Текст книги "Последний танец Марии Стюарт"

* * *

Десятого января 1569 года Елизавета дала оценку судебным слушаниям. Сесил встал и потребовал, чтобы все остальные сделали то же самое, пока он будет читать.

– «Поскольку до сих пор против регента и его правительства не было выдвинуто никаких свидетельств, которые могли бы причинить ущерб их чести и союзническим намерениям, а с другой стороны, не было представлено достаточных доказательств против своего монарха, королева Англии принимает решение не предпринимать враждебных шагов против своей доброй сестры с учетом того, что она совершила до сих пор».

Лорд Джеймс смог беспрепятственно вернуться в Шотландию и даже получил заем в размере пяти тысяч фунтов. Королева Мария должна была оставаться под опекой.

V

Мария тряслась и раскачивалась в седле, пока они с тягостной неспешностью пробирались по заснеженному ландшафту между Болтоном и Татбери. Сразу же после завершения судебных слушаний она получила строгое предписание от королевы Елизаветы: ей со своей свитой, моментально уменьшившейся наполовину, следовало прибыть под опеку графа и графини Шрусбери в ста милях к югу. Никаких обещаний, объяснений или извинений.

Мария воспротивилась путешествию по безлюдным и опасным дорогам – если их можно было назвать дорогами – в разгар суровой зимы. Но протесты оказались тщетными. Ее величество королева Англии постановила, что она должна ехать, и они уехали.

Путешествие оказалось именно таким трудным, как она опасалась, и даже более того. Январские ветры дули беспрерывно, и они продвигались по местности, заваленной снегом. Мария простудилась уже на второй день, но смогла продолжить путь. Леди Ливингстон стало так плохо, что пришлось расстаться с ней на одной из промежуточных остановок в Ротерхэме. Почти всю дорогу на сердце у Марии было так тяжело от новостей о результатах судебных слушаний, что ей приходилось заставлять себя глядеть по сторонам.

«В конце концов, мне едва ли выпадет другая такая возможность, – думала она. – Это Англия, куда я так сильно хотела попасть, несмотря на советы и предостережения лучших друзей. Это Елизавета, моя сестра и родственница, обещавшая помочь мне в трудные времена. Она вынудила меня согласиться на судебные слушания, чтобы позволить моим подданным оправдаться передо мной и вернуть меня на трон, а в результате мои так называемые грехи предали огласке, а мне не дали выступить в свою защиту. Она даже постановила, что я должна «очиститься» от обвинений, прежде чем она снизойдет до встречи со мной. Я снова должна оправдываться, но мне не разрешают говорить. О, как это знакомо! Итак, мне предстоит оставаться в плену, пока мой брат отправляется в Шотландию. С английскими деньгами в кармане!

Но почему бы ей не освободить меня? По ее словам, она не делает этого потому, что собирается помочь мне. О, пресвятые ангелы, что за извращенная логика!»

Они ехали по Йоркширу, следуя по течению реки Ор. Эту местность опустошили во времена «благодатного паломничества», когда сорок тысяч крестьян восстали против религиозной реформы. Мария и сейчас могла видеть причину их протестов – руины громадного цистерцианского монастыря аббатства Фонтейн. Ее небольшой отряд проехал мимо руин аббатства на закате. Они напоминали белый костяк на фоне уже побелевшего ландшафта и были делом рук Генриха VIII, великого разрушителя и реформатора.

Мятежники на короткое время закрепились здесь, но потом оказались преданными. Генрих VIII убедил их сложить оружие и отправить своего предводителя в Лондон под предлогом мирных переговоров. «Потом он убил его, – подумала Мария. – Опасно доверять Тюдорам; теперь я знаю об этом. Лучше было бы догадаться раньше. Я и представить не могла, что встречу Генриха VIII в облике женщины. Значит, я тем более глупа».

Они переночевали в Рипоне, а следующую ночь провели в Уэзерби. На следующий день им предстоял переход к замку Понтефракт на южной оконечности Йоркшира. Рассвет наступил поздно, и они собирались двинуться в путь лишь после десяти утра, но даже тогда сизо-серый сумрак размывал очертания предметов и мешал разглядеть трещины и скользкие места на дороге. Другие путники встречались редко, и Англия выглядела такой же пустой и безлюдной, как просторы шотландских болот. Мария глубоко ушла в свои мысли, когда несколько нищих на обочине дороги стали тянуть руки и клянчить подаяние. Они окружили лошадей, хныкали, поднимали младенцев и восклицали: «Подайте, Христа ради! Подайте на пропитание!» Вместо сапог или башмаков их ноги были замотаны в тряпки, а руки почернели от въевшейся грязи. Женщины походили на ведьм.

«Я тоже здесь как нищенка, – потрясенно осознала Мария. – Мне приходится брать одежду взаймы; когда я прибыла в Англию, то была почти такой же бесприютной, как они».

– Одну минуту, – сказала она и осадила лошадь. Порывшись в кошельке, она извлекла несколько монет. Лорд Скроуп будет раздосадован, ну и пусть. – Подождите, прошу вас, – обратилась она к стражникам. – Вот. – Она опустила монеты в мозолистую ладонь ближайшего мужчины. Но он продолжал цепляться за седло.

– Это все, что у меня есть, – сказала Мария.

Мужчина покатал монету между пальцами и куснул ее. Его зубы оказались на удивление белыми и здоровыми. Встретившись с ней взглядом, он прошептал:

– Я Хэмлинг.

Хэмлинг! Один из людей графа Нортумберлендского. Ну конечно! Теперь она узнала его.

– Давайте поскорее! – крикнул лорд Скроуп.

Мария быстро сняла с пальца золотое кольцо с эмалью и вручила Хэмлингу.

– Пусть граф помнит о своем обещании помочь мне, – сказала она и оттолкнула его. – А теперь убирайся! – громко добавила она.

Когда нищие стали расходиться, он подмигнул ей.

Сердце Марии возбужденно билось, когда они продолжали свой путь в пасмурный зимний день. Она была не одинока; о ней не забыли.

Замок Понтефракт, мрачно ассоциировавшийся с убийством короля – именно здесь уморили голодом Ричарда II, – вырос перед ними, а затем поглотил их в наступивших сумерках. За его стенами, покрытыми ледяной изморосью, Мария тщетно пыталась уснуть. Ее отряд, сократившийся до тридцати человек, разместился на самодельных кроватях.

Нортумберленд. Граф Нортумберлендский сочувственно относился к ней и ее делу. Это означало, что его друг, граф Уэстморлендский, разделяет его точку зрения. На судебных слушаниях оба они занимали сторону Елизаветы. Их расположение, несмотря на явную предубежденность судей, казалась едва ли не чудом. А жена Уэстморленда была сестрой герцога Норфолкского. Семейные узы образовали прочную ткань, которая могла послужить надежным плащом в случае ее бегства. Думая об этом, она незаметно забылась более крепким сном, чем за последние несколько недель.

Они медленно пробирались через Дербишир, маленькое, словно сливовая косточка, графство, расположенное в самом центре Англии. Здесь было множество мелких рек и долин; леса, покрывавшие отдаленные холмы, казались черными пятнами на фоне белого снега. Этот край считался очень зеленым и плодородным, но сейчас, посреди зимы, Мария не видела никаких признаков изобилия. Здесь находилась большая часть владений ее нового «хозяина» графа Шрусбери, и они уже проехали два его поместья: Уингфилд-Манор и Чатсуорт. Хотя эти поместья были новыми, королева распорядилась поселить их в замке Татбери дальше на юге, у самой границы Дербишира и Стаффордшира.

Мария спрашивала о Татбери, и ей рассказали, что оттуда открывается прекрасный вид на окрестные поля за рекой Даф, а соседний Нидвудский лес, связанный с легендой о Робин Гуде, изобилует дичью. Здесь Джон Гонт[7]7
  Джон Гонт (1340–1399), первый герцог Ланкастерский, сын короля Эдуарда III. Видный полководец, государственный деятель и фактический правитель Англии до совершеннолетия Ричарда II (примеч. пер.).


[Закрыть] держал свой «Cовет менестрелей», и, по заверению Скроупа, здесь находилось «самое сердце доброй старой Англии».

– Ах да, добрая старая Англия, – проговорила она. – Это ли мне предстоит увидеть? Действительно, она полна легенд, на манер старинной Франции и шотландских пустошей.

В детстве она читала о короле Артуре, Робин Гуде, Ричарде Львиное Сердце, стрелках из длинного лука, рождественском полене и волшебнике Мерлине. Теперь ей предстояло жить в таком месте, которое навевало все эти воспоминания. Она также навела справки о графе Шрусбери, но смогла получить лишь скудную информацию от молчаливого лорда Скроупа. Граф был очень богат. Он недавно женился во второй раз. Его жена оказалась почти так же богата, как он, и на восемь лет его старше. По условиям брачного договора они переженили своих сыновей и дочерей друг на друге, чтобы богатство оставалось в семье. Граф был протестантом, но не спешил преследовать католиков в своих владениях. В результате в Дербишире и соседнем Ланкашире проживало много католических семейств.

– Но какой он на самом деле? – спросила Мария.

– Бесцветный, – наконец признался лорд Скроуп.

– А его жена?

– Живописная женщина. Помимо собственных красок она добавила те, которые ей достались от трех предыдущих мужей.

Они увидели Татбери на горизонте задолго до прибытия, когда приблизились к слиянию рек Трент и Даф. Замок, ощетинившийся башнями, стоял на вершине рыжего каменного утеса над берегом реки и на фоне заходящего солнца казался собачьей пастью с оскаленными клыками. Мария вздрогнула в тот же миг, когда увидела его. Добрая старая Англия? В этом замке не было ничего доброго; он выглядел как тюрьма.

Тюрьма. «Я заключенная, – подумала она. – Настоящая заключенная, как и в Лохлевене».

В какой-то момент ей захотелось развернуть лошадь и галопом ускакать прочь. «Я не могу покорно войти туда», – думала она. Но потом поняла, что бежать некуда и вокруг нет дружелюбно настроенных подданных, которые могли бы укрыть и защитить ее. Она находилась в самом центре вражеской территории, где для нее не было надежного убежища. Она даже не знала, куда направиться.

«Нет, так не пойдет, – твердо сказала она себе. – Ты не будешь прятаться в хижинах и спать на земле, как во время бегства из Лэнгсайда. У тебя есть сторонники среди местных дворян. Разве ты так быстро забыла о Норфолке и Нортумберленде? А Филипп Испанский? Есть вероятность, что он вторгнется в Англию в ответ на то, что Елизавета захватила его галеоны с золотом, которые сбились с курса. Я не одна. Я не одна!»

Они начали подниматься к замку по крутой и узкой дороге. Подъем до вершины составлял более ста футов, и им пришлось проехать через крепостной ров, подъемный мост и укрепленные ворота, служившие единственным входом. Наконец они оказались на территории замка, занимавшего около трех акров, как впоследствии узнала Мария. Высокие стены окружали его с трех сторон, а четвертая не нуждалась в этом, так как представляла собой обрыв до самого ложа долины в ста футах внизу. Две сторожевые башни охраняли мощные бастионы.

Двор был пустым – там горело лишь несколько факелов, отбрасывавших зловещие угловатые тени на мерзлую землю. Лорд Скроуп устало спешился и сказал:

– Я извещу хозяев о нашем прибытии.

Судя по его тону, граф Шрусбери даже не ожидал гостей.

Мария осталась со своими слугами, которые похлопывали лошадей и заверяли, что скоро их расседлают и накормят. Наконец Скроуп вернулся в сопровождении высокого мужчины.

– Королева Мария, – сказал он. – Разрешите представить Джорджа Тэлбота, графа Шрусбери.

«Джордж, – подумала она. – Это имя всегда приносило мне удачу. Пусть и сейчас будет так».

– Очень рада, – вслух произнесла она.

Граф Шрусбери поцеловал ее руку и лишь потом посмотрел на нее. Она увидела мужчину около сорока лет со скорбно вытянутым лицом, редеющими волосами и седоватой бородкой. Его взгляд выдавал склонность к меланхолии и размышлениям о превратностях судьбы.

– Мы с графиней рады приветствовать вас, – печально ответил он.

Марию и ее слуг разместили в южном крыле замка, имевшем два этажа. Как только она переступила порог, в лицо ей ударил запах плесени, который еще усилился, когда она оказалась внутри. Прихожая напоминала подземный грот с влажными стенами. Ее окутал пронизывающий холод.

– Добро пожаловать, ваше величество, – произнес низкий мощный голос. Из соседней комнаты появилась женщина и подошла к Марии: – Я Бесс, графиня Шрусбери.

Сначала у Марии возникло впечатление, что кто-то взял королеву Елизавету и прошелся по ней мельничным жерновом, расплющив ее и расширив все ее черты. Эта женщина напоминала королеву благодаря рыжеватым волосам, узкому длинному носу и плотно сжатым губам. Но ее лицо и фигура были квадратными. Все в ней было квадратным – от головы и глаз до плеч и даже до формы ногтей. Даже из-под плотного шерстяного платья выглядывали квадратные туфли, облегавшие квадратные ступни.

– Надеюсь, вам будет уютно здесь, – говорила она. – Мы послали за гобеленами из Шеффилда и мебелью из Лондона. Эти комнаты находятся в плачевном состоянии. Мы не живем здесь, а уведомление от королевы сильно запоздало!

Судя по ее тону, она была готова устроить королеве настоящую головомойку.

– Уверена, нам будет уютно здесь, – ответила Мария.

– Не будьте так уверены! Просто стыд и срам! Это крыло построили больше двухсот лет назад, и с тех пор его ни разу не ремонтировали. Но мы делаем что можем. – Она хмыкнула и повернулась к своему мужу: – Джордж, как насчет семи гобеленов с историей Геркулеса? Я послала за ними еще в прошлый понедельник. Ты сказал, что их доставят из Уингфилда. И что?

– Мне передали, что они задержались в Дерби. Один из мулов охромел.

– Твои оправдания хромают! – прорычала она и повернулась к Марии: – Я покажу вам ваши комнаты, мадам.

* * *

«4 марта 1569 года. Замок Татбери, Стаффордшир.

За что мне такое наказание? Этот замок не годится даже для Иуды или Брута, однако мне приходится жить здесь. Он стоит на вершине утеса, открытый всем стихиям. В южном крыле, где нас поселили, постоянно гуляют сквозняки. Комнаты оказались еще хуже, чем я думала, когда впервые попала сюда. Запах плесени кажется блаженством по сравнению с вонью из отхожих мест, которые находятся прямо под нами; судя по всему, их никогда не чистят. Эта вонь проникает повсюду. Попытки отбить ее с помощью духов приводят к тому, что аромат смешивается со зловонием и становится еще отвратительнее.

Мне говорили, что Татбери «смотрит на поля», но там нет полей, а лишь топи и болота. Когда они оттаяли, то начали испускать смертоносные испарения, а жестокий ветер приносит их сюда, отравляя воздух снаружи, как отхожие места отравляют его внутри. Моя одежда провоняла, словно я искупалась в загнившем омуте.

Замок строго охраняется, начиная от единственной крутой тропы, ведущей от деревни внизу, и заканчивая укрепленными воротами, так что у меня нет никакой возможности поддерживать переписку с кем-либо, кроме Елизаветы. Я снова и снова прошу ее приехать и лично побеседовать со мной или же освободить меня, чтобы я могла поискать счастья в другом месте. Но ее ответы по-прежнему уклончивы. О, сколько мне еще терпеть это?

Я не знаю ничего о том, что творится в Шотландии и как поживают мои сторонники. Мне ничего не известно о судьбе Босуэлла. Я не знаю о том, что происходит на континенте, что делают мои родственники во Франции и отреагировал ли Филипп на провокации англичан. Иными словами, меня держат в темнице!

Я разработала шифр для Норфолка. Испанский посол значится под цифрой «30». Я – это «40», Нортумберленд – «20», а Уэстморленд – «10». Мне стоило больших усилий связаться с ними. Они не могут присылать мне письма, а я могу отправлять послания лишь в тех случаях, когда мой верный лорд Хэррис или недавно прибывший Джон Лесли, епископ Росса, отвозят письма для Елизаветы. Тогда они могут тайно вывозить мои послания для других адресатов. Но иногда их обыскивают, и трудно придумать укромное место, до которого еще не додумались мои противники. Говорят, что Фрэнсис Уолсингем, верный человек Сесила, повсюду имеет своих шпионов. Он маячит за их спиной как тень, и в конечном счете именно его я должна перехитрить, когда отправляю послания на волю.

Как бы это позабавило Екатерину Медичи! Она презрительно относилась к моим попыткам детских интриг во Франции. Но как тщедушному человеку, который поневоле учится рубить дрова, чтобы развести костер, мне приходится постигать все эти вещи, о которых я предпочитала бы не знать.

Лесли говорит, что события развиваются и Норфолк собирает верных людей. Я должна что-то сделать, чтобы укрепить его решимость. Разумеется, у меня нет никакого желания выйти за него, но дело не в этом. Я должна быть свободной, чтобы заключить брак с ним, а когда я окажусь на свободе, у меня появится выбор. Нужно подать прошение папе римскому на расторжение моего брака с Босуэллом, чтобы казаться искренней. Правда, это бессмысленно, так как я не выходила за Босуэлла по католическому обряду. Но не важно, если это будет выглядеть убедительно. Это даст мне возможность открыто переписываться с Босуэллом и поговорить с ним хотя бы на расстоянии…

Теперь у меня появился священник, который назвался сэром Джоном Мортоном и ведет себя как джентльмен. Граф Шрусбери не одобряет этого, но предпочитает закрывать глаза, что очень любезно с его стороны. После отъезда Ноллиса они оставили попытки обратить меня в свою веру и больше не присылают англиканских священников. Присутствие Мортона и возможность исповедовать свою религию, пусть даже втайне, укрепили мою волю.

На этом я вынуждена остановиться. У меня ноют пальцы. После приезда сюда у меня стали распухать суставы, и пальцы почти не гнутся. Врач говорит, что это ревматизм, но мне всего лишь двадцать шесть лет!»

Мария отложила перо и закрыла чернильницу. Чернила в ней загустели от холода. Потом она закрыла дневник, надела на него фальшивую обложку собственного изготовления, выглядевшую как счетная книга, и положила в стопку других счетных книг.

Она преклонила колени перед распятием, любезно присланным леди Дуглас из Лохлевена, и вознесла молитву.

«Отец небесный, – прошептала она. – Пожалуйста, смилуйся надо мной. Ты не будешь вечно гневаться на меня. В Священном Писании сказано: «Не пребудет Его гнев вовеки, ибо милосердие угодно Ему». Я знаю, Ты иногда требуешь страдания… может быть, Ты хочешь этого, а не гнева и наказания? Когда-то давно, во Франции, кардинал говорил, что страдание иногда бывает необходимо ради самого страдания. Но я не понимала этого; я была юной и счастливой. Что же он говорил? Кажется, что страдание учит нас покорности. Покажи мне, что я должна сделать, и я буду покорна Твоей воле».

Мария встала и поняла, что ее колени тоже распухли и ноют от напряжения. Ревматизм дошел и до них. Она невольно задрожала от страха. «Неужели Бог хочет покарать меня не только духовно, но и телесно?» – в панике подумала она.

Она вышла из комнаты и направилась в длинный зал, одновременно служивший столовой и гостиной, с деревянной перегородкой, делившей комнату пополам. В каждой половине имелся отдельный камин, но этого явно не хватало для нормального отопления. Бесс уже сидела на скамье рядом с огнем, накинув на плечи большую теплую шаль. Увидев Марию, она подняла голову и улыбнулась.

Уже около трех недель Мария помогала Бесс с покрывалами и вышивкой для ее нового особняка в Чатсуорте. Бесс унаследовала дом от своего второго мужа Уильяма Кавендиша, отца целого выводка ее детей, и приводила его в порядок без помощи нынешнего мужа, которого пренебрежительно называла Джорджем. Но она с детским энтузиазмом советовалась с Марией относительно всего, что касалось домашней обстановки и современных вкусов, так как Мария жила во всех великих замках Франции и видела фрески в Фонтенбло, мраморные колонны в Сен-Жермен-ан-Ле, картины Приматиччо в замке Дианы де Пуатье в Шенонсо и буфеты с тайными отделениями в Блуа. К ее восторгу, Мария послала за своими альбомами с образцами вышивки по последней французской моде – вернее, той, которая считалась новейшей в 1560 году. Там были «Героические эмблемы» Клода Парадена и «Природа и разнообразие рыб» Пьера Белона. В альбомах имелись красивые эмблемы, сказочные сюжеты и ксилографические изображения диковинных животных, которые можно было приспособить для вышивки. Бесс недостаточно хорошо владела французским, чтобы понимать сопроводительный текст, поэтому она полагалась на Марию.

Сейчас Бесс расправила квадратный кусок ткани, над которым работала.

– Я начала «Разбитое зеркало»! – радостно воскликнула она.

Мария улыбнулась. Быстрые успехи Бесс впечатляли ее; она работала над вышивкой с таким же упоением, как делала все остальное.

– Превосходно! – похвалила Мария. – Это будет чудесный подарок сэру Уильяму!

– Ах, если бы он только мог видеть его, – вздохнула Бесс и провела по вышивке квадратными пальцами.

– Но он видит, мадам, – возразила Мария. – Он смотрит на нас сверху.

– Хм… Да, конечно, но… – Бесс склонилась над декоративной панелью, которую они с Марией придумали в честь сэра Уильяма, завещавшего своей вдове поместье Чатсуорт. Несмотря на то что с тех пор вдова еще трижды выходила замуж, композиция была исполнена безутешной скорби. Слезы струились в бассейн с негашеной известью, окруженный девизом: «Угасший огонь живет в слезах» – разумеется, на латыни, для большего достоинства. Рисунок поместили в рамку с другими символами скорби: перчатка (символ верности), разрезанная пополам, переплетенные шнуры, рассеченные посередине, разбитое зеркало, три сломанных обручальных кольца (в знак тройного вдовства Бесс) и, наконец, порванная цепь.

– Он будет гордиться, когда увидит это с небес, – сказала Мария. Она открыла корзинку и достала собственную работу, выглядевшую вполне невинно: призрачная рука, которая опускалась сверху с серпом, отсекающим ветвь дерева, под девизом «Добродетель расцветает в страдании». Мария сказала Бесс, что эта композиция отражает ее растущую убежденность в собственном очищении, в росте и развитии через страдание. Рисунок имел свой шифр, включавший первые буквы ее имени и инициалы Франциска. Таким образом, они скорбели и вспоминали о любимых ушедших мужьях, а иголки, проворно сновавшие в их пальцах, стали способом общения с иным миром и временем.

Но Мария собиралась поместить вышивку на подушку для герцога Норфолкского. Символы, изображенные на ней, должны были иметь совершенно иной смысл для него и побудить его к действию. Бесплодной ветвью являлась Елизавета, а той, которая собиралась плодоносить, – она сама вместе с ним. Мария еще не знала, как передаст ему подарок, но надеялась, что сможет это сделать.

Через час Бесс внезапно вспомнила, что ей нужно поговорить с «Джорджем» о фураже для лошадей, и ушла, оставив шитье в своей корзинке. Мария прилежно продолжала вышивать, пока не убедилась, что Бесс действительно ушла. Потом она медленно встала – у нее по-прежнему ныли колени – и послала одного из своих слуг за Джорджем Дугласом. Она приняла решение.

Джордж не замедлил явиться, и он выглядел успокоенным. У него почти не было возможности остаться наедине с ней после приезда в Татбери. Мария улыбнулась ему и заняла место на стуле под королевским гербом.

– Значит, сегодня вы устраиваете настоящую аудиенцию и я должен стоять у ваших ног? – поинтересовался он.

– Мне нужно сидеть под моим гербом, иначе я день за днем буду забывать, кто я такая, и думать о себе лишь как о несчастной пленнице.

– Ваш девиз гласит: Et Ma Fin Est Ma Commencement. Я долго думал, почему вы выбрали фразу «В моем конце – мое начало». Ведь это вовсе не конец… или вы думаете по-другому?

Он был таким преданным и простодушным!

– Нет, конечно же, нет. Над девизом изображен феникс, восстающий из пепла; теперь вы понимаете?

– Да.

Джордж оставался с ней все эти месяцы и, очевидно, собирался быть рядом с ней до самого «конца». Она знала, что он хочет ее, но в то же время боготворит. Иногда он действительно вводил ее в искушение своей мужской красотой на фоне ее вынужденного целомудрия, и она думала: «Что еще я могу сделать, чтобы отплатить ему за добро?» – или «Какой вред мне может причинить небольшое удовольствие в этой тюрьме, куда меня заключили?» Это стало бы актом милосердия и жалости. Но беспокойство за его судьбу останавливало ее. Если бы он не был таким чистым и благородным, если бы он больше напоминал двуличного Рутвена или даже практичного Мейтленда… но тогда бы она не испытывала к нему никакого желания. Ее привлекали сама его искренность и чистота.

– Джордж, мне нужна ваша помощь, – сказала она. – Бог знает, что я долго ждала и надеялась на освобождение, но мое заключение кажется бесконечным. Я должна отправить кого-то во Францию, поговорить с моими родственниками де Гизами и позаботиться о моих поместьях. Как вдовствующая королева, я имею право на доход от них, но после моего бегства из Шотландии мне не поступало никаких денег. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. Вы поедете?

– Я не хочу расставаться с вами, – ответил он.

Она знала, что это будет непросто.

– Вы верно служили мне. Но вы понимаете, что сейчас я еще больше нуждаюсь в вашей помощи. Это то же самое, как в тот раз, когда вы помогли мне с людьми и лошадьми в Кинроссе, когда я бежала из Лохлевена. Просто теперь нужно отправиться еще дальше. Возможно, вам удастся собрать армию во Франции. Ваша работа для меня еще не окончена.

– Если нас будет разделять море, я не смогу лично защищать вас. В вашей свите не останется людей, хорошо владеющих оружием.

Боже, он был таким очаровательным; неудивительно, что его называли «красавчик Джорджи». Мария замечала, как слуги графа Шрусбери – причем как мужчины, так и женщины – тайком поглядывают на него. Теперь она жестом попросила приблизиться к ней.

– Дорогой Джордж, – сказала она. – Тогда я вынуждена отдать вам приказ. Хорошо, что я сижу под королевским гербом.

Она наклонилась вперед, взяла его лицо в ладони и привлекла к себе, а потом наградила долгим поцелуем в губы. Он затрепетал и отступил на шаг.

– Вот мой приказ, – прошептала она. – Отправляйтесь во Францию с моим поручением. Если там вы найдете француженку, которая привлечет ваше внимание, умоляю вас: заключите достойный союз с ней. Вы едва не потеряли свою удачу, следуя за мной; теперь я отправляю вас туда, где она сможет найти вас.

– Мне не нужен никто другой! – выпалил он. – Не может быть никого другого!

– Тогда вы переложите вину на мои плечи, а это нечестно. Вы знаете, что я замужем и что ваше желание пренебречь любой возможностью счастья из-за семейной женщины тяготит мою душу. И вы еще утверждаете, что любите меня!

– Значит, если я люблю вас, то должен жениться на ком-то еще? – спросил он. – Странная любовь!

– Когда вы станете старше, то узнаете еще более странные вещи. Франция будет хорошим местом для вас; там вы познаете науку любви.

Ей хотелось сказать: «Все это ложь, давай просто найдем радость в объятиях друг друга. Возможно, это все, что мы когда-либо получим».

– Извращенная любовь! – фыркнул он. – Любовь, во имя которой король носит фамильные цвета своей любовницы и публично позорит свою королеву!

Она тихо рассмеялась:

– Возможно, тогда вы предпочитаете чистую и пылкую любовь такого короля, как Генрих VIII? Любовь, которая не терпит никаких других чувств?

Джордж пронзил ее взглядом льдисто-голубых глаз:

– Наверное. По крайней мере он был честным.

– Значит, честность – это та черта, которую вы цените превыше остальных?

Он энергично кивнул.

«Что ж, тогда отправляйся в путь, – подумала она. – Мне будет не хватать тебя. О, Джордж, ты уносишь с собой мою молодость! Мой рыцарь чести…»

После его ухода Мария некоторое время оставалась на месте, безутешная в своем одиночестве. Все интриги, шифры и вышитые узоры внезапно утратили свою привлекательность. Все казалось фальшивым и надуманным.

«Было бы гораздо легче оставаться совершенно честной, – подумала она. – Говорят, что мерой греха служит смерть, но мерой честности может оказаться жизнь, проведенная в заключении, потому что другие люди ведут себя нечестно. На огонь нужно отвечать огнем или умереть. Все мои попытки быть милосердной и справедливой в Шотландии завершились изменой и привели меня сюда».

* * *

«15 мая 1569 года.

Зловещий юбилей: два года с тех пор, как мы с Босуэллом стали мужем и женой, и один год после битвы при Лэнгсайде. Скоро будет год с тех пор, как я нахожусь в Англии… и я еще не видела Елизавету.

Джордж занимается моими делами во Франции, и я надеюсь, что скоро снова начну получать доход. Без денег я ничего не могу поделать, даже платить жалованье моим слугам, – лишь существовать на содержание Елизаветы.

В Шотландии – опять горе и злодейство! – замки Бортвик и Родс перешли в руки Джеймса. У меня остался лишь замок Дамбертон и горстка дворян, которые отказываются преклонить колено перед моим братом.

Филипп Испанский ответил на враждебную политику Елизаветы, захватив все английские корабли и товары в Нидерландах, а Елизавета, в свою очередь, арестовала всех испанцев в Англии. Это значит, что испанский посол находится под домашним арестом в Лондоне и ему стало еще труднее вести переписку. Некий флорентийский банкир Роберто Ридольфи подрядился наладить обмен корреспонденцией между послом, Лесли и мною.

Французы оказались менее полезными, чем я надеялась, так как Елизавета начала с ними переговоры о бракосочетании с Карлом IX, который на семнадцать лет моложе ее. Неужели нет предела ее лицемерию? В следующий раз она сделает предложение маленькому Анри или даже младенцу, который на двадцать два года моложе ее!

До меня дошли слухи о волнениях на севере, поэтому мои надежды на спасение нельзя назвать безосновательными. О духи войны, побудите их к действию!

Мы с Норфолком наконец установили надежный канал связи. Я отправила ему подушку, где содержится мое сообщение. Он прислал мне алмаз, который я ношу на шее, скрывая под одеждой, как и обещала ему.

Я пишу ему письма и даже подписываю их «ваша любящая Мария, верная до смерти».

Господи, прости меня!»