Текст книги "Работа для гробовщика"

Джессика снова посмотрела на него и улыбнулась. И это была та же неподражаемо милая, обезоруживающая улыбка, какой награждал его брат Джессики. В ней слились доброта и неподдельный свет ума. Кэмпион сообразил, что неожиданно и незаслуженно приобрел нового друга.

– Верно замечено, – кивнула она. – Я бы пригласила вас присесть, если бы здесь было куда. Но времена нынче спартанские. Как насчет вот того ведерка? Нужно перевернуть его.

Было бы грубостью отказаться от ее приглашения, хотя острые края обода ведерка не сглаживала тонкая ткань халата и сидеть так поначалу показалось почти пыткой. Но стоило Кэмпиону наконец пристроиться поудобнее, она снова улыбнулась ему.

– Не желаете чашку хорошего крапивного чая? – спросила она. – Подождите минутку, и я вам его налью. Он такой же вкусный, как парагвайский йерба-мате[9]9
  Популярная разновидность напитка из сушеных листьев падуба, имеющего южноамериканское происхождение. Его целебные свойства подтверждены учеными.


[Закрыть], но только еще полезнее.

– Спасибо, с удовольствием. Но я все же не разобрался в смысле ваших занятий. Что именно вы делаете?

– Говорю же, готовлю пищу. Вам может показаться странным, что я занимаюсь кулинарией посреди ночи в своем собственном доме, но для этого есть рациональное объяснение. Вы слышали о человеке по имени Герберт Бун?

– Нет.

– Его почти никто не знает. Я бы и сама не узнала, но случайно увидела на полке магазина книгу Бун. Купила ее, прочитала, и она сделала мою жизнь значительно легче. Разве не чудо?

Джессика явно ожидала от него какой-то реакции, и он издал приличествующие случаю вежливые междометия. Ее каре-зеленые глаза с четко обозначенной линией вокруг зрачков разглядывали его взволнованно.

– Для меня это совершенно изумительно, – заявила она. – Понимаете, название книги звучало таким банальным, таким дешево-заманивающим, что я не сразу решилась приобрести ее. «Как прожить на один фунт и шесть шиллингов» – вот как Бун ее озаглавил. К тому же написана она была в 1917 году, и с тех пор цены на все, конечно, сильно повысились. Однако это похоже на нечто невероятное, верно?

– Да.

– Но в том-то и заключается самое приятное. Название только кажется абсурдным, потому что уж больно приземленное.

– Что вы имеете в виду?

– Саму по себе тему и простоту. А теперь возьмите, к примеру, «Вечную радость бытия», или «Творческую эволюцию», или «Побочные эффекты цивилизации» – разве не абсурдно звучат названия этих книг, если трактовать их буквально? Они, если разобраться, и сводятся к тому, как прожить на фунт и шесть шиллингов, но выглядят заумно. Не спорьте, так оно и есть. До меня тогда сразу дошла вся польза книги, потому что я как раз стремилась понять, как выжить на самые скромные доходы. Прекрасно обладать развитым интеллектом и пользоваться им, но ведь прежде всего машину следует заправить хоть каким-то топливом.

Мистер Кэмпион заерзал на своем ведерке. Он почувствовал себя так, если использовать усложненный интеллектуальный образ, будто разговаривает с человеком, находящимся в противоположном конце замкнутого в кольцо туннеля, стоя с собеседницей спиной к спине. Но, разумеется, существовала вероятность, что ему выпала роль Алисы в Стране чудес.

– В ваших словах есть элемент неоспоримой истины, – осторожно промолвил он. – И как? Вам все удается?

– Не совсем. Бун жил в районе, больше напоминавшем сельскую местность. Кроме того, его вкусы были не столь взыскательны. А я… Боюсь, я лишь дочь свой матери.

Мистер Кэмпион даже немного удивился, вспомнив о знаменитой Теофиле Палиноуд, поэтессе шестидесятых годов прошлого столетия. Теперь он заметил семейное сходство. Это смуглое, полное жизни лицо, горевшее стремлением к вечным поискам прекрасного, но неосуществимого, однажды улыбнулось ему с обложки небольшого красного томика, стоявшего на одной из книжных полок его бабушки. Мисс Джессика во всем напоминала ее, вплоть до вьющихся кольцами нежных локонов.

Ее ясный и звучный голос прервал его размышления.

– Но мне почти удается. Одолжу вам эту книгу. Она помогает людям решить многие проблемы.

– Я так и думал, – кивнул Кэмпион. – Но могу я полюбопытствовать, что у вас вот здесь?

– В этой жестянке? Самая пахучая смесь находится в другой. Особая мазь для колена бакалейщика. А здесь бульон из части овечьей головы. Только из нижней челюсти. Покупать всю голову слишком дорого. У Буна сказано: «Используйте две нижних челюстных кости стоимостью в фартинг», но напомню, что он жил в сельской местности и в другое время. Современные мясники просят с вас больше и не горят желанием помочь.

Он посмотрел на нее с изумлением.

– Разве это настолько необходимо?

На лице Джессики появилось жесткое выражение, и Кэмпион понял, что разочаровал ее.

– Что вас конкретно интересует? До такой ли степени я бедна, чтобы жить подобным образом, или просто сошла с ума?

Очень верное определение основного направления его мыслей поразило Кэмпиона. Быстрота работы ее интеллекта в одинаковой мере пугала и привлекала. Он сообразил, что честность с ней становилась не только лучшей, но и единственно возможной линией поведения.

– Простите меня, – смиренно произнес он. – Но я все-таки почти ничего так и не понял. Вы должны дать мне возможность ознакомиться с этой книгой.

– Непременно. Но вы должны иметь в виду, что, как и все по-настоящему важные, наполненные ценной информацией книги, эта взывает прежде всего к вашим эмоциональным желаниям. Я пытаюсь сказать, что если вами не овладеет по-настоящему жгучее стремление постичь смысл определенного рода любви, то вам не под силу будет извлечь лучшее из «Пира» Платона. Точно так же, если вы всерьез не ставите перед собой цель жить на значительно более скромные средства, чем даже смеете надеяться, то вам не добраться до подлинной сути труда Герберта Буна. Он вызовет у вас отвращение и скуку. Я ясно объясняю?

– Разумеется, – кивнул Кэмпион.

Его взгляд сначала блуждал среди наводившего депрессию нагромождения грязных банок на столе, а затем он снова всмотрелся в умное и гордое лицо Джессики. Как он догадывался, она была лет на десять-пятнадцать моложе брата и сестры.

– Использование консервных банок вместо сковородок – тоже идея Буна? – спросил Кэмпион.

– Да. Я сама в этом смысле непрактична, а потому безоговорочно следую советам автора. Может, именно поэтому я и добиваюсь относительного успеха.

– От души надеюсь, что добиваетесь. – Он выглядел настолько озабоченным, что она рассмеялась и сразу помолодела еще на несколько лет.

– У меня меньше денег, чем у остальных, не потому, что я младшая сестра. Просто так случилось, что я доверила старшему брату Эдварду право инвестировать бо́льшую часть своего наследства. – Ее тон приобрел возвышенные викторианские нотки. – Он был человеком с множеством деловых идей и в определенном смысле скорее походил на мою маму и меня, чем на Лоренса или старшую сестру Эвадну. Но при этом его не отличала особая сообразительность в бизнесе. Эдвард потерял все наши деньги. Несчастный, мне его жаль. Не раскрою перед вами точную цифру моих нынешних доходов, но измеряются они в шиллингах, а не в фунтах. И все же, благодарение Богу и мудрости Герберта Буна, я вовсе не считаю себя бедной женщиной. Использую дарованный мне интеллект, чтобы жить по-своему. Вам мой образ жизни может показаться странным, но это мой образ жизни, и он никому не наносит вреда. Теперь скажите, вы считаете меня чокнутой?

Кэмпион и сам не был лишен шарма. Его улыбка тоже умела обезоруживать.

– Нет, – сказал он. – Вы – рационалистка, хотя, может, сами не осознаете этого. Это мой чай, не так ли? Где вы собираете крапиву?

– В Гайд-парке. Там много травы, я имею в виду полезные растения, если поискать хорошенько. Поначалу я ошибалась. С растениями, знаете ли, необходимо обращаться очень аккуратно и точно знать их. Я даже болела из-за них в силу своего невежества, но теперь, как мне кажется, постигла эту науку.

Кэмпион, сидевший на перевернутом ведре, с опаской покосился на серую жидкость, от которой еще шел пар, поданную ему в небольшой баночке из-под джема.

– Да, и это полезно, – добавила Джессика. – Я пью такой чай все лето. Попробуйте его, и если вам не понравится, я пойму. Однако книгу вы прочитать обязаны. Мне бы очень хотелось обратить вас в свою веру.

Он попытался сделать хорошую мину при плохой игре. Но вкус все равно показался вызывающим рвоту.

– Лоренсу тоже не по душе этот чай, – призналась Джессика, – но он все равно пьет его. А еще пьет мой чай из тысячелистника. Его интересует мой метод, хотя он ведет более нормальную жизнь. Лоренс не одобряет моего стремления обходиться без денег, хотя не представляю, как бы он себя повел, водись они у меня. Своих-то у него нет, как и у меня.

– Но все же вам нравится брать шестипенсовики, – пробормотал Кэмпион.

Он не то чтобы произнес слова необдуманно, но сделал это словно не по своей воле. Ему показалось, будто Джессика колдовством выманила их. И, судя по выражению ее лица, с изумлением понял: так оно и было.

– Я заставила вас сказать это, – с торжеством заявила она. – Я ведь знаю, кто вы такой. Заметила вас сегодня. Вы – детектив. Вот почему я так с вами откровенна. Вы мне сразу понравились. Вы умный человек. Разве не интересно, как ты можешь усилием воли заставить людей говорить? Что это такое, по вашему мнению?

– Вероятно, телепатическое внушение. – От потрясения Кэмпион даже сделал глоток крапивного чая. – Вы поощряете ту даму, чтобы она подавала вам монеты? – отважился спросить он.

– Нет, но и не отказываюсь от них. Ей это доставляет удовольствие. Кроме того, они приходятся очень кстати. Это ведь тоже проявление рационализма, верно?

– Целиком и полностью. Но вернемся к вашим магическим способностям. Вы способны видеть происходящее у себя за спиной?

Кэмпион думал, что сумел ввести ее в заблуждение, но Джессика поняла, о чем он ведет речь, после краткой паузы.

– Вы имеете в виду Клити и ее молодого человека, пропахшего бензином. Да, я знала, что они там были сегодня. Слышала их перешептывания, но не обернулась. Они вечно прогуливают работу и придумывают себе какие-то мнимые задания. Их обоих скоро уволят. – Она стрельнула в него лукавым взглядом. – И тогда мне придется одолжить им свою книгу тоже. Вот только у Буна ничего не сказано о кормлении младенцев. Могут возникнуть затруднения.

– Вы очень необычная женщина, – признал мистер Кэмпион. – Какова на самом деле ваша мотивация? Хотите привлечь к себе внимание? Продемонстрировать свои странности?

– Сама не знаю, – ответила Джессика. – Честно говоря, не особенно задумывалась об этом, хотя такое вполне возможно. Но к Клити я питаю глубокую симпатию. Я сама была влюблена однажды. Единственный раз. Любовь оказалась платонической по самой простой причине, но нисколько не напоминала «Пир» Платона. Даже не походила на заурядный пикник. Он поощрял мои интеллектуальные шаги навстречу, но вскоре я обнаружила, что тот привлекательный и умный мужчина использовал их для того, чтобы изводить свою жену, с которой, несомненно, сохранял физическую близость. Иначе к чему ему было мучить ее? Будучи рациональной, но не самоубийственно опасной, я предпочла порвать с ним. Однако сохранила достаточно женственности, чтобы у меня вызывала любопытство Клити. Как вы думаете, этот разговор со мной поможет вам выяснить, кто отравил мою сестру Рут?

Кэмпион молчал, глядя в пол.

– Ну, так что скажете? – подзуживала она. – Поможет или нет?

Кэмпион посмотрел ей в лицо, столь исполненное понапрасну растраченной красоты и столь же бесцельно разбазаренного ума.

– Вы сами должны знать, – медленно произнес он.

– Но я не знаю. – Казалось, Джессику удивило такое признание. Мои так называемые магические способности не слишком-то развиты. Любой, кто живет в одиночестве так долго, как я, приобретает повышенную чувствительность к поведению людей, которые ему встречаются. Уверяю вас, я представления не имею, кто отравил Рут. И должна признаться еще кое в чем. Я отчасти даже благодарна отравителю. Вы все равно разнюхаете подробности, так что уж лучше рассказать вам об этом самой.

– С ней приходилось очень трудно? – спросил Кэмпион.

– Я вообще-то редко видела ее. У нас с ней почти не было ничего общего. Она походила в большей степени на брата моего отца. Тот слыл гением в математике и, как мне кажется, на этой почве немного рехнулся.

– Значит, смерть Рут обрадовала вас? – Он намеренно заговорил грубовато, потому что начал опасаться Джессики Палиноуд. Она виделась ему с одной стороны привлекательным существом, но с другой – внушавшим страх и совершавшим намеренно странные поступки.

– У меня была причина бояться ее, – ответила Джессика. – Понимаете, я бы сравнила семью Палиноудов с экипажем маленького, затерянного посреди океана кораблика. Если один из членов экипажа сразу выпьет весь отведенный ему запас пресной воды – между прочим, алкоголизмом Рут не страдала, – то остальным придется либо наблюдать, как их товарищ умрет от жажды, либо делиться с ним. А нам практически нечем делиться, и никакой Герберт Бун здесь не поможет.

– Это все, что вы намеревались сообщить мне?

– Да. Остальное узнаете сами. Впрочем, там нет ничего особенно интересного.

Кэмпион в ночном халате поднялся и поставил на стол баночку из-под джема. Стоя, он возвышался над Джессикой. Она была очень маленькой, и остатки былой красоты проглядывали в ней, как увядшие лепестки цветка. Его собственное, не лишенное примет чувственности лицо приобрело не только серьезное, но страстное выражение, и вопрос, не дававший ему сейчас покоя, представлялся важнее разгадки тайны любого убийства.

– Но почему? – воскликнул Кэмпион. – Почему?

Она мгновенно поняла его. И на серой коже проступил чуть заметный румянец.

– Я лишена какого-либо таланта, – тихо отозвалась она. – Я тупая в том смысле, какой обычно вкладывают в это определение американцы. Ничего не умею делать, не пишу, даже искусством рассказывать интересные истории не владею. – И пока Кэмпион разглядывал Джессику, стремясь вникнуть и постичь всю масштабность, громадное значение ее слов, она спокойно продолжила: – Поэзия моей матери по большей части никуда не годилась. К счастью, я унаследовала частичку интеллекта отца. Но и она написала одно стихотворение, в котором сумела выразить важную мысль. Хотя предполагаю, многие сочли бы эти строки чепухой. Вот как они звучат:

 
Я построю себе шаткий дом камышовый.
Как плетут мастерицы корзины – пустые, но очень занятные.
И пусть ветер свистящий врывается в каждый шов его,
Он меня не встревожит за моими занятьями.
 

Предлагать вам еще чаю не нужно?

Через полчаса Кэмпион добрался до своей комнаты и, все еще дрожа, лег в постель. Книга, одолженная им у Джессики, лежала на одеяле. Это было скверное издание и к тому же затрепанное. Обложку отпечатали небрежно, а последние несколько страниц содержали давно устаревшие рекламные объявления. Кэмпион открыл ее наугад, а потом абзацы, которые он успел прочитать, продолжали звучать в его памяти еще долго даже после того, как он закрыл глаза.

«ТВОРОГ (продукт, получаемый в домашних условиях путем отстоя скисшего молока, который невежественные хозяйки часто хранят в банках или в бутылках). Его можно сделать гораздо вкуснее, добавив измельченного шалфея, чеснока или, если вы можете позволить себе такую роскошь, водяного кресса. Лично я, не нуждаясь в больших количествах пищи, мог вполне сносно обходиться этой массой с небольшими ломтиками хлеба несколько дней подряд, добавляя каждое утро какую-то иную приправу.

ЭНЕРГИЯ. Бережно обращайтесь с энергией. Так называемые ученые скажут вам, что речь идет о самом обычном тепле. Расходуйте ее не больше, чем требуется для совершения однократного действия. По моим оценкам, час сна заменяет употребление целого фунта самой сытной еды. Смирите гордыню. Принимайте все, что вам подают, даже если подаяние сопровождается неприкрытым презрением к вам. Дающий получает вознаграждение, ощущая его в своей душе независимо от того, добродетелен он или тщеславен. Сохраняйте спокойствие. Обиды и жалость к себе приводят к столь же обильным затратам энергии (то есть тепла), как глубокая задумчивость. Так вы станете истинно свободными людьми, не делаясь бременем для родственников или общины. Облегчите свое сознание для наиболее полного наслаждения созерцанием красоты природы и осознания тщеты сует человеческих – и то и другое представляет собой роскошь, которая достается интеллигентному человеку совершенно бесплатно.

КОСТИ. Крупная и питательная кость голени быка доступна на рынке всего за пенни. Причем по дороге домой от прилавка мясника умудренный опытом человек может нарвать пучок корней одуванчика, а если повезет, разыскать среди травы побеги молодого чеснока…»

Мистер Кэмпион уткнулся лицом в подушку.

– О боже! – пробормотал он.

Глава VIII. Тесемки фартука

[10]10
  Здесь автор использует название улицы Апрон-стрит для игры слов. Apron (англ.) – фартук.


[Закрыть]

Кэмпион не сразу сообразил, что разбудил его звук открывшейся двери, а человек, все еще державшийся за ее ручку, продолжал разговаривать с кем-то находившимся в коридоре. Это был Чарли Льюк.

– …понапрасну тратите время на крыше, – произнес он с несвойственной ему мягкостью. – Чего доброго, сломаете себе шею. Может, это не моего ума дело и я не соблюдаю субординацию? В таком случае приношу извинения, хотя не нужно на меня обижаться. Я прямо говорю то, что думаю.

Если не сами слова, то тон, в котором они были произнесены, прояснил картину для мистера Кэмпиона. Он пытался вслушаться в ответ, но фразы прозвучали для него неразборчиво.

– Прошу прощения. – Дивизионный инспектор казался выбитым из привычной колеи. – Нет, я никому ни о чем не расскажу. За кого вы меня принимаете? За громкоговоритель на железнодорожной станции? Ах, снова должен извиниться, мисс Уайт, я и не подозревал, что кричу. Кстати, с добрым утром!

За дверью послышалась громкая суета, она приоткрылась еще примерно на дюйм, но сразу захлопнулась, как только ему удалось послать в коридор финальную реплику.

– Я всего лишь предупредил вас не совать нос куда не следует.

Он наконец вошел, причем вид у него был скорее встревоженный, чем унылый.

– Маленькая, но такая любопытная! – воскликнул Льюк. – Только пусть потом не жалуется, что я не предостерегал ее. Доброе утро, сэр. Рене вручила мне это, когда я объявил, что поднимаюсь наверх. – Он поставил на туалетный столик поднос с двумя чашками. – Уютное местечко для убийства, не правда ли? – продолжил он, оглядывая спальню. – Там, где я провел всю ночь, чая не подавали. «Можно было бы надеяться найти что-нибудь в одной из этих баночек», – сказал я старшему инспектору, но он не понял юмора. Пришлось поднять старого чудака с постели и показать ему образцы в горшках сэра Добермана.

Он подал Кэмпиону чашку с чаем, а потом сам с комфортом расположился в похожем на трон кресле.

– Официально я сейчас беседую с племянником Рене – опытным юристом, – пояснил Льюк. – Не думаю, что эта версия очень правдоподобна, но будем держаться ее.

Огромное кресло идеально подходило для фигуры, заполнившей его целиком. Мышцы Льюка выглядели каменными даже под плащом, а глаза светились ясностью, словно он мирно проспал всю ночь, а не шатался по кладбищам и моргам.

– Мисс Джессика разгадала во мне сыщика, – произнес Кэмпион. – Она приметила в сквере нас всех.

– Неужели? – Льюка не удивило это известие. – Что ж, в этой семейке простаков нет, я же говорил. Поначалу ошибался по их поводу, но недолго. Они далеко не дураки, верно?

Кэмпион в постели покачал головой и задумался.

– Да, – кивнул он.

Льюк отхлебнул остывшего чая.

– Рене поведала мне невероятную историю про папашу Боуэлса, – сказал он. – О том, что тот якобы заранее заготовил гроб для Эдварда. «Вот это сюжет так сюжет» – так отреагировал я.

Кэмпион кивнул:

– Да. Я и сам почувствовал дурной запашок от этой легенды. Хотя не разобрался в механизме аферы. А вы? Между прочим, там у них сейчас торчит Лагг. Работенка в самый раз для него. Пусть это не слишком этично, но для нас полезна их давняя вражда. Интересно, что он транспортирует? Табак? Или меха?

Лицо дивизионного инспектора потемнело от злости:

– Старый прохиндей! Ненавижу подобные сюрпризы на своем участке. Так дело не пойдет. Контрабанда в гробах! Самый старый трюк из всего арсенала. Я сдам им Боуэлса. Зря я думал, будто знаю эту улицу как свои пять пальцев.

– Но ведь мы можем и ошибаться, – Кэмпион тщательно старался убрать из своей реплики даже намек на утешительную интонацию. – Складывается впечатление, что ему действительно нравится профессия похоронных дел мастера. Он вкладывает душу в нее. Вдруг его история – чистейшая правда? Честно говоря, меня это не удивит.

Льюк посмотрел на него с одобрением:

– В том-то и состоит главная проблема с людьми, подобными этому старому проходимцу, в наших местах. Порой глупейшая, казалось бы, сказка, которую они тебе подсовывают, оказывается правдивой до последнего слова. Не скажу, что считаю Джаса плохим профессионалом, однако на байку, какой он великий художник в своем деле, тоже не клюну.

– Что собираетесь делать? Провести тщательный обыск? Сунуть зубочистку в каждую дырку в стене?

– Разумеется, раз уж нам теперь известно о его проделках, в чем бы они ни заключались. Если только вы, сэр, не пожелаете, чтобы мы на время оставили его в покое, пока вы разберетесь с самым важным расследованием. А от нас он уже никуда не денется. Есть еще вариант. Подсунем ему пакет с порошком и отправим на продолжительный отдых за решетку.

Кэмпион вновь прикинул масштабы личности Боуэлса и возразил:

– Нет. Он будет готов и не даст вам ни шанса. Да и мой рекламный агент не простит меня, если я попаду впросак, не проявив здравого смысла.

– Тогда остается Лагг? Я слышал о нем, но мы никогда не встречались. Говорят, однажды он отбыл тюремный срок. Это правда, сэр?

– Да. Это было до того, как он растолстел. Совершил неудачную квартирную кражу со взломом. Что касается Боуэлса, то вы напрасно сейчас полезете в его зверинец. Он, к сожалению, уже предупрежден, насторожился, и если вы даже что-нибудь найдете, его смогут признать только мелким нарушителем закона. Отделается штрафом.

– А не станем ничего предпринимать, он заляжет на дно, пока не сочтет, что опасность миновала, и тогда мы возьмем его за шкирку. – Дивизионный инспектор достал из внутреннего кармана пачку исписанных листов бумаги и тщательно перебрал их.

Кэмпиона вновь поразили точность и почти графическое изящество каждого его движения. Бумаги словно звучали для собеседника по мере того, как он просматривал их: это ошибка, это не важно, это может подождать – и так далее. По подвижным чертам его лица пробегал то свет, то тени огорчения.

– Гидробромид гиосцина, – внезапно произнес Льюк. – Как думаете, сэр, есть вероятность, что у папаши Уайльда, аптекаря, им забиты целые шкафы?

– Шансы ничтожные, – Кэмпион говорил со знанием дела, которого и ожидали от него. – По моему представлению, данное вещество редко употребляется в медицине. Мода на него распространилась лет сорок назад в виде антидепрессанта в случаях маниакального психоза. На самом деле оно служит аналогом атропина, но гораздо более сильное. А ядом стало считаться с тех пор, как Криппен попытался отравить им Белль Элмор[11]11
  Одно из самых громких дел в криминалистике XX века. Доктор Криппен, вероятно, убил свою жену Кору Тернер, певицу, известную под псевдонимом Белль Элмор.


[Закрыть].

Чарли Льюка его объяснение не удовлетворило:

– Вы должны осмотреть аптеку.

– Обязательно. Но я бы не стал наводить там шороху без крайней необходимости. Попытайтесь сначала поработать с доктором.

– Хорошо. Начнем с него. – Льюк сделал пометку на одном из листков бумаги огрызком карандаша. – Гидробромид гиосцина. Что это такое? Вы, случайно, не знаете, сэр?

– Изготавливается на основе белены, если не ошибаюсь.

– Неужели? Того самого растения?

– Да. Оно очень распространено.

– Еще бы ему не быть распространенным! Как растение, я имею в виду. – Голос инспектора силой напоминал рычание. – В школе я был влюблен в учительницу, и потому мне нравился учебник ботаники с красивыми рисуночками. «Да, мисс, я очень старался… Спасибо, мисс… На вас сегодня чудесная тонкая блузка, мисс…» Белена. Помню. Маленький желтый цветочек. Но с жутким запахом.

– Точное описание.

От Льюка исходила такая энергетика, что складывалось впечатление, будто в гостях у Кэмпиона оказалась динамо-машина.

– Растет повсюду. – Дивизионный инспектор рассеянно задумался. – Белену, черт побери, можно найти даже в том самом сквере!

Кэмпион помолчал.

– Это вполне возможно, – наконец произнес.

– Да, но затем ее нужно соответствующим образом обработать. Изготовить зелье. – Инспектор покачал головой, завитки волос на которой нежностью напоминали шерстку ягненка. – Я займусь доктором, но и вам нужно повидаться с папашей Уайльдом. Пусть только для расширения кругозора. Затем мне предстоит прижать к стенке управляющего из банка. Я уже упоминал о нем?

– Да, опрятный такой. Я видел его мельком, когда он выходил из комнаты мисс Эвадны. Она нас друг другу не представила.

– Даже если бы представила, вы бы услышали новое имя, однако не продвинулись бы ни на шаг вперед. Нам самим придется нанести ему визит. «Банк не имеет права давать никакой информации о своих клиентах, если нет соответствующего ордера или постановления суда». Вот что он заявил мне.

– То есть он ведет себя враждебно?

– Нет. По сути, он, конечно же, придерживается инструкций, которые теоретически должен одобрять и я сам. Мне приятно знать, что две мои кроны на счету всегда останутся секретом, известным лишь мне и девушке в окошке кассы. И все же я не вижу причин, почему он не может хоть что-то рассказать нам как частное лицо. Согласны?

– Просто как друг семьи? Да, но мы принесем ему и официальный запрос тоже. Мисс Рут расходовала слишком много денег перед тем, как ее убили, – это мне удалось установить. Это могло стать мотивом или не могло. Йео постоянно твердит, что деньги – единственный серьезный мотив для убийства.

Чарли Льюк никак не прореагировал на его слова, вернувшись к просмотру своих бумаг.

– Ага, вот то, что нужно, – пробормотал он. – Я добыл эти сведения у Рене после долгих уговоров. Мистер Эдвард платил ей три фунта в неделю, и за эти деньги его еще и обстирывали. Мисс Эвадна платит такую же сумму по сей день. Получает полный пансион с трехразовым питанием. Мистер Лоренс вносит два фунта. Кормить его положено только дважды в день. Но она и его обеспечивает полным пансионом, поскольку не выносит голодных людей. Мисс Клития платит двадцать шиллингов, больше не может себе позволить, бедная девочка. Она остается без обеда. Мисс Джессика и вовсе отчисляет всего пять шиллингов.

– Неужели?

– Да. Пять шиллингов. Факт. Я сказал Рене: «Не давайте себя одурачить, милая. Как вы можете себе это позволить?» А она в ответ: «А чего вы хотите? Эта женщина не ест ничего, кроме той гадости, которую готовит сама, а комната у нее неудобная, под самой крышей». И так далее и тому подобное. «Вы ведете себя неразумно, – добавил я. – В наши дни на пять монет собаку содержать невозможно». А она: «Мисс Джессика не собака. Уж скорее кошка». «Вы ведете себя снова как будто драму разыгрываете, – заметил я. – Изображаете добрую фею». И это заставило ее сказать правду: «Послушайте, Чарли, предположим, я повышу для нее плату. И что тогда? Ей придется одалживаться у других членов семьи. И им останется только еще туже затянуть на себе пояса. Кому это на пользу? Никому. А кто понесет убытки? Только я сама, олух вы царя небесного». Рене совершенно права. Конечно, она всегда может выставить за дверь их всех, но, по-моему, они ей нравятся. Рене считает их представителями высшего класса и примечательными личностями… Это как держать у себя кенгуру.

– Кенгуру?

– Или броненосцев. Интересно и необычно. Есть о чем рассказать соседям. В наше время у людей мало развлечений. Приходится искать их где только возможно.

Как обычно, Льюк говорил, помогая себе руками, выражением лица, всем телом, обозначая цитаты Рене занятным прищелкиванием пальцев. Почему именно этот жест должен был напоминать о маленьком вздернутом носике и быстрой манере речи старой леди, Кэмпион постичь не мог, но ее облик все равно вставал перед ним, как живая картина. И сам он ощущал себя неожиданно взбодрившимся, будто в его сознании вновь заработали самые отдаленные и уже онемевшие после долгого молчания уголки.

– А мисс Рут? – со смехом спросил он. – Вероятно, она платила фунт и девять пенсов, считая это вполне достаточным, надо полагать?

– Не совсем так. – Инспектор, как выяснилось, приберегал самое интересное для концовки: – В последний год перед смертью мисс Рут платила весьма своеобразно. Иногда до семи фунтов сразу, а порой лишь жалкие гроши в буквальном смысле слова. Рене, как и положено, вела строгий учет. По ее словам, в итоге Рут задолжала ей пятерку.

– Наводит на размышления. А сколько с Рут причиталось официально?

– Три фунта, как и с остальных. Но могу с уверенностью утверждать: Рене – богатая женщина.

– Так и должно быть. Судя по всему, она стала современной разновидностью лорда Шафтсбери.

– У нее водятся деньги, причем немалые, – голос Чарли Льюка стал грустным. – Надеюсь, она не замешана в делишки Джаса Боуэлса. Это окончательно подорвало бы мое доверие к женщинам, ей-богу!

– Вряд ли такое возможно. Стала бы она вытаскивать меня ночью из постели, чтобы застать его врасплох, если бы была с ним как-то связана?

– А ведь верно! – Льюк повеселел. – Что ж, пойду и я займусь делами. Не хотите отправиться к банковскому менеджеру? Его зовут Генри Джеймс. Даже не пойму, почему имя кажется мне таким знакомым[12]12
  Генри Джеймс – популярный писатель, родившийся в США (1843–1916 гг.).


[Закрыть]. Я собирался наведаться к нему в десять.

– А который час? – Кэмпион устыдился, что все еще не покинул кровати.

Его собственные часы, как ему показалось, остановились, поскольку показывали всего без четверти шесть утра. Льюк взглянул на серебряный брегет, который достал из кармана плаща.

– Ваши идут почти точно. Без десяти шесть. Я пришел около пяти, но не стал сразу будить вас, опасаясь, что вы провели бессонную ночь.

– Мы, старики, любим поспать, ничего не скажешь, – усмехнулся Кэмпион. – Вам еще предстоит пара часов рутинной работы?

– Боже, ей нет конца. И все срочно. Нам не хватает людей. Между прочим, я получил еще и вот это. – Льюк извлек из кипы более чистый лист бумаги, нежели остальные. – Обычный рапорт. Начальник тюрьмы Его Величества в Чарльзфилде докладывает, что отбывающий у них двухлетний срок за кражу Луки Джеффриз попал в лазарет. Они предполагают, он при смерти. Завелась во внутренностях какая-то дрянь. Бедняга, – продолжил он с сочувствием. – Но вот что интересно. Он часто бредит и все в бреду: «Апрон-стрит. Только не отправляйте меня на Апрон-стрит». Твердит об этом постоянно. А когда ненадолго приходит в себя и они пытаются допросить его, он либо не может, либо не хочет ничего объяснить. Утверждает, будто никогда даже не слышал ни о какой «фартучной улице». Между тем в Лондоне целых три Апрон-стрит, и они разослали уведомления в полицию каждого их трех районов. Вероятно, это не имеет никакого отношения к нашему делу. Но чем черт не шутит?