Текст книги "Сверстники"

Глава пятнадцатая

Джоди снился отрывчатый сон. Вместе с отцом он сражался против гнезда гремучих змей. Они ползали по его ногам, волоча за собой кольца-погремки, которые тихо потрескивали. Затем гнездо обратилось в одну гигантскую змею. Она приблизилась к нему на уровне лица и бросилась на него, и он хотел крикнуть, но не мог. Он поискал взглядом отца. Тот лежал под змеей, обратив к тёмному небу открытые глаза. Его тело вспухло до размеров медведя. Он был мёртв. Джоди стал пятиться от гремучки, и каждый шаг стоил ему неимоверных усилий. Его ноги словно прилипали к земле. Змея вдруг исчезла, и он оказался один на продуваемом ветром просторе, с оленёнком на руках. Отца не было. Его охватила такая скорбь, что казалось, сердце его вот-вот разорвётся. Он проснулся в слезах и сел прямо на твёрдом полу.

Над росчистью занимался рассвет. Бледный свет полосами разгорался за соснами. В комнате стоял серый сумрак. Какое-то мгновение он ещё продолжал ощущать оленёнка у своей груди. Затем вспомнил. Поспешно вскочил на ноги и поглядел на отца.

Пенни дышал гораздо свободнее. Он всё ещё был распухший и в лихорадке, но выглядел не хуже, чем когда его покусали дикие пчёлы. Матушка Бэкстер спала в кресле-качалке с запрокинутой назад головой. Старый доктор лежал поперёк кровати в ногах Пенни.

– Доктор! – шёпотом позвал Джоди.

– Что такое? Что такое? Что такое? – забормотал тот.

– Доктор! Поглядите на отца!

Доктор пошевелился и привстал на локте. Моргая, протёр глаза. Сел. Склонился над Пенни.

– Господи боже, он обмогся.

– А? – произнесла матушка Бэкстер и выпрямилась в кресле. – Он умер?

– Как раз наоборот.

Она разразилась слезами.

– Послушать вас, так подумаешь, что вы огорчены, – сказал доктор.

– Вам просто не понять, что бы это значило, если бы он оставил нас тут одних.

Джоди впервые слышал, чтобы она разговаривала с такой кроткостью.

– У вас есть ещё мужчина, – сказал доктор. – Посмотрите на Джоди. Он уже совсем взрослый, может и за плуг стать, и урожай собрать, и на охоту сходить.

– Джоди молодец, да только мальчишка он ещё, и ничего больше. Одно шастанье да баловство на уме.

Джоди потупил голову. Это была правда.

– А отец поощряет его, – сказала она.

– Ну что ж, малыш, радуйся, что у тебя есть поощрение. У большинства из нас этого нет во всю жизнь. А теперь, мадам, опрокинем в бедолажку ещё молока, как только он проснется.

– Я схожу подою, ма, – с горячностью сказал Джоди.

– Давно пора, – довольно сказала она.

Он пошёл через переднюю комнату. Бык сидел на полу, протирая спросонья глаза, Мельничное Колесо ещё спал.

– Док говорит, отец обмогся, – сказал Джоди.

– Прах меня разбери! Я-то проснулся, думаю, надо идти помогать хоронить.

Джоди обошёл дом и снял со стены тыкву-долблёнку, служившую подойником. Рассвет был ещё овит туманом. На мелии у калитки кричал тонким металлическим криком пересмешник. Неуверенно пропел петух. Был тот час, когда Пенни обычно вставал, позволяя Джоди поспать ещё немножко. Утро было тихое, с ветерком, слабо шелестевшим в верхушках высоких сосен. К росчисти протягивал свои тонкие пальцы восход. Когда Джоди хлопнул калиткой на скотном дворе, с сосен, со свистом рассекая крыльями воздух, вспорхнули голуби.

– Эгей! – ликуя, крикнул он им вслед.

Трикси замычала, услышав его. Он полез на сеновал сбросить ей сена. Она очень неприхотливая, подумалось ему, её так плохо кормят, а она всё-таки дает молоко. Трикси жадно хрумкала сено. Она угрожающе подняла ногу, когда он, доя, по неловкости сделал ей больно. Он тщательно отжал молоко из двух сосков, затем подпустил телёнка к двум другим. Молока набралось меньше, чем обычно надаивал отец. Он решил не пить его вовсе, чтобы всё шло отцу для поправки.

Телёнок торкался головой в обвисшее вымя и шумно сосал. Пожалуй, он всё-таки уже вырос из молочного возраста. В памяти снова всплыло воспоминание об оленёнке, свинцовой тяжестью легло на сердце. Наверное, он просто обезумел от голода в эту минуту. А может, он пытался сосать холодные соски матери. Обнажённое мясо мёртвого оленя должно привлечь волков. Быть может, они уже нашли и растерзали в клочки нежное тело. Радость от утра, от того, что отец жив, померкла и омрачилась. Его душа была с оленёнком и не желала принимать утешения.

Мать взяла тыкву молча, ни словом не обмолвившись о том, почему так мало молока, процедила его, налила в чашку и понесла в комнату больного. Он пошёл за ней. Пенни не спал. Он слабо улыбнулся.

– Придётся Курносой малость повременить со мной, – хриплым шёпотом произнёс он.

– Должно быть, вы одной породы с гремучими змеями, милейший, – сказал доктор. – Ума не приложу, как вы ухитрились выкарабкаться без виски.

– Нет, док, я из королевских змей, – всё так же шёпотом отвечал Пенни. – Вы ведь знаете, что гремучка не может убить королевскую змею.

В комнату, ухмыляясь, вошли Бык и Мельничное Колесо.

– Красавцем тебя не назовешь, Пенни, но, слава богу, ты жив, – сказал Бык.

Доктор поднёс чашку с молоком к губам больного. Он стал жадно глотать.

– Я не могу приписать себе честь вашего спасения, – сказал доктор. – Просто ваше время умирать ещё не настало.

Пенни закрыл глаза.

– Кажется, так бы и спал неделю напролёт, – сказал он.

– Как раз этого я от вас и хочу, – сказал доктор. – Больше я просто ничего не могу для вас сделать.

Он поднялся и размял затекшие ноги.

– Ему спать, а дела-то что же, ждать будут? – посетовала матушка Бэкстер.

– А чем он должен был заняться? – спросил Бык.

– Главное, кукурузой, её надо ещё разок пропахать. Картошку тоже нужно промотыжить, но это и Джоди хорошо умеет, коли не будет отлынивать.

– Я не буду отлынивать, ма.

– Ну так я останусь и обработаю кукурузу и прочее, – сказал Бык.

Матушка Бэкстер страшно разволновалась.

– Я не хочу быть обязанной перед вами, – чопорно сказала она.

– Чёрт побери, мадам, мы тут все свои, горемыки, в этой глуши. Хорош бы я был, ежели б не остался.

– Я в большом долгу перед вами, – сказала она смиренно. – Оставить так кукурузу – это всё равно что нам всем троим умереть от змеиного укуса.

– Ни разу ещё я не просыпался таким трезвым с тех пор, как умерла жена, – сказал доктор. – Я бы в охотку съел чего-нибудь, прежде чем идти.

Она заторопилась на кухню. Джоди пошёл разводить огонь.

– Вот уж не думала, что придётся быть обязанной перед Форрестером, – сказала она.

– Бык не совсем Форрестер, ма. Бык друг.

– На то похоже.

Она наполнила водой кофейник, добавила к гуще свежего кофе.

– Сходи в коптильню, принеси тот последний кусок грудинки. Я не хочу ударить лицом в грязь.

Он с гордостью принёс свинину. Мать позволила ему нарезать её. Он сказал:

– Ма, отец подстрелил олениху и печёнкой вытягивал яд. Он разрезал себе руку и прикладывал печёнку.

– Нет чтобы принести домой хотя бы ногу.

– У меня просто не было времени на такие мысли.

– Это тоже верно.

– Ма, у оленихи был оленёнок.

– Что ж, оленята есть почти у всех олених.

– Этот был совсем маленький. Чуть ли не только что народившийся.

– Ну так что же? Поди накрой на стол. Выставь ежевичное варенье. И масло тоже выставь.

Она размешивала тесто для кукурузного хлеба. Сало уже шипело в кастрюле с длинной ручкой. Она вылила в неё тесто. На сковороде скворчала грудинка. Она переворачивала и распластывала дольки, чтобы они подрумянивались ровнее. Интересно, спрашивал себя Джоди, смогут ли они досыта накормить Быка и Мельничное Колесо, привыкших к тучным трапезам дома Форрестеров?

– Сделай побольше подливки, ма, – сказал он.

– Если ты обойдешься без молока, я сделаю молочную подливку.

Эта жертва была ему нипочем.

– Можно было бы зарезать курицу, – сказал он.

– Я уже думала об этом. Все они либо слишком молодые, либо слишком старые…

Она перевернула кукурузный хлеб. Кофе начал кипеть.

– Я мог бы подстрелить сегодня утром несколько голубей или белок, – сказал он.

– В самую пору подумать об этом. Пойди скажи мужчинам, чтобы мылись и шли к столу.

Он позвал их. Они вышли во двор к умывальному лотку, поплескали водой на лица, сполоснули руки. Он вынес им чистое полотенце.

– Ух, как меня разбирает на еду, когда я трезв, – сказал доктор.

Джоди был горд, что удалось собрать такой стол. Он не отличался разнообразием блюд, как у Форрестеров, зато всего было вдоволь. Мужчины ели с жадностью. Наконец они отодвинули тарелки и закурили трубки.

– Вроде как в воскресенье, правда? – сказал Мельничное Колесо.

– Когда болеют, всегда кажется, будто воскресенье, – сказала матушка Бэкстер. – В доме сидят люди, мужчины не выходят в поле.

Джоди никогда не видел её такой любезной. Из опасения, что им может не хватить, она не садилась за стол до тех пор, пока мужчины не кончили. Теперь она с аппетитом налегала на еду. Мужчины болтали о всякой всячине. Мысли Джоди вновь обратились к оленёнку. Он не мог не думать о нём. Оленёнок присутствовал в его подсознании так же ощутимо, как он держал его в руках во сне. Он тихонько выскользнул из-за стола и пошёл в спальню к отцу. Пенни лежал спокойно. Глаза его были открыты и ясны, но зрачки всё ещё темны и расширены.

– Как дела, па? – спросил Джоди.

– Превосходно, сын. Курносая пошла разбойничать в другие места. Но она чуть было не захватила меня с собой.

– Уж это так.

– Я рад за тебя, сын, что ты не потерял головы и сделал всё как надо.

– Па…

– Я слушаю, сын.

– Ты помнишь олениху с оленёнком, па?

– Мне ли забыть их? Бедная олениха спасла мне жизнь, это точно.

– Па, оленёнок небось до сих пор там. Он голодный, да и страсть как напуган, поди.

– Должно быть, так.

– Па, я уже почти совсем взрослый, и мне не нужно молока. Что, если я пойду и поищу оленёнка?

– И приведёшь его сюда?

– Да, и выращу его.

Пенни лежал неподвижно, устремив глаза в потолок.

– Ты задал мне трудную задачу, сын.

– Ему не много будет надо, па. Он скоро подрастёт и сможет прокормиться листьями и желудями.

– Прах меня раздери, ты умеешь смотреть дальше, чем все мальчишки, которых я знал.

– Мы отняли у него мать, он в этом никак не виноват.

– И уж конечно, неблагодарно получается – бросить его помирать с голоду, так, что ли? Я не в силах отказать тебе, сын. Я уже света не чаял увидеть, пока не настало утро.

– Можно мне поехать с Мельничным Колесом и поискать его?

– Скажи матери, я разрешил тебе.

Джоди бочком подошёл к столу и сел. Мать разливала кофе.

– Ма, отец разрешил мне принести оленёнка, – сказал он.

Её рука с кофейником замерла в воздухе.

– Какого ещё оленёнка?

– А той оленихи, которую мы убили, и па взял её печень, чтобы вытянуть яд.

Она открыла от изумления рот.

– Господи помилуй…

– Па говорит, неблагодарно бросить его помирать с голоду.

– Это верно, мэм, – сказал доктор Вильсон. – Ничто в мире не дается безвозмездно. Мальчик прав, и его отец тоже прав.

– Он может доехать верхом вместе со мной, – сказал Мельничное Колесо. – Я помогу найти его.

Она беспомощно опустила кофейник.

– Ну, разве что ты отдашь ему своё молоко… Ведь нам нечем больше кормить его.

– Я как раз так и хотел. Ведь это ненадолго, скоро ему совсем ничего не надо будет.

Мужчины поднялись из-за стола. Доктор сказал:

– Я ожидаю только улучшения, мэм, но, если его состояние ухудшится, вы знаете, где меня найти.

– Хорошо, – ответила матушка Бэкстер. – Что мы вам должны, доктор? Мы не можем заплатить прямо сейчас, но когда поспеет новый урожай…

– Заплатить? За что? Я же ничего не сделал. Он справился с болезнью ещё до того, как я явился. Пришлите мне немного патоки, когда перемелете сахарный тростник.

– Вы ужасно добры, доктор. Мы-то цапаемся здесь друг с другом и знать не знаем, что есть на свете добрые люди.

– Не смейте так говорить. У вас добрый муж. Почему бы людям не быть добрыми к нему?

– Как по-вашему, старый одер вашего муженька выстоит передо мною за плугом? – спросил Бык. – Как бы мне его не доехать.

– Вливайте в Пенни как можно больше молока, – сказал доктор. – Потом начнёте давать ему зелень и свежее мясо, если сможете достать.

– Мы с Джоди позаботимся об этом, – сказал Бык.

– Пошли, мальчуган, – сказал Мельничное Колесо. – Нам пора выезжать.

– Ты ненадолго? – с тревогой спросила матушка Бэкстер.

– К обеду-то наверняка вернусь, – ответил Джоди.

– Ежели б не обед, ты бы, верно, и носу домой не казал, – сказала она.

– Такова мужская натура, мэм, – сказал доктор. – Мужчину привлекают домой три вещи: постель, женщина и обед.

Они вышли во двор поить и кормить лошадей. Затем Мельничное Колесо сел на лошадь и посадил Джоди позади себя. Доктор тоже сел на лошадь, но повернул в противоположную сторону. Джоди помахал ему рукой.

– Как по-твоему, оленёнок всё ещё там? – спросил он у Мельничного Колеса. – Ты поможешь мне найти его?

– Ежели он жив, мы найдем его. По-твоему, это самец?

– Пятна у него идут полосой. На самке, отец говорил, пятна набросаны как попало.

– Как и полагается женскому полу.

– Ты о чём?

– Ну, значит, у женщин всё не разбери-поймёшь. – Мельничное Колесо хлопнул лошадь по боку, и она перешла на рысь. – Да… Как это вас с отцом угораздило кинуться на нас, когда мы дрались с Оливером Хутто?

– Оливеру приходилось туго. Вы всем скопом навалились на Оливера – это несправедливо.

– Ты прав. Девчонка была Лема и Оливера. Они и должны были уладить дело промеж себя.

Они миновали заброшенную росчисть.

– Возьми наискосок к северу, Мельничное Колесо, – сказал Джоди. – Это вот в этих местах змея укусила отца и он подстрелил олениху, а я видел оленёнка.

– Что вы с отцом делали на этой дороге?

Джоди замялся:

– Мы искали наших свиней.

– Ах, вот что… Искали свиней! Ну, за них не беспокойся. У меня такое предчувствие, к закату они будут дома.

– Отец с матерью уж так будут рады, ежели они вернутся.

– Я и не знал, что вам приходится так поджиматься.

– Мы не поджимаемся. У нас всё хорошо.

– Удалой вы народ, Бэкстеры. Уж это точно.

– Как по-твоему, отец не умрёт?

– Кто угодно, только не он. У него железные потроха.

– Расскажи мне о Сенокрыле, – попросил Джоди. – Он правда захворал? Или Лем просто не хотел пустить меня к нему?

– Он вправду захворал. Он не такой, как мы, его братья. Он вообще не такой, как все. Похоже, он пьёт воздух вместо воды и жив не свиным салом, а чем все дикие звери живут.

– Он видит то, чего нет, правда? Испанцев и всё такое прочее.

– Это верно. Только иной раз он и тебя заставит поверить, будто он их видит всамделе, прах меня разбери.

– Как по-твоему, позволит мне Лем повидать его?

– Я бы покамест поостерёгся. Я как-нибудь дам тебе знать, ну, скажем, ежели Лем вдруг отлучится, понимаешь?

– Мне страшно хочется видеть Сенокрыла.

– Ты увидишь его. Ну, а теперь говори, где ты собирался искать оленёнка. Тропа становится тесноватой.

Джоди вдруг захотелось остаться одному. Если оленёнок мёртв или его невозможно будет разыскать, он никому не выдаст своего разочарования. А если оленёнок окажется на месте, ему будет нестерпимо мучительно делить с кем-нибудь тайную радость встречи.

– Отсюда недалеко, – сказал он. – Только на лошади тут не проехать. Я пойду пешком.

– Мне боязно оставлять тебя одного, мальчуган. Вдруг ты заблудишься или тебя тоже укусит змея?

– Я осторожно. Я небось долго проищу его, ежели он пошёл тут бродить. Ссади меня прямо здесь.

– Ладно, только иди тихонечко да щупай палкой в этих карликовых пальмах. Эти места – рай для гремучих. Ты знаешь, где тут север, где восток?

– Вон там и вон там. А вон по той дальней сосне можно опознаться.

– Верно. Так вот, стало быть, ежели что снова пойдёт неладно, ты или Бык приезжайте за мной. Ну, пока.

– Пока, Мельничное Колесо. Большое тебе спасибо.

Он махал ему рукой и ждал, пока стихнет топот копыт, затем пошёл направо прямо через заросли. Было тихо. Лишь треск веток у него под ногами нарушал тишину. Он был возбуждён до забвения всякой осторожности, но всё же сломал сук и шарил им перед собой в тех местах, где густая растительность скрывала под собой землю. Гремучие змеи обычно уползают с дороги, если не застаешь их врасплох. На мгновение он усомнился, не ошибся ли направлением. Но вот впереди, громко хлопая крыльями, поднялся в воздух канюк. Он вышел на поляну под сень дубов. Вокруг трупа оленя сидели кружком канюки. Они повернули к нему головы на длинных тощих шеях и зашипели. Он бросил в них сук, и они взлетели на дерево неподалеку. Крылья их скрипели и свистели, словно заржавленные ручки пожарного насоса. На песке виднелись отпечатки крупных лап, не то дикой кошки, не то пантеры, точно он не мог бы сказать. Но эти хищники ели только убитую ими добычу, олениха была всецело достоянием стервятников. А может, сладкое мясо оленёнка оставило в воздухе след для хищно изогнутых ноздрей?

Он обошёл стороной труп оленихи и раздвинул траву на том месте, где видел оленёнка. Ему казалось невероятным, что это было всего лишь вчера. Оленёнка там не было. Он обошёл поляну кругом. Ни звука, ни намёка. Канюки деревянно хлопали крыльями, им не терпелось снова взяться за дело. Он вернулся к тому месту, откуда выходил оленёнок, опустился на четвереньки и стал искать на песке отпечатки маленьких копыт. Ночной дождь начисто смыл все следы, кроме тех, что оставили хищники из породы кошачьих. Но следы кошачьих лап сюда не доходили. Под небольшой пальмой он разглядел след, тонкий и заострённый, как отпечаток лап земляной горлицы. Он прополз под пальмой.

Движение под самым его носом так напугало его, что он отпрянул. Оленёнок поднял мордочку к его лицу. Он повернул голову каким-то широким, удивленным разворотом, и прямой взгляд его прозрачных глаз пронял трепетом сердце Джоди. Оленёнок дрожал, но не пытался ни встать, ни бежать. Джоди не смел пошевелиться.

– Это я, – прошептал он.

Оленёнок поднял нос, принюхиваясь. Джоди протянул руку, положил её на мягкую шею. Это было восхитительно. Он на четвереньках подполз к оленёнку вплотную и обнял его. Лёгкое содрогание прошло по телу оленёнка, но он не пошевелился. Джоди погладил его бока, нежно, словно оленёнок был фарфоровый и мог разбиться. Мех его был мягче, чем светлый мех енотовой шкуры, из которой была сшита котомка. Он был чистый и гладкий, и от него сладко пахло травой. Джоди медленно встал и поднял оленёнка с земли. Он был не тяжелее старой Джулии. Ноги его свободно болтались. Они были удивительно длинные, и ему пришлось взять оленёнка как можно глубже под мышку.

Он боялся, что, увидев и учуяв мать, оленёнок начнёт брыкаться и блеять. Поэтому он обошёл поляну стороной и сразу углубился в чащу. Прокладывать себе путь с ношей на руках было нелегко. Ноги оленёнка цеплялись за кусты, да и сам он не мог ступать свободно. Он пытался прикрывать мордочку оленёнка от колючих лиан. Голова оленёнка качалась в лад его шагам. Сердце Джоди гулко стучало от свершившегося чуда: его признали за своего. Он выбрался на тропу и пошёл по ней как можно скорее, пока не достиг её пересечения с дорогой, ведущей к дому. Здесь он остановился передохнуть и осторожно поставил оленёнка на его болтающиеся ноги. Он держался на них нетвёрдо. Он поглядел на Джоди и заблеял.

– Дай только переведу дух, и тогда я снова понесу тебя, – очарованный, промолвил Джоди.

Он вспомнил, что говорил ему отец: оленёнок пойдёт за человеком, если сперва понести его на руках. Он стал медленно уходить от него. Оленёнок глядел ему вслед. Он вернулся, погладил его и снова пошёл. Оленёнок сделал несколько нетвёрдых шагов и жалобно закричал. Он был готов следовать за ним. Он принадлежал ему. Он был его.

У Джоди закружилась от радости голова. Ему хотелось ласкать его, бегать и возиться с ним, позвать его к себе. Но он боялся его вспугнуть. Он подобрал его и понёс перед собой на руках. Ему казалось, что он идёт без малейшего напряжения. Он чувствовал в себе силу Форрестеров.

Руки стало ломить, и ему пришлось снова остановиться. Когда он пошёл дальше, оленёнок сразу двинулся за ним. Он дал ему пройти немного, затем снова взял на руки. Он мог бы идти так весь день, то неся оленёнка, то следя за тем, как он шагает за ним. Он весь вспотел, но лёгкий ветерок, обдувавший это июньское утро, приносил прохладу. Небо было прозрачное, словно ключевая вода в синей фарфоровой чашке. Вот и росчисть, сверкающая свежей зеленью после ночного дождя. Бык Форрестер шагал за плугом по кукурузному полю. Джоди долго возился с задвижкой и в конце концов был вынужден спустить оленёнка на землю, чтобы открыть калитку. Вот бы войти в дом, в спальню отца, ведя за собой оленёнка, подумалось ему. Но перед крыльцом оленёнок уперся и ни в какую не хотел всходить на ступеньки. Тогда Джоди взял его на руки и пошёл к отцу. Пенни лежал, закрыв глаза. Джоди крикнул:

– Па! Глянь-ка!

Пенни повернул голову. Рядом с ним стоял Джоди, прижимая оленёнка к груди. Казалось, глаза мальчика и глаза оленёнка блестят одним блеском. Лицо Пенни просветлело.

– Я рад, что ты нашёл его, – сказал он.

– Он не испугался меня, па. Он лежал на том же месте, где мать уложила его.

– Оленихи приучают их к этому с рождения. Порой чуть ли не наступаешь на них, так тихо они лежат.

– Я нёс его на руках, па, а когда опустил, он так прямо и пошёл за мной. Точно собака, па.

– Вот как славно. Дай-ка я разгляжу его поближе.

Джоди поднял оленёнка повыше. Пенни вытянул руку и погладил его по носу. Оленёнок заблеял и жадно потянулся за его пальцами.

– Ну что ж, приятель, мне очень жаль, что пришлось отнять у тебя мать, – сказал он.

– Ты думаешь, он скучает по ней?

– Нет. Уж если он по чёму и скучает, так это по еде.

В комнату вошла матушка Бэкстер.

– Посмотри, ма, я нашёл его.

– Вижу.

– Правда, он славный, ма? Посмотри, вот пятна, тянутся полосами. Посмотри, какие у него большие глаза. Ну правда, он славный?

– Он ещё совсем маленький. Это ж сколько его придётся кормить молоком! Знала б я, какой он маленький, ещё неизвестно, согласилась бы.

– Ора, я должен тебе что-то сказать, и я говорю тебе это сейчас, чтобы больше об этом не заговаривать. Оленёнок будет свой в доме наравне с Джоди. Он принадлежит ему. Мы будем растить его, не жалея ни муки, ни молока. Отвечай мне, придётся мне когда-нибудь услышать, как ты ссоришься из-за него? Это оленёнок Джоди, совсем как Джулия – моя собака.

Джоди впервые слышал, чтобы отец разговаривал с матерью так сурово. Тон этот, однако, по-видимому, был ей знаком: она открыла и закрыла рот, замигала глазами.

– Я всего-навсего сказала, что он маленький, – произнесла она.

– Стало быть, так.

Он закрыл глаза.

– Ежели все довольны, дайте мне покой, я буду вам очень благодарен. У меня сердце обрывается, когда я разговариваю.

– Я буду сам готовить ему молоко, ма. Тебе не надо заботиться об этом, – сказал Джоди.

Она молчала. Он пошёл на кухню. Оленёнок нетвёрдыми шагами следовал за ним. Кастрюля с утренним удоем стояла в кухонном шкафу. Сливки поднялись наверх. Он собрал сливки в кувшин, вытер рукавом несколько, пролитых капель. Если сделать так, чтобы оленёнок не доставлял матери хлопот, она будет меньше дуться. Он налил молока в маленькую плошку из тыквы и протянул её оленёнку. Учуяв молоко, тот боднул её головой. Джоди едва успел отнять плошку и спасти молоко. Он вывел оленёнка во двор, и всё повторилось сначала. Оленёнок не умел пить молоко из плошки,

Джоди смочил пальцы в молоке и сунул их в мягкий влажный рот оленёнка. Тот стал жадно обсасывать их. Когда Джоди отнял пальцы, оленёнок отчаянно заблеял и боднул его головой. Джоди снова смочил пальцы и, когда оленёнок стал сосать, медленно погрузил их в молоко. Оленёнок сосал, фыркал и пускал пузыри, притоптывал копытцами от нетерпения. Ему достаточно было, чтобы Джоди держал пальцы в молоке. Он сонно прикрыл глаза. Чудесно было ощущать его язык на своей руке. Его маленький хвостик быстро-быстро ходил из стороны в сторону. Последние капли молока исчезли в булькающих завихрениях пены. Оленёнок заблеял, замотал головой, но уже без того неистовства, как раньше. Джоди очень хотелось сходить ещё за молоком, однако, даже заручившись поддержкой отца, он не решался слишком уж настаивать на своём. Вымя оленихи было не больше вымени годовалой тёлки. Столько, сколько давала ему мать, оленёнок получил наверняка. Он вдруг лёг с усталым и сытым видом.

Джоди стал обдумывать, где устроить его. Поместить оленёнка в доме значило бы требовать слишком многого. Он пошёл в сарай и расчистил в углу место, сняв верхний слой почвы до песка! С дубов в северном конце двора он набрал несколько охапок испанского мха и в углу сарая настелил толстое ложе. Тут же неподалеку сидела на гнезде несушка. Её блестящие, бусинками, глаза недоверчиво следили за Джоди. Кончив кладку, она с кудахтаньем вылетела в дверь. Гнездо было новое, в нём лежало шесть яиц. Джоди осторожно собрал их и принёс матери в кухню.

– Порадуйся, ма, лишние яйца, – сказал он.

– Лишняя еда во дворе – всегда хорошо.

Он сделал вид, что не расслышал замечания.

– Новое гнездо как раз возле того места, где я устроил постель оленёнку, – продолжал он. – В сарае, там он никому не будет мешать.

Она не ответила, и он вышел во двор к оленёнку, взял его на руки и отнёс на место в тёмный сарай.

– Теперь ты должен делать, что я тебе говорю, – сказал он. – Словно как я твоя мать. Лежи здесь, пока я не приду за тобой, слышишь?

Веки оленёнка затрепетали. Он издал довольный, похожий на стон звук, и уронил голову. Джоди на цыпочках вышел из сарая, направился к поленнице и наколол тонких смолистых лучин для растопки. Подправил поленницу. Затем набрал охапку дубовых дров и отнёс матери на кухню.

– Я как надо снял сливки, ма? – спросил он.

– Как надо.

– Сенокрыл захворал, – сказал он.

– Правда?

– Лем не пустил меня к нему. Лем один из всех злобится на нас, ма. Из-за девчонки Оливера.

– Ну-ну.

– Мельничное Колесо сказал, он даст мне знать, и я смогу пойти потихоньку навестить Сенокрыла, когда Лема не будет дома.

Она рассмеялась.

– Ты сегодня говорлив, ровно старуха какая. – Она прошла к очагу и мимоходом слегка коснулась его головы. – Мне самой не знаю как хорошо, я уж не чаяла, что отец доживёт до рассвета.

Кухня дышала покоем. Послышалось звяканье сбруи. Бык прошёл с поля в ворота и направился на скотный двор, устраивать Цезаря на полуденный отдых.

– Пойду подсоблю ему, – сказал Джоди.

Но не желание помочь, а оленёнок выманил его из уюта и спокойствия дома. Он тихонько скользнул в сарай и как зачарованный стоял перед чудом его существования – и владения им. Вернувшись с Быком со скотного двора, он поманил Быка за собой:

– Только смотри не вспугни его. Вон он…

Не в пример Пенни, Бык проявил неприятное равнодушие к оленёнку. И это было понятно: перед его глазами прошло столько любимцев Сенокрыла.

– Скорей всего, он одичает и убежит, – только и сказал Бык и пошёл мыть руки.

У Джоди захолонуло на сердце. Он побыл немного с оленёнком, затем оставил его и тоже пошёл умываться. От прикосновений к оленёнку на его руках остался лёгкий островатый травяной дух. Ему не хотелось смывать его, но он сообразил, что матери это может совсем не понравиться.

Мать смочила волосы и причесалась к обеду – не из кокетства, а из чувства собственного достоинства. Поверх своего коричневатого ситцевого платья она надела чистый фартук из мешковины.

– Потому как работает у нас только Пенни, – сказала она Быку, – еды у нас не так много, как у вас. Но мы всё же едим чисто и пристойно.

Джоди быстро взглянул на Быка, не обиделся ли он, Бык навалил в тарелку овсяной каши и проделал посередине дыру для яичницы и подливки.

– Обо мне не беспокойтесь, голубушка. Сегодня вечером мы с Джоди пойдём пошляться и принесём вам кучу белок, а то и индюшку. Я видел индюшачьи следы на краю горохового поля.

Матушка Бэкстер наполнила тарелку для Пенни и поставила к ней чашку молока.

– Отнесёшь это ему, Джоди.

Он пошёл к отцу. При виде тарелки Пенни затряс головой.

– С души воротит даже смотреть на это, сын. Сядь-ка рядом да покорми меня, – хватит ложки каши и молока. Мне тяжело подымать руку.

Опухоль с его лица сошла, но рука всё ещё была втрое толще нормального, а дыхание затруднено. Он съел несколько ложек каши, выпил молока и жестом велел убрать тарелку.

– Как у тебя с малышом, всё в порядке?

Джоди рассказал, как он устроил оленёнка.

– Ты выбрал хорошее место. Как ты решил назвать его?

– Прямо не знаю. Я хочу, чтобы у него было какое-нибудь особенное имя.

Бык и матушка Бэкстер вошли в спальню посидеть с больным. День был жаркий, солнце стояло высоко, дел спешных не было.

– У Джоди беда: не может придумать имя для новорожденного Бэкстера, – сказал Пенни.

– Слушай-ка, что я тебе скажу, Джоди, – обратился к нему Бык. – Вот увидишься с Сенокрылом, он и подберёт тебе имя. У него на такие штуки слух, совсем как у иных слух на скрипку. Он тебе ладное имя подберёт.

– Иди пообедай, Джоди, – сказала матушка Бэкстер. – Этот пятнистый отвёл твои мысли даже от еды.

Он отправился на кухню, наполнил тарелку и пошёл с нею в сарай. Оленёнок всё ещё дремал. Он сел возле него и принялся за обед. Он окунул пальцы в приправленную жиром кашу и протянул оленёнку, но тот лишь понюхал и отвернулся.

Под стропилами жужжали осы-землеройки. Джоди съел всё подчистую, отставил тарелку и улёгся рядом с оленёнком. Он обнял его за шею. Ему казалось, что отныне он не будет одинок.