Текст книги "Великая. История «железной» Маргарет"

Я могу заявить, что не была способна тогда глубоко проникнуть в суть этих вопросов. Тогда мне, как и моим коллегам, казалось, что доводы о суверенитете, продвигаемые Иноком Пауэллом и другими, были теоретическими и использовались как риторические приемы.

В дебатах о статье 2 законопроекта Дж. Хау, генеральный стряпчий, дал, казалось, удовлетворительные гарантии по этому вопросу в ответ на критику со стороны Д. Уокера-Смита, сказав, что «в конце концов, если будет предложена отмена [закона о Европейском сообществе] целиком и полностью, исходный суверенитет парламента должен остаться неприкосновенным». Задав самому себе вопрос «Что случится, если в будущем парламентский законопроект непреднамеренно, в большей или меньшей степени, окажется в конфликте с законами Сообщества?», Джеффри сказал: «Суды… постараются в соответствии с традиционным подходом интерпретировать свод законов в соответствии с нашими международными обязательствами». Но что, если они не смогут прийти к согласию? Он витиевато продолжил:

«Это максимум того, что мы можем сделать, чтобы примирить неизбежный и постоянный суверенитет парламента в конечном итоге с предложением о том, что нам следует осуществлять наши договорные обязательства, чтобы обеспечить главенствующую роль закона Сообщества… Если по неосторожности возникнет любой конфликт такого рода, вопрос предстанет на рассмотрение перед правительством и парламентом…»{«Хансард», 13 июня 1972 года, том 838, статьи 1319–1320.}

Однако не эта проблема делала вопрос об Общем рынке таким для правительства трудным. Главной политической ошибкой было раздутие преимуществ, которые, как ожидалось, принесет членство в Сообществе. Что касается самого правительства, эта тенденция вынуждала министров принять и извинить ошибочную политику. Чтобы британская промышленность соответствовала требованиям Европы, нужны субсидии и государственное вмешательство в экономику, – таковы были аргументы в поддержку бюджета 1972 г.

А еще ослабленная валютная и налоговая политика оправдывалась тем, что высокий уровень роста экономики (примерно пять процентов) теперь был устойчивым в рамках нового европейского рынка с охватом 300 миллионов человек. Предполагалось, что конкуренция с Европой заставит профсоюзы действовать более ответственно. Что касается общественности, ожидания выгоды от членства в сообществе росли, а затем рухнули, когда экономические условия ухудшились, а нарушения в работе промышленности усилились.

Успех переговоров о вступлении Британии в ЕС и их ратификация парламентом оказали психологический эффект на Теда Хита. Его энтузиазм по поводу Европы перерос в страсть, превратившуюся с годами в одержимость, разделяемую большинством. Все меньше и меньше было разговоров о том, что было лучше для Британии, и все больше и больше – о важности быть хорошими европейцами.

В январе и феврале 1972 г. случились три события, требовавшие от правительства решения, но его не получившие: забастовка шахтеров, финансовые проблемы судостроительной компании «Аппер Клайд Шипбилдерс» и уровень безработицы, достигшей миллиона. Это всегда шок, когда безработица достигает такой драматичной цифры, как миллион.

Увеличение безработицы в 1971 г. стало результатом жесткой налоговой и валютной политики Роя Дженкинса в 1969–1970 гг. Поскольку валютная политика была значительно облегчена в 1971 г., во многом в результате отмены государственного контроля, мы могли бы тихо сидеть и ждать снижения уровня безработицы, начиная с 1972 г.

Тед никогда не верил в этот подход и недооценивал стимулирующий эффект отмены кредитного контроля. Он полагал, что были необходимы срочные финансовые меры, чтобы повысить спрос и уменьшить безработицу. И это убеждение влияло на все его решения без исключения. По иронии судьбы именно это вело к повышению инфляции, главные последствия которой проявились при следующем лейбористском правительстве, и, поскольку инфляция ликвидирует рабочие места, это вело к повышению уровня безработицы.

В частности, подход правительства к решению проблем компании «Аппер Клайд Шипбилдерс» вытекал из боязни последствий безработицы. Но это еще было уступкой активистам левого крыла. Когда мы впервые обсуждали проблемы компании в декабре 1970 г., кабинет согласился, что поддержка группе компаний «АКШ» больше оказываться не будет, хотя сохранялись кредитные гарантии при условии, что управление компании согласится закрыть «Клайдбанк ярд» и отделить «Ярроу Шипбилдерс» от остальной группы.

«Ярроу», бывшего важным поставщиком Королевских ВМС, казалось, можно было восстановить. Но к июню 1971 г. «Аппер Клайд Шипбилдерс Груп» обанкротилась, и было объявлено о ликвидации компании. Последовала забастовка протеста. В июле профсоюзы захватили четыре верфи «АКШ».

Новое совещание состоялось в кабинете осенью 1971 г. Правительство позволило втянуть себя в переговоры с профсоюзами. Экономический комитет кабинета согласился предоставить средства, чтобы не закрывать верфи, пока ликвидатор ищет решение, но только при условии, что профсоюзы обязуются организовать переговоры о новых методах работы. Некоторые мои коллеги критиковали это решение, обеспокоенные явной опасностью уступки на основе ничего не стоящих обязательств. Но деньги были предоставлены, и переговоры продолжились.

К этому моменту проблемы судостроения отступили на второй план, на первый вышла перспектива безработицы. В ноябре Тед Хит подтвердил в своем публичном выступлении, что «правительство намерено всецело и безусловно развивать экономику и снизить уровень безработицы». В январе 1972 г. безработица достигла роковой цифры в один миллион. 24 февраля на заседании кабинета экономический комитет согласился предоставить 35 миллионов, чтобы оставить три верфи открытыми. Дж. Дэвис признал, что у новой группы мало шансов преуспеть, и если бы уровень безработицы был ниже, он бы не рекомендовал предпринимать эти действия. Напряжение нарастало, но кабинет одобрил проект, и в конце февраля Джон объявил о решении правительства. Это был маленький, но незабываемо бесславный эпизод. Я частным образом обсудила это с Джоком Брюсом-Гардайном, который высказался очень язвительно по поводу этого решения. Он считал его непростительным поворотом на сто восемьдесят градусов. Я была очень обеспокоена.

Но у нас были и другие причины для волнений. При подготовке закона о промышленных отношениях мы уделили слишком много внимания достижению возможно лучшей правовой структуры и недостаточно тому, как мы будем отражать атаки в адрес наших предложений. Тот же подход доминировал и по отношению к угрозе, которую Национальный профсоюз горняков (НПГ) представлял для правительства и страны. Мы, конечно, знали, что в переговорах у шахтеров и работников энергетической промышленности на руках был козырь: они просто могли прекратить поставку электричества и промышленным предприятиям и населению. Забастовка работников энергетической отрасли в декабре 1970 г. была проведена после организации следственной комиссии под руководством лорда Уилберфорса, рекомендовавшего значительное увеличение заработков с февраля следующего года.

В НПГ, однако, была большая группа активистов, столь же сильно желавшая свалить консервативное правительство, сколько и поиграть промышленными мускулами, чтобы увеличить заработную плату шахтеров. НПГ провел голосование о забастовке в октябре 1970 г. и отверг предложения Национального управления угольной промышленности (НУУП). Опасаясь несанкционированных действий, кабинет уполномочил НУУП предложить выплату премий за производительность труда в середине 1971 г. НПГ снова отверг предложение, после чего Дерек Эзра, председатель НУУП, без консультации с министрами предложил выплатить премию немедленно и без привязки к производительности труда. Кабинет одобрил уже свершившийся факт. Возможно, министры продолжали следить за событиями, но, если они это делали, я ничего об этом не знала.

Только в начале декабря 1971 г. вопрос о заработной плате шахтеров снова возник в кабинете, и, как тогда казалось, довольно случайно. Ежегодная конференция НПГ в том году значительно пересмотрела правила, необходимые для проведения официальной забастовки, так что теперь было необходимо набрать лишь 55 % голосов, а не две трети, как было раньше. Голосование НПГ, которое все еще продолжалось, завершилось большинством голосов в 59 % за проведение забастовки. И все-таки никто не был обеспокоен всерьез, казалось, что наши запасы угля велики.

Такая самонадеянность оказалась неоправданной. На последнем перед Рождеством заседании кабинета Роберт Карр подтвердил нам, что НПГ действительно созывает общенациональную забастовку, которая начнется 9 января 1972 г. Кроме того, возникли проблемы по поводу заработков в газовой и электрической промышленности. Нужно было лишь выглянуть наружу, чтобы узнать, что зима заканчивается, со всеми вытекающими из этого последствиями потребления энергии. Но мы не провели серьезного обсуждения и ушли на рождественские каникулы.

Было еще предположение, что после Рождества забастовка может не состояться, но два дня спустя после ее начала стало очевидно, что она стала всеобщей. Тогда в кабинете прошло обсуждение, нужно ли нам прибегнуть к отсрочке – «времени, чтобы остыть», упомянутой в Законе о промышленных отношениях. Но было решено, что будет трудно доказать ее юридическую правомерность, ибо приказ об отсрочке забастовки мог быть выдан судом, лишь если была серьезная перспектива, что она облегчит достижение соглашения, что в данном случае было сомнительным. Оставалась возможность прибегнуть к голосованию, но не было оснований полагать, что голосование, проведенное в НПГ, приведет к иному результату, нежели требование продолжения забастовки. Это было неприятной демонстрацией слабости основных рычагов, которыми нас снабдил Закон о промышленных отношениях. Кроме того, отдельные составляющие закона должны были еще только войти в силу, а мы знали, что значительная часть общественности сочувствует шахтерам.

Давление на правительство с требованием прямого вмешательства усилилось. Оглядываясь назад и сравнивая события 1972 г. с забастовкой, которой шахтеры угрожали в 1981 г., с годовой забастовкой 1984–1985 гг., удивительным кажется, как мало внимания мы уделяли «сопротивляемости», учету времени, в течение которого мы могли поддерживать электростанции и экономику в рабочем режиме при ограниченном использовании угля. Удивительно, как легко кабинет обманывался уверениями, что запасы угля велики, не задумываясь, были ли эти запасы расположены в доступном для использования месте, то есть на электростанциях.

Возможность массового пикетирования, которое бы не позволило доставить уголь на электростанцию, просто не стояла на повестке дня. Вместо этого нашим ответом было обсуждение перспектив Роберта Карра на улаживание конфликта и использование аварийных мощностей, которые позволили бы нам сохранить запасы электростанций на несколько недель дольше при введении энергетических ограничений. Было много бессмысленных разговоров о том, «как удержать общественное мнение на нашей стороне». Но какое отношение общественное мнение имело к окончанию забастовки?

Это еще один важный урок, который я извлекла из работы в правительстве Хита. И в любом случае общественное мнение не было на нашей стороне. Еще одним уроком из того периода, когда пять раз было объявлено чрезвычайное положение, стало то, что при всей безотлагательности решения, которое выражает фраза «аварийная мощность», на нее нельзя полагаться, чтобы изменить ключевые факты промышленного конфликта.

Критический момент настал утром во вторник 10 февраля, когда мы все были в кабинете министров. Накануне было объявлено чрезвычайное положение. Джон Дэвис принес взрывоопасную новость. Он сказал нам, что пикетчики заблокировали большую часть оставшихся запасов угля, а доступных запасов не хватит и до конца следующей недели. При сокращении производства электричества до 25 % общее отключение электричества было неизбежно, большая часть промышленных предприятий прекратила бы работу. Генеральный атторней сообщил, что меры, предусмотренные Законом о промышленных отношениях в отношении вторичных бойкотов, блокирование поставок и побуждение других рабочих принять участие в акции, приводящей к срыву коммерческого контракта, не войдут в силу вплоть до 28 февраля. Он считал, что большая часть имевшего места пикетирования была законной. Что касается уголовного права, некоторые были арестованы, но при этом он признал, что «деятельность пикетчиков ставила полицию перед очень трудными и щепетильными решениями».

Это было мягко сказано. Лидер левого крыла йоркширских шахтеров Артур Скаргилл, организовавший политическую забастовку шахтеров, с которой я столкнулась в 1984–1985 гг., уже был на пути к лаврам признанного профсоюзного активиста. В ходе заседания кабинета пришло сообщение министру внутренних дел Реджи Модлингу. Начальник полиции Бирмингема просил закрыть коксовый склад Солтли управления газовой промышленности Уэст Мидленд, поскольку дорогу грузовикам преградили 7000 пикетчиков, тогда как полиция имела пятьсот человек. Это была победа ценой насилия.

Тед объявил отступление. Он назначил следственную комиссию под началом вездесущего лорда Уилберфорса. К этому моменту энергетический кризис достиг таких размеров, что мы в кабинете обсуждали, есть ли у нас время ждать, пока пройдет голосование среди членов Национального профсоюза горняков об окончании забастовки; организация голосования могла занять больше недели. Поэтому никто и не подумал возразить, когда Уилберфорс порекомендовал увеличение заработной платы, значительно превосходящее уровень, предписанный вступившим в силу параграфом о заработной плате Закона о промышленных отношениях. Но мы были ошеломлены, когда активистское большинство исполнительного комитета НПГ отклонило рекомендацию следственной комиссии, требуя еще денег и прочих уступок.

Тед собрал нас вечером в пятницу 18 февраля, чтобы решить, что делать. Конфликт нужно было быстро разрешить. Позднее той ночью Тед вызвал НПГ и НУУП к себе на Даунинг-стрит, 10, и убедил профсоюз отказаться от дополнительного увеличения зарплаты, согласившись на все условия. Исполнительный комитет НПГ согласился, и уже через неделю то же сделали шахтеры путем голосования. Конфликт был завершен. Но разрушительный эффект, который он произвел, остался.

Растущая безработица в сочетании с событиями в «Аппер Клайд Шипбилдерс» и унижение, нанесенное правительству шахтерами, вылилось в фундаментальную переоценку политики. Не то чтобы Тед полностью отверг сэлсдонский подход, но скорее отказался от отдельных его аспектов и усилил государственный экономический контроль, что, возможно, соответствовало его симпатиям в адрес континентальной Европы. Мне это мне не нравилось. Наша неспособность противостоять силе профсоюзов была очевидной. Закон о промышленных отношениях уже казался пустым: вскоре он был дискредитирован полностью. Как многие консерваторы, я была готова дать шанс политике, которая сохраняла некоторые из целей, которые мы поставили перед собой в 1969–1970 гг. Я была готова примириться с официально установленными ценами и политикой доходов, чтобы попытаться уменьшить урон, причиненный злоупотреблением силы профсоюзов. Но я была не права. Государственное вмешательство в экономику в конечном итоге не шло вразрез с закрепленными имущественными правами, ибо скоро оно вошло с ними в сговор.

Заседания кабинета обычно не проводятся по понедельникам, на понедельник 20 марта 1972 г. у меня была запланирована встреча по научным вопросам, так что я не присутствовала на заседании, где обсуждались бюджет и новая промышленная Белая книга. Обе темы, дополняя друг друга, демонстрировали смену стратегии. Бюджет был рефляционным, значительно сокращал подоходный налог и налог на покупку, увеличивал пенсии и пособия социального страхования и инвестиции, стимулирующие развитие промышленности.

Ходили слухи, что Тони Барбер и казначейство были недовольны бюджетом, полагая, что он навязан Тедом. Тот факт, что в докладе о бюджете эти меры были представлены, как запланированные, чтобы помочь Британии удовлетворить требования, возникшие в связи с вопросом о членстве в ЕЭС, некоторым образом это подтверждает. В планах открыто стояло сильное увеличение спроса, которое, как утверждалось, не повлечет повышения инфляции в условиях высокой безработицы и неиспользованных ресурсов. Валютная политика была упомянута, но только для того, чтобы подчеркнуть ее «гибкость», цифры о росте денежной массы не были представлены.

В среду 22 марта Джон Дэвис опубликовал свою Белую книгу «Промышленное и региональное развитие», на которой основывался закон о промышленности 1972 г. Сторонники консерваторов и их оппоненты сочли ее разворотом на сто восемьдесят градусов. Некоторое члены кабинета были недовольны, кое-что из этого попало в прессу.

Следовало ли мне уйти в отставку? Возможно. Но те из нас, кому не нравилось происходящее, все еще не определили свою позицию. Говоря по правде, моя отставка мало бы что изменила. Я была слишком незначительной фигурой, чтобы мою отставку охарактеризовали иначе, нежели маленькое «затруднение». При том я считаю себя обязанной воздать должное таким людям, как Дж. Брюс-Гардайн, Дж. Биффен, Н. Ридли и, конечно, Ин. Пауэлл, который обнажал безрассудство происходящего в своих речах в Палате общин и в газетных статьях.

Еще один удар по политическому курсу, принятому в 1970 г., был впереди. Им стала фактическая ликвидация Закона о промышленных отношениях. Закон не предусматривал, что отдельные члены профсоюза попадут в тюрьму. Конечно, ни одно юридическое положение не может быть гарантией против перспективы того, что некоторые нарушители порядка намеренно стремятся к мученичеству. Между работодателями и работниками судостроительной верфи шел долгий спор о «контейнеризации», ставший причиной случившегося.

В марте 1972 г. Национальный суд по промышленным отношениям оштрафовал Профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих (ПТНР) на 5000 фунтов за отказ подчиниться приказу о предоставлении доступа к ливерпульским докам. В следующем месяце профсоюз был оштрафован на 50000 фунтов за неповиновение властям при вторичном коллективном протесте на верфях. ПТНР утверждал, что не несет ответственности за действия своих цеховых организаторов, но в мае суд решил дело иначе.

Совершенно неожиданно апелляционный суд пересмотрел судебные решения и вынес вердикт, что профсоюз не был ответственным, таким образом, цеховые организаторы несли личную ответственность. Это грозило для них тюремным заключением. В следующем месяце три докера, вовлеченные в протесты, оказались перед угрозой ареста за отказ предстать перед Национальным судом по промышленным отношениям; теперь бастовали 35 000 членов профсоюза. В последний момент официальный солиситор подал на апелляцию, чтобы предотвратить арест докеров. Но в июле еще пять докеров попали в тюрьму за неповиновение власти.

Левые были безжалостны. Выступление Теда в парламенте было заглушено криками. Проводились забастовки в знак поддержки, в том числе приведшие к закрытию общенациональных газет на пять дней. Британский конгресс тред-юнионов (БКТ) призвал к общей однодневной забастовке. 26 июля Палата лордов отменила решение апелляционного суда и подтвердила, что профсоюзы несли ответственность за действия своих членов. Национальный суд по промышленным отношениям отпустил пятерых докеров.

Это означало конец Закона о промышленных отношениях, но не привело к завершению проблем в доках. Последовала общенациональная забастовка на верфях, было объявлено еще одно чрезвычайное положение. Все это закончилось, по большей части на условиях докеров, только в августе. В сентябре Генеральный конгресс БКТ насыпал соли в рану, исключив тридцать два малых профсоюза, отказавшихся вопреки директиве БКТ разрегистрироваться. Я была в шоке.

Летом 1972 г. нам представлен был третий вариант нового экономического подхода, представлявший собой попытку прийти к соглашению о ценах и доходах в ходе трехсторонних переговоров с Конфедерацией британской промышленности (КБП) и БКТ. Хотя у нас не было четкой политики оплаты труда, мы жили в мире «норм» с осени 1970 г., в надежде, что «текущая ставка» будет понижена в последующих платежных раундах. Шахтерское соглашение пробило явную брешь в этой политике, но Тед решил, что нам лучше идти вперед, нежели отступать.

С лета 1972 г. нашей целью стала еще более детальная политика цен и доходов, центр принятия решений удалялся от кабинета министров и парламента. Поэтому я могу лишь частично представить, как развивались события. Кабинет просто получал отчеты от Теда о том, какого политического курса он придерживается, тогда как отдельные министры завязли в деталях переговоров об оплате труда. Этот почти одержимый интерес к нюансам выдачи вознаграждения сопровождался в значительной степени бессилием по поводу договоров, которые были заключены. Самым главным результатом было то, что министры отвлеклись от больших экономических вопросов и были заняты не относящейся к делу информацией, тогда как мы должны были смотреть вперед, чтобы быть готовыми к надвигающимся угрозам.

За время трехсторонних переговоров с БКТ и КБП (июль – октябрь) мы не могли контролировать инфляцию путем сдерживания заработной платы. Более того, мы встали на более скользкий путь. В обмен на предложение КБП обеспечить «добровольное» сдерживание цен при участии 200 крупнейших компаний Британии, обязующихся ограничить рост своих цен пятью процентами в следующем году, мы запустили дорогостоящую и обреченную на провал политику удержания цен национализированной промышленности на том же уровне, что означало, что они продолжат работать в убыток.

БКТ со своей стороны использовал свою роль в трехсторонних переговорах с целью установления собственной экономической политики. Они хотели понижения цен на аренду муниципальных жилых домов (что саботировало бы закон о жилищном строительстве, ориентировавшем его к уровню рыночных цен). Они стремились к контролю прибылей, дивидендов и цен с целью обеспечить перераспределение доходов и благосостояния (другими словами, к реализации социализма) и отмене Закона о промышленных отношениях.

Тед довольно серьезно воспринял эти требования и согласился рассмотреть способы, позволявшие улучшить оплату труда низкооплачиваемых рабочих, не приводя к пропорциональному увеличению заработной платы других рабочих. Другими словами, мы безоговорочно перешли на социалистическую почву, где «низкая заработная плата», как бы она ни называлась, была «проблемой», которую должно было решать правительство, а не рабочие механизмы рынка. Правительство предложило ограничить увеличение заработной платы в размере двух фунтов в неделю на протяжении следующего года, тогда как КБП согласилась увеличивать цены не больше чем на 4 % в течение того же периода.

Этого было недостаточно. БКТ не желал, а возможно, не мог обеспечить ограничение роста заработной платы. В конце октября у нас прошло долгое совещание о доводах в пользу введения установленных законом ограничений, начиная с замораживания заработной платы. Из этого можно понять, в каком умонастроении мы пребывали, ибо, насколько я помню, никто в кабинете не отрицал, что это была именно та политика, которую мы отвергали в своем предвыборном манифесте в 1970 г. С огромной неохотой Тед признал, что БКТ переубедить не удастся. В пятницу 3 ноября 1972 г. кабинет министров принял роковое решение ввести курс установленных законом ограничений, начиная с замораживания цен и заработков сроком на девяносто дней. Тед был прав, когда он завершил встречу предупреждением, что нас ждет трудное время.

Изменение экономической политики сопровождалось перестановкой в кабинете министров. Морис Макмиллан, сын Гарольда, в июле 1972 г. занял место Роберта Карра в Министерстве по вопросам трудоустройства, когда последний заменил Реджи Модлинга на посту министра внутренних дел. Теперь Тед продвигал своих молодых приверженцев. Питер Уокер сместил Джона Дэвиса в Министерстве торговли и промышленности, а Джим Прайер стал лидером Палаты общин. Джеффри Хау, по настроениям экономический либерал, был принят в кабинет, но получил отравленную чашу ответственности за политику цен и доходов.

Для большинства парламентариев новая политика выглядела слишком очевидным поворотом на сто восемьдесят градусов. Когда Инок Пауэлл спросил в парламенте, не «распрощался ли с разумом» премьер-министр, Палата отреагировала молчанием, но многие были с ним согласны. Показательно, что такие ярые оппоненты нашей политики, как Ник Ридли, Джок Брюс-Тардайн и Джон Биффен, были избраны в руководство важных парламентских комитетов, а Эдвард дю Канн, представитель правых сил партии и противник Теда, стал председателем «Комитета 1922 года».

Вслед за первой стадией замораживания зарплат правительство разработало вторую. Она продлевала существующий уровень оплаты труда и цен до конца апреля 1973 г., а в оставшийся период 1973 г. рабочие могли ожидать прибавки в один фунт в неделю и 4 %, с максимальным увеличением зарплаты до 250 фунтов в год. Эта формула была создана, чтобы поддержать низкооплачиваемых рабочих.

Для управления всем этим были организованы Совет по оплате труда и Комиссия по ценам. Наши парламентские критики были проницательнее, чем большинство комментаторов, полагавших, что все это здравый и прагматичный ответ на безответственность профсоюзов. Вначале казалось, что комментаторы правы. Вызов, брошенный рабочими газовой промышленности, потерпел поражение в конце марта. Шахтеры после увеличения их заработков в прошлом году отказались от участия в забастовке (вопреки совету исполнительного комитета их профсоюза) в ходе голосования, проведенного 5 апреля. Резко уменьшилось число рабочих дней, потерянных из-за забастовок. Безработица была на самом низком уровне в период с 1970 г. Правительство несколько расслабилось. Тед был явно счастливее, надев свою новую коллективистскую шляпу, нежели когда прятался за сэлсдонским костюмом.

Вместе с тем казначейство беспокоил рост экономики, который превышал пять процентов. Денежная масса, как показывал М3 (совокупная денежная масса), росла слишком быстро, хотя Ml, который предпочитало правительство, рос медленнее{ М1 включает наличность в обращении, счета до востребования в коммерческих и взаимно-сберегательных банках; МЗ – показатель денежной массы, включающий агрегат Ml и банковские депозиты частного сектора и депозитные сертификаты, включая показатели в иных валютах, нежели фунт стерлингов.}. Мартовский бюджет 1973 г. не уменьшил перегрев экономики, он не был сбалансирован из-за необходимости удерживать рост цен и расходов, что называлось «противоинфляционной политикой».

В мае были приняты сокращения в государственных расходах. Но этого было слишком мало и слишком поздно. Хотя инфляция росла в течение первых шести месяцев 1973 г., минимальная ставка ссудного процента постоянно сокращалась и была введена временная ипотечная субсидия. Премьер-министр также приказал подготовить меры, чтобы взять под государственный контроль ипотечные ставки, на случай если строительным организациям не удастся их удержать по истечении срока субсидий.

Эти фантастические предложения лишь отвлекали нас от необходимости решить растущую проблему слабости фунта. Лишь в июле минимальная ставка ссудного процента выросла с 7,5 % сначала до 9 %, а затем до 11,5 %. Мы вообще-то опережали лейбористов по опросам общественного мнения в июне 1973 г., впервые за период с 1970 г. Но в июле на дополнительных выборах либералы отняли у нас Илай и Рипон. Экономически и политически мы уже начали сталкиваться с последствиями урагана.

Летом 1973 г. Тед провел новые переговоры с БКТ в поисках соглашения по стадии 3. Детальная работа была проделана группой министров под председательством Теда, а остальные из нас мало что об этом знали. Не знала я и того, что значительное внимание было уделено проблеме, которая могла возникнуть с шахтерами. Как многие мои коллеги, полагаю, я верила, что они уже получили свое. Мне кажется, что меня больше других беспокоила проблема увеличения запасов угля на случай еще одной шахтерской забастовки. С шахтерами нужны были либо кнут, либо пряники. Правительству явно не хватало осмысленной стратегии. Как мы теперь знаем, Тед провел секретную встречу с шахтерским президентом, Джо Гормли, в саду возле дома № 10 и думал, что нашел формулу согласия с шахтерами в виде дополнительной оплаты за «неудобные часы»{ Работа поздней ночью, ранним утром, в выходные и дни общенародных праздников.}. Но, как оказалось, это был просчет. Требования шахтеров не были удовлетворены на стадии 3.

В октябре кабинет утвердил Белую книгу «Стадия 3». Она была чрезвычайно сложной и представляла собой кульминацию коллективизма правительства Хита. Все возможные случайности, которые только можно вообразить, были учтены. Но как показал прошлый опыт политики оплаты труда, вы бы все равно ошиблись. Мое непосредственное участие в работе над этой новой политикой оплаты труда состояло в том, что я заседала в соответствующем подкомитете кабинета министров по экономике, обычно под председательством Теренса Хиггинса, министра казначейства. Даже те, кому нравилась концепция политики доходов, основанная на принципах «справедливости», усомнились, когда увидели, как эти принципы применяются в конкретных случаях. Мое присутствие на заседаниях Хиггинса обычно объяснялось необходимостью решить вопросы об оплате труда учителей.

Был, например такой случай: мы обсуждали, какой должна быть норма зарплаты у парламентских секретарей. Я сказала, что пришла в политику не затем, чтобы обсуждать такие решения, и что я бы сама платила своему секретарю столько, сколько нужно, чтобы удержать ее на рабочем месте. Другие министры согласились. Но дело в том, что они знали своих секретарей; они не знали других людей, о заработной плате которых принимали решения.

В любом случае реальность скоро стала очевидной. Два дня спустя после объявления «Стадии 3» Национальный профсоюз горняков отверг предложение Национального управления угольной промышленности стоимостью в 16,5 процента в обмен на соглашение о производительности. Правительство немедленно взяло на себя переговоры. (Дни нашего «невмешательства» давно прошли.) Тед встретился с представителями Национального профсоюза горняков на Даунинг-стрит, 10, но к соглашению они не пришли. В начале ноября Национальный профсоюз горняков наложил запрет на сверхурочную работу.