Текст книги "Одаренная девочка и прочие неприятности"

Но была и проблема. Имя у проблемы тоже было – Гена. Новость о зачислении в АСИМ ей категорически не понравилась.

Гена была максимально против школы. Она кричала, что с ними будут учиться форменные уроды и что она на это не подписывалась. Что папа и Ганбата не правы, отправляя Гену туда вместе с ее господином. Что она скорее сдохнет или сбежит, чем поедет. Самым страшным было то, что говорила она так не с глазу на глаз, а при всех. О ее неповиновении мог узнать дедушка. А если узнает дедушка…

Ганбата Богданович, юный наследник мужского прайда вампиров, пару раз со стоном приложился головой к чугунной ванне, оставив на ней несколько вмятин. Он неоднократно слышал от Марата, мол, у Евгении начался переходный возраст, вот она и выкаблучивается. Правда, не до конца это понимал: каблуков-то Гена точно не носила. Но отвечал за нее он, Ганбата. Гену надо было спасать, и лучшее лето в жизни приходилось поставить на паузу.

Молодой вампиреныш не знал, каким богам молиться, чтобы оно не отменилось вовсе.

Отпускать Пандору перепуганный енот отказывался наотрез, и максимум, на чем получилось сторговаться, – взять его на руки. Обратно к избе девушка так и пошла – с енотом в руках и под нотации о непочтительности к гостье, щедро разливаемые успевшим снова обуться опекуном. Сама Дора очень переживала, что разнесла половину огорода, но Пень довольно убедительно уверял, мол, стало даже лучше, и вообще, давно хотелось несколько преобразить пейзаж, да руки все не доходили. Зверек, в отличие от хозяина, явно отличался менее крепкими нервами, поэтому хоть и слушал и даже кивал в нужные моменты, но слезать с рук отказывался категорически. На пассаже о чести и долге любого уважающего себя джентльмена защищать даму, а не кататься на ней Дора вмешалась:

– Простите, перебью, но папа говорил, после разминки надо еще и какую-то охранную магию переключить. Вы понимаете, о чем он?

– О, наверное, речь шла о защитных чарах? Не волнуйтесь, я все сделал пару минут назад. При наложении чар необходим физический контакт, и я счел, что со стороны влюбленного мужчины будет верхом наглости просить у вас подобной близости дважды подряд. Так сказать, совместил приятное с полезным в рамках разумного.

– А, то есть, когда вы пели, там, в вихре, это было оно?

– Именно. По сути, я замкнул на вас заговоры, защищавшие раньше меня самого.

– Стоп! – Дора аж остановилась. – В смысле «раньше»? А вы тогда как?

– Ваша тревога пусть и крайне приятна, но совершенно напрасна. Мне и так достались некоторые силы в совокупности с упоминавшейся ранее регенерацией. Переключить чары на вас – правильное решение.

Девочка нахмурилась – понятнее не стало:

– Та магия, которую вы использовали…

– Чары, – поправил Александр. – Особые способности, свойственные сказам, принято называть чарами.

– Чем они отличаются от магии? – недоуменно переспросила Пандора.

– Отсутствием чудовищных коннотаций. – Кажется, опекун включил режим наставника и прекращать не собирался. – Будьте очень внимательны в речах. Слова на буквы «М» и «К» стараются не произносить в приличном обществе.

– «К»?

– Колдовство.

– А как тогда?

Девочка не заметила, когда, а главное, откуда в руке Александра Витольдовича появилась очередная чашка чая. Однако это не помешало опекуну из нее отпить и улыбнуться:

– Магия, свойственная определенному виду сказов – не важно, нечисти или нежити, – чаще всего называется чарами. Чары русалок могут заставить влюбиться. Чары леших – сбить с пути, водить кругами. Чары единорогов…

– Да-да, я поняла мысль. А заговоры тогда что такое?

– Собственно, либо процесс зачаровывания объекта, либо сами чары. Обычно про заговоры говорят, когда не хотят уточнять, кто был источником чар. Грань тонкая, но в языке вы сами ее почувствуете.

– И слово на букву «М» никогда не используют?

– Ну почему же, используют, – пожал он плечами. – Но только и исключительно по отношению к действиям ведьм. Которые, я замечу, считаются безоговорочно истребленными. Как следствие, уроки истории – ваш максимум.

– Да уж… Что еще важного я должна знать?

– Что я люблю вас всем сердцем и смиренно молю составить мое счастье? – как бы невзначай напомнил Александр.

Дора вздохнула. С моральными принципами опекуна ей определенно повезло. Не повезло с упертостью.

– А более полезное в повседневной жизни?

Молодой старьевщик глубоко задумался:

– Многое ли вы знаете об этом месте?

– Да, по сути, ничего, – пожала плечами девочка. – Разве что тут тихо, и я смогу в безопасности повзрослеть.

– О, безопасность, конечно, несомненна, но насчет тишины решайте сами. Теперь это ваш дом, и он станет таким, каким вы захотите его видеть. Жизнь моя достаточно скучна, чтобы приветствовать любое разнообразие. Можете представить себя принцессой в башне, вольной делать все, что пожелает. А я – дракон, который эту башню охраняет.

– Не многовато ли вы хлещете чая для дракона?

– Особый подвид.

Пандора замолчала, поглаживая енота и размышляя о словах опекуна. Он явно не одобрял магию, но все-таки взял ее к себе. «Еще и жениться хочет», – попыталось напомнить подсознание, но от этого Дора отмахнулась, понимая, что настолько нелогичные загадки штурмовать пока не готова. Охраняет, значит? Обычно ее прятали. Охраняли реже.

– А какие-нибудь правила в нашей башне есть?

Енот, чью спинку все это время гладили заботливые женские руки, уже полностью обмяк и смотрел на девочку чуть ли не влюбленными глазами. Александр Витольдович задумчиво допил чай.

– Пожалуй, два правила обязательны к исполнению. Как мы оба понимаем, сам факт вашего проживания здесь несет в себе некоторую вероятность специфических происшествий. В том числе и опасных. Эти правила полностью коррелируют с принципами Семьи и позволят избежать ненужных рисков.

– Я слушаю.

– Они просты. Первое: какой бы ни случился казус – вы рядом и бездействуете. Что бы ни происходило, я смогу с этим справиться, но ровно до тех пор, пока уверен в вашей безопасности. Подле меня – безопаснее всего.

– Но я же…

– Повторюсь, ваша природа мне известна. Но пока я жив, единственное ваше действие в опасной ситуации – держаться рядом. Мы друг друга поняли?

Ну да, когда с тобой нет мамы, способной найти выход из любой ситуации, и папы, способного к этому выходу пробиться, волей-неволей придется учиться стоять в сторонке. А то еще наломаешь дров…

– Да. Полагаю, что да. Это как с Катей?

– Не совсем, – покачал головой опекун. – В случае с Екатериной, насколько мне известно, вы вряд ли допустите ее смерть по причине своего невмешательства. Со мной иначе. Только после моей смерти.

– Звучит совершенно неприемлемо.

– Уговор с вашей матушкой был крайне четким и приглашения к дискуссии не подразумевал. Мы договорились?

– Но это все-таки довольно жестко.

– Поверьте мне, так надо.

Пандора посмотрела на енота. С одной стороны, ее согласие лишь формальность, раз обо всем уже договорились с матерью. С другой – если примет условие, придется именно так и поступать. Александр, несомненно, был странным малым, но это вовсе не означало, что она готова им жертвовать.

– Сударыня, умоляю, не молчите. Уверяю, я ни в коем случае не хочу с вами расставаться, а значит, не позволю себе покинуть вас. Пожалуйста, доверьтесь. Мы договорились?

– Да. – И все равно согласиться было непросто. – Хорошо, да.

– Чудесно, – просиял опекун. – Второе правило: коли меня рядом нет – недееспособен, далеко, умер, – в любой ситуации, когда вам нужна помощь, но я не в силах ее дать, ваша защита – енот, избушка и лес. Не обязательно в таком порядке.

С этим было проще, и Дора кивнула. Он продолжил:

– Отдельно хотелось бы подчеркнуть, что я осознаю специфику Семьи и планирую воздержаться от комендантского часа, неуместных расспросов или рекомендаций, покуда вы не попросите о них прямо. Однако почту за честь, если сударыня откроется мне и не будет таить секретов там, где их можно было бы избежать.

– Я подумаю об этом. Но вам не кажется, что вы и так уже слишком рискуете?

Пень покачал головой:

– Видите ли, дом сей издревле полнился всевозможными чудовищными артефактами, магическими диковинами и опаснейшими созданиями. Мне не привыкать, а посему вы по адресу.

Наконец замаячила уже знакомая веранда. Хоть енот с опекуном и были все это время вместе с девочкой, но стол оказался накрыт. На скатерти стояли большой чайник, две чашки, парные с той, что была сейчас в руках опекуна, три блюдца и просто огромнейшая тарелка со всевозможными пирожными. Усадив гостью за стол, Александр Витольдович наконец-то смог снять с ее рук енота и, шепнув тому что-то на ухо с самым возмущенным видом, отправил переодеться. Утер руки полотенцем, висевшим на спинке одного из плетеных кресел, и выставил перед воспитанницей эклеры, макаруны, чизкейки и пончики в глазури, заварил чай, а сам сел рядом, пока девочка с недоумением рассматривала гору пирожных.

– Конечно же, я понимаю, что кормить вас сластями каждый день было бы крайне непедагогично и даже, более того, вредно, однако в качестве способа отпраздновать нашу встречу это показалось мне подходящей идеей.

– Эм, да, спасибо. Несколько шокирует масштаб. Вам правда не стоило так утруждаться.

– Что вы, никаких затруднений. Рад, что смог угодить.

В голове упрямо стучал вопрос: не на курсах ли по домоводству родители впервые познакомились с Пнем?

Тем временем опекун явно думал о своем:

– Полагаю, остальных гостей мы ждем чуть позже?

– Гостей? – сперва Дора удивилась, но потом, кажется, поняла: – А, вот в каком смысле! Ну, Катя сейчас всю оставшуюся Семью навещает, тут пара недель уйдет как минимум. А потом у нее еще и своя, нормальная, – родители вроде бы хотели все вместе куда-то поехать. Вернется самое позднее к началу учебы. В идеале – где-то в середине лета.

Отправив кусочек чизкейка в рот, Пандора очень удивилась: пирожное было нежным, не слишком сладким, но при этом обладало насыщенным вкусом и совершенно божественной кремовой консистенцией. Как можно приготовить что-то подобное в избе на краю леса? Опекун, заметив ее восторг, лишь шире заулыбался и продолжил:

– Не подскажете, когда приданое изволит до нас добраться? Я почти закончил переоборудовать для него сарай.

– Знаете, из ваших уст эта фраза звучит крайне двусмысленно.

Успевший вновь облачиться в чепчик и фартук и теперь смиренно ожидавший указаний енот согласно закивал.

– Прошу прощения, ничего алчного не имел в виду. Исключительно забочусь о сохранности собственности моей подопечной в стенах сего скромного жилища.

Ладно, мужику с такими чизкейками можно простить многое. И это Дора еще не считала себя сладкоежкой! Проглотив очередной кусочек, честно ответила:

– Через неделю где-то, как мне кажется. Папа очень завуалированно объяснял.

– Чудесно, значит, я успею. А что насчет вашей дуэньи?

– Кого-кого? – удивилась девочка.

– Досточтимой госпожи Безвариантов. Мне говорили, она будет с вами. На всякий случай. Если я, так сказать, окажусь не каменным.

Шутка была до безумия банальной, но Дора хихикнула. Возможно, нервы таки сдавали.

– А-а-а, бабуля Беза? По идее, с Катиными вещами приедет. Это же через два-три дня, получается?

– Да, примерно так. Что ж, полагаю, на два-три дня моей силы воли хватит. Но все равно негоже молодому человеку оставаться наедине с дамой под одной крышей.

Пандора не выдержала:

– А я полагаю, что чем больше вы об этом говорите, тем страннее это звучит. Никак не пойму: радуетесь вы или, наоборот, сокрушаетесь?

Александр Витольдович, заметив, что чизкейк она доела и никак не может определиться со следующей жертвой, пододвинул к ней роскошный эклер, словно покрытый позолотой. Девочка попробовала. Нежнейший ванильный крем и свежайшее тесто. Восхитительно и идеально. Улыбка Пня расползлась еще шире.

– Разумеется, я счастлив – наконец-то вам представился случай узнать меня поближе. Но, как ваш опекун, я просто обязан беспокоиться еще и о вашей репутации.

Пандора вздохнула:

– Двадцать первый век на дворе. А я – сами знаете кто. Если вы ко мне полезете, пострадает не моя репутация, а только и исключительно вы сами, уж простите. Кем бы вы там ни были.

Александр долил себе чаю и несколько задумчиво уточнил:

– А родители вам совсем ничего обо мне не рассказывали?

– Нет. Стопроцентно нет.

– Вы уверены?

Девочка была уверена:

– Я бы точно запомнила, если бы мне ляпнули про жениха. А вам обо мне, как я понимаю, рассказали?

– О, я же должен о вас заботиться, поэтому знаю абсолютно все! Поскользнувшись, вы всегда падаете на колени, в дождливые дни предпочитаете панкейки, но по вторникам – хлопья, без исключений. Не едите сэндвичи с луком, не любите йогурты и салаты. Из-за того случая с виверной пропустили слишком много уроков и плохо усвоили логарифмы, но очень любите биологию и гордитесь, что помните все стадии деления клетки…

Пандора, оправившись от удивления, мягко взяла его за руку и заглянула в глаза. Псих он или не псих, но проблема была явно налицо.

– Вам здесь настолько одиноко?

Фраза повисла в воздухе. Енот жалобно перевел взгляд с Доры на Пня и обратно. Тот аккуратно накрыл ее руку своей.

– Порою да. Не стану скрывать. Но меня навещают друзья.

– Часто?

– Иногда даже дважды в год.

Девочка помолчала, потом пододвинула к себе чашку чая, жестом отказавшись от добавки сладкого.

– Тогда давайте для начала побольше разговаривать. Думаю, если мы будем делать это чаще, вы подуспокоитесь.

Александр возразил:

– Но позвольте, я читал книги. В них прямо говорится, что на новом месте подростку в первую очередь нужен покой и к нему не стоит лезть с расспросами и общением, особенно взрослым.

– А самим взрослым? – флегматично уточнила Дора.

– Простите?

– Вы читали, что нужно одиноким взрослым?

– Эм, пожалуй, нет, – растерялся опекун. – Признаю, я был бы рад, если бы мы могли общаться, к примеру, за завтраком.

– Чудесно. Как спалось?

Он немного замялся:

– Ну, в сущности, наверное, никак.

– О, бессонница?

– Нет. Я просто не сплю. Лишен, так сказать, данного навыка.

Пандора удивилась:

– Что же вы делаете?

– Читаю в основном. Наблюдаю за звездами. Шью. Полевые работы, опять же. Ну и стараюсь по мере сил помогать еноту вести хозяйство.

– Извините, а как, кстати, его зовут? Это же мальчик, да?

Александр Витольдович несколько опешил:

– Эм, да, особь определенно мужского полу. Но звать его совершенно нет необходимости, он и так приучен появляться по первому желанию.

– Нет, я в смысле имени. Имя у него есть?

– В целом, конечно, да…

Зверенок очень внимательно посмотрел в глаза своего хозяина. Мол, я в курсе, что ты умом тронулся и без памяти влюбился, но только посмей мое имя ей сдать!

Пень поспешил добавить:

– Если я правильно интерпретировал вашу мысль, то можете называть его Репейником.

– По-моему, такое имя не очень-то сочетается с его внешностью.

Опекун пожал плечами:

– Он будет только за. Банный лист явно звучит хуже. Можно сократить, если хотите.

– Сократить Репейник? Это как? Репа, что ли?

Енот уставился на нее в немом изумлении – худшего имени и придумать было нельзя, но девочка истолковала его взгляд по-своему:

– Ой, смотрите! Он явно отзывается! Репа. Репа. Решено, будешь Репой! Кто у нас тут такой умный и хороший енотик, кому почесать пузико?

Все лесные твари крайне уважали Дениса Чертополоха. Много лет он исполнял обязанности денщика при батьке Александра Витольдовича, Витольде Родовиче, ни разу не подведя того и пройдя с ним многие битвы. И к юному господину был назначен исключительно как самый преданный из всех соратников. Кто-кто, а Денис Чертополох никогда не сдавался, никогда не пасовал перед врагом и уж тем более никогда не шел на компромиссы. Но гордость есть гордость, а почесать пузико – это все-таки почесать пузико.

Показав язык своему командиру, енот вновь взобрался на дамские руки, подставил животик и совершенно обмяк.

Глава 8. Дела семейные

– Не смей жертвовать собой ради меня.

– Обломись, дорогуша. Я уже.

– Хамло.

– Красавица.

– Идиот.

– Богиня.

– По-моему, ты не улавливаешь правила семейной ссоры.

– А разве нужно говорить не первое, что приходит в голову?

Из протокола семейного совета Добротворских

Только неисправимый интеллигент назвал бы Всемирный потоп моросящим дождиком, а состояние Дмитрия – яростью. От безумной смеси чувств богатыря практически трясло. Вездесущая Лола парила рядом, пытаясь привлечь его внимание, но он полностью ушел в себя. Двадцать лет лжи. Двадцать лет, как побитый щенок, ждешь, надеешься, мечтаешь все исправить, а выясняется, что ты просто кому-то мешался. Что тебя бросили. Да господи, если бы просто бросили! Приемный папаша, оказывается, не только примкнул к незаконным бандформированиям, а еще и на своих бывших сослуживцев покушался. Внутри ДТП разверзся ад, и черти сейчас старательно начищали жаровни. Да уж, не зря его вызвали в штаб пообщаться со святогорычем лично. Ситуация стала в разы прозрачней.

Однако, несмотря на все шокирующие новости, о Лоле и прочих приключениях в свой выходной Дмитрий решил не рассказывать. На задворках сознания, словно стая птиц в окно, бились опасные мысли, которых по-хорошему не должно было быть в голове преданного и исполнительного сотрудника. Почему ему, взявшему дело оперативнику, до этого дня никто и словом не обмолвился, что речь идет не о пропавшем коллеге, а о разыскиваемом и довольно активном преступнике? Почему вообще вся информация проходила мимо? Да и в рассказе святогорыча о нападении на штаб чувствовался какой-то фатальный пробел. Красная строка посреди абзаца, цепляющая взгляд и неуместная. В любой другой ситуации ДТП сначала бы все обдумал, даже ненадолго прислушался бы к мертвецкому курлыканью опасных идей, но прямо сейчас злость с яростью семилетнего мальчугана искали выход, и отвлекаться от собственных переживаний Дмитрий не мог. И не хотел.

Лола смирилась и продолжала указывать ему путь, но делала это с еще более странным лицом, чем обычно. В конце концов он остановился у неприметного кирпичного здания в центре, окруженного дорогими иномарками, словно салон «Эппла» хипстерами в день релиза очередного айфона. Монохромная спутница зависла у стены, внимательно рассматривая смятую неизвестной силой кладку, а после спокойно села около нее, скрестив руки и всем своим видом показывая – дальше не пойдет. ДТП, не скрывая злости, поинтересовался, чего это сударыня изволили отдыхать. В ответ получил лишь выгнутую бровь и презрительный взгляд – мол, в таком состоянии, сударь, убивайтесь как-нибудь сами. Дмитрий в раздражении огляделся, ища хоть какие-нибудь зацепки. Они находились возле черного хода одной из самых опасных забегаловок для крайне нелюдских созданий, и каждая минута промедления явно увеличивала его шансы пойти на фарш для беляшей. Нужно взять себя в руки. Лоле-то ничего не сделается.

Вжался в угол за баками, молясь, чтобы характерный запах не въелся намертво в шмотки, и на всякий случай достал из кобуры выданный в штабе пистолет. Реформы последних лет, докатившиеся и до младшего состава, его откровенно подбешивали. Мол, теперь, раз ты ловишь опасного преступника, имеешь право носить табельное оружие. А так – не имел, выкручивайся как-нибудь сам, нельзя абы кому пистолеты раздавать. И ничего, что и вчера, и сегодня он бегал за одним и тем же человеком, который, по идее, встреться они раньше, запросто его бы…

До Дмитрия дошло.

Если Кирилл задумал нападение, то почему такое нелепое? В подлость приемного отца богатырь поверить мог: дети, как известно, любят идеализировать взрослых. Но не сделался же тот внезапно еще и круглым дураком? Полезть без оружия в штаб-квартиру и, встретив даже слабый отпор, бежать ни с чем? Интуиция против такого восставала. Нужно запросить записи с камер наблюдения. В личности нападавшего Дмитрий не сомневался – показания свидетели дали как под копирку, а вот в толковании поведения могли и ошибиться. Кстати, о показаниях: почему Кирилл приперся ровно в том же, в чем и пропал? Чтоб легче было опознать? Не мог же он все двадцать лет носить одну и ту же дурацкую кепку с курткой?

Ага, и на святогорыча он, по логике вещей, тоже покушаться не мог. А вот поди ж ты. Ладно, ответы близко, хоть вопросы и множатся с каждой минутой. Дмитрий хмыкнул. Да уж, вполне в стиле его папаши – ни пропасть не смог нормально, ни найтись по-людски…

Лицо Лолы внезапно проявилось прямо напротив него, перепугав чуть ли не до икоты. На шок богатыря она внимания обращать не стала, просто ткнула в него пальцем и нарисовала в воздухе чуть мерцающий знак вопроса. Мол, ты как? Дмитрий решил быть честным:

– Вопросов наконец-то больше, чем желания убивать.

Лола с постным лицом показала ему большой палец и им же ткнула куда-то под крышу. Хрен залезешь, и пожарной лестницы нет. Отогнав мотоцикл от ближайшей стены – что они с ней делали, чтоб так смять кирпичи? – Дмитрий второй раз за последние сутки решил прибегнуть к бонусам от своих богатырских способностей. Щелкнул коленями, выгнув их, и кузнечиком сиганул вверх. Долетел аж до крыши, благо домик был невысоким. Огляделся. Лола подплыла поближе, внимательно всмотрелась в его лицо и, кивнув чему-то своему, приложила палец к губам и намекнула на чердачное окно. Богатырь примерился было выбить стекло, как его с возмущением остановили и ткнули в оконную ручку. Дмитрий потянул – рама поддалась.

На чердаке оказалось темно, пыльно и крайне подозрительно. А еще там слышалось сипловатое дыхание мирно спящего человека, и уставший удивляться Дима просто пошел на звук. На стопке простыней явно не первой свежести спал мужчина, которого ДТП уже и не чаял увидеть живым.

Кирилл определенно постарел. Сам богатырь давно смирился с ранней сединой и сейчас, периодически натыкаясь по утрам на очередной белый волос, лишь флегматично отмечал данный факт. Но приемный отец поседел для него словно разом, и это тут же бросилось в глаза. На нем и вправду была ровно та одежда, в которой он когда-то ушел из дома: потертые джинсы, рубашка поло, легкая куртка, кеды и светлая кепка. Спал беглец совершенно расслабленно – с первого взгляда и не поверишь, что опасный преступник. Подчиняясь внезапному порыву, Дима снял перчатку и потянулся к лицу приемного отца, как вдруг мужчина в кровати буквально подпрыгнул, увернувшись от руки, и только каким-то чудом ДТП успел приставить к его шее пистолет. «Вся королевская рать лаунж» жила привычными вечерними развлечениями, и на далекий шум с чердака никто бы не обратил внимания. Почувствовав себя победителем, Дмитрий приготовился было эффектно поприветствовать будущего завсегдатая обезьянника, но тут взгляд выхватил из темноты что-то знакомое. У изголовья импровизированной кровати стояла Лола и старательно изучала коробку конструктора неподалеку. Разглядев его, Дима мысленно взвыл, а желание пристрелить вернулось с удвоенной силой.

Найти кабинет директора самому оказалось непросто, и Игорь Октябриевич смутно заподозрил, что в первый раз его тащили связанным в том числе и для того, чтобы по пути не потерялся и не заплутал. Как выяснилось, логово старой волчицы находилось на восьмом этаже основного здания, максимально далеко от учительской, причем, чтобы попасть в знакомый светлый коридор с красным ковром, нужно было сначала пройти третий этаж насквозь, подняться до пятого, найти там мраморную лестницу, спуститься по ней на четвертый и уже оттуда по соседней – на восьмой. На этом приключения юного естествоиспытателя не заканчивались: оставалось пересечь большую аудиторию с партами амфитеатром и пролезть в шкаф в лаборантской. Зато теперь бывший богатырь прекрасно понимал, зачем в телефон добавлена карта школы с возможностью проложить маршрут: лично ему в директорскую было мало попасть, хотелось бы оттуда еще и выйти.

Хозкомната. Еще хозкомната. Чулан. Снова хозкомната. Щиток. Вот так сюрприз, хозкомната. Складывалось впечатление, словно свой кабинет директор выбирала исключительно по принципу «что останется», ибо вокруг были сплошные кладовки. Ну и кабинет завуча, конечно. Мимо его двери Игорь постарался пройти как можно тише – Тимофей Иванович, кажется, получал несказанное удовольствие от накидывания на нового сотрудника задач: «Пройди медосмотрчик, напиши учебный планчик, набросай сметочку переоборудования спортивного дворика, разгрузи машиночку, проверь расчетики, проведи экспертизоньку, составь документики по эвакуации…» В какой-то момент Игорь на полном серьезе начал ждать чего-то вроде: «Вот тебе мыльце и веревочка, а табуреточку сам смастери» – и не хотел доводить до греха. Пять лет. Пять лет – и ты свободен. Вопрос только в том, как весело будет все эти пять лет…

Перед дверью свежеиспеченной начальницы Игорь Октябриевич вытянулся, расправил плечи и набрал побольше воздуха в грудь. Роста он был маленького и на фоне исполинской Альмы Диановны потерялся бы в любом случае, но не хотелось смотреться совсем-то беззубиком. Из кабинета лился звонкий женский голосок и позвякивали чашки. Голос явно принадлежал не Ипполите Найтмаровне – ее томная хрипотца отпечаталась у Игоря буквально на подкорке, – и он удивился: все же разъехались, нет? Постучал. Внутри замолчали, а потом дверь распахнулась, и на него вытаращилось нечто. Определенно женского пола, но крайне неясного возраста: растянутая футболка с Blind Guardian, длинная бесформенная юбка цвета хаки, фиолетовые шлепки, руки в фенечках чуть ли не до локтя. На щеках – переводные наклейки-татушки, а волосы стригли, кажется, в темноте и на ощупь. Странной дамочке с несколько шальным взором с одинаковой легкостью можно было дать как пятнадцать, так и тридцать. Смерив Игоря взглядом – ну хоть у кого-то он не презрительный и не оценивающий, и на том спасибо, – повернулась и крикнула куда-то вглубь кабинета:

– Альма Диановна, к вам тут новенький ругаться пришел. Насчет рукописей – обещаете подумать? Все-таки раритет.

Низкий голос отозвался почти сразу:

– Подумаю, душечка, подумаю! Но и ты пойми – нужны обоснования. Не могу же я заставить совет попечителей подмахнуть платежки не читая?

– А разве вы не всегда так делаете? – недоуменно переспросила ее собеседница, пропуская Игоря в кабинет.

– Планирую работать над собой, – парировала директор и приветственным жестом указала на освободившееся кресло. – Что же вы стоите? Садитесь. Я вас не съем.

Ага. Прям щас взял и поверил. Но вслух Игорь спросил:

– Кто это был?

– Наша замечательная библиотекарь, – отозвалась госпожа директор, читая какой-то документ поверх очков.

– А-а-а, та самая единственная-неповторимая, умудрившаяся никого не пришить? – расслабился Игорь.

– Лично – да, – Альма Диановна попыталась улыбнуться. Получился жизнеутверждающий оскал. – Но на вашем месте лучше помнить: это вовсе не означает, что никто из-за нее не пострадал. Очень не рекомендую пытаться растопить лед между вами, если вы меня понимаете.

Игорь радостно вспомнил, что по отношению к Ипполите таких запретов не ставили. Гораздо безрадостнее было предположить, что причина – способность преподавательницы физики и астрономии самостоятельно защищать свои границы. К примеру, частоколом из пик с насаженными на них головами бывших.

– Снегурочка? – как бы между делом ввернул Игорь, выныривая из глубин самозапугивания.

– Пьющая горячий чай летом? Ну у вас, юноша, и фантазия! Так зачем пожаловали?

– Хочу четко и прямо услышать, на кой я вам понадобился, – как мог отважно выпалил Игорь.

Директор посмотрела на него в крайнем недоумении:

– Чтобы научить детей отстаивать свое право на жизнь, конечно же. Мне казалось, мы очень подробно это проговорили.

– И Потапову научить? Несмотря на то, кто мы с ней друг для друга?

Он, конечно, не рассчитывал, что директор прям переменится в лице или начнет бурно выражать эмоции, но ждал хоть какой-то реакции. Вместо этого получил только усталый взгляд занятого человека, не понимающего, почему его заставляют повторять очевидное.

– Игорь Октябриевич, вы же знаете, насколько наше сообщество замкнуто и немногочисленно. Каждый кому-нибудь кем-нибудь да приходится – не важно, кровным ли врагом, спасителем или просто дальним родственником. Я не вижу ни необходимости, ни возможности искать кандидата без прошлого. У таких, замечу, зачастую и будущего-то нет. Так что, отвечая на ваш вопрос, – да, вы будете учить и Потапову, и Волкова, и всех прочих воспитанников нашего славного интерната. Исключение, пожалуй, только одно. В наборе этого года к нам поступил инвалид…

– Добротворская?

А вот тут Альма Диановна стрельнула глазами, и такое сочетание Игорю понравилось еще меньше. Заминка была секундной, не более, но все-таки была.

– Она самая. Так вот, госпожа Добротворская на ваших занятиях будет только в ознакомительных целях.

– А ее вассал? Красношапко, кажется?

Директор вновь расплылась в улыбке, и Игорь пожалел, что вообще начал этот разговор: слишком уж происходящее смахивало на прямую и явную угрозу.

– О, не волнуйтесь. К величайшему вашему сожалению, Екатерина Красношапко вряд ли пропустит такое веселье.

Глядя на беззаботно спящую русалку, чуть ли не по щелчку пальцев перешедшую из буйного состояния к полному умиротворению, Богдан Иванович в очередной раз задавался вопросом: что же за неудержимая сила влекла его к сей хамоватой девице с прямым, аки шпала, характером? Татьяна, безусловно, была прекрасна вне всякой меры, как и все русалки. И он не мог не отдать дань живому произведению искусства, которым она, несомненно, являлась. Но чудо было в другом: он ее слушал. Начал, конечно, не сразу – дама умела эффектно отшить и смотреть волком, но начал же. И ему было интересно. Достаточно интересно, чтобы порой откладывать дела, приглашать ее в пентхаус своего офиса-небоскреба и, смиряясь с фатальным прореживанием винотеки, внимать. В какой-то момент патриарх принял за причину то, что она – единственная, чье взросление он наблюдал лично, и отслеживать такие перемены оказалось до преступного интересно.

Горячо любимый сын, без сомнения, тоже занимал его думы. Но Ганбата, как и Богдан Иванович, был вампиром, а потому с годами совершенно не менялся внешне. Внутреннюю же жизнь его в основном наполняли мысли и принципы самого патриарха: сын отцу безоговорочно верил и все суждения впитывал как губка. Татьяна была другой.

Впервые Богдан Иванович увидел их с сестрой на одном из смотров внучек, которые Морской Царь завуалированно называл вечерами самодеятельности. Привычный сценарий успел за сотню лет изрядно набить оскомину своей банальностью: патриарха заботливо провожали в ложу и заставляли мучиться около часа, наблюдая, как на сцене совершенно безликие и безвкусно одетые (а чаще, что его еще больше возмущало, вульгарно раздетые) девицы поют несчастную песнь Сольвейг из «Пер Гюнта». Ну сколько можно, в конце-то концов? Богдан Иванович, конечно, любил классику, но тащить его на студенческие концерты, прикрываясь искусством, а на самом деле пытаясь впарить очередную содержанку, было верхом непродуктивной траты времени. Однако политика есть политика, и приходилось соглашаться. Патриарх много раз пытался объяснить Морскому Царю, что женщины волнуют его в последнюю очередь, и если предшественник постоянно покупал себе какую-то очередную «рыбку в аквариум», то ему, Богдану, это совершенно безынтересно. Но Морской Царь кивал, понимающе охал и все равно в итоге высылал приглашение. Хоть кол на голове теши.