Текст книги "Любовь по-немецки"

16. Воссоединение

После поездки в посольство мне оставалось только ждать, когда мои документы сделают круговорот через Москву в Германию и обратно и я получу долгожданную национальную визу по воссоединению семьи и смогу наконец вернуться в Бад Бодентайх. Первые недели я даже не заглядывала на сайт посольства, потому что было бы слишком невероятно получить визу так быстро. Кроме того, я знала, что Йенс также держит руку на пульсе и регулярно проверяет мой номер. Кстати, именно он первый увидел, что мой номер активирован и я могу ехать за визой в Москву. В целом, мы получили визу достаточно быстро: от момента собеседования в посольстве до её получения прошло всего пять недель. Все это время я наслаждалась бездельем, которое было особенно приятно тем, что я ещё получала за это деньги, потому что мой муж содержал меня, как и обещал. Впервые в жизни, не считая беспечного детства, мне не надо было заботиться о хлебе насущном. Я хорошо высыпалась, переписывалась с Карстеном и мужем, читала книжки или просто ленилась. У меня появилось время для общения с сыном. Раньше, когда я работала, я могла видеться с ним только по вечерам, да и то возможностей на нормальное общение уже не оставалось, так как моя работа отнимала у меня все силы. Я нашла немецкий сайт Deutsche Welle (DW), на котором предоставлялась возможность изучения немецкого языка, причем совершенно бесплатно. Это была серия коротких видео о приключениях испанца Нико в Германии, позволяющая учить язык в самой приятной и доступной форме. Я получала удовольствие от просмотра этих историй, чем-то напомнивших мне некогда популярный французский сериал «Элен и ребята», выписывала новые слова (к каждому уроку прилагался конспект прозвучавших диалогов) и заучивала их. Таким образом, даже не прикладывая особых усилий, я овладела немецким языком до уровня А1 всего за несколько недель. Если бы я занималась более интенсивно, то, думаю, что дошла бы до уровня А2. Но я знала, что в Германии меня ждут специальные курсы, поэтому не видела смысла осваивать язык дальше самостоятельно. Кроме того, переписка с моими мужчинами на немецком языке также способствовала тому что мои знания регулярно пополнялись.

Свободного времени у меня было предостаточно, и я развлекала себя поисками одежды в интернете, чтобы найти что-то особенное для прогулок по Германии. Особое удовольствие я получала, заходя в интернет-магазины нижнего белья. Я хотела пополнить мой гардероб самыми соблазнительными вещичками, чтобы произвести впечатление на Карстена. Часами я изучала и сравнивала разные комплекты белья, представляя их на себе глазами моего возлюбленного, придирчиво отвергая то, что было недостаточно соблазнительно или недостаточно красиво. Также я позаботилась о подарках: для мужа и Карстена я заказала две футболки с прикольными надписями на русском языке.

Я была готова к отъезду, как только получу разрешение. Мне не понадобилось заказывать контейнер для перевозки моих вещей в Германию, как предполагал Йенс: весь мой скромный гардероб уместился в одной дорожной сумке. Я взяла с собой только самое лучшее. Все остальное, по моему мнению, можно было приобрести потом в Германии. Кроме того, я должна была вернуться летом в Россию на несколько месяцев, чтобы вместе с сыном ехать поступать в университет в Москву, поэтому зимний гардероб я оставила дома для следующей поездки.

Перед самым отъездом случилось непредвиденное. У меня воспалился зуб. Причём одним визитом к стоматологу дело не обошлось. Лечение затянулось на полторы недели. Пришлось несколько раз перелечивать каналы, колоть антибиотики и ходить на физиопроцедуры. Билет в Германию, купленный сразу после получения визы, я была вынуждена обменять на другое время. Поездка в Германию вместо конца февраля была перенесена на начало марта. Йенс пришел в бешенство. Меня поразило то, что вместо сочувствия моей проблеме и элементарного пожелания скорейшего выздоровления, этот человек, якобы любивший меня, со злостью накинулся на меня с обвинениями в затягивании сроков и потере денег. «Вы можете вылечить ваш зуб и в Германии», – утверждал он, настаивая на том, чтобы я летела к нему с флюсом и не меняла первоначальный билет. Я была уверена, что это всего лишь слова и реальной помощи я в Германии не получу. Во-первых, моя страховка для путешествий покрывала только экстренные медицинские услуги, а во-вторых, я читала, что в Германии услуги стоматолога очень дорогие, и по полису самое большое, на что я могу рассчитывать с моим проблемным зубом, – это на то, что его просто удалят. Лечить каналы и глубокое воспаление мне бы никто не стал, хотя Йенс утверждал обратное. Когда я приехала в Германию, я убедилась, насколько я была права, не послушавшись моего мужа. Даже с элементарным бронхитом, который я заработала там после простуды, я не могла получить медицинской помощи по моей русской страховке. В кабинете врача нам заявили, что я «приват-пациент» и за меня надо платить деньги, чего Йенс, конечно, категорически не стал делать. А настоящую немецкую страховку я получила, кстати, только спустя три месяца после пребывания в стране.

Наконец, проблема с зубом была решена, и я отправилась в Германию. Это было 7 марта. Женский день 8 марта я должна была встретить уже в Бад Бодентайхе, принимая подарки и поздравления от моих немецких мужчин, которые меня уже заждались.

В аэропорту меня снова встречали в том же составе, что и в первый раз: Йенс и Удо. Только теперь мы добирались до дома не на машине, а на электричке. В России уже началась весна, поэтому я оделась довольно легко – в куртку и ботинки. Здесь же до сих пор лежал снег, и я пожалела о том, что не взяла хотя бы сапоги. В окно электрички я смотрела на унылый мелькающий за окном пейзаж и совершенно не чувствовала радости от того, что я снова вернулась. Не знаю почему. Может быть, моя интуиция уже подсказывала, что меня ничего хорошего тут не ждёт. Хотя никаких внешних признаков для беспокойства не было: Йенс и Удо были приветливы, а Йенс даже счастлив, во всяком случае радостно возбуждён. Все шло по плану. Вечером следующего дня в качестве подарка должен был прийти Карстен. Но мне было так тоскливо, и я спрашивала себя всю дорогу: зачем я еду сюда? Смогу ли я тут жить?

На следующее утро Йенс отвел меня в ратушу, где находилась мэрия, и прописал меня у себя. Это было необходимо для того, чтобы я имела статус официального пребывания в Германии. Отныне в наш почтовый ящик стали приходить письма для «фрау Авериной», и почтальон повесил табличку на ящике: фамилия моего мужа и через косую черту моя.

Я не меняла фамилию при вступлении в брак с Йенсом чисто из практических соображений. Смена фамилии потребовала бы обмена паспортов русского и заграничного и повлекла бы за собой ещё кучу дополнительной бумажной волокиты, что ещё больше затянуло бы процесс моего возвращения в Германию. Это не входило ни в мои планы, ни в планы Йенса, ни в планы Карстена. Поэтому решили оставить все, как есть.

Вечером примчался Карстен, и мы не могли оторваться друг от друга. Он постоянно шептал мне на ухо по-немецки «ишь либе дишь» и по-русски (видимо, выучил специально для меня) «я льюблью тьебья», порывисто сжимал меня в объятиях и не отводил от меня глаз, впрочем, как и я от него. Нам даже было позволено заняться любовью наедине в спальне, после чего Карстен воскликнул восторженно, сжимая мою грудь: «Ты моя! И это все моё!» Это было даже лучше, чем в ноябре. Все мои сомнения развеялись, я была счастлива. Полностью и бесповоротно. Как никогда в жизни. И я была уверена, что теперь так будет всегда. Я вытащила счастливый лотерейный билет.

17. Скорая помощь

Через всю правую грудь Карстена от подмышек до середины проходил шрам. Когда я увидела его впервые, я поинтересовалась, что это такое.

– У Карстена лет с двадцати установлен кардиостимулятор, – пояснил мне муж, – его сердце не может самостоятельно функционировать.

Я была поражена. Карстен не создавал впечатление больного человека; он вел очень активный образ жизни, постоянно ходил на тренировки в пожарный отдел и в «качалку», ездил на велосипеде, проводил бессонные ночи и к тому же курил. И он совсем не ограничивал себя в сексе. На работе у нас был начальник охраны с кардиостимулятором, так тот очень берег себя, не позволяя себе ничего лишнего. Когда я одевала короткую юбку, девчонки в отделе смеялись:

– Побереги Михалыча, его сердце может не выдержать такой красоты.

Поэтому я полагала, что для людей с такой проблемой любые волнения крайне опасны, я уже не говорю про активные физические нагрузки, в том числе и секс.

– Карстен должен был пройти плановое обследование еще два года назад, но он так и не сделал этого из страха перед врачами. Он играет со смертью, – сказал Йенс.

После этого я стала постоянно опасаться за жизнь моего возлюбленного.

Когда первый раз Карстен не пришёл в условленное время и не отвечал на звонки, это вызвало у меня панику. Так как раньше он никогда не нарушал своего слова и был относительно пунктуален, мне не могли прийти в голову никакие другие причины, кроме того, что с ним что-то случилось. Из рассказов мужа я знала, что однажды Карстен уже пережил клиническую смерть, когда его кардиостимулятор дал сбой. Тогда на вертолете скорой помощи его едва успели доставить в больницу в Ильцен. В нашей деревне не было больницы и не было иных врачей, кроме домашнего доктора, который обслуживал деревню в плановом режиме в будние дни. В серьёзных и экстренных случаях жители вызывали скорую помощь из Ильцена. Клиника также располагалась там. Поэтому, когда Карстен не пришёл и мы с мужем не могли ему дозвониться в течение трёх часов, я попросила Йенса поехать к нему домой и убедиться, что все в порядке. Йенсу пришлось признаться, что он не знает его адреса.

– Как, – удивилась я, – вы не знаете, где живёт ваш лучший друг?

Так вышла наружу очередная ложь моего мужа.

В итоге, я настояла на том, чтобы Йенс позвонил в полицию.

Как рассказывал потом Карстен в нашей гостиной (и я смущенно смеялась, испытывая облегчение что с ним оказалось все в порядке, и одновременно стыдясь своей паники), он пришёл с работы очень уставшим и решил прилечь на диване перед визитом к нам. Сон сморил его, а наших звонков он не слышал, так как телефон находился на беззвучном режиме. Проснулся он от того, что в его квартиру-студию ворвались полицейские, команда скорой помощи и его коллеги по пожарной службе, включая его группенфюрера, то есть начальника. Комичность ситуации придавало то, что Карстен спал, развалившись на диване, совершенно голым. Появившись у нас на пороге спустя полчаса после этого вторжения, Карстен был заметно раздражен, хотя старался не показывать этого. Он рассказал о том, что вся дорога к его дому была перекрыта полицейскими машинами и каретами скорой помощи.

– Я волновалась за тебя, – сказала я в свое оправдание и пошутила: – Женщины в России всегда разыскивают своих любовников с помощью полиции.

Все расхохотались, и инцидент был исчерпан.

Чтобы ситуация не повторилась, Карстен сказал Йенсу свой адрес и даже пригласил нас зайти в гости как-нибудь.

Что касается его здоровья, мои переживания были не беспочвенны. Когда спустя много месяцев Карстен все-таки удосужился пройти плановую проверку, врач констатировал, что его сердце останавливалось не менее 88 раз за последний год, то есть каждые четыре дня, и только наличие кардиостимулятора сохранило ему жизнь.

18. Мой телефон исчезает

После моего приезда сразу начались неприятности. Впрочем, чего и следовало ожидать после странных писем от Йенса, которые я получала в России последние месяцы. Вместо того, чтобы выполнять свои обещания по поводу денег, Йенс начал выкручиваться и уклоняться от своих обязательств, каждый день придумывая новые отговорки, чем доводил меня до белого каления. Целые дни проходили в спорах и безуспешных попытках добиться от него денег для моей семьи. Естественно, что он не внушал мне на тот момент никаких чувств, кроме злости и отвращения. Поэтому когда он требовал от меня в постели, чтобы я помогла ему кончить или хотя бы обнажилась, я не только не хотела этого делать, но и демонстративно отворачивалась от него. А если он пытался добиться этого силой, вскакивала с постели и уходила в соседнюю комнату. В ответ он мстил отменой назначенных с Карстеном встреч, что вызывало новую волну ответной агрессии у меня и все большее отвращение к нему. Я жаловалась Карстену в телеграме, что у меня больше нет сил это терпеть и я все ещё здесь только ради нашей с ним любви.

В один из вечеров, когда Карстен был у нас в гостях, я в присутствии обоих заявила в открытую, что Карстен для меня не просто любовник, что я люблю его и больше не собираюсь это скрывать. Это была моя роковая ошибка, так как отныне я дала Йенсу самый настоящий козырь для манипулирования мной. Я была настолько глупа и самоуверенна и настолько убеждена в чувствах Карстена, что мне казалось, что я смогу победить моего мужа, от которого зависел мой союз с Карстеном. Я была уверена, что вдвоем мы преодолеем все препятствия, какие бы ловушки Йенс ни расставил на нашем пути, и что тот не сможет ничего сделать против нашей любви. Карстен тоже был ошарашен тем, что я раскрыла нашу тайну. Он сидел молча. Ему, видимо, тоже не очень пришлось по душе, что я сказала мужу о моих чувствах к нему и требовала от Йенса признать этот факт. Однако, когда Йенс спросил его, любит ли он меня, он тоже ответил «да».

– Вы вправе выбирать, – сказала я Йенсу, – смириться с этим или дать мне развод. Это ваше право. Но я люблю Карстена и хочу иметь секс только с ним одним.

Я хотела получить право заниматься с Карстеном сексом наедине. Мне больше невыносима была ситуация, когда я вынуждена мириться с присутствием другого мужчины во время моих занятий любовью и с тем, что Йенс диктует мне, как и когда я могу это делать. Мне казалось, что моё признание определит иные границы взаимоотношений внутри нашего тройственного союза.

Из-за долгого и тяжелого разговора Карстен задержался почти до утра, а в семь часов ему надо было вставать на работу чистить снег в отеле «Старый рыцарь» до прихода хозяйки. Он решил поспать оставшиеся два часа у нас, так как смысла идти домой уже не было. Несмотря на мои протесты, Йенс так и не оставил нас одних в спальне, поэтому нам пришлось спать втроём: двое мужчин и я посередине. Естественно, что я максимально отодвинулась от Йенса и спала, прижавшись к Карстену под одним с ним одеялом, в то время как муж укрывался другим. В полседьмого утра зазвонил будильник. Карстен еле оторвал голову от подушки.

– Бедный Карстен, – прошептала я, целуя его.

– Да, бедный я, – подтвердил Карстен и нехотя начал собираться. Работа в отеле была очень важна для него. В деревне найти работу было практически невозможно, и приходилось хвататься за любое подвернувшееся дело. После непонятного увольнения из AWR спустя два месяца после увольнения Йенса Карстен нашел работу в «Старом рыцаре» в качестве разнорабочего: он помогал убирать номера, чистил улицу и нежилые помещения, выгуливал собак, в общем, делал все, что ему поручали. Он не был оформлен официально, так как хозяйка отеля ещё не решила, подходит ли он ей. Поэтому он максимально выкладывался на своём испытательном сроке и не мог позволить себе опоздать. Я представила, какой тяжёлый его сегодня ждёт день после такой ночи. Сама-то я могла продолжить спать, у меня не было никаких обязанностей. Что я, собственно, и сделала после его ухода.

Буквально через полчаса я проснулась от того, что в спальню ворвался Карстен с озабоченным видом и стал искать что-то на полу возле кровати. Не найдя ничего, он побежал в гостиную.

– Вас ист лос? (Что случилось?) – Я, заспанная, пошла вслед за ним, натягивая халат и прихватив с собой мобильник, в котором включила транслейтор для перевода.

Йенс и Карстен искали портмоне. Он обнаружил его пропажу уже на работе и тайком от хозяйки примчался на поиски. Я только собиралась им помочь, как Карстен увидел свой кошелёк на балконе. Он лежал под стулом. Видимо, выпал из его кармана, когда мы выходили покурить. Карстен побежал обратно в отель, а я пошла досыпать дальше.

Когда я проснулась, Йенса дома не было. Он пошёл в супермаркет за продуктами. Через несколько минут я обнаружила, что моего мобильника нигде нет. Я не могла поверить. Я помнила, что я оставила его в гостиной, когда Карстен искал портмоне. Но теперь его не было нигде: ни в гостиной, ни в спальне, ни на кухне. Я чувствовала, как ярость охватывает меня: я была уверена, что телефон взял Йенс в качестве мести за то, что я сказала ему накануне про мою любовь к Карстену. Кроме того, если он видел мой пароль, он мог войти в телеграм и прочитать мою переписку с Карстеном, и это было бы просто ужасно! В ожидании мужа я перевернула весь дом, все же надеясь ещё, что телефон где-то здесь. Тщетно. Было совершенно очевидно, что его в квартире нет. В наш век мобильник – это практически все для человека: связь, контакты, информация. Отсутствие телефона обрывало для меня все контакты с внешним миром, с моей семьёй, с Карстеном, кроме того, к моему номеру был привязан мобильный банк, по которому я переводила деньги для старшего сына в Санкт-Петербург, оплачивала интернет и другие услуги, здесь же были мои социальные сети, «В контакте», моя электронная почта, и наконец, мой Google-переводчик, без которого я не могла общаться ни с мужем, ни с кем бы то ни было еще.

Когда Йенс вернулся, я накинулась на него, требуя вернуть телефон. Он ответил, что не брал и не видел его. Я не поверила ему ни на минуту, и то, что он отрицает очевидное, приводило меня в ещё большую ярость. Паника накрыла меня с головой. Я испытывала самый настоящий страх, что я не могу ни с кем связаться и в то же время не могу добиться от Йенса вернуть мою вещь. Я была в бешенстве от того, что я не могу ничего доказать и припереть его к стенке. Он просто улыбался и разводил руками, что он тут не при чем. Я даже не могла никому написать о том, что случилось. Я оказалась в полной изоляции. Моя ярость сменилась бессилием и отчаянием, я начала плакать и просила вернуть мобильник, потому что «у телефона нет ног и он не смог сам уйти из дома». Йенс наконец сделал вид, что сочувствует мне, и мы принялись искать телефон уже вдвоём. Мне казалось, что муж не слишком усердствует в поиске, что ещё больше усиливало мои подозрения. Естественно, мы пытались набрать номер с телефона Йенса, но мой мобильный был недоступен. Так, как это всегда бывает при краже. Единственным логическим ответом в данной ситуации было то, что телефон прихватил Карстен, когда утром возвращался за портмоне. Именно этой версии придерживался мой муж. Я не верила в это. Я не видела в этом для Карстена никакого смысла. Он сотни раз бывал у нас дома, держал мой телефон в руках и у него была такая же сотня возможностей украсть его. Но он никогда этого не делал. Украсть из-за самого аппарата? Мой мобильник был не в лучшем состоянии, он был довольно старый, а экран пересекали две большие глубокие трещины. Он не представлял собой никакой ценности, разве что информационную. На это и намекал Йенс:

– Карстен ревнует вас. Он подозревает, что в России у вас есть любовник и вы все время переписываетесь с ним.

– Что за глупости, – возмутилась я, – я переписываюсь с моей семьёй. Это естественно, ведь мы далеко друг от друга и я могу поддерживать с моими близкими связь только через мой мобильник.

Для меня не было никаких сомнений, что мой телефон у мужа, и, если речь идёт об информации, которую оттуда можно скачать, она представляет интерес именно для него, а не для Карстена. Я была убеждена, что Карстен любит меня и так же уверен в моих чувствах, как и я в его. Ему не было нужды устраивать мне проверку,

Однако мне пришлось сделать вид, что я принимаю эту версию. Йенс написал Карстену о пропаже, и тот обещал прийти при первой же возможности и помочь в поисках.

– Если телефон у него, он должен незаметно подкинуть его обратно, когда придёт искать, – сказал муж.

Карстен смог прийти только на следующий день. Мы снова перевернули весь дом уже втроем, но все безрезультатно. Это была невероятная и немыслимая ситуация. Все понимали, что телефон не мог исчезнуть сам по себе, однако оба отрицали, что имеют к этому какое-то отношение.

Совершенно естественно то, что в этой ситуации я начала испытывать страх. Было очевидно, что я столкнулась с ложью и насилием, так как именно так можно расценить то, что кто-то из них двоих присвоил себе право взять мою вещь, читать мою переписку и оставить меня в полной информационной изоляции без связи с моей семьёй.

Мой страх ещё больше усилился, когда в день пропажи я попыталась связаться с моей семьей через телефон Йенса, а он начал вырывать его у меня из рук.

– Это слишком дорого! – орал он.

– Но мои близкие волнуются за меня! – плакала я. – Я каждый день выходила на связь, теперь они думают, что со мной что-то случилось.

К сожалению, позвонить бесплатно через вотсап было невозможно так как перед отъездом я заблокировала Йенса в телефоне моей мамы, чтобы он не писал ей лишнего. Написать или позвонить сыновьям также было невозможно, потому что я не помнила номеров. Все они были записаны в моём мобильнике, которого теперь нет. Я так привыкла полагаться на мой гаджет, что ничего не держала в своей голове.

На компьютере Йенса я попыталась открыть свою страницу в социальной группе «В контакте», через которую я могла бы написать моим детям. Однако, когда я начала вводить пароль, оказалось, что я его не помню. Я перебрала все возможные варианты, но все было бесполезно. В моём телефоне я входила в эту социальную сеть даже не задумываясь, просто нажимая нужный ярлык на экране, так как пароль был установлен по умолчанию. Попытка восстановить пароль также не увенчалась успехом: при восстановлении новый пароль был отправлен на номер, под которым я регистрировалась в этой социальной сети. А так как телефон пропал, я не могла прочитать отправленную мне смс. Получался замкнутый круг.

Мне оставалось только одно: зарегистрироваться под новым именем. При регистрации мне пришлось завести номер Йенса, чтобы получить пароль доступа. Я «постучалась» к моему сыну Ване, прося добавить меня в друзья, чтобы можно было поддерживать переписку. Наконец я могла снова общаться с ним и хоть что-то сообщить.

Я написала сыну о произошедшем и о моих страхах по поводу моего мужа.

И я, конечно, не позаботилась о том, чтобы удалить переписку. Я просто вышла из страницы, совершенно не подумав о том, что она зарегистрирована на номер мужа и он может войти в неё, Честно говоря, я и не предполагала тогда, что он может дойти до такой степени вероломства. В моей семье читать чужую переписку было делом просто немыслимым. Поэтому мне даже не приходило в голову, что кто-то может вести себя иначе.

Однако уже через несколько минут мне пришлось убедиться в том, что эти правила совершенно ничего не значат для моего супруга. Он подозвал меня к компьютеру, и я в ужасе увидела, что моя переписка с сыном скопирована им в гугл-переводчик. В правой колонке весь текст был уже переведен на немецкий язык.

– Вы написали вашему сыну, что я сумасшедший, чуть ли не маньяк, – язвительно произнёс Йенс, указывая на экран.

– Так оно и есть! – возмутилась я. – Как вы посмели читать мою переписку?!

– А что тут такого? – отвечал муж.

– Если в этом нет ничего такого, то предоставьте мне вашу переписку с Карстеном тоже. Мне очень любопытно, о чем вы все время переписываетесь с ним по поводу меня. Или право чтения чужих писем распространяется только на вас?

По-видимому, да, это право принадлежало только ему.

Я кинулась к компьютеру, пытаясь удалить текст, но Йенс не дал мне это сделать. Он оттолкнул меня и выдернул компьютер из сети.

– Я иду за продуктами, потому что сейчас приедут мои дети. Мы поговорим, когда я вернусь.

И он ушёл, заперев меня на ключ. Его действия вызвали у меня ярость. Ещё никто не смел поступать со мной таким образом. Я бросилась к компьютеру и попыталась включить его, но все оказалось слишком сложно. Я запуталась в проводах, потом никак не могла найти, как включается монитор. Я нервничала, мои руки тряслись от негодования и страха, и у меня ничего не получалось, Кроме того, меня подгоняло время: вот-вот Йенс должен был вернуться из магазина, и я хотела успеть удалить всю переписку, причём не только с Ваней, до его прихода. Осознав всю тщетность моих попыток, я заплакала от бессилия. Увидев на столе второй телефон Йенса, которым он редко пользовался и поэтому не брал с собой, я схватила его и попыталась дозвониться домой. Однако и здесь я никак не могла разобраться с кнопками и у меня не получалось снять блокировку. Услышав, как хлопнула входная дверь, я быстро кинула его в мой рюкзак, чтобы повторить попытку позднее.

Вернувшийся Йенс увидел вываленные на стол провода и развернутый монитор, который я вертела во все стороны, пытаясь найти нужную кнопку.

– Вы сломали мой компьютер! – заорал он.

Действительно, монитор не включался, даже когда он сам попытался это сделать.

Меня разобрал истерический злой смех.

– Ну что же, вы сами виноваты в этом! Зачем вы выключили его, я всего лишь хотела удалить мою переписку. Это моя почта, и вы не смеете мне препятствовать.

Йенс безуспешно пытался наладить компьютер, бормоча ругательства на немецком. Я схватила его рюкзак и достала сигареты, которые он должен был мне купить. Дыша злобой, он бросился ко мне и попытался вырвать их из моих рук.

– Это не ваши сигареты, это куплено на мои деньги!

Я успела выхватить из пачки несколько штук и бросилась в спальню, пряча их в тумбочке. Остаться в этой нервной ситуации без сигарет было для меня катастрофой.

Я испытывала одновременно и страх, и ненависть. Я готова была сражаться до конца.

Надев очки и спрятавшись за кроватью, я снова попыталась разблокировать телефон Йенса. Внезапно я услышала, что он ищет свой телефон. Меня охватил страх: сейчас он начнёт набирать свой номер, и звонок выдаст меня. Я лихорадочно пыталась найти кнопку отключения звука, но не успела, потому что экран телефона засветился и раздалась громкая мелодия вызова. Йенс направился в спальню, и, слыша его приближающиеся шаги, я испытала настоящий ужас. Это уже было похоже на сцену из какого-нибудь триллера.

– А, вот он где, – тяжело дыша, произнёс Йенс. – Отдайте мне телефон, – и он протянул руку.

– Мне надо позвонить домой, – ответила я, прижимая телефон к груди.

Он бросился на меня, пытаясь вырвать его из моих рук. Я сопротивлялась и начала кричать на весь дом

– Помогите, помогите!!!!

– Заткнись… – шипел он, выкручивая мне руки.

Мы повалились на кровать в короткой схватке. Я билась в истерике и кричала не умолкая. Очки съехали с носа, процарапав мне переносицу. Страх застилал мне глаза, но я не сдавалась. Наконец, он вырвал телефон из скрюченных пальцев. Мои наращённые ярко-красные ногти, которые я сделала перед приездом для Карстена, отскакивали один за другим, разлетаясь по кровати.

Я выскочила на балкон, рыдая.

– Заткнись, истеричка! – орал Йенс. – Сейчас придут мои дети. Ты понимаешь или нет, они не должны тебя видеть такой!

– А как же мои дети, – плакала я. – Вы понимаете или нет, они ждут моего звонка!

Он начал набирать свою маму, чтобы она помогла ему меня успокоить. Она что-то говорила в трубку, но я продолжала рыдать и кричать, почти не слыша ее. К тому же я все равно не понимала большую часть того, что она говорит.

– Я боюсь, – кричала я. – Я хочу уехать в Россию! Мне нужно уехать в Россию!

– Ты уедешь в свою Россию, – сказал мне Йенс, – моя мама обещает оплатить тебе билет. – И он поднес трубку к моему лицу. Я смогла разобрать слова его мамы:

– Марина, успокойся, ты можешь полететь к твоей семье. Я оплачу твой билет, только успокойся. Сейчас придут дети.

Кое-как успокоившись после её слов и вытерев слёзы, я вернулась в спальню. Буквально через несколько минут в дверь позвонили. Приехала Леа и привезла детей на выходные. Это было впервые за много месяцев после ее переезда к другому мужчине, и я знала, что именно брак со мной позволил Йенсу снова иметь возможность видеться со своими детьми.

Я предстала перед Леа и детьми не в лучшем свете. Зареванная, с размазанной под глазами тушью и страхом, написанным на моём лице. Они смотрели на меня с любопытством и опаской. Женщина из России, разговаривающая на непонятном языке, и так казалась им диковинным существом, а мой испуганный и растрепанный вид произвёл на них явно отталкивающее впечатление. Однако присутствие Леа позволило мне добиться звонка домой.

Я попросила её о помощи:

– Битте, битте, хильф мир руфен майне фамилие. (Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне позвонить моей семье.)

Я не была уверена, что я произношу эти слова правильно, но у меня не было моего электронного переводчика и я говорила, как умела. Главное было – донести до неё смысл.

При Леа и детях мой муж не посмел мне отказать, и я наконец получила в руки телефон.

Испуганная мама кричала в трубку:

– Марина, что случилось? Что с твоим телефоном? Тебе угрожает опасность?

Бедная мама. Я, как могла, успокоила её, объяснив, что телефон потерян, не вдаваясь в детали. И что теперь я какое-то время не смогу выходить на связь.

– Но ты написала Ване, что Йенс украл твой телефон и что ты боишься его, – продолжала волноваться мама.

– Нет, все уже выяснилось, пожалуйста, не переживай, со мной все в полном порядке.

– Да? – недоверчиво спросила мама, правда, уже немного успокоившись. – Если что, звони Нике с Рональдом, пусть они помогут тебе.

Вероника была моей двоюродной сестрой, Она вышла замуж за немца по имени Рональд и жила в Германии уже 14 лет. Мы иногда поддерживали с ней отношения, правда, очень нерегулярно, может быть, один раз в году, а то и реже. У каждого была своя жизнь, свои проблемы. Однако Ника уже знала, что я вышла замуж и тоже переехала в Германию. Я сообщила ей это перед моим отъездом, и мы договорились обязательно побывать в гостях друг у друга.

– Хорошо, мамуль. Не волнуйся. Я кладу трубку, иначе это очень дорого.

– Данке, – сказала я Леа, возвращая телефон мужу. Она кивнула и улыбнулась мне.

Я ушла в спальню, а Леа вскоре распрощалась, оставив детей на наше попечение.

Так как моя сим-карта не подлежала восстановлению в Германии, и необходимо было моё личное присутствие в офисе «Билайн» с паспортом, Йенсу пришлось все-таки пойти на то, чтобы разрешить мне поездку домой. Перед покупкой билета, который пришлось оплатить деньгами, отправленными мне родителями, он обещал компенсировать эту сумму, как только я вернусь назад. Билет был куплен сразу в оба конца, и в России я должна была пробыть всего один день – ровно столько, сколько потребуется для восстановления сим-карты. Дорогое удовольствие, но другого выхода не было: на данной карте у меня было завязано все. И то, что он исчез, была не моя вина. В пропаже моего мобильника был замешан или Йенс, или Карстен, или они оба, и мой муж обязан был мне помочь вернуть утраченное или компенсировать его потерю.