Текст книги "Одаренная девочка и прочие неприятности"

Татьяна замерла. Истолковать иначе выражение ее лица было нельзя – могла. И вправду могла. Патриарх поспешил развить мысль:

– Поначалу я полагал, что Маргаритифере просто захотелось немного погулять перед взрослой жизнью, но сейчас понимаю ошибочность подобных суждений. Не тот склад характера. О ней много говорили и писали тогда по понятным причинам… А если внезапная популярность привлекла кого-то из сильных мира сего, кто решил воспользоваться ее услугами? Окажись на другой чаше весов ваше с сестрами благополучие, я ни на секунду не сомневаюсь в ее выборе.

Русалка ответила очень отчужденно:

– Маргарита могла переубедить, запугать или склонить на свою сторону даже камень.

– Я понимаю. Но вдруг ваша сестра применила приворот, когда нельзя было справиться иначе? Осуществила нечто крайне важное, а девочка теперь прячет улику, дабы жертва не узнала о том, как ее использовали? По вашим словам, Александр Витольдович не удивился, когда услышал о кинжале, – и тут же задумчиво спросил у самого себя: – С другой стороны, если Марго смогла заставить даже княжича плясать под свою дудку, кого ей бояться? Или за кого?

– Я не знаю…

По лицу было видно, что Татьяна близка к срыву, и патриарх решил перевести тему:

– Может быть, мы продолжим дискуссию в прямом смысле на трезвую голову?

– Согласна, – негромко и вновь как-то отстраненно произнесла она и принялась чесать глаза. Потянулась было к новой бутылке, но патриарх отработанным движением перехватил ее раньше, заменил бокал дамы на более подходящий и, скрепя сердце, налил до середины. Русалка стараний не оценила и вновь плеснула своей рукой до краев. Опустошила. Налила снова. Откинулась на спинку дивана.

– А знаешь, что самое тупое в этой ситуации? В итоге нас называют «потерянным поколением». Мы, видите ли, своей свободой не так распорядились. А чего от нас, собственно, ждали? Необразованные, не готовые к жизни, должны были сразу же стать космонавтами и политиками, по их мнению? Выжить в мире, о котором не знаешь ничегошеньки, – уже чудо!

– Отмечу, однако, вы и вправду несколько странно реализуете представления большинства о свободе.

– Ты просто фишку не сечешь, – покачала головой Татьяна. – Взять меня, к примеру. Да, я пью. Но ведь не просто напиваюсь и даже не просто пью в компании красивого мужика. Я выпиваю с патриархом вампиров. Высшее, итить его кудрить, общество!

– Польщен, конечно. Однако отмечу, что, поскольку пресловутый патриарх всего-навсего я, участь незавидная.

– Не-а, не понимаешь. У тебя вообще представления о жизни другие. Насобирал разного, запер под замок, изредка любуешься – тебе хорошо. Все время мира в твоих руках – можно и порастягивать удовольствие, попредвкушать. Наслаждение без страсти. То же вино стоит и стоит. Да, оно есть, по идее, вкусное, но тебе не хочется прямо сейчас попробовать. А у меня все иначе. Я хочу пробовать! Я хочу не просто иметь что-то, я хочу это что-то использовать здесь и сейчас! Не хранить на будущее, а насладиться сразу. Завтра может и не быть.

– По-моему, это несколько фаталистичный взгляд на вещи, – постарался смягчить разговор патриарх, мрачно вспомнив о смертности своей собеседницы.

– Чувак, очнись. Я уязвима и не спускаю зла. Чудо, что в подворотне еще не прирезали.

– Но вы все-таки на моей территории и под моей защитой, – продолжил настаивать он, стараясь прогнать подальше образ пустого дивана и одинокого бокала на столе.

– И это с очевидностью добавляет мне врагов. Русалка, вхожая к патриарху? Это как если бы еврей повадился тереть с фараоном за богов.

– Вы не рабыня.

– Забавно, что это мне в лицо вякает тот самый урод, который выкупил мою жизнь.

– Урод? – бровь Богдана Ивановича предсказуемо изогнулась.

– Моральный, конечно. К личику претензий не имею.

– Но позвольте, тут нет даже зачатков логики. Выкупив вас из рабства, я же, по-вашему, совершил плохой поступок?

– Вот только не надо святошей прикидываться. Ты реально думаешь, что я забуду, кого из рабства ты не выкупил?

– О, – патриарх замялся было, но попытался объясниться: – Но ведь упомянутая вами особа не выполнила наши договоренности и, как следствие…

– Единственное, чего она не сделала, – не приперлась лично подписывать контракт, а ты счел это достаточным основанием. Замечу, рабыней по бумагам она и умерла, а ты теперь пытаешься учить меня, как правильно жить? Я вот тебя не учу, а просто пью твое вино и слушаю, как в твоей башке уживаются совершенно полярные представления о зле и добре. И чем больше слушаю, тем больше хочется выпить. Иначе полезу морду бить, а это типа не свойственное барышням поведение.

– И вы стараетесь быть барышней?

– Ты же у нас из высшего общества. Надо соответствовать, – с этими словами она долила остатки второй бутылки в свой бокал и, глянув на просвет, легко бросила ее за спину. Жалобно зазвенело стекло, патриарх же даже не поморщился – смирился.

– Простите. Я и помыслить не мог о подобном развитии ситуации. Если вам станет легче, можете снова меня ударить.

На него словно взглянула черная бездна. Он был абсолютно уверен, что Татьяна не преминет воспользоваться предложением, но она в ответ только хмыкнула:

– Не могу. С тобой вообще все сложно.

Открыли третью бутылку. Пожалуй, этот день принес больше новостей, чем Богдану Ивановичу бы хотелось. Теперь он осознавал свою вину перед русалкой и ее сестрой и совершенно не понимал, почему Татьяна вообще с ним разговаривала.

Не замечая волнений в душе патриарха, красавица задумчиво произнесла:

– Знаешь… Раньше я часто думала, как бы мы жили, если бы Марго была с нами. Она ведь горы сворачивала, просто пожелав. О чем бы мы мечтали? Были бы такими «потерянными»? Она меняла нас, кого-то сильнее, кого-то меньше, но то, что каждую, – это очевидно.

– Раньше? А сейчас?

– О другом. Как она жила? Во что ввязалась, раз разорвала с нами контакты? Могла ли я ей помочь? И что изменится, если я это узнаю?

Помолчали. Патриарх вновь проследил, как русалка залпом осушает бокал и наливает еще. На душе скребли кошки. Определенно, ее образ жизни не способствовал долголетию.

– И все-таки? Вам не кажется, что вы несколько необдуманно распоряжаетесь своей жизнью?

– Не-е-е, чувак, ты не сечешь фишку. – Учитывая, сколько Татьяна к этому моменту уже выпила, Богдан Иванович слегка недоумевал, почему она еще способна говорить. – У нас был план получить свободу. Но у нас не было плана, что с ней делать.

– То есть вы стремились к ней просто как к некоему благу?

– Ты же мужик неглупый, не тупи. Свобода – это и есть отсутствие плана. Каждый может сам составить его, когда захочет. Такой, какой захочет. Это свобода. Не «замуж в восемнадцать, в гроб в тридцать». А когда сам выбираешь каждый раз, или сам выбираешь на много раз вперед, или выбираешь не выбирать вообще. Вот мне сейчас тридцать… два? пять? Тридцать сколько мне? – она недоуменно нахмурилась.

– Кажется, тридцать семь.

– О! По плану я уж много лет как трупак, отъюзанный мужиком и выброшенный на свалку. А я – жива. И делаю что хочу.

– Да, но вы довольно часто рискуете на пустом месте…

– Свободно делаю что хочу, когда хочу и как хочу, – отрезала Татьяна. – Не так, как другим правильно. А как мне. Иначе откуда возьмусь я, если даже поступки не мои? Вот ты – тебя видно в строке котировок, в акциях, в слияниях и поглощениях. А я – в кофе, ветре и драках.

– И в алкоголе.

– Сам пригласил. Жадничаешь – прячь.

Представив, как он опасливо прячет винные шкафы перед визитом русалки, вампир в голос рассмеялся.

– Опа, ты и так умеешь!

– Простите?

– У тебя рожа все время будто запором страдаешь. Смейся чаще.

– Я вампир, – аккуратно напомнил патриарх, заподозрив алкоголь в окончательной победе над его визави.

– Не-а. Ты чувак, который нашел универсальную отмазу от жизни. Учись кайфовать и делать что хочется.

Конкретно сейчас Богдану Ивановичу крайне хотелось продлить жизнь Татьяны, и он постарался задать волновавший его вопрос как можно тактичнее:

– А вас не заинтересует возможность стать вампиром самой?

После этого пассажа он с удивлением узнал, что русалки тоже могут захлебнуться. Откашлявшись, Татьяна с негодованием оглядела свою футболку и, недолго думая, сняла ее и швырнула куда-то в угол – видимо, сохнуть, – а после, совершенно не стесняясь, натянула косуху обратно. Хотя Богдан Иванович и отводил старательно взгляд, сложно было не заметить: бюстгальтер Татьяна не носила.

– Куда уставился?

– Вы очень красивы.

– Тоже мне, удивил. Лучше объясни, чего это тебе в голову ударило? Другой закуски под рукой не нашел?

Богдан Иванович вздохнул. Ох уж эти предрассудки, даже среди, казалось бы, собратьев по несчастью…

– При всем уважении, у нас мужской прайд, а свой единственный укус я потратил на сына. Повторная попытка размножиться может оказаться фатальной. Но если договориться с матриархом…

Русалка закатила глаза и замахала руками. Чуть энергичнее, чем одобряли приличия, учитывая ее одежду в данный момент:

– Не знаю, что там тебе втемяшилось и с чего, но даже и не думай. Не сработает. Хоть укусайся, вампиром я не стану.

Патриарх удивился до глубины души: план казался ему идеальным.

– Почему вы так считаете? Как вы знаете, наши клетки способны подстраиваться под любой живой организм…

– Именно! Живой. А мы, русалки, – нежить. Мертвые.

Богдан Иванович несколько раз моргнул:

– Но вы же теплая…

– И мертвая. – Татьяна развела руками. – Чувак, мы не рождаемся. Мы появляемся из ниоткуда, черт знает как. Может, и впрямь души девок-утопленниц, может, еще что, кто ж его знает, но мы точно нежить. А второй раз живым мертвецом не стать. Отбой с размножением.

Определенно этот день чувств патриарха не щадил.

– Но вы же умираете? Разве мертвое может умереть?

– Как видишь, вполне себе может, – пожала она плечами.

– Но мы же не умираем! Почему умираете вы?

– Мрете вы, не пори горячку. Просто вас добивает солнышко, а нас – любовь и время.

Богдан Иванович мысленно застонал. Идеальный план рухнул, а запасного, даже самого завалящего, не было. Не в аквариум же сажать под охрану? Ладно, что-то да придумается. Она должна быть рядом.

– Сколько вы обычно живете?

– Черт знает, – пожала плечами Татьяна. – Наверное, как люди, лет шестьдесят – семьдесят. Но дома мало кто и до пятидесяти дотягивает, у нас там… сложно с этим. С выживанием.

– Дома?

– Ну да, в море, под водой. А на суше – понятия не имею. Мы с сестрами – самые старые русалки тут. Вот на нас и проверишь.

Патриарх совсем не хотел проверять на них. Он вообще надеялся этого никогда не узнать.

Шестое чувство буквально подбросило Кирилла в его импровизированной постели, спасая от просвистевших мимо щеки когтей, но неизвестный успел приставить к шее пистолет. В темноте не было видно ни зги. Под полом шумела жизнь и слышалась громкая смесь музыки, разговоров и смеха – «Вся королевская рать лаунж» явно открылась, а значит, звуки выстрела никто не услышит. Надменным голосом, манерно растягивая слова, напавший поинтересовался:

– Сможешь назвать хоть одну причину не пристрелить тебя сразу же?

В голове Кирилла вихрем пронеслись сотни остроумных фраз, которые помогли бы объясниться, оправдаться, рассказать о случившемся, но ляпнул он совершенно другое:

– Ну я же купил тебе лего.

Глава 7. Ветер в волосах

Моя мама каждый вечер пьет вино, а папа говорит, что уж лучше его, чем антифриз. Он тоже часто пьет, но водку, потому что иначе с дядей Максимом сложно. Сама я пить не буду, даже когда вырасту, потому что мне нельзя расслабляться.

Из самого цитируемого в Семье школьного сочинения Пандоры, о котором она мечтает забыть

Проводив богатыря задумчивым взглядом, Пень покосился на свою воспитанницу и чуть улыбнулся: потупившая взор девочка с огромными косами была очень мила. «Так похожа на зайчонка», – мелькнуло у него в голове, и тут же зазвучало одному ему слышное ворчание: «На надгробие мое она похожа. И с надписью: “Воин сей был храбр, имел медали за многие свершения, но позорно скатился до обслуги малолетних чудищ”».

Александр Витольдович неодобрительно прищурился на енота, тут же сделавшего вид, что старательно подметает дорожки и никакой крамолы не мыслит. Несмотря на свою волшебную природу, даром слышать зверей Пандора не обладала, и подобные комментарии, к счастью старьевщика, пролетали мимо ее хорошеньких ушек. Но провести разъяснительную работу, видимо, придется еще раз.

Гости разъехались, опекун и воспитанница остались наедине, и лишь вопросом времени было, когда же Пандора вспомнит ночной разговор и между ними вновь повиснет вчерашняя неловкость. Девочку Александр понимал прекрасно: если тебя отправляют жить к мужчине, который спит и видит, как бы на тебе жениться, куда уж тут без доли стеснительности. Но не упомянуть об этом казалось ему крайне кощунственным по отношению к светлому и теплому чувству, испытываемому к юной леди. Быть галантным, незаменимым, поддерживать, дать привязаться к себе – безусловно, лучшая стратегия. И он прекрасно понимал, что подобные откровения на первых порах наверняка ее вспугнут, а его она сочтет крайне назойливым и наглым кавалером. Но уж лучше признаться в своих намерениях сразу и дать ей привыкнуть к этому, чем оставить сие на откуп слухов и сплетен и каждый божий день страшиться разоблачения. Потеряв доверие единожды, лишишься навсегда. Прими девочка его заботу и внезапно узнай от чужих о масштабных матримониальных планах – и на будущем можно ставить крест. Допустить это Пень не был готов.

А еще он честно отдавал себе отчет, что, рассказывая о безуспешном сватовстве, лелеял тем самым призрачную надежду на легкий путь. Мол, если выложить девочке всё, она вдруг вспомнит и остальные события того вечера: как его скрючило от боли в груди, а шестилетняя Дора громко ревела и звала маму. Как он проклинал все их семейство, не желавшее рисковать и в то же время рискующее вне всякой меры. Как вернулся к ним, склонив голову, но не смирившись. Как отдал свою тень для благого дела.

Но где ей. Сударыня была слишком мала. Дважды плакала в тот день – когда он чуть не умер и когда отказался танцевать, но память запечатлела только один. Наверное, стоило попробовать намекнуть чуть более предметно? Кхем, а если и вправду вспомнит, как Пень кричал на нее и чуть не прибил папеньку юной леди, не желая слышать нет? Вот уж воистину, сложно сделать еще дискомфортнее, но кое-кто, кажется, специалист… Соберись. Улыбнись. Будь вежлив, будь заботлив, а остальное отдай на откуп времени. Не гони лошадей. Что ей сейчас больше всего нужно? Лес раздери, ну конечно!

Александр мысленно чертыхнулся, поспешил придать лицу максимально учтивое выражение и, чуть поклонившись, спросил у девочки:

– Полагаю, вы хотели бы немного размяться?

Дора кивнула, он протянул руку, внутренне возликовав, когда она подала свою, и целеустремленно повел воспитанницу вглубь участка, подальше от дороги. Енот покорно засеменил следом.

Некоторое время Александр молча сопровождал девочку мимо капустных грядок. Радость от неожиданной встречи с родными еще путала мысли Пандоры, но постепенно они возвращались в привычное русло. Надо бы обговорить с опекуном права и обязанности; продумать, как жить вместе, не мешая друг другу. Раньше свой распорядок дня она знала чуть ли не наизусть: его составляла мама, и туда включалось даже время на игры – чтобы потом на семейном совете обсудить поступки героев и перипетии сюжета. А что теперь? Вряд ли придется каждый новый день спешить в очередную передрягу. Чем вообще занимаются люди в свободное от спасения мира время? А если еще и живешь почти в лесу? Дора с восторгом предвкушала, как в ее жизни наконец-то появится самая настоящая, восхитительная, такая непривычная скука. И все же, пусть и мельком, но снова оглянулась на дорогу:

– Он уже уехал?

Ответ опекуна сопровождался традиционной улыбкой:

– Да. Но обязательно вернется.

– Что-то забыл? – заволновалась она.

– Оставил здесь вас.

Пандора лишь вздохнула – очень не любила, когда ее пытались утешать. Можно подумать, Диме есть дело до незнакомых девчонок, от которых столько неприятностей. С другой стороны, в куртке брата она словно переносилась в детство, с его долгими летними днями, палящим солнцем и вечным ворчанием взрослых: мол, хватит хомячить баранки вместо супа…

Из кустов внезапно выскочил знакомый енот с огромной тарелкой выпечки. Судя по мордочке, он бежал со всех лап и явно не прочь был бы чуть сбавить обороты. Пандора вынырнула из воспоминаний, с благодарностью взяла одну плюшку и задумчиво спросила:

– Вы догадались, что я сделаю с курткой, и поэтому подговорили Диму ее не брать? – И мысленно добавила: «Как вообще можно столько улыбаться? Щеки не болят?»

– Что поделать, у вас практически рефлекс на куртки, – развел руками Александр Витольдович. – А ваш батюшка прекрасно знал Дмитрия и его слабости. Хоть и, признаюсь, идея доставить вам дискомфорт ради безопасности брата все-таки кажется мне несколько сомнительной. Представляю, что сказала бы ваша матушка…

– Но вы не дали осуществить задуманное.

Она ждала очередную вежливую улыбку, но вместо этого была одарена взглядом, и каким! Словно на секунду встретилась глазами с самым настоящим чертом, из тех, кто готов сделать вашу жизнь интереснее даже против вашей воли:

– Скорее, счел себя вправе вмешаться. Непробиваемая куртка, гасящая всякий удар, – это, конечно, хорошо, но недостаточно, учитывая дальнейшие планы мироздания на сего славного отпрыска вашего семейства. К тому же подозреваю, что защита ой как пригодится и папеньке. Но не могу не отметить, сколь красиво вы вышли из создавшегося положения.

– Точнее, из ситуации, в которую вы же меня и загнали. – Дора снова вздохнула. – Мама бы не одобрила.

Опекун пожал плечами:

– Или похлопала. Не забывайте, она ценила эффектные жесты.

В чем в чем, а уж в маминой оценке происходящего Пандора не сомневалась ни на йоту. Всего день жила отдельно и, считай, весь его провела с тетей и братом, от которых вообще-то строго-настрого велели держаться подальше. Немного подумав, Дора снова спросила:

– А зачем вы Диму так застращали?

Александр чуть замедлил шаг, аккуратно помогая воспитаннице перебраться через очередные капустные заросли.

– Пожалуй, несколько вошел во вкус и заигрался, признаю. Сударыню это беспокоит?

– Естественно. Наверняка же теперь решит, что меня надо защищать, и полезет туда, куда… Ну, собственно, куда его старались не пускать, туда и полезет. И как за ним в таком случае присматривать?

Вновь странный взгляд Александра Витольдовича, на этот раз оценивающий. Однако опекун быстро спохватился и, дежурно улыбаясь, сменил тему:

– Не жалеете, что отпустили с ним подругу? Вдвоем вам было бы спокойнее обживаться.

Дора махнула рукой:

– Так лучше. И для нее, и для него. И вообще, так… – она замялась, подбирая слово.

– Правильнее?

– Да, точно. Правильнее. Уж кто-кто, а Лола за Димой присмотреть сможет, благо опыт есть. Главное, чтобы он с папой не поцапался. Хотя они всегда по первости цапаются…

– Типичные богатыри, что с них взять, – понимающе покивал опекун.

– Вы очень любите капусту, да? – спросила девочка, осознав, что грядки в буквальном смысле идут до горизонта и конца-краю им она не видит.

– О, сам я к ней вполне равнодушен. Однако имел честь слышать от вашего папеньки, что современным девушкам только мужчин с капустой и подавай. Он, конечно, в тот момент пребывал несколько в подпитии, но я предпочел обзавестись некоторым урожаем, так сказать, на всякий случай. Лишним все равно не будет.

Дора оценила масштаб трагедии и мысленно присвистнула. Интересно, а если сказать: мол, девушкам нравятся летчики, – он аэродром сколотит?

Бежавший рядом енот снова протянул ей плюшки. Видимо, зверьку было тяжеловато их тащить, и он очень надеялся несколько облегчить ношу. Дора почувствовала себя почти виноватой, но есть больше не хотела и покачала головой. Енот быстро взглянул на хозяина, получил от того одобрительный кивок и с самым несчастным видом засеменил обратно в сторону избушки, уже откровенно приволакивая тарелку за собой.

– Выходит, вы знали, что повезет меня именно Дима?

– Конечно. – Александр Витольдович, задумавшись, привычно взялся за подбородок. – Стиль Семьи вполне предсказуем. Но, признаюсь, был удивлен решением Королевы обеспечить вас аж двумя провожатыми. Целая свита.

– Но когда я стану взрослой… – Пандора замялась, не понимая, как сформулировать, – вы отдадите меня тете?

– В ту же секунду.

– Спасибо.

Енот нагнал их у небольшого пустыря между цветником, беседкой и вездесущей капустой. Судя по высунутому языку, сам он своей расторопности не особо радовался. Совершенно не обращая на него внимания, Александр, словно в менуэте, вывел свою спутницу в центр и, отпустив наконец руку, чуть поклонился:

– Если вы готовы, можете приступать. Мы и так немного припозднились из-за незваных гостей.

– Очень даже званых, – поправила Пандора, несколько обескураженная таким обращением. Легко провела рукой по волосам – и косы тут же расплелись, заструились к земле. – Вы же сами их и пригласили.

– Но против вашей воли, а хозяйка тут теперь вы. Так что вполне себе незваные.

– Та еще из меня хозяйка, конечно… – вздохнула Дора и, пару раз тряхнув головой, вновь развернулась к завороженному этой картиной опекуну: – Прошу вас, отойдите чуть дальше. Я много тренировалась и справлюсь сама.

Пень покачал головой:

– Предпочту на всякий случай быть рядом, хотя бы первое время. Мои владения несколько отличаются от привычной вам среды, и не хотелось бы, чтобы беспечность привела к какому-либо казусу.

– А пораниться не боитесь? – удивилась Пандора.

– О, за это не волнуйтесь. Я счастливый обладатель просто потрясающей регенерации.

– Но больно-то все равно будет.

– Мелочи. Не стоит беспокоиться.

– А если меня кто-то или что-то заметит? Может же и на вас перекинуться.

– Ровно с этой целью я и планирую быть рядом, – парировал с дежурной улыбкой Александр Витольдович, а енот изобразил лапками пару приемов из карате, демонстрируя, что лично готов разобраться с потенциальным обидчиком.

Дора задумчиво кивнула: хоть и не любила рисковать, но не спорить же с собственным опекуном? Глубоко вдохнула, выдохнула, закрыла глаза и изо всех сил попыталась расслабиться. Очень часто окружающие не понимали, в чем тут сложность, но Пандоре это состояние категорически не нравилось, и большую часть жизни она всеми путями стремилась его избегать. Сама идея расслабиться была дикой. Все равно что ненадолго встать и пробежаться по классу посреди экзамена: даже если телу это необходимо, учителя в восторге не будут, да и вообще – так не принято.

Светило солнце, мерно жужжали шмели, ветер доносил чуть слышный аромат травы и каких-то цветов, нежно перебирал ее волосы, а Дора стояла в центре пустыря и медленно, шаг за шагом, расплетала, расправляла себя, словно косу…

Как только девочка закрыла глаза, Александр Витольдович поспешил разуться и аккуратно спрятал ботинки и носки под ближайший кочан, из тех, что побольше. Вынужденная босоногость ставила в несколько неудобную ситуацию, поскольку явно сигнализировала воспитаннице о его странностях. С другой стороны, в ботинках он не обладал и половиной той мощи, как без них. А если и вправду кто-то нежданный прибежит на огонек? Кажется, однажды даже дракон вылез. Лучше не рисковать. Посильнее утопив ноги в землю, Пень принялся внимательно следить за Дорой.

В его представлении она определенно была еще слишком юна. И то, с какой непосредственностью она ела плюшки, и наряд, и даже манера сидеть на стуле или обниматься – все выдавало ребенка. Но порой проглядывала и леди. Кто научил ее так распускать косы? Казалось, девочка лишь махнула рукой – и роскошный водопад тотчас устремился вниз, подметая землю, а ей словно до того и дела не было. Чудесные волосы: блестящие, в разы толще обычных человеческих. Наверняка еще и тяжелее. Александру очень хотелось дотронуться до них, провести рукой, вдохнуть аромат… Но делать так явно не стоило. Видимо, именно это и подразумевал ее папенька, обещая, что на ближайшие пару лет жизнь Пня гарантированно превратится в ад. Знал, о чем говорил. Сам в таком жил. Как же все-таки она сейчас похожа на юную богиню весны…

– Скорее на раскормленную индюшку.

Пень неодобрительно покосился на енота. Тот определенно подрастерял свой боевой запал и сейчас с опаской озирался, желая оказаться от полянки как можно дальше: чуял дикую силу, которая собиралась вокруг. Александр не без оснований отнес столь нелестный комментарий на счет общей нервозности своего компаньона, но все-таки вежливо парировал, так, чтобы девочка не услышала:

– Ну что вы! У сударыни тонок стан и грациозна походка. Весна и Лада как они есть.

Енот фыркнул:

– Погибель это наша, барин. Ладно ты – сила есть, ума не надо, – но Витольд Родович-то почему на эту авантюру согласился?

– Потому что все остальное не помогло.

Енот помолчал и грустно переспросил:

– Не было разве бабонек получше? Кожа да кости сплошные.

– Еще недавно, по вашим же словам, она была раскормленной индюшкой.

– Не серчай, я это сдуру ляпнул. Девочка-то, может, и хорошая, а кровь все одно – дурная. С огнем играешь, атаманыч.

– Денис, будьте другом, заткнитесь.

Енот понуро опустил мордочку, подошел к Александру и бухнулся рядом. Тот недовольно хмурился, но зверек, покачавшись пару минут, продолжил как ни в чем не бывало:

– Значит, когда тебя не будет, все заботы об этой крале на мне?

– Да. Заранее благодарен за старания.

– В обиду не дам, мамой клянусь. Только пообвыкнуть бы чуток. Щас поделать с собой ничего не могу: нутро аж выворачивает, когда она рядом.

– Прекрасно вас понимаю, самому по первости было дискомфортно. Терпение, мой друг, терпение. И не будьте слишком строги к себе.

– Спасибо.

– Но за языком я бы попросил вас следить. Дама, предположим, по-звериному не разумеет, но ежели я буду постоянно корчить рожи, как пить дать примет за полоумного.

– Не вопрос, барин. Буду нем как рыба.

В этот момент Пандора наконец-то расслабилась. Волосы тут же вздыбились, рванули сразу во все стороны. От внезапного порыва она пошатнулась – естественно, Лес рядом, резонанс сильнее, – но, прежде чем Александр успел это осмыслить, он уже держал девочку, мягко обнимая со спины. Она моментально вцепилась в его руку, как утопающий в спасательный круг. Свистел ветер, прочь улетали излишки дикой магии, а молодой старьевщик внезапно исполнил свою мечту, уткнувшись носом в макушку Пандоры и окунувшись в ее дивный аромат. Девочку нельзя было назвать хрупкой, но в его руках она именно такой и казалась.

Око бури всегда спокойно. Дора слышала, но не ощущала бушевавшего вокруг неистовства и размеренно вдыхала чуть сладковатый запах, почему-то ассоциировавшийся с деревьями. Еще чувствовались запахи свежей краски, одуванчиков и плюшек. К ногам прижалось что-то мягкое и пушистое, видимо енот. Надо бы спросить, как его зовут. Вовремя подхвативший ее Александр почему-то тихо-тихо пел и явно старался делать это с переливами, как мама. Безумно выл ветер, страшно шелестело, но девочка не открывала глаз, вцепившись в руки Пня и давая излишкам уйти. Потянуться, размяться – и обратно в неудобную, но правильную позу – писать экзамен жизни дальше. Теплые руки держали крепко, тихий голос обволакивал, уносил сознание с собой, мягкое брюшко енота грело ноги…

Все кончилось столь же внезапно, как и началось. Земля вокруг места, где они стояли, оказалась вспучена и перерыта, словно по ней прошлось стадо огромных кротов. Вся капуста неподалеку была мелко нашинкована, цветы – побиты, а беседке недоставало крыши. Ощетинившийся енот намертво вцепился в ногу Пандоры и отказывался отпускать. Александр же был сама невозмутимость:

– Все прошло как надо?

– Да, мы прекрасно справились, – кивнула она. – Меня даже никто не попытался сожрать.

Девочка подняла глаза. Опекун смотрел сейчас с приятной заботой, но забота эта чем-то неуловимым отличалась от папиной. Спохватившись, Пень разжал руки, отступил на шаг, со смущенным видом поправил шейный платок и несколько неодобрительно ткнул босой ногой – и когда только успел разуться? – в бок енота. Отпускать девочку тот и не собирался. Закатив глаза, Александр присел на корточки перед удивленной Дорой и менторским тоном начал увещевать животное вести себя по-людски, не смущать даму и не ставить его, Пня, в неловкое положение. Глядя на эту картинку, девочка мысленно отказалась от своих мечтаний о скучной и тихой жизни.

Даже при свете яркого солнца босоногий опекун не отбрасывал тени, но с этим Пандора смирилась. А вот у енота их было две, что не лезло уже ни в какие ворота.

В большом-пребольшом городе, на вершине небоскреба солидной-пресолидной компании, в одной из дальних-предальних комнат пентхауса, в пустой-препустой ванне сидел наследник огромного состояния и упрямо старался заплакать. Не получалось.

Казалось бы, все условия выполнены: на душе грустно, неправильно, буквально вопиюще; его планы рухнули; лучшая подруга рассорилась с ним практически без его в этом участия, а любимому отцу не пожаловаться на судьбу – занят. Ганбата Богданович был совершенно уверен, что сегодня-то он точно расплачется, и даже в ванну специально залез из опасения замочить ковры. Но и всех катаклизмов мира теперь оказалось мало, чтобы заставить рыдать почти взрослого вампира. Приходилось сидеть с постной миной в холодной ванне и думать о будущем.

Планов было не сказать чтоб громадье, но они брали важностью. Он хотел идеальное лето. Последние месяцы перед учебой, буквально последние месяцы свободы, когда ты одновременно и большой молодец, что поступил, и почти уже успешный член общества, но при этом еще имеешь право на развлечения. Ганбата мечтал о шумном лете – да, песни любимого KiraKiraPuri<3 обязательно должны были литься из каждой колонки и из каждого наушника. Ганбата представлял его увлекательным – теперь, когда он почти не портил мебель, он мог бы чаще бывать с папой на людях. Тот бы читал ему книги. Сам, как раньше! И они бы чаще разговаривали. И делали всякие штуки, которые делают отцы с сыновьями в фильмах. Пожалуй, кроме рыбалки – Ганбата не представлял пытки страшнее, чем сидеть на одном месте дольше пары минут. Ну разве что делать это в тишине.

А еще, если долго упрашивать, папа бы наверняка сдался и познакомил бы Ганбату с той русалкой, о которой столько рассказывал. Не, конечно, парень и так пару раз ее видел и немного общался, но это же раньше было! Тогда Ганбата еще был глупым ребенком и ничего не понимал. А теперь он старше, ему даже разрешают смотреть кино для подростков, где взрослые целуются со своими особенными людьми. Интересно, папа когда-нибудь целовался? Ганбата хотел знать. Отец говорил, что она самая красивая на свете и что ее интересно слушать. И что ее манеры еще хуже, чем у Ганбаты. Мальчик безумно жаждал познакомиться с русалкой по-настоящему. И еще сильнее – пожить немного всем вместе: с папой, подругой и этой красивой тетей.