нибудь из отцовских племянников приходилось сопровождать маму. Если отец был дома, они с друзьями сидели на плоской крыше и вели бесконечные разговоры о политике. Самой главной темой их разговоров было одиннадцатое сентября. Событие, которое произошло в тот день, перевернуло весь мир, и мы оказались в эпицентре этих перемен. Усама бен Ладен, лидер террористической организации Аль-Каида, во время атаки на Всемирный торговый центр находился в Кандагаре. Американцы послали в Афганистан многотысячные отряды, чтобы схватить бен Ладена и свергнуть режим талибов.

В Пакистане по-прежнему держалась военная диктатура. Но Америка нуждалась в нашей помощи, как и в 1980-х годах, когда русские вторглись в Афганистан. Точно так же, как советское вторжение изменило отношение других стран к генералу Зия-уль-Хаку, так и генерал Мушарраф после одиннадцатого сентября перестал быть международным парией. Джордж Буш пригласил его в Белый дом, Тони Блэр – на Даунинг-стрит. Но существовала одна серьезная проблема. Движение Талибан фактически было создано Пакистанской межведомственной разведкой, ПМР. Многие офицеры ПМР были близки к лидерам Талибана, знали их в течение многих лет, разделяли их убеждения и стремления. Полковник ПМР Имам хвастался, что подготовил 90 000 боевиков, и, когда Талибан пришел к власти в Афганистане, стал пакистанским генеральным консулом в Херате.

Мы не были сторонниками Талибана, потому что знали: талибы закрывают женские школы и разрушают буддийские статуи. В Пакистане таких статуй было множество, и мы ими гордились. Но многих пуштунов возмущали бомбардировки Афганистана. Многим не нравилось также, что Пакистан оказывает помощь Америке, хотя помощь эта заключалась лишь в том, что наша страна перестала снабжать движение Талибан оружием и предоставила американским самолетам право пересекать пакистанское воздушное пространство. О том, что генерал Мушарраф разрешил американцам использовать наши военные аэродромы, мы тогда не знали.

Некоторые религиозные люди считали Усаму бен Ладена героем. На базаре продавались плакаты, где он красовался верхом на белом коне, и коробки сладостей с его портретами. Его приверженцы утверждали, что одиннадцатого сентября Америке пришло возмездие за все то зло, что она творила в мире. Тот факт, что люди, погибшие в разрушенных небоскребах, ни в чем не были виноваты и не имели отношения к американской политике, эти фанатики игнорировали. О том, что Священный Коран запрещает убийство, они тоже предпочитали забыть. Те, кто привык повсюду искать еврейский заговор, обвиняли в произошедшем евреев, которые, спровоцировав нападение на небоскребы, обеспечили Америке предлог для войны с мусульманским миром. Некоторые газеты утверждали, что ни один из евреев, работающих во Всемирном торговом центре, в тот день на работу не вышел. Мой отец считал, что это полная чушь.

Генерал Мушарраф в своих публичных выступлениях утверждал, что у Пакистана нет и не может быть другого пути, кроме сотрудничества с Америкой. По его словам, американцы поставили его перед выбором: «вы или с нами, или с террористами». В случае, если бы Пакистан попытался воспротивиться воле США, американцы прибегнули бы к бомбардировкам и «загнали бы нас назад в каменный век» – так, по крайней мере, утверждал наш президент. Но говорить о настоящем союзничестве вряд ли было возможно – ПМР по-прежнему вооружала бойцов Талибана и предоставляла его лидерам убежище в Кветте. Глава ПМР уговорил американцев отложить нападение на Афганистан, пообещав съездить в Кандагар и убедить лидера Талибана муллу Омара выдать американцам бен Ладена; вместо этого он предложил талибам помощь.

В провинции муфтий Суфи Мухаммед, сражавшийся в Афганистане против русских, издал фатву, направленную против США. В Малаканде, где наши предки сражались против англичан, он устроил грандиозный митинг. Правительство Пакистана не смогло ему помешать. Губернатор нашей провинции принял постановление, согласно которому всякий пожелавший сражаться в Афганистане против сил НАТО имел полное право это сделать. 12 000 молодых людей, уроженцев Свата, отправились на помощь афганским талибам. Многие из них так и не вернулись домой. Скорее всего, они погибли, но так как никаких подтверждений этому не имелось, их жены не могли считаться вдовами. В результате эти женщины оказались в крайне тяжелом положении. Брат близкого друга моего отца Вахида Замана и его шурин были среди тех многочисленных бойцов, что поспешили на помощь Афганистану. Их жены и дети ждут их до сих пор. Помню, посещая их дома, я всегда ощущала витавшую там атмосферу тоски. Но, несмотря на все это, казалось, что трагические события очень далеки от нашей мирной цветущей долины. Всего каких-нибудь сто шестьдесят километров отделяли нас от Афганистана, но для того, чтобы попасть туда, требовалось пересечь Баджаур, расположенный между границами Пакистана и Афганистана район, населенный кочевыми племенами.

Бен Ладен и его люди скрылись в Восточном Афганистане, в горах Тора Бора, где во время войны с русскими была построена целая сеть тоннелей. Через эти тоннели они добрались до Куррама, еще одного района, где обитали кочевники. Никто из нас тогда не знал, что бен Ладен тайком перебрался в Сват и целый год прожил в отдаленной деревне, пользуясь законами гостеприимства, на соблюдении которых настаивает Пуштунвали, наш кодекс чести.

Все видели, что Мушарраф ведет двойную игру, берет американские деньги и продолжает помогать боевикам – «стратегическому резерву», как называли их руководители межведомственной разведки. Американцы утверждали, что выделили Пакистану миллионы долларов за помощь в кампании против Аль-Каиды, но мы, простые граждане, не видели ни единого цента. Зато генерал Мушарраф построил себе роскошный особняк на берегу озера Равал в Исламабаде и купил огромную квартиру в Лондоне. Естественно, высокопоставленные американские чиновники были недовольны тем, что Пакистан оказывает США помощь более на словах, чем на деле. Но внезапно Америке удалось поймать крупную рыбу. Халид Шейх Мухаммед, один из вдохновителей одиннадцатого сентября, был схвачен в Равалпинди, в доме, расположенном всего в миле от официальной резиденции командующего армией. Тем не менее президент Буш продолжал водить дружбу с Мушаррафом, возносить ему хвалы и приглашать его в Вашингтон. Мой отец и его друзья с отвращением наблюдали за этими политическими играми. Они были убеждены, что американцам нравится, когда власть в Пакистане принадлежит диктаторам, потому что с диктаторами проще иметь дело.

Я с детства интересовалась политикой и, сидя на коленях отца, прислушивалась к жарким дебатам, которые он вел с друзьями. Но еще сильнее меня волновали проблемы, связанные с повседневной жизнью нашей улицы. Я рассказала своим друзьям о детях, которые роются в мусорных кучах, и заявила, что мы обязаны им помочь. Не все были со мной согласны. Некоторые одноклассницы заявили, что их родителям не понравится, если они будут ходить в одну школу с грязными детьми, которые наверняка больны какими-нибудь заразными болезнями. Они считали, что нам эту проблему не решить. Но я стояла на своем.

– Мы с вами можем сидеть и ждать, пока правительство решит эту проблему, а эти несчастные дети не могут, – сказала я. – Если все мы попытаемся им помочь, никто из них не останется на свалке.

Я понимала, что обращаться к генералу Мушаррафу совершенно бессмысленно. Мой жизненный опыт показывал: если отец не может помочь, остается один-единственный путь. И я написала письмо Богу. «Дорогой Бог, – говорилось в этом письме. – Я знаю, что Ты видишь все. Но наша земля такая большая, что, может быть, Ты не успеваешь за всем уследить. Особенно сейчас, когда у Тебя так много хлопот с этой войной в Афганистане. Но я знаю, Ты бы очень расстроился, если бы узнал, что есть дети, которым приходится жить на свалке. Бог, прошу Тебя, дай мне сил и смелости. Сделай меня лучше, потому что я хочу сделать лучше этот мир. Малала».

Проблема состояла в том, что я не знала, как отправить письмо. Наконец я решила, что надо зарыть его в землю, и закопала в саду. Потом я испугалась, что письмо в земле сгниет, вырыла его, поместила в пластиковый контейнер и опять закопала. И все же такой способ казался мне ненадежным. Вспомнив, что священные тексты обычно пускают в речные потоки, я свернула свое послание в трубочку, привязала к дощечке, сверху укрепила цветок одуванчика и бросила в ручей, впадавший в реку Сват. Надеюсь, письмо дошло до адресата.

7. Муфтий, который хотел закрыть нашу школу

На улице, где я родилась, прямо напротив школы Хушаль стоял дом, где жил с семьей высокий красивый мулла. Его звали Гуламулла, и он называл себя муфтием, ученым-богословом и знатоком исламских законов. Отец мой часто говорил с усмешкой, что муфтиев и маулан в последнее время развелось великое множество и стоит человеку надеть чалму, он начинает величать себя муфтием. Школа наша процветала, и отец пристроил к зданию средней школы для мальчиков просторную приемную с арочным входом. У мамы наконец появилась возможность покупать красивую одежду и даже посылать за готовой едой в ресторан, о чем она мечтала с детства. Муфтий пристально наблюдал за жизнью школы, и в особенности за девочками, каждый день входящими и выходящими из школьных ворот. Некоторые из них уже достигли подросткового возраста, и, думаю, это казалось ему недопустимым.

– Этот маулана наверняка спит и видит, как бы закрыть школу, – сказал однажды отец.

Вскоре выяснилось, что он был совершенно прав.

Муфтий явился к женщине, которой принадлежало здание, арендованное для школы, и заявил:

– Школа, которую устроил Зияуддин в твоем доме, харам. Жить рядом с такой школой – позор для всей махалля. Этим девочкам следует соблюдать пурда, – сказал он. – Прогони его из своего дома, и я арендую его для медресе. Так что ты не потеряешь арендную плату и к тому же получишь награду в ином мире.

Женщина ответила отказом, а сын ее тут же прибежал к отцу.

– Этот маулана затеял войну против вас, – предупредил он. – Мы не собираемся отнимать у вас здание, но все равно будьте осторожны.

Отец мой пришел в гнев.

– Есть такая пословица: «Ним хаким хатрай джан» – «Недоученный доктор опасен для жизни», – сказал он. – Если ее продолжить, можно сказать: «Ним мулла хатрай иман» – «А недоученный мулла опасен для веры».

Я горжусь тем, что наша страна считается первым в мире государством для мусульман, но мне кажется, мы часто забываем о смысле нашей религии. Священный Коран учит, что обязанностью каждого мусульманина является сабар – терпение, но мы не желаем думать о том, что это значит. Нам кажется, что ислам – это пурда, женщины в паранджах, безвыходно сидящие дома, и мужчины, рвущиеся развязать джихад. Мухаммед Али Джинна всю жизнь боролся за права мусульман в Индии, где большая часть населения исповедует индуизм. Мусульмане и индуисты были подобны двум братьям, которые в результате постоянной вражды решили жить в разных домах. В 1947 году Индия, до тех пор являвшаяся британской колонией, была разделена на две части, и в результате было создано независимое мусульманское государство. Увы, это повлекло за собой массовое кровопролитие. Миллионы мусульман устремились в Пакистан из Индии, миллионы индусов – в противоположном направлении. В результате при попытке пересечь границу было убито почти два миллиона человек. Поезда, прибывавшие в Лахор и Дели, были полны окровавленных тел, потому что многих убивали в пути. Когда мой дедушка, который учился в Дели, возвращался домой в Пакистан, на его поезд напали индусы, и он чудом избежал смерти. Сейчас в нашей стране проживает 180 миллионов человек, и более 96 % населения исповедуют мусульманство. Примерно два миллиона жителей Пакистана являются христианами и примерно столько же – ахмадитами. Последние считают себя мусульманами, но наше правительство утверждает, что они таковыми не являются. К сожалению, эти религиозные меньшинства часто подвергаются притеснениям.

В молодости Мухаммед Али Джинна жил в Лондоне и учился на юриста. Он хотел, чтобы Пакистан стал страной толерантности. У нас часто цитируют его знаменитую речь, произнесенную несколько дней спустя после провозглашения независимости. «В государстве Пакистан всякий может свободно посещать храмы, мечети и прочие культовые места по собственному выбору. Это не имеет никакого отношения к делам государства», – заявил Джинна. Отец мой считал, что главная проблема состояла в том, что Джинне удалось получить для нас земельную территорию, а не создать государство. Год спустя после провозглашения независимости он умер от туберкулеза, и с тех пор мы практически не знаем мира. Три раза мы воевали с Индией, что же касается внутринациональных конфликтов, они в Пакистане практически не прекращаются.

В мусульманстве есть два течения – сунниты и шииты. Они разделяют догматы, сформулированные в Священном Коране. Несогласия между ними связаны с вопросом о том, кто стал нашим религиозным вождем в VII веке, после смерти Пророка, да пребудет с ним мир. Человека, избранного вождем и калифом, звали Абу Бакр, он являлся близким другом и советником Пророка, да пребудет с ним мир. Лежа на одре болезни, Пророк сам повелел Абу Бакру возносить молитвы. Слово «сунни» означает по-арабски «тот, кто следует традициям Пророка, да пребудет с ним мир». Но определенная группа людей полагала, что вождь должен непременно происходить из семьи Пророка, да пребудет с ним мир, и что главой мусульман следует провозгласить Али, его двоюродного брата и зятя. Эти люди образовали течение, называемое Шиа, сокращенное от Шиа-т-Али, партия Али.

Каждый год шииты отмечают день гибели внука Пророка, да пребудет с ним мир, Хуссейна Ибн Али, убитого в 680 году в сражении при Карбале. В память об этом событии устраивается праздник, называемый Мухаррам. Во время этого праздника шииты до крови хлещут себя цепями и режут себе кожу бритвами, так что улицы заливают потоки крови. Один из друзей моего отца принадлежал к шиитам. Рассказывая о гибели Хуссейна в Карбале, он всякий раз заливался слезами. Глядя на него, можно было подумать, что это трагическое событие произошло вчера, а не 1300 лет назад. К шиитам принадлежал и Мухаммед Али Джинна. Мать Беназир Бхутто тоже принадлежала к иранским шиитам.

Наша семья, как и большая часть пакистанцев (около 80 %), принадлежит к суннитам. Но внутри этого течения есть несколько групп. Самая большая из этих групп называется Барелви, в честь знаменитой медресе XIX века, расположенной в городе Барейли, в индийском штате Уттар Прадеш. Еще одна группа, Деобанди, получила название в честь другой знаменитой медресе, которая тоже находилась в Уттар Прадеш, в деревне Деобанд. Представители этой группы очень консервативны, и большинство современных медресе принадлежит именно ей. Группа, называемая Ахль-и-Хадис (люди Предания), принадлежит к течению салафистов. Они находятся под сильным арабским влиянием и отличаются даже бо́льшим консерватизмом, чем все прочие. На Западе их называют фундаменталистами. Они не признают ни наших святых, ни гробниц, в то время как большинство пакистанцев имеют склонность к мистике и справляют ритуалы у гробниц Суфи. Каждая из этих групп имеет множество ответвлений.

Муфтий, живущий рядом с нашей школой, был членом Таблиги Джамаат, группы Деобанди, которая каждый год устраивает в Райвинде, поблизости от Лахора, грандиозный съезд, на который собираются миллионы людей. Наш прежний диктатор, генерал Зия-уль-Хак, тоже посещал эти съезды. В 1980-х годах, при его режиме, Таблиги обладала большим влиянием. Почти все армейские имамы, проповедующие в казармах, принадлежали именно к этой группе, и многие армейские офицеры находились под их влиянием.

Потерпев неудачу с нашей домовладелицей, муфтий не успокоился. Он собрал нескольких влиятельных человек и старейшин, проживающих по соседству, и во главе этой делегации направился к нашему дому. Делегация состояла из семи человек – несколько старших таблигов, смотритель мечети, бывший участник джихада и владелец магазина. Все они едва сумели втиснуться в наш маленький дом.

При виде нежданных гостей отец очень встревожился и приказал нам с братьями уйти в другую комнату. Но дом был таким маленьким, что мы слышали каждое слово.

– Я ученый богослов, представляю Талибан и Таблигиан, – заявил мулла Гуламулла.

Чтобы придать себе весу, он прибегнул к авторитету сразу двух исламских организаций.

– Я представляю также всех правоверных мусульман, которые считают, что ваша школа для девочек – харам и богохульство. Ее следует незамедлительно закрыть. Девочкам незачем ходить в школу, – продолжал он. – Женщина не должна покидать женскую половину дома, дабы избежать посторонних взглядов. Вспомни, что в Священном Коране не упомянуто ни единого женского имени, ибо женские имена – это сокровенная тайна, которую Аллах не пожелал нарушать.

Отец более не мог это слушать.

– В Коране много раз упоминается имя Мариам, – перебил он. – Разве она не была женщиной, и женщиной весьма достойной?

– Коран упоминает о ней лишь с одной целью – доказать, что Иса (Иисус) был сыном Мариам, а не сыном Божьим, – возразил мулла.

– Может быть, – кивнул отец. – Тем не менее в Коране Мариам называется по имени, и ты не можешь это отрицать.

Муфтий хотел продолжить спор, но отец решил, что в этом более нет смысла. Он повернулся ко всем прочим и сказал, указав на муллу:

– Когда я встречаю этого человека на улице, я всегда его приветствую, а он лишь склоняет голову, не отвечая ни слова.

Мулла смущенно потупился, так как ислам настаивает на том, что люди должны приветствовать друг друга подобающим образом.

– Твоя школа – харам, – упрямо повторил он. – Именно поэтому я не желаю тебя приветствовать.

Тогда голос подал один из тех, кого мулла привел с тобой.

– Мне сказали, ты принадлежишь к неверным, – обратился он к отцу. – Но я вижу в твоем доме Священный Коран.

– А как же иначе! – воскликнул отец, пораженный тем, что его веру поставили под сомнение. – Я – мусульманин.

– Вернемся к разговору о школе, – заявил муфтий, недовольный тем оборотом, который принял разговор. – Школы для мальчиков и девочек находятся рядом, мальчики постоянно видят девочек, и это очень плохо.

– Нет, не видят, – ответил отец. – Я нашел решение. Девочки входят через другие ворота.

Это решение, разумеется, не удовлетворило муфтия. Он хотел закрыть школу для девочек во что бы то ни стало. Но остальные вовсе не разделяли его непримиримых взглядов и, удостоверившись в том, что мальчики и девочки не видят друг друга, покинули наш дом.

Отец догадывался, что на этом дело не кончится. К тому же он знал, что племянница муфтия тайком посещает школу, – об этом муфтий, кстати, не счел нужным сообщать членам своей делегации. Через несколько дней отец позвонил старшему брату муфтия, отцу девочки.

– Ваш брат меня достал! – сказал он. – Что он за муфтий, хотел бы я знать? Нам всем он надоел до смерти. Не могли бы вы его угомонить?

– Боюсь, тут я ничего не могу поделать, Зияуддин, – ответил отец девочки. – Дома у меня тоже проблемы. Брат живет с нами и сумел превратить жизнь нашей семьи в настоящий ад. Следит, чтобы женщины соблюдали пурда, никогда не покидали женской половины, требует, чтобы его жена никогда не попадалась мне на глаза, а моя жена не попадалась на глаза ему. В таком маленьком доме, как наш, это до крайности неудобно. И какой в этом смысл, ведь жена брата для меня все равно что сестра. В общем, настоящее безумие.